ПЕЧЕНЕГИ И ПОЛОВЦЫ

Печенеги появились в восточноевропейских степях в конце IX в. Собственно, новый поток азиатских переселенцев представлял собой не единый этнос, но союз племен, некий конгломерат, разноликий и разноязыкий. Но общее имя он получил по печенежским племенам (их было восемь), шедшим в авангарде этого тюркоязычного (возможно, с небольшой примесью угров) потока и составлявшим количественно более половины его (Артамонов М.И., 1962, 345).

Культура печенегов была довольно высокой для кочевников. В насыпанных ими курганах обнаружены мечи, глиняные кувшины, украшенные причудливым, пышным орнаментом, костяные орнаментированные накладки на луки, пряжки и подвески для поясов. Сбруя печенежских коней уже мало чем отличается от современной, в ее состав входят жесткие удила с трензелями, седельные подпруги и, главное, стремена, позволявшие стрелять из лука, не покидая седла.

Печенеги входили ранее в Хазарский каганат и откололись от него, как только он стал слабеть. Уйдя от преследований бывшего владыки, они двинулись на запад и юг. В начале X в. эти скитальцы степей уже достигли Крыма, где захватили Боспор и Херсонес, потеснив хазар. Очевидно, полуостров весьма подошел им, так как здесь многие остановились (основная часть их пошла на запад, дальше к Днепру) и стали устраиваться вполне основательно. Они заключили в начале X в. союзные договоры с Византией и Русью, впрочем не мешавшие войнам и в дальнейшем. Византия все же стремилась всячески крымских печенегов ублажать, поддерживать их и экономически и политически. Императорам была выгодна дружба с воинственными и многочисленными степняками, которые образовывали барьер против проникновения в византийские владения русских, ибо последние были более опасны: не ограничиваясь грабежом мелких поселений, они угрожали Константинополю, организовывали совместные походы, в которых против греков выступали, как, например, в 944 г., варяги, русь, поляне, словены и кривичи. Согласно выводам советского историка, союз с печенегами Крыма вообще[110] "являлся центром византийской системы поддержания политического равновесия в X в. " (Левченко М.В., 1940, 156). Но, судя по русским летописям, с Русью печенеги воевали не только по договоренности с Византией и совместно с ее войском, но и по собственному почину, причем неоднократно. В одной из таких войн пал знаменитый князь Святослав, из черепа которого печенежский хан Куря сделал себе ритуальную чашу.

В середине XI в. четыре печенежских орды, кочевавших в Причерноморье, распались. В конце века они попытались было снова объединиться в племенной союз и даже двинулись совместно на Византию, но это был их последний крупный поход. Император привлек на свою сторону половцев и устроил, окружив печенегов, страшное побоище, где их погибло более 30 тыс. Это был решающий удар, более этнос так и не смог подняться. Часть печенегов ушла из Крыма в южные степи, в долину реки Рось и к Белой Веже; осталось, очевидно, немного.

Влияния на крымское население печенеги не оказали почти никакого — и по краткости пребывания там, и по невозможности конкурировать с мощным культурным влиянием более развитых византийских соседей по Крыму. С другой стороны, печенеги отличались от иных завоевателей тем, что не только не разрушили классических древностей Тавриды, но и со временем "стали дорожить" ими, приобретя вкус к оседлой культурной жизни (Лашков Ф.Ф., 1881, 24).

Более того, они переняли и многое из социально-экономических достижений тогдашних крымчан. Если они пришли сюда кочевниками, причем довольно низкой, таборной стадии развития (она характерна военной демократией и слабой имущественной дифференциацией), то вскоре, освоив степь и предгорья, стали быстро переходить к земледелию. Часть печенегов переселилась в портовые города, где они также проявили неожиданные способности, занявшись торговлей. Более того, известно немало печенежских купцов, которые вели крупную транзитную торговлю между Византией и Херсоном — с одной, и Россией и волжской Хазарией, с другой стороны. Есть сведения о том, что печенежские торговые дома даже вытеснили коренных херсонеситов из са[111]мой перспективной сферы их интересов — торговли с Востоком (там же, 25).

Половцы, или кыпчаки (по имени одного из крупнейших половецких племен), появились в Крыму в X — XI вв., придя из регионов рек Волки (Идиль) и Урала (Джаик). Это были такие же, как печенеги, кочевники, по происхождению они также имели определенную степень родства. И те и другие принадлежали в основном к тюркам. По найденным в погребениях скелетам мы видим, что это были круглоголовые (брахикранные) европеоиды, некоторые — с незначительными монголоидными чертами. Половцы были по большей части светловолосыми и голубоглазыми, чем отличались от темноволосых печенегов. В XI в. основная масса половцев приняла ислам.

Первое время по приходу в Крым половцы-кыпчаки продолжали и кочевать, и устраивать опустошительные набеги — главным образом на Русь и Византию. Причем добились больших успехов: с одной стороны, Византии пришлось на горьком опыте убедиться, что с ними выгоднее дружить, чем воевать, с другой — русские ни разу за весь XI век не смогли углубиться внутрь половецких владений. Политические половецко-византийские связи осуществлялись в основном через Херсонес, хотя столицей крымских половцев был Судак (Сугдея).

Половецкая орда процветала в Крыму значительно дольше печенегов — до начала татаро-монгольского вторжения в XIII в.46 Основная эмиграция началась после битвы на Калке, но многие, особенно купцы и земледельцы, смешавшиеся с местными племенами и принявшие к тому времени христианство, остались. Затем их постигла судьба столь многих племен, заселявших Крым в древности, и они окончательно слились с местным населением, не оставив по себе памяти даже в чертах лица коренных крымчан; как было сказано, и те и другие были европеоиды.

Зато остались весьма примечательные памятники половецкой материальной культуры. В северо-западном Крыму до сих пор находят полускрытых землей, а то и под пахотным слоем так называемых половецких баб — массивные каменные изваяния. Это великолепный жанр искусства, причем строго индивидуального. Древние мастера сильно стилизовали[112] свои творения, они компоновали их по общему образцу (выпрямленная фигура с кувшином, прижатым обеими руками к животу), но умели достичь, невзирая на каноны, портретного сходства. В этих статуях отразилась живая история народа, даже изменения в его внешности — "бабы" прикавказских равнин приобретают в XIV в. горбинку на носу (след межэтнического смешения с грузинами), крымские же сохраняют благородную простоту и ясность старого половецкого типа. И еще один след, к сожалению менее долговечный, чем статуи. До 1944 г. в Крыму имелись населенные пункты с топонимическим компонентом "кипчак". Ныне это села с такими бездарными, выдуманными без опоры на историю названиями, как Громове, Рыбацкое, Самсоновка и т. д. и т. п....

Из духовного наследия половцев мы можем назвать занесенные ими на крымскую почву такие общие для исламского мира образцы устного арабского фольклора, как "Лейла и Меджнун", "Юсуф и Зулейка", позднее — "Ашик-Гариб", анекдоты о Ходже Насреддине и другие, обогатившие крымскую народную культурную традицию.

В среде этих первых мусульман Крыма был в XII — XIII вв. создан и первый памятник крымскотатарского языка — словарь "Кодекс Куманикус". Признано, что язык крымских кыпчаков того периода был более развит и совершенен, чем диалекты пришедших в Крым позднее орд (см. ниже), в которых смешались самые различные тюркские и монгольские элементы, и поэтому именно кыпчакский язык послужил основой при формировании и письменного, литературного крымскотатарского языка (Фазыл Р., Нагаев С., 1989, 136).

РУССКИЕ

О том, что славяне Восточной Европы, в том числе и русские, издавна проникали в Крым, есть немало свидетельств у самых разных авторов. Однако это были отдельные случаи более или менее кратковременных поездок с торговыми целями, и даже о мелких поселениях славян в Крыму до X в. не говорит решительно ни один источник крымского или иного происхождения. Затем положение меняется: взамен не[113]частых купеческих поездок в Крыму появляются русские с мечом в руке, стремившиеся к захвату и удержанию за собой отдельных частей полуострова, к уничтожению чуждого им автохтонного населения завоеванных территорий.

Первое такое вторжение относится к VIII в., о нем истории мало известно, очевидно, оно было неудачным (ДТ, 1966, 93). Вторично русские появляются здесь уже после того, как в IX в. в Среднем Поднестровье образовалось Русское государство. В 860 г. северные пришельцы под началом Аскольда и Дира спустились по рекам на множестве мелких судов в море и, подойдя к полуострову, разграбили его береговые города (Иванов Е.Э., 1912, 111).

Очевидно, разбойничья добыча была немалой, так как набеги стали повторяться. В 913 — 914 гг. русские напали на местности у г. Самкерца (на месте нынешней Тамани); в 988 г. киевский князь Владимир захватил Корсунь (Херсонес), Тмутаракань и Феодосию. Некоторые историки считают, что уже к тому времени в Крыму или на Таманском полуострове образовалось особое русское княжество (Артамонов М.И., 1962, 378; Якобсон А.Л., 1964, 56, и др.). При этом единственным доказательством выступает договор, заключенный князем Игорем с Византией в 945 г., точнее, приводившиеся уже его строки: "В Корсунстей стране, елико же есть град на той части, да не имать волости князь Русьскъй", а также обязательство Игоря защищать Корсунь от черных болгар (ПСРЛ, 1, 1926, стлб. 51). А это, как считают, "возможно было лишь при владении определенной территорией в восточной части Таврики или на Таманском полуострове, где, по-видимому... в начале или в середине X в. складывалось будущее Тмутараканское княжество" (Якобсон А.Л., 1964, 57).

Однако, как замечено весьма рано, в договоре сказано лишь то, что сказано, а именно что русский князь не должен присваивать себе власть в Херсонесе; обязательство же защищать херсонеситов от болгар говорит о вынужденности, невыгодности договора для русских, о слабости их позиций на переговорах, и не более. Кроме того, как справедливо указывал М.И. Артамонов, "русские", активизировавшиеся в Северном Причерноморье в X в. и отмеченные в источнике, вообще вряд ли были русскими. Эта военная[114] сила, называвшаяся русью, состояла среди прочего из норманнов, хазар и т. д.47, а сам термин "Русь" исходит из исторической области в Швеции Руотси (см.: Очерки истории СССР, 739 — 878; Талис Д.Л., 1974, 87 — 99). Впрочем, авторитетные лингвисты, такие, как М. Фасмер и О.Н. Трубачев, а также археолог В.В. Седов, считают, что этноним "Русь" иранского происхождения (Седов В.В., 1979, 99, примеч. 92). Таким образом, понятие "русь" не является аналогом Русского государства. И причерноморские "русские" действовали независимо от киевского князя (Суперанская А.В., 1985, 41) и даже вопреки ему (Артамонов М.И., 1962, 383).

Те же условия (т. е. ненападения русских на Херсонес и обязательной помощи Византии в ее войнах) содержит русско-византийский договор 972 г. (ПСРЛ, I, 1926, стлб. 72 — 73), заключенный императором с побежденным им Святославом, из чего явствует, что влияние князей в Причерноморье было фактически ликвидировано. Но Владимир Святославич вновь напал на Херсонес в 989 г. и взял город (там же, стлб, 109), чем восстановил роль Киева; это означало и падение влияния Византии, и рост могущества Тмутараканского княжества, в которое вскоре вошел и Боспор. Многолетняя борьба Руси с Византией прекратилась, но начались почти перманентные столкновения русских с печенегами, особенно в конце X — начале XI в. Эти конфликты перекрыли товаропоток из южных степей в крымские города. Некоторые из них, богатевшие от транзита, приходят от этого в запустение. Так, например, Херсонес больше не смог подняться после того, как "разорен бысть от Руси" (ПСРЛ, XV, 1863, 108).

Напротив, росла и крепла многоязычная Тмутаракань. Культура княжества носила ярко выраженный местный характер, русские элементы были в ней малозаметны, хотя политически князья зависели от Киева. Когда же в конце XI в. Киев раскололся на независимые княжества, утратила жизнеспособность и Тмутаракань — в 1094 г. она упоминается в летописях в последний раз. Что же касается ее населения, то, судя по всему, этот пестрый конгломерат рассеялся или был поглощен окружающими племенами без остатка, не оставив следов ни в материальной культуре, ни в устной традиции Крыма. И в "Слове о полку[115] Игореве" (1187 г.) о бывшем княжестве уже говорится, что это "земли незнаемые"48.

Более стойкими оказались давние экономические связи различных русских княжеств с торговыми людьми Крыма, очевидно не прерывавшиеся и в годы войн. Основным предметом ввоза были русские меха; вывозили, судя по содержанию русских кладов, огромное количество наперсных крестов, паникадила и другую церковную утварь, ткани, посуду и т. д. Не исключено, что некоторые русские купцы оседали в Крыму наряду с другими иноземцами, что характерно для больших торговых или портовых центров. Однако не подтвержденная никакими источниками гипотеза о том, что, например, в Суроже "всегда было очень (!) много русских" (Надинский П.Н., 1956, 57), — явная натяжка.

В связи с этим необходимо рассмотреть вопрос о роли славян вообще в дотатарский период истории Крыма. Дело в том, что некоторые авторы утверждают, что роль эта была чрезвычайно велика, более того, они относят славян к "местному, коренному населению", утверждая, что в отличие от остальных народов "только русские имели неоспоримые исторические права на Крым как на свою, древнерусскую территорию" (там же, 57). Это положение ничем необосновано, но корни его найти несложно в других местах цитируемой и в иных работах П. Надинского. Так, рассматривая историю похода Бравлина на Сурож, автор считает, что князь, "естественно, опирался на местное, проживавшее здесь славянское население". И доказывает обитание в столь раннюю пору славянских племен в Крыму очень просто: "Иначе успех такого похода маловероятен... Без поддержки местного населения он был бы невозможен" (там же, 50). Ученого не смущает тот факт, что ни один автор — будь то русский летописец, византийский мемуарист или готский топарх — ни словом не упоминает о какой-то славянской "пятой колонне" в Крыму.

Впрочем, возможно, сторонники гипотезы "коренного славянства в Крыму" имеют в виду не славян, пришедших с севера, но местное население, постепенно "превращавшееся в русских". При всей фантастичности этой гипотезы она имеет известную литературу. Так, указывают, что некие (не обозначенные точно) археологические раскопки "древней[116]ших славянских поселений (в Крыму? — В.В.) неопровержимо утверждают, что славяне являлись коренными жителями этих мест" (Надинский П.Н., 1946, 64). При этом Неаполь Скифский переводится, естественно, как Новгород, а известные события второй половины XVIII в. именуются "не захватом чужой земли", а "возвращением" "исконных" территорий, "которые в течение многих сотен лет были населены предками русских" (там же, 69, 73). Эти и иные положения, оправдывавшие экспансионистскую политику царей, основываются (если не считать глухих упоминаний о каких-то экспедициях) на "аксиоме", что "скифы — это предки славян" (там же, 64; Шульц П., 1946, 101).

Теория автохтонного стадиального "развития" славян в Крыму на скифо-сарматской этнической основе, восходящая к Н.Е. Марру, критики, как говорится, не выдерживает. Но мы вынуждены вновь обратиться к ней, так как апологеты ее сохраняют за собой "последнее слово", пока не появится наконец исследование о том, кто из современных народов может с наибольшим правом называться наследником автохтонов Крыма.

Вкратце дело обстоит так. Еще в эпохи неолита и энеолита предки славян расселялись "севернее европейского горного барьера (Рудные горы, Судеты, Татры, Бескиды, Карпаты), вступая в соприкосновение с местными охотничьими племенами" (Рыбаков Б.А., 1978, 182). В эпоху раннего железа славяне занимали столь же далекую от Крыма территорию, ныне занятую частично Польшей, Германией, Чехо-Словакией, Венгрией (Алексеева Т.П., Алексеев В.П., 1973, 221 — 222).

Далее, как показывают краниологические и антропологические исследования, славяне и скифо-сарматское население образовали два глубоко различных этнических конгломерата, не имевшие ничего общего ни в культуре, ни в языке. И если даже обнаруживаются позже некоторые схожие черты их духовного мира, то это только по причине скифо-сарматского влияния на локальную группу восточных славян (Седов В.В., 1979, 24, 89, 98 — 99 и др.). Жившие ранее "где-то в стороне от скифского населения" славяне начали свое передвижение на юго-восток "уже после падения скифского царства", т. е. с IV в. н. э. (там же,[117] 25). Это — общая картина; что же касается Крыма, то именно здесь и на Нижнем Донце контакт славян со скифами и сарматами был минимальным (если вообще имел место!). Лишь тут, в отличие от степной зоны, сохранилась "особая скифская культура" (там же, 85), т. е. культура без какого-то славянского влияния, что подтверждается и археологией: ни один исследователь не упоминает в результате анализа богатейшего крымского материала ни одним словом о возможности автохтонного крымского происхождения ни скифов, ни славян.

Теория "крымских славян" заслуженно, как упоминалось, была раскритикована (Веймарн Е.В., Стржелецкий С.Ф., 1952, 94 — 95), но те же критики предложили не менее зыбкую гипотезу о заселении славянами Крыма во II в. до н. э. — II в. н. э., одновременно с сарматами. Она основана на единичных находках, "поразительно близких культуре Среднего Поднепровья", да на обычае трупосожжения с захоронениями праха в урнах по обряду, который, "очевидно, нужно признать" славянским (там же, 97). Но бесспорно славянские предметы (ювелирные) обнаруживаются лишь в могильниках VI — VII вв. Очевидно, именно они дают авторам возможность сделать вывод о том, что славяне появились в Крыму где-то в III в. н. э. (там же, 98).

Но ведь трупосожжения известны не только предкам славян, но и весьма широкому кругу народов, в том числе и римлянам — этносу, появившемуся в Крыму в I в. н. э., что в отличие от "славянского заселения" безусловно подтверждено массовыми источниками. Что же касается ювелирных находок, то вряд ли можно назвать иной, более мобильный предмет торговли и мены — разве что монеты. Так, например, широко известны клады арабских монет и украшений в Северной Руси, но из этого никто не делает выводов, столь далеко идущих: о том, что "процессу... объединения" гипотетических крымских славян с кровно родственным "древнерусским государством" мешали всего лишь некие "заселившие степи Причерноморья и Крыма" кочевые народы (там же, 99). Автохтонное крымское население при этом (как и ранее, в годы распространения теорий Марра) в расчет не принимается. Впрочем, может быть, это они и выступают под именем кочевников, т. е. в роли клина, вбитого[118] между Русским государством и "славянским Крымом"?

Никаких иных, кроме изложенных, вопросов славянская проблема в Крыму не вызывает, как нет и материальных и культурных следов раннего пребывания русских в Крыму. Другое дело — приход этого народа в Крым в XVIII в. Тут, как говорится, лучше, чтобы этих "следов" было поменьше, особенно в послевоенное время…

Поиск по сайту: