Обобщенных системных концепций

Одна из важных задач методологии системного исследования

связана, на наш взгляд, с необходимостью выявить

общую схему, по которой строятся в настоящее

время обобщенные системные концепции (а существование

такой схемы представляется интуитивно очевидным).

Учитывая большое разнообразие подходов к исследованию

систем и структур, следует оговориться, что решение

этой задачи, особенно на первых этапах анализа,

сопряжено с неизбежностью довольно значительного огрубления

в отношении к отдельным системным концепциям

и потому будет нести на себе заметную печать некоторой

условности. Однако именно на первых порах

важно как раз отвлечься от деталей и определить то, что

объединяет, а не разъединяет разные варианты общесистемных

концепций с точки зрения их логико-методологической

структуры.

По-видимому, наиболее адекватным путем для выявления

внутреннего строения обобщенных системных концепций

является конкретный анализ некоторой последовательности

или хотя бы просто ряда таких концепций.

Опираясь на результаты этого анализа, можно в дальнейшем

попытаться перейти к сопоставлениям и обобщениям.

В качестве одной из таких концепций в данном

случае будет рассмотрена концепция известного польского

экономиста О. Ланге, изложенная им в книге «Целое

и развитие в свете кибернетики» [78]. Выбор именно

этой концепции объясняется тем, что она изложена ее автором

весьма компактно ft последовательно и потому достаточно

легко поддается анализу.

По словам О. Ланге, основная идея его книги состоит

в том, чтобы дать строгий анализ целостности и развития,

используя для этого аппарат кибернетики. Мы оставим

в стороне ту, заключительную часть работы, где

О. Ланге, опираясь па сформулированные в первых разделах

идеи, пытается дать интерпретацию диалектической

концепции развития в понятиях кибернетики. Предметом

нашего анализа будет исключительно развиваемая

в книге концепция целостности, т. е. по сути дела вариант

общей теории систем, хотя сам автор так ее не называет.

Абстрагируясь пока от хода рассуждения О. Ланге,

попытаемся сначала выделить и систематизировать основные

понятия, употребляемые в тексте книги. Эти понятия

достаточно отчетливо распадаются на три группы,

которым соответствуют три плоскости анализа.

Первую группу образуют понятия, совокупность которых

характеризует и задает плоскость рассматривае-

. мых объектов:

1) действующий элемент, под которым понимается

материальный предмет, определенный образом зависящий

от других материальных предметов и определенным

образом влияющий на другие материальные предметы —

его окружение;

2) связи элементов, которые определяются как преобразования

векторов, описывающих состояния элементов;

3) система — совокупность взаимосвязанных действующих

элементов;

4) структура — сеть связей между элементами.

Вторую группу составляют понятия, заимствованные

из кибернетики и служащие для расчленения и описания

состояния объектов первой плоскости:

1) входы и выходы элементов и систем;

2) равновесие систем;

3) стабильность;

4) саморегуляция систем.

Наконец, в третью группу входят понятия, заимствованные

из векторной алгебры и служащие, по мысли автора,

целям строгого описания действительности, выявленной

на двух других уровнях и выраженной в соответствующих

понятиях; основными в рамках третьей

группы являются понятия вектора и матрицы, но к анализу

привлекаются и другие алгебраические понятия.

За исключением алгебраических, каждое из этих понятий

определяется в книге, хотя О. Ланге, естественно,

не различает их по указанным трем группам и употребляет

как принадлежащие к одному ряду.

Выявив и сгруппировав основные понятия, на которые

опирается концепция, можно обратиться к способу

их связи. Это и раскроет логическую структуру концепции,

способ ее построения.

В качестве основы всего теоретического движения в

книге выступает факт, зафиксированный в целом ряде

наук и составляющий одну из самых злободневных проблем

современного этапа развития познания. В общем

виде эта проблема обычно формулируется так: как описать

систему, элементы которой принадлежат к одному

уровню организации, а сама она как целое — к другому,

более высокому, например: как из физических элементов

складываются химические, из физико-химических — биологические

и т. д. Можно утверждать, что эта проблема

является центральной практически во всем комплексе

системных исследований.

Как же решает эту проблему О. Ланге? Основной постулат

его концепции состоит в том, что всякую систему

образуют две совокупности — совокупность элементов и

совокупность связей (структура). Следовательно, здесь

совокупность связей выступает как то «нечто», благодаря

которому целое оказывается несводимым к сумме

своих частей. Такой способ понимания целостности можно

рассматривать как типичный для целого ряда системных

концепций.

Таким образом, фундаментом, на котором строится

вся концепция Ланге, оказываются по сути дела два понятия

— элемент и связь, а понятия системы и структуры

выступают как производные от них. Это означает, что понятия,

выделенные нами в первую группу, образуют понятийный

или смысловой каркас концепции — ее содержательную

плоскость, а способ связи двух главных понятий

выступает как основной постулат концепции.

Кибернетические понятия в теоретической схеме

О. Ланге не играют самостоятельной роли, будучи «привязаны

» к исходным понятиям первой плоскости. Например,

входы и выходы необходимы элементам для реализации

связей, равновесие и стабильность служат для

описания состояний системы. В целом эту группу понятий

можно рассматривать как переходный мостик от

[первой плоскости к третьей. Логика рассуждения здесь

примерно такова: строгое описание целостности возможно

лишь на базе математического аппарата; понятия же

первой плоскости являются чисто «качественными» и

сами по себе не позволяют применить математический

аппарат; в то же время известно, что явления, описанные

на языке кибернетики, тем самым могут быть описаны

и математически. В этом смысле введение второй

плоскости может рассматриваться как своего рода «кибернетизация

» первой плоскости.

После изложенного функция третьей плоскости оче-

видна и не требует пояснений. Понятно также, почему

предпочтение отдано векторной алгебре, обладающей хорошим

аппаратом для суммарного математического опи-

сания совокупностей с большим количеством элементов.

Таким образом, характеристика второй и третьей

плоскостей обнаруживает их непосредственную зависи-

мость от содержания, заданного на первой плоскости, и

от исходной задачи — построения «строгого» описания

целостности. Это, в частности, объясняет, почему О. Ланге

использовал лишь несколько кибернетических понятий,

совсем не привлекая целого ряда других (в том числе

столь характерного для кибернетического мышления,

как понятие информации).

В этой связи заслуживает быть отмеченным одно любопытное

обстоятельство: объектная сфера, исследуемая

Ланге, существенно шире, чем сфера предмета кибернетики,

но вместе с тем арсенал понятий, привлекаемых им

из кибернетики, оказывается весьма небольшим и далеко

не исчерпывает основных понятий этой науки (в некоторых

других системных концепциях нередки случаи

привлечения понятий одновременно из нескольких областей

знания, как смежных, так и достаточно далеких

одна от другой). Следовательно, содержание, выделенное

им в первой плоскости анализа, вполне укладывается

в рамки нескольких понятий, которые достаточны для

дальнейших определений, для оперирования с этим содержанием

и его формализации.

Это делает всю концепцию очень компактной по изложению,

но, вероятно, именно в этом заключена одна

из главных причин столь высокой степени абстрактности

концепции О. Ланге, что ей крайне трудно отыскать эффективное

приложение в каком-либо конкретном системном

исследовании, специально направленном на исследование

целостности системного объекта, и, как мы уже

отмечали, вообще нелегко найти конструктивную интерпретацию.

Поскольку вид и форма математического аппарата

заданы исходной задачей и видом предшествующих плоскостей,

а совокупность используемых в работе кибернетических

понятий также фактически определена всецело

из содержательных соображений, постольку для анализа

и общей оценки концепции О. Ланге надо обратиться

прежде всего к анализу первой, содержательной плоскости

его концепции.

Как уже говорилось, содержательная часть концепции

базируется на двух основных понятиях — элемента

и связи. И оба эти понятия, несмотря на подкупающую

четкость определений, при помощи которых они вводятся,

оказываются недостаточно развернутыми в их внут-

рением содержании. Конечно, при этом надо учитывать,

что упрек подобного рода не может быть адресован исключительно

О. Ланге, в той или иной мере его следует

отнести фактически ко всем созданным к настоящему

времени вариантам общей теории систем. Но именно

поэтому представляется интересным и важным проанализировать

природу этой недостаточности.

Вводя понятие элемента, Ланге совершенно справедливо,

на наш взгляд, обращает внимание на то, что элементу

должна быть присуща внутренняя активность. Поэтому

он говорит не просто об элементе, а о действующем

элементе. Такая характеристика позволяет выделить

очень важное качество любой системы — ее противопоставленность

окружению, среде, благодаря чему система

не просто существует в среде, но всегда так или иначе

«перерабатывает» ее. Однако при анализе понятия элемента

в § 5 данной главы мы показали, что такой способ

определения этого понятия ко многому обязывает, в

том числе и с чисто формальной точки зрения. В самом

деле, если это элемент, то он в рамках данной системы

далее не делим; если же он способен к «действованию»,

что так важно для Ланге, то он с необходимостью должен

обладать определенным источником действования и,

следовательно, в этом смысле обязательно должен быть

сам рассмотрен как сложный объект и подвергнут расчленению,

хотя бы и в рамках другой системы (или другого

системного представления данного объекта). Ланге

не ставит эту проблему и просто постулирует у элемента

действование как атрибут, не обсуждая даже вопроса

о том, можно ли считать его атрибутом.

Еще больше неясностей оставляет понятие связи. По

своей роли в концепции оно, несомненно, является чисто

содержательным и именно потому принадлежит к первой

группе. Однако в действительности Ланге вводит

его сразу во все три плоскости: в определении связи есть

и элементы, и входы, и выходы, и векторы. Отсутствие

каких бы то ни было объектных интерпретаций не позволяет

решить вопрос о субстратной природе связи и, таким

образом, не дает критериев для вычленения системы

связей в том или ином объекте, отличной от системы

его элементов. Нельзя не отметить и односторонности определения

связи — в нем выделен лишь энергетический

аспект взаимодействия элементов. Наконец, это опреде-

ление несовершенно логически: когда связь определяется

как преобразование составляющих выходного вектора

в составляющие входного вектора, то здесь по сути дела

определяемое уже включено в определение в виде вектора,

который и есть связь. Иными словами, связь просто

получает новое название.

Естественно, что эти неясности усугубляются при переходе

от элементов и связей к системам и структурам,

тем более что концепция строится способом развертывания

из исходных определений. Надо еще раз оговориться,

что мы не ставим задачей предъявлять Ланге претензии

в несовершенстве его определений — ни в специально

научной, ни в логико-философской литературе до настоящего

времени, как мы показали в предшествующей

части этой главы, нет таких определений связи, элемента,

системы, структуры, которые могли бы считаться существенно

более совершенными. В данном случае речь

идет не просто о критике, а о выявлении способа введения

такого рода понятий и установлении связи между

ними при построении определенного типа обобщенных

концепций.

В этом смысле книга О. Ланге может считаться достаточно

типичной: как и многие другие исследователи,

он вводит основные понятия содержательной плоскости

главным образом из чисто интуитивных соображений,

причем эта интуиция оказывается в каком-то смысле заранее

ограниченной необходимостью последующего перехода

на формальный уровень анализа. А поскольку у

каждого исследователя существует свое особое представление

о путях и средствах формализации, постольку и

исходные содержательные понятия в каждом случае оказываются

разными. К этому добавляется и еще одно обстоятельство:

необычайная широта класса объектов, которые

называют системами, и определяемая ею практическая

неограниченность исследовательской интуиции,

которая часто оказывается ориентированной либо на достаточно

узкий класс объектов — и вследствие этого предметно

ограниченной,— либо на умозрительные рассуждения.

По этим причинам содержательные аспекты системных

концепций оказываются столь разительно отличающимися

друг от друга и трудносопоставимыми.

Что же касается второй плоскости, то ее выбор

определяется прежде всего типом исходной плоскости,

а также личными вкусами создателя концепции, в частно-

сти его представлениями о наиболее эффективных путях

формализации знания. У О. Ланге, как и у ряда других

исследователей, эти вкусы оказались привязанными к

сфере кибернетики. В других случаях это может быть

термодинамика (как это имело место в «теории открытых

систем» Л. Берталанфи) или иная научная дисциплина.

С точки зрения общей структуры теории важно указать

еще одну помимо уже названных функцию второй

плоскости. При исходной ограниченности содержательного

уровня вторая плоскость (ее условно можно назвать

плоскостью специально-научного описания) должна уточнить

и содержательно расширить, развернуть исследуемый

предмет Иными словами, переход ко второй плоскости

позволяет перевести исследование в русло уже достаточно

разработанного научного аппарата. В этой связи

можно заметить, что вообще движение познания, как

правило, осуществляется путем включения интуитивно

выделяемого содержания в систему той или иной научной

дисциплины (независимо то того, что это содержание в

ряде случаев выделяется при помощи средств, заимствованных

из другой сферы знания) и это обычно не создает

принципиальных трудностей. Специфика же системного

подхода при современном состоянии аппарата исследования

состоит в том, что здесь интуитивно выделяемое

содержание всегда оказывается более широким, чем та

область действительности, которая описывается при помощи

соответствующего научного аппарата. Поэтому в

системных концепциях общего порядка обычно возникает

разрыв между первой и второй плоскостями анализа.

Это хорошо видно на примере концепции О. Ланге: даже

аппарат кибернетики, наиболее широкий и безразличный

к конкретному виду описываемого содержания, оказался

по существу неспособным выразить специфически системообразующие

качества и свойства объектов; в поле рассмотрения

попал лишь один аспект систем — самостоятельное

значение совокупности связей, но и он получил

только самое общее выражение.

Такой разрыв между первой и второй плоскостями

можно обнаружить и в других вариантах общесистемных

теорий. В принципе он объясняется тем, что ни одна

из специальных наук не располагает в настоящее время

средствами, которые позволили бы выразить специфику

системного строения объектов безотносительно к их конкретной

природе, т. е., проще говоря, ни одна специальная

наука не выработала пока таких средств изучения

системности, которые могли бы рассматриваться как универсальные

и использоваться при системных исследованиях

в других науках. Именно поэтому применение любого

специально-научного аппарата дает возможность

описывать «системы вообще» лишь до определенного предела,

и парадокс заключается в том, что эти пределы

обычно кончаются там, где как раз начинает идти речь

о собственно системных аспектах объекта.

Общую схему строения, характерную для концепции

Ланге, с большими или меньшими модификациями можно

обнаружить и в ряде других системных концепций.

Например, в работе Г. Греневского [48] даже типы плоскостей

совпадают с тем, что имеет место в концепции

Ланге. Различие между ними (с точки зрения структуры

предлагаемой концепции; а только эту точку зрения

мы и имеем в виду) состоит в том, что для Греневского

в качестве основного содержательного понятия выступает

относительно обособленная система, подробно иллюстрируемая

на различных типах моделей.

По-видимому, с этой своеобразной логической «чересполосицей

» связан и тот разрыв, который неизменно обнаруживается

между замыслами автора той или иной

концепции и реальной ролью и эффективностью его концепции

в системных исследованиях. Содержание столь

широко и вместе с тем абстрактно, что его, казалось бы,

нетрудно «ухватить» любыми современными научными

средствами. Но после завершения очередной попытки неизменно

оказывается, что новый вариант общей теории

систем лишь лег рядом с другими, ему подобными. В лучшем

случае такие концепции выполняют роль своего

рода методологических ориентиров, указывающих путь

подхода к объекту исследования как к системе. Но это

значит, что они «работают» в науке не как теории, а как

моменты и частные выражения системного подхода. Иными

словами, этот анализ позволяет нам еще раз выразить

серьезные сомнения в наличии специфических конструктивных

функций у построений типа общей теории

систем, как они создаются и развиваются вплоть до настоящего

времени.

Г л а в а VI

СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД

И СОВРЕМЕННОЕ НАУЧНОЕ ПОЗНАНИЕ

Специально-научные системные концепции можно

рассматривать в качестве приложений теории систем к

конкретным областям и проблемам научного исследования.

Надо, однако, сразу же оговориться, что системный

подход принадлежит к тем направлениям научного познания,

в которых не так просто провести грани между

теорией и методологией, с одной стороны, и областью

приложений — с другой. Обратимся, например, к работам

ряда советских авторов, разрабатывающих различные

аспекты системного подхода,— К. М. Хайлова, стремящегося

найти способ соединения системного и эволюционного

подхода в современной теоретической биологии,

А. А. Малиновского, предлагающего оригинальную классификацию

типов биологических систем по специфическим

для них связям, В А. Лефевра, разрабатывающего

содержательные и формальные аспекты исследования

рефлексивных процессов в конфликтных ситуациях. Анализируя

эти работы, не так легко ответить на вопрос, по

какому ведомству они должны быть зачислены — по теории,

по методологии или же по приложениям теории систем.

Такой же вопрос можно поставить и по отношению

к работам ряда зарубежных авторов — Н. Рашевского

[136], разрабатывающего формализованную теорию ор-

ганизмических множеств, М. Месаровича [249, 250],

строящего концепцию многоуровневых многоцелевых

систем, М. Тода и Э. Шуфорда [165], предлагающих свой

вариант формальной теории структур.

Очевидно, для ответа на этот вопрос необходимо

предварительно уточнить, что же следует понимать под

приложениями в сфере системных исследований. Нетривиальность

этой проблемы определяется тем, что у си-

стемного подхода нет ясно ограниченного и реально выделенного

единого объекта исследования. В этом смысле

статус системного подхода более сложен, чем, например,

статус кибернетики, которая все-таки выделяет для себя

некоторый тип процессов, подлежащих исследованию

(процессы управления), как ни различны реальные объекты,

в которых протекают эти процессы.

Нам представляется, что в рамках системных исследований

можно выделить по крайней мере два главных

типа приложений: приложения общетеоретических принципов

системного исследования (составляющих содержание

философской сферы системного подхода или определенных

вариантов общей теории систем) к разработке более

или менее строгих, формализованных концепций, т. е.

попытки построения специфического аппарата системного

исследования, и приложения, в основе которых лежит

применение общесистемных принципов к постановке и

решению различного рода конкретных специально-научных

проблем.

В первом случае речь идет о применении общих принципов

системного подхода к решению тех или иных, абстрактных

или конкретных, научных проблем. С этой точки

зрения в качестве приложения можно рассматривать

теорию открытых систем, сформулированную Л. Берта-

ланфи на основе принципов организмизма еще в ранний

период его научной деятельности. Еще одним эффектным

примером могут служить две работы У. Росс Эшби

[198, 198а]: если первую из них рассматривать как выражение

общесистемной теоретической позиции Эшби, то

вторая выступает по отношению к ней как приложение,

как попытка развить эту позицию при помощи достаточно

строгого формального аппарата. В таком же отношении

находятся между собой две работы Р. Акофа ([3,

149]; вторая из них написана совместно с С. Сенгупта).

Во всех этих случаях приложениями являются попытки

построить хотя бы первоначальную формализацию исходного

общетеоретического содержания, т. е. развитие положений,

выработанных в теоретической сфере, в плоскости

аппарата системного исследования.

Во втором типе приложений теории систем можно в

свою очередь выделить две разновидности. В первой из

,. них принципы системного анализа используются для

формулирования новых подходов к определенным спе-

циально-научным проблемам и отыскания новых способов

их постановки и решения. В качестве примера подобного

рода прикладных исследований можно привести работу

Ч. Лоусона [90]. Руководствуясь некоторыми из

идей Берталанфи, прежде всего принципом изоморфизма

законов, действующих в различных областях действительности,

Лоусон стремится сформулировать новую постановку

ряда проблем биологической организации: законы

функционирования и развития последней трактуются

им на основе понятий, почерпнутых из изучения коммуникации

в человеческом обществе.

Другую разновидность этого типа прикладных системных

исследований образуют те работы, в которых определенные

специально-научные проблемы решаются на ос-

нове применения не только общесистемных принципов,

нo и привлечение определенного исследовательского аппарата,

причем этот последний обычно бывает более или

менее традиционным, почерпнутым из существующих научных

дисциплин. Иначе говоря, это те исследования,

в которых новые принципы проводятся на основе старого

(конечно, относительно) научного аппарата. Хорошим

примером таких приложений является ряд работ К. Уатта

(см., например, [168]). Поставленные в них экологические

проблемы, в частности анализ динамики популяций

в связи с их эксплуатацией,— сформулированы на основе

ясно видимых принципов системного подхода; что же касается

предлагаемых Уаттом решений (одно из них представляет

собой математическую модель динамики входов

и выходов популяций), то они достигаются на основе использования

довольно простого аппарата классической

математики.

Этот тип приложений является в настоящее время

(и, по-видимому, еще достаточно долго будет являться)

преобладающим в системных исследованиях. Главная

причина такого положения заключается в отсутствии специфической

системы логико-методологических средств

системного исследования. Как показывает практика, при

решении многих системных проблем (особенно на уровне

конкретного специально-научного анализа) такая ситуация

не создает пока принципиально непреодолимых препятствий.

Это хорошо видно прежде всего в тех областях

знания, где уже само по себе принятие общесистемных

-идей позволяет существенно расширить и уточнить ис-

ходное представление об объекте исследования и на этой

основе привлечь к анализу определенные средства формализации,

ранее в данной сфере не применявшиеся.

Наиболее ярким примером такой научной дисциплины

можно считать как раз экологию: будучи глубоко системной

по самым своим основаниям, экология успешно и

притом быстро развивается на базе аппарата классической

математики и теории информации.

Вместе с тем уже в настоящее время решение

целого ряда системных проблем упирается в отсутствие

адекватного аппарата исследования. Понятно, что наличие

такого методологического аппарата, построенного в

систематическом виде, позволило бы радикально расширить

прикладную сферу системного подхода. Для создания

такого аппарата прилагаются в последние годы

весьма значительные усилия. Нельзя, однако, не заметить,

что по крайней мере до самого последнего времени

их эффективность оказывается далеко не столь обнадеживающей,

как хотелось бы: по сравнению с содержательными

принципами системного подхода разрабатываемые

в его рамках формальные средства либо носят явно

локальный характер, будучи специализированы применительно

к определенным конкретным задачам системного

исследования, либо настолько универсальны, что об их

приложении пока не может идти серьезный разговор.

Все это заставляет предположить, что в ближайшие

годы повышение эффективности системного подхода будет

осуществляться, по-видимому, не столько за счет построения

универсальных формальных теорий и аппаратов,

сколько за счет более глубокого проникновения системных

принципов в специальные науки и во вновь

создаваемые междисциплинарные предметы исследования,

т. е. путем все более основательного и широкого

использования содержательных моментов системного

подхода. Именно с этих позиций мы и рассмотрим некоторые

концепции и направления исследования, использующие

идеи системного подхода. В качестве примера

приложений системных принципов возьмем, с одной стороны,

некоторые работы советских исследователей

К. М. Хайлова, А. А. Малиновского и В. А. Лефевра, а с

другой — попытки применения системных идей в психологии

и социологии, а также практику использования методологии

системного анализа в сфере управления

Г л а в а VII

СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД И БИОЛОГИЯ

Неудовлетворенность общим состоянием биологической

теории не раз побуждала исследователей (и не

только биологов по специальности) к попыткам построить

различные варианты теоретической биологии или хотя

бы наметить пути построения этой дисциплины (см. [13,

97, 109а, 190, 115, 215—217, 219] и др.). У авторов этих

попыток нет единства в том, какой же должна быть теоретическая

биология — должна ли она строиться по аналогии

с теоретической физикой, или иметь явно выраженный

математический характер («математическая биология

»), или же она должна появиться в результате органического

синтеза теории эволюции и теории наследственности.

Сходятся они, пожалуй, лишь в одном — вследствие

чрезвычайной сложности и многоуровневости явлений

жизни раскрыть ее глубинные основы, ее специфику

невозможно усилиями одних биологов; здесь необходим

комплексный, междисциплинарный подход, использование

принципов и методов различных наук.

Несмотря на всю важность и плодотворность предпринятых

усилий, явным успехом они до сих пор не увенчались.

В арсенале научных дисциплин теоретическая

биология в настоящее время отсутствует, и вряд ли сегодня

можно с достаточной уверенностью очертить ее

будущие контуры. Однако создание такой дисциплины —

едва ли не самая важная из задач, стоящих ныне перед

'мировой наукой. Одни лишь экспериментальные исследования

не раскроют загадку жизни, если в их основе не

будет достаточно прочного теоретического фундамента.

Интересная попытка обсудить пути построения теоретической

биологии была предпринята недавно на совместном

заседании — так называемом «Круглом столе»

журналов «Вопросы философии» и «Журнала общей биологии

» (см. [109а]). Эта встреча, как и можно было ожидать,

выявила наличие значительных разногласий по обсуждаемому

вопросу. Обнаружились не только сторонники,

но и противники самого понятия «теоретическая

биология». Одни выступавшие были склонны отождествить

предмет теоретической биологии с общей биологией,

другие противопоставляли последней «общую теорию

жизни». Не было единства и в трактовке роли системных

методов в развитии теоретической биологии: наряду с

теми, для кого системные методы являются синонимом

формального направления в разработке этой дисциплины,

в дискуссии выступили и те, кто считает задачей

системного подхода исследование содержательных проблем

биологической теории.

Мы далеки от стремления прогнозировать пути развития

теоретической биологии. Как бы ни были важны

дискуссии по философско-методологическим вопросам

той или иной науки, далеко не каждое теоретическое обобщение,

высказанное в ходе этих дискуссий, органически

включается в содержание данной научной дисциплины.

Наука нередко ищет свои пути ощупью, и лишь на

определенной стадии развития она обнаруживает неодолимую

потребность в методологической рефлексии. Трудно

сказать, наступила ли такая стадия в развитии современной

биологии, взятой как целое. В то же время, как

справедливо отмечалось в обзоре упомянутого «Круглого

стола», опубликованном в журнале «Вопросы философии

», «... каждый раз, когда исследователи сталкиваются

с различными способами представления действительности,

они вынуждены пересматривать основные предпосылки

и перспективы познания, что, в частности, является

пролегоменами и к построению теоретической биологии»

[109а, стр. 101]. Именно в связи с оценкой таких предпосылок

нам кажется важным обратить внимание читателя

на уже существующие попытки выработки новых

подходов и понятийных средств описания явлений жизни,

предпринимаемые в рамках системных исследований.

Отметим, что для исследователя, работающего в области

методологии системного подхода, современные теоретические

поиски в биологии представляют особый интерес.

Движения в этих двух сферах научного знания

испытывают взаимное влияние, иногда идут папаллель-

йо, иногда расходятся. Не ставя сейчас перед собой задачу

подробно проанализировать эту связь, рассмотрим

некоторые примеры использования системных принципов

при разработке теоретических проблем биологии.

Один из вариантов применения системных идей к анализу

формирования современной картины органического

мира разработан К. М. Хайловым (см. [184]). С его

точки зрения, это формирование прошло ряд этапов,

в ходе которых выкристаллизовалось само понятие «биологическая

система» и была построена системная картина

жизни. При этом существенно отметить, что вплоть до

начала XX в. основным и по сути дела единственным

объектом биологического исследования был организм,

В соответствии с этим на первое место в биологии выдвинулась

проблема разнообразия и целесообразности организмов.

Выявление сходства в пределах разнообразия

и положило начало первому периоду систематизации

живой природы, т. е. построения концептуальных моделей

живых систем. Однако ранние натуралисты-систематики

не знали никаких реальных связей между организмами

— ни генетических связей близкородственных организмов

(перенос генетического материала в пределах

вида), ни филогенетических связей отдаленных видов, ни

тем более биоценотических связей. Поэтому единственное,

на чем могла базироваться систематизация,— это

морфологическое сходство организмов. Таким образом,

первые представления о «системе» вида (и соответственно

вся система живой природы) строились по принципу,

чуждому связям.

Но уже идея системы видов повлекла за собой значительные

следствия. Если вид строился по принципу

морфологического однообразия его элементов-индивидов.

то система видов включала разнообразные элементы-

виды. Наличие разнообразия видов привело к необходимости

придать системе живой природы некоторый внутренний

порядок. Виды были расположены по степени

сложности, и это явилось интуитивным предвосхищением

эволюционной идеи (поскольку такое расположение неизбежно

должно было в общих чертах совпасть с эволюционным

рядом). Развитие эволюционных представлений,

базирующихся на принципе филогенетических связей

растительных и животных организмов, привело к

построению филогенетической системы живой природы.

Органический мир впервые предстал перед исследователями

как множество элементов (видов) с вполне определенными

межэлементными связями. Правда, пока был

обнаружен лишь один из типов связей, но уже казалось,

что основные черты картины живой природы установлены

достаточно полно.

В действительности же, как отмечает К. М. Хайлов,

эта картина была крайне неполна: во-первых, единственными

ее элементами признавались индивид и вид — всего

две из многих живых систем; во-вторых, ни индивид,

ни вид сами не были изучены как живущие и функционирующие

системы, т. е. как множество с разнообразием

и актуальными связями элементов; наконец, сама филогенетическая

система видов построена не на актуальных

(действующих) связях, а представляет собой как бы статический

отпечаток уже совершившихся процессов развития.

Поэтому из знания этой системы нельзя было вывести

никаких представлений о таких существенных динамических

свойствах живых систем, как внутреннее взаимодействие

составляющих их элементов, регуляция, регенерация,

устойчивость и т. п.

Возможность изучения вида как подлинно живущей и

функционирующей системы открылась лишь с переходом

от представлений о морфологическом однообразии организмов

вида к представлениям о генетическом разнообразии

особей вида; от идеи «вид — простое множество»

к идее «вид — множество с межорганизменными генетическими

связями». Исходным моментом явился здесь

анализ актуальных генетических связей, т. е. скрещивания

особей друг с другом. Единицей деления стала мен-

делевская популяция, и вид выступил как максимальная

менделевская популяция (что весьма существенно контрастировало

с прежним пониманием вида, выработанным

в рамках морфологического подхода). Это позволило

впервые в истории биологии увидеть образования не-

организменного уровня, обладающие рядом свойств живого

организма (способность к адаптивным реакциям, сохранение

устойчивости в определенных пределах, т. е.

«целесообразное» поведение). Выделение связи определенного

типа и вычленение на ее основе актуально-генетической

системы вида дало возможность построить новую

системную картину живой природы, в которой место

элементарной единицы занимал уже не индивид,

ж

а вид. Идею организмоцентризма сменила идея видо-

центризма.

Снова казалось, что биологическая реальность охвачена

полностью. Однако в этой картине отсутствовали

такие важные живые системы, как биоценозы— моновидовые

и поливидовые сообщества организмов — и биогеоценозы

(экосистемы). В отличие от организменной биологии

классического периода в экологии связь между экологическими

элементами с самого начала стала предметом

исследования. Как обнаружилось в начале XX в., эта

связь выступает в двух различных формах — в форме

связи разных организмов друг с другом и в форме связи

организмов с факторами абиотической среды. Эти

типы связи стали предметом двух взаимодополняющих

направлений экологии — биоценологии и биогеоценоло-

гии.

Взаимосвязанное развитие всех современных направлений

биологического исследования приводит к ряду

важных методологических уточнений, касающихся существа

системного подхода в биологии. Согласно К. М.

Хайлову, системный подход отражает растущее понимание

того, что современная биология имеет дело не с одним,

а с целым рядом объектов и уровней организации, каждый

из которых занимает не менее важное положение в

органической природе, чем организм. Это, естественно,

влечет за собой крушение идеи «центризма» какой бы то

ни было одной системы при построении целостной системной

картины живой природы. Наконец, обнаруживается,

что системная организация жизни является столь же

важным ее аспектом, как и эволюция.

Перейдем теперь к характеристике концепции

А. А. Малиновского [95—97]. Ее автор подчеркивает, что

в настоящее время в теоретической биологии пробивает

себе дорогу новое научное направление, ставящее вопросы

о типах взаимодействий, об основных движущих

силах явлений без их детализации, о системах элементов

иногда и без подробной характеристики самих элементов.

Это направление пока еще окончательно не конституировалось

и выступает под разными названиями: общая теория

биосистем, учение о биологических структурах, биокибернетика

и т. п. Оно изучает взаимодействие в организмах

и рассматривает не отдельные клетки, ткани, виды

или биохимические процессы, а их связи [97, стр. 54].

Действительно, сравним таких животных, как мышь и

кит. Разница в весе у них в 10 млн. раз, среда обитания

и внешняя форма совершенно различны. Почти все процессы

в организме мыши и кита различаются в количественном

отношении, и все же план строения у них настолько

общий, что их справедливо относят к одному классу

млекопитающих План строения настолько способствует

приспособлению, что обеспечивает их жизнеспособность в

чрезвычайно различных условиях и с очень разными

количественными и отчасти качественными показателями.

Этот пример хорошо иллюстрирует мысль А. А. Малиновского

о том, что план строения и структура (архитектура)

системы начинают становиться одной из центральных

проблем теоретической биологии.

Это новое направление еще слишком молодо, чтобы

можно было вынести окончательные суждения об его эффективности.

Однако следует подчеркнуть, что лежащие

в его основании идеи уже сейчас помогают по-новому

взглянуть на некоторые важные теоретические и практические

проблемы. Попробуем показать это на ряде примеров,

приводимых самим А. А. Малиновским.

Подходя с изложенной точки зрения к наиболее общей

классификации структуры биологических систем, автор

выделяет два простейших крайних типа: дискретный, или

корпускулярный, и жесткофиксированный. Системы первого

типа в чистом виде состоят из единиц, практически

не связанных друг с другом. Таковы особи одного вида и

одного пола, клетки одной ткани, аллеломорфные парные

гены; таковы же (с известными оговорками) и множественные

органы в одном организме — пальцы на руках,

зубы, однотипные дольки в печени и т. п. Как правило,

само по себе объединение множества однотипных

единиц в подобную систему лишь незначительно повышает

уровень их общей организации, но такие системы

нередко обладают большой приспособительной ценностью,

поскольку они отличаются большой пластичностью.

Составляющие их единицы сравнительно взаимно независимы

и подвижны и в силу этого способны к разнообразным

перемещениям и комбинаторике.

Противоположный тип систем характеризуется

жесткофиксированными связями составляющих их звеньев,

наличие или функция каждого из которых является

необходимым условием функционирования всей системы.

Жесткость связей понимается здесь не в механическом,

а в организационном смысле, предполагающем строгую

согласованность функций системы. Так, например, согласованы

между собой последовательно этапы в эмбриональном

развитии глаза, где из первичной нервной

пластинки развивается глазной бокал, который в свою

очередь индуцирует развитие хрусталика, и т. д. В нашем

организме жестко связаны и взаимно дополняют друг

друга центральная нервная система, система кровообращения,

система пищеварения, система выделения и др.

Каждая из них необходима и не может быть заменена

другой. Структуры такого типа могут весьма сильно повышать

уровень организации систем по сравнению с

тем, что имеется в отдельных составляющих их звеньях.

Но в то же время такие системы оказываются гораздо

хменее гибкими и способными к перестройке, чем «корпускулярные

» системы.

Нужно оговориться, что системы этих двух крайних

типов в чистом виде встречаются очень редко. Но формы,

близкие к ним настолько, что в них выявляются свойственные

данным типам закономерности, достаточно часты.

При этом при переходе от низших уровней, лежащих на

грани молекулярной биологии, ко все более высоким

уровням—клеточному, тканевому, организменному, видовому

и т. д.— обнаруживается довольно правильное

чередование этих двух типов организации: парные хромосомы

(корпускулярность), взаимное дополнение ядра

и клетки (жесткое отношение), клетки одной ткани (корпускулярность),

взаимное дополнение тканей (жесткое

отношение), множественные органы или их части (корпускулярность),

соотношение систем органов (жесткие

отношения), особи одного пола (корпускулярность), взаимное

дополнение полов (жесткое отношение) и т. д.

Это чередование нетрудно объяснить, если подойти к

нему с точки зрения общих принципов структурной организации

живых систем. Взаимодополняющие отношения

звеньев внутри системы жесткого типа необходимы для

повышения уровня организации и эффективности системы;

однако они не обеспечивают необходимой гибкости

и «живучести» системы Поэтому такие жесткие системы

дважды или многократно повторяются на следующем

уровне, выступая уже как единицы корпускулярной системы.

Этим обеспечивается и большая надежность, и ко-

личественная гибкость следующего уровня организации.

Высокоразвитые системы в организме должны в какой-то

степени отвечать требованиям разного рода: и гибкости,

и экономичности, и координированности. Поскольку каждый

тип простейших систем, обеспечивая одни из этих

свойств, автоматически исключает другие, постольку известные

оптимальные сочетания достигаются чередованием

обоих типов на разных уровнях организации.

Однако возможен и другой путь, обеспечивающий оптимальное

совмещение «корпускулярности» и «жесткости

». Это такое строение системы, когда на одном уровне

совмещаются некоторые черты обоих типов. Так, для

филогенеза очень важно, чтобы эволюционное изменение

одного органа не отражалось бы на других. Например,

даже благоприятное изменение глазного бокала с большой

вероятностью может нарушить совершенство хрусталика.

Такое положение очень затрудняет свободную

эволюцию более ранних в индивидуальном развитии органов

(в данном случае бокала). С другой стороны, та

же зависимость хрусталика от бокала имеет и приспособительное

значение: ею обеспечивается то, что хрусталик

всегда возникает именно перед бокалом, как это требуется

для полноценного развития глаза. Требования к координированному

развитию приходят здесь в противоречие

с требованиями к эволюционной независимости органов,

которая обеспечила бы возможность совершенствования

каждого органа, не нарушая совершенства другого.

Если координация достигается последовательной связью

А — В— С — D — Е, то эволюционно независимым здесь

является лишь последнее звено, поскольку от его изменений

не зависит ни один предыдущий орган. Для полной

эволюционной независимости было бы идеальным, если

бы каждый орган развивался совершенно самостоятельно.

Система была бы корпускулярной, и новый вариант

каждого органа мог бы в новых поколениях замещать

старый, не влияя на другие органы.

Систему, оптимально совмещающую в себе оба достоинства

крайних типов (независимость и координацию),

А. А. Малиновский назвал «звездным» типом системы.

Это такой тип, когда один орган — А — берет на себя

прямую стимуляцию развития органов или функций В и

С и D и Е. Орган А оказывается тогда как бы в центре

(разумеется, не в пространственно-геометрическом смы-

еле), а остальные органы связаны с ним как луч со звездой.

При таком типе взаимоотношений лишь один объединяющий

другие признаки орган — наиболее ярко это

выражено в системе желез внутренней секреции — оказывается

эволюционно связанным, так как его изменение

сразу отразилось бы на всех зависимых органах. И действительно,

железы внутренней секреции чрезвычайно

консервативны. Зато признаки, определяемые железой,

все являются конечными в цепи зависимостей; поэтому

они могут свободно эволюционировать и в результате

резко различаются у разных видов. С гормоном половой

железы у оленя связаны рога, у льва — грива, у птиц —

характерное оперение и т. д. В то же время все признаки,

определяемые одной железой, оказываются через нее

тесно связанными между собой. Вокруг каждой железы

группируются признаки одной и той же приспособительной

направленности: вокруг половой — признаки, способствующие

функции размножения, вокруг адренал'овой

системы — функции, мобилизующие возможности организма

в острых ситуациях (бегство, борьба) и т. д.

Таким образом, в случае «звездной» связи онтогенетическая

координация достигается почти максимально,

как и в жесткой системе, а эволюционная гибкость теряется

только для одного звена — для центрального органа,

объединяющего все другие. Этот тип достаточно

широко распространен в живых системах.

Мы видим, следовательно, что уже выделение простейших

типов организации живых существ помогает

объяснить некоторые существенные особенности структуры

и эволюции биологических организмов. Более того,

из него вытекают и некоторые важные практические

следствия. Одно из них базируется на представлении о

корпускулярности механизма наследственности, т. е. той

дискретности передачи наследственных признаков, которую

противники генетики ставили в упрек этой науке.

Известно, что в борьбе с вредителями и инфекциями

.обычно применяются антибиотики или инсектициды. Часто,

применяя определенный инсектицид, получают среди

уничтожаемых насекомых устойчивую к нему расу. Тогда

приходится переходить к другому инсектициду и т. д.

Таким образом идет бесконечная борьба с перевесом,

пожалуй, на стороне не человека, а его врага. Подобный

подход к борьбе с вредными насекомыми неправилен,

так как всегда существует достаточно большая вероятность

приспособиться к одному инсектициду путем соответствующей

единичной мутации. Когда же вид таким

образом приспособится, то последующее размножение

даст миллионы особей, и на их фоне применение нового

инсектицида также может быть нейтрализовано новой

мутацией, может дать новую расу, устойчивую уже к

обоим ядам. Напротив, одновременное применение хотя

бы только двух инсектицидов требует для выживания

насекомого и создания устойчивой расы возникновения у

одной особи одновременно двух полезных специфических

мутаций, и к тому же прочно сцепленных, ибо если они

разойдутся в потомстве, то все потомки, с одной только

защищающей их мутацией, погибнут от второго яда, защиты

от которого они лишились, потеряв вторую мутацию.

Однако возникновение двух мутаций, одновременно

защищающих каждая от одного из специфических ядов,

да еще мутаций сцепленных,— явление практически невозможное.

Поэтому, хотя это на первое время менее

экономично, одновременное применение двух-трех разнотипных

инсектицидов было бы чрезвычайно рентабельным,

так как оно почти полностью гарантирует от возникновения

устойчивых к ним рас насекомых. То же касается

и применения антибиотиков. Два антибиотика или

антибиотик плюс какой-то другой бактерицидный препарат,

применяемые одновременно, а не последовательно,

дали бы возможность избежать возникновения устойчивых

рас микроорганизмов или сделать такое возникновение

гораздо более редким.

Приведенные нами примеры применения некоторых

системных идей в биологических исследованиях, разумеется,

дают весьма неполное представление о разрабатываемой

в этой сфере проблематике. Ряд существенных

соображений в этой связи был высказан участниками

встречи-дискуссии «Системный подход в современной

биологии», проведенной в 1968 г. в Институте истории

естествознания и техники АН СССР (см. [153]). Совокупность

проблем, вокруг которых концентрируются системные

исследования в биологии, чрезвычайно широка,

и можно не сомневаться, что в недалеком будущем в

этой области будут достигнуты достаточно весомые результаты.

Г л а в а VIII

СИСТЕМНЫЕ ИДЕИ В ПСИХОЛОГИИ

Взаимоотношения системного подхода с психологией

весьма любопытны. С одной стороны, психология представляет

собой дисциплину, которая является, пожалуй,

наиболее благодатной для применения системных идей

(наверное, нет объекта более системного, чем психика).

С другой стороны, до последнего времени системный

подход в узком смысле этого слова не нашел широкого

распространения в рамках этой дисциплины. Если иметь

в виду теорию систем, то ее связь с психологией намечена

по сути дела лишь в нескольких работах Л. Берта-

ланфи (например, [220—222]), но и здесь она выступает

лишь в общем виде.

По-видимому, такое очевидное несоответствие имеет

под собой целый ряд причин. Одна из основных состоит

в том, что в психологии идеи системного порядка начали

развиваться еще в самом начале XX в., т. е как раз в тот

период, когда началось становление системного подхода.

Более того, именно психология явилась одним из теоретических

плацдармов, на котором формулировались и

развивались некоторые существенные принципы системного

подхода. В дальнейшем, когда развитие системного

подхода пошло по пути построения обобщенных концепций,

эта первоначальная идейная связь его с психологией

не получила конкретизации, отчасти потому, что психологическая

наука со второй четверти XX в. не очень

охотно стремилась к теоретическим синтезам, уделяя

главное внимание накоплению эмпирического материала

и совершенствованию экспериментальной техники, а отчасти

потому, что первые варианты теории систем не отличались

высокой степенью конструктивности с точки

зрения возможности их приложения к конкретным обла-

стям знания и, в частности, едва ли существенно расширяли

ту исходную методологическую базу, которую начали

нащупывать и некоторые психологические концепции

в первые десятилетия XX в. (см. об этом [206]).

Тем не менее глубокое методологическое родство теоретической

психологии и системного подхода является

неоспоримым фактом и может служить достаточно веским

основанием для их непосредственного сближения

уже в самом скором будущем. К такому выводу побуждают

склониться как общий характер развития психологии,

так и специфические методологические проблемы,

возникающие в этом развитии.

На том этапе истории психологии, который современные

психологи называют обычно донаучным, господствующим

и практически единственным методом психологического

анализа была интроспекция. В теоретическом

плане вершиной основанного на ней подхода явился ас-

социанизм, который помимо всего прочего отразил и характерную

для 'всей науки того времени тенденцию к

объяснениям элементаристского типа. Утверждение психологии

в качестве самостоятельной научной дисциплины

происходило под знаком внедрения в нее объективных

исследовательских методов. Это позволило не только

оснастить психологическое исследование новыми техническими

возможностями, но и непосредственно связать

его с быстро развивающейся физиологией, в особенности

физиологией высшей нервной деятельности.

Однако довольно быстро стало обнаруживаться, что

такой способ развития предмета психологии таит в себе

немалые опасности. Уже в силу того факта, что в общем

балансе методов, стоявших на вооружении психологии,

решающее место и по удельному весу, и по техническому

совершенству и чистоте занимали методы не собственно

психологические, а физиологические,— открылась объективная

возможность далеко идущей физиологизации

психологии. Как обычно бывает в истории познания, такая

возможность не осталась чисто потенциальной, и на

рубеже XIX—XX вв. основной массив психологических

исследований демонстрировал почти безраздельное господство

редукционистских установок: для каждой психической

функции пытались отыскать непосредственную

физиологическую основу в мозговых процессах. Чтобы

избежать недоразумений, нужно еще раз подчеркнуть,

что для того времени такой путь развития психологии

был, пожалуй, объективно единственно возможным, поскольку

психологический анализ естественно начинался

с простейших проявлений психики, общих человеку и животным,

и поэтому значительнейшая часть эмпирического

материала доставлялась психологии сравнительно-

психологическими исследованиями.

Несколько позднее получила распространение другая

крайность, основанная на попытках свести всю специфику

психического к чисто социальным закономерностям.

Этот, «социологический» редукционизм явился естественной

реакцией на попытки физиологизации психики;

вместе с тем он положил начало весьма плодотворному

анализу взаимосвязи психического и социального. Здесь

важно отметить, что в методологическом плане принципы

такой взаимосвязи были сформулированы марксизмом

в его концепции человека как совокупности общественных

отношений. Однако слишком радикальная трактовка

этой концепции в сфере психологии была связана

с известными издержками, главная из которых состояла

в том, что и в этом случае утрачивался специфический

предмет психологии.

Несмотря на глубокие различия, обе эти формы редукционизма

в сфере общей теории вели практически к

одному и тому же результату — к тому, что Л. Берта-

ланфи удачно назвал концепцией, основанной на модели

робота в человеческом поведении [220, р. 126]. В самом

деле, собственно психическое в обоих случаях оказывалось

всецело обусловленным внепсихологическими

факторами

Нельзя сказать, что в настоящее время физиологический

и социологический способы обоснования предмета

психологии стали делом прошлого. Во-первых, в сфере

эмпирических исследований оба они продолжают давать

хотя и ограниченную, но в принципе пока вполне приемлемую

базу анализа. Во-вторых, основанные на этих

подходах модели остаются достаточно компактными.

(Насколько велико их влияние и в наши дни, показывает,

например, дискуссия, проведенная редакцией журнала

«Вопросы философии» по проблемам генетики человека

[46]; в выступлениях некоторых участников дискуссии

отчетливо прослеживаются принципы охарактеризованных

нами подходов.)

Тем не менее в сфере теоретических обобщений современная

психология все более заметно стремится к разработке

собственного подхода, не допускающего растворения

психического ни в биологическом, ни в социальном.

Собственно говоря, такой подход начал формулироваться

еще в конце прошлого века. Методологически его

основания, как нетрудно понять, коренились в стремлении

сохранить за психологией вполне самостоятельный

предмет изучения. С точки зрения эмпирической толчок к

такого рода построениям был дан в особенности после

открытия Хр. фон Эренфельсом (в 1890 г.) так называемых

гештальт-качеств (Gestalt-Quahtaten) — перцептивных

структур, которые относятся к воспринимаемому объекту

в целом и его опять-таки целостной структуре и не

могут быть объяснены из свойств элементов объекта (таковы,

например, свойства аккорда в музыке, свойства

мелодии, сохраняемые при транспозиции, т. е при изменении

тональности). Не столь, быть может, значительное

само по себе, это открытие имело весьма прозрачный методологический

смысл, экспериментально фиксируя принципиальную

недостаточность элементаристского подхода

даже к относительно простым психическим функциям,

таким, как восприятие.

В теоретически развернутой форме антиэлементаризм

получил выражение впервые в концепции гештальтпси-

хологии (см. [237, 238, 264]; методологический анализ

этой концепции см. в [4]), хотя отдельные моменты целостного

подхода к психике были зафиксированы уже в

работах представителя вюрцбургской школы О. Зельца

(в частности, он трактовал мышление как «дополнение

комплексов», т. е. заполнение пробелов, имеющих место

внутри «комплексов» понятий и отношений в проблемной

ситуации), а также в исследованиях А Мейнонга, В. Бе-

нусси и ряда других психологов Основатели гештальт-

психологии В Келер, М. Вертгаймер и К. Коффка первоначально

непосредственно опирались на результаты, полученные

Эренфельсом, и поэтому их концепция сначала

относилась лишь к законам восприятия (этим, в частности,

объясняется характерная для гештальтистов совокупность

понятий, таких, как поле, схватывание, озарение,

инсайт). Позднее эти законы были распространены

на мышление (в работах Келера, Вертгаймера, а также

К. Дункера, Л Секея) и на изучение личности (К. Ле-

вин) Основной тезис гештальт-психологии состоит в том,

что явления психики не строятся путем синтеза элементов,

существующих до этого изолированно, а с самого

начала представляют собой организованные целостности

— гештальты. Ситуативность восприятия или мышления

находит выражение в существовании соответствующего

поля; решение проблемы состоит в движении

по этому полю в сторону совпадения структуры ситуации

и структуры ее видения субъектом

Не обсуждая сейчас собственно психологической проблематики,

обстоятельно разработанной гештальтистами

(следует лишь подчеркнуть, что эта разработка опиралась

на весьма солидную экспериментальную базу), охарактеризуем

кратко принципиальные черты методологии

этой школы Наиболее интересным здесь нам представляется

то обстоятельство, что гештальтпсихология впервые

поставила вопрос не просто о функциях, но о целостном

Поиск по сайту: