АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Пунктуация и орфография 4 страница

Читайте также:
  1. IX. Карашар — Джунгария 1 страница
  2. IX. Карашар — Джунгария 2 страница
  3. IX. Карашар — Джунгария 3 страница
  4. IX. Карашар — Джунгария 4 страница
  5. IX. Карашар — Джунгария 5 страница
  6. IX. Карашар — Джунгария 6 страница
  7. IX. Карашар — Джунгария 7 страница
  8. IX. Карашар — Джунгария 8 страница
  9. IX. Карашар — Джунгария 9 страница
  10. Августа 1981 года 1 страница
  11. Августа 1981 года 2 страница
  12. Августа 1981 года 3 страница

В прижизненном, а особенно в посмертном бытовании возникает даже своеобразная традиция «прикрепления» авторства, та самая, которую уже Пушкин формулировал следующим образом словами: «Всякое слово вольное, всякое сочинение противузаконное приписывают мне так, как всякие остроумные вымыслы князю Цицианову».

Практически мы должны считаться с тем, что какая-то часть литературного наследия писателя в течение какого-то времени остается неизвестной или неопознанной и вопрос о ней всплывает, например, при подготовке собрания сочинений или когда

 


(в наше время) создается специальная комиссия по литературному наследию, которая приводит в ясность библиографию писателя.

Устанавливая корпус произведений писателя, текстолог сталкивается с еще одной существенной трудностью. Многие писатели являлись одновременно и редакторами: достаточно напомнить имена Пушкина, Белинского, Чернышевского, Некрасова, Добролюбова, Салтыкова-Щедрина, Короленко. В этом качестве они неизбежно осуществляли свое редакторское право, внося те или другие, более или менее значительные исправления в рукописи печатаемых ими авторов. Эта часть наследия так значительна по существу и так велика по объему, что возникает необходимость организации в собраниях сочинений разделов «Проредактированное» или «Коллективное». Таким образом мы осуществим разгрузку наследия писателя от не принадлежащих ему вещей, к которым он имел лишь некоторое касательство.

Все сказанное определяет, что текстологу постоянно приходится производить сложную и ответственную работу по определению авторства (или степени авторства) тех или других произведений.

В одних случаях они анонимны или псевдонимны, в других — традицией приписываются данному писателю, и это приписывание требует научной проверки, в иных случаях авторство (например, предшествующими редакторами) было установлено правдоподобно, но все же не до конца обосновано. Могут возникнуть и другие казусы, предусмотреть которые трудно.

Во всех случаях текстологу приходится заниматься вопросами атрибуции (от латинского attributio — назначение, определение), т. е. утверждением авторства того или иного писателя. Эта работа (особенно в классической филологии) неразрывно связана с атетезой (от греческого athetesis — отрицание принадлежности произведения данному лицу). Практически оба эти процесса сливаются и в новой текстологии обычно объединяются одним термином — атрибуция1.

Более ста лет тому назад, в 1831 г., вероятно, Н. И. Надеждин проницательно заметил:.«...так как мы живем в веке скептицизма, требующего на все доказательств, то желательно б было, чтоб при подобных изданиях представлялись надежные документы, действительно ли издаваемые сочинения принадлежат лицу, которому приписываются» («Телескоп», 1831, № 24, с. 558. Указано С. М. Осовцовым).

 

1 Разнообразным аспектам вопросов атрибуции посвящены обстоятельные статьи Л. Д. Опульской, Э. Л. Ефременко, М. П. Штокмара, А. Л. Гришунина, Е. И. Прохорова, В. М. Борисова и В. К. Волевич, составившие второй выпуск издания «Вопросы текстологии» (М., 1960), некоторые примеры, упоминающиеся в этих работах ниже (независимо от названного издания), по необходимости повторены.

 


Изучая различные приемы, которыми исследователи стремятся обосновать авторство того или иного писателя, можно заметить, что они в сущности сводятся к трем категориям: а) документальные доказательства, б) идеологический анализ и в) анализ стилистический.

Наиболее убедительным, а часто совершенно бесспорным, является документальное обоснование авторства. В ряде случаев к нему могут быть причислены, очевидные автобиографические намеки произведения; в иных случаях раскрытию авторства могут помочь такие источники, как сохранившиеся отчасти бухгалтерские книги журнала «Современник», гонорарные ведомости «Отечественных записок» и других журналов, в других — большую помощь может оказать обширный архив Литературного фонда (Гос. публичная библиотека и Пушкинский дом), когда автор, обращаясь за пособием, прикладывал перечень своих трудов и пр. Бывают и разные другие варианты, предусмотреть которые заранее трудно — они зависят от изобретательности и эрудиции исследователя.

Бывают, разумеется, случаи, не представляющие особого интереса для атрибуционной методики, находящиеся на грани простого библиографического разыскания.

Вскоре после смерти Тургенева в немецкой газете «Allgemeine Zeitung», издававшейся в Мюнхене (1883, 20 сентября, приложение к № 262, стр. 3853), под инициалами «М. N.» была помещена статья «Ein deutscher Brief Turgeniews».

В этой статье было процитировано (по-немецки и, очевидно, в подлиннике) письмо Тургенева к автору заметки от среды 16 апреля 1879 г. из Парижа. Тургенев благодарил адресата за письмо, при котором ему были присланы два номера газеты «Literaturblatt» со статьей о нем. Автор указывал, что письмо приведено совершенно точно. Требовалось установить фамилию адресата этого письма.

Не представляло большого труда, взяв в руки «Literaturblatt», понять, что речь идет о Морице Нехелесе (Necheles) — «Iwan Turgeniew. Eine Portratstudie». «Literaturblatt» — (Wien und Leipzig, Band III, 1879, № 13 и 14) — тем самым адресат устанавливается с полной очевидностью1.

Но гораздо чаще текстологу приходится пользоваться самыми разнообразными способами атрибуции, прибегать к сложным разысканиям, анализировать различные доводы «за» и «против», пользоваться совокупно разными методами.

Естественно думать, что наиболее точное, можно сказать, не подлежащее кассации доказательство — свидетельство самого автора.

Однако это не так или, по крайней мере, не всегда так.

Известны случаи, когда автор с большей или меньшей кате-

 

1 См.: Рейсер С. А.. Материалы для библиографии писем Тургенева и к Тургеневу. — «Лит. наследство», 1964, т. 73, кн. 2, с. 385.

 


горичностью отрицал свое авторство. Достаточно напомнить, что Чернышевский на следствии (других высказываний нет) настойчиво отрицал принадлежность ему прокламации «Барским крестьянам...» — в этих случаях непризнание авторства было вызвано политическими причинами. Могут быть, однако, и другие мотивировки. Некрасов из деликатности «не хотел зачесть своею при жизни Добролюбова «Дружескую переписку Москвы с Петербургом» — какие-то немногие строки первой редакции (и полностью примечания) принадлежали критику.

Порой, как это ни может показаться странным, автор сам затрудняется в утверждении своего авторства.

Искусствовед Ф. Ф. Ноггафт рассказывал М. К. Азадовскому, как И. Е. Репин был однажды приглашен для удостоверения аутентичности картины, предлагавшейся для продажи одному петербургскому музею. Художник долго ее рассматривал, сидя в кресле, наконец встал и сказал: «Не знаю, не помню, писал я эту картину или нет».

В. П. Катаев не мог в 1967 г. твердо ответить на вопрос — он или М. Булгаков являются авторами фельетона «Главполитбогослужение» — «все это было так давно, что сам уже не уверен»; между тем фельетон включен в сборник рассказов и фельетонов Катаева, изданных в 1963 г.'

Н. Г. Чернышевский по возвращении из ссылки в 1888 — 1889 гг. составлял списки своих статей. Против одной из них — знаменитой статьи «Детство и отрочество. Сочинение графа Л. Н. Толстого». «Военные рассказы графа Л. Н. Толстого» («Современник», 1856, № 12) — он написал: «едва ли». К счастью сохранился автограф и список, составленный им же в 1861 г., где эта рецензия значится.

В том же, позднем списке он отрицал принадлежность ему «Заметок о журналах» («Современник», 1856, № 11). «Начало о Дружинине писано не мной», — заметил он на полях, и на этот раз его опровергает автограф. То же относительно «Современного обозрения» («Современник», 1857, № 11) — «быть может, часть современного обозрения, стр. 134 — 143» — и снова налицо автограф всей статьи (см.: Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. XVI, 1953, стр. 644 — 645).

Списки статей того или другого писателя требуют самой настороженной проверки со стороны исследователя. Через много лет выяснилось, что то, что мы считали списком сочинений Добролюбова и на чем основывали атрибуцию некоторых его статей, на самом деле оказывается инвентарным перечнем (охранной описью) рукописей, оставшихся у покойного критика2.

 

1 Кустина Т. Из заметок о Булгакове-фельетонисте. — «Рус. филология», № 2. Сборник студенческих научных работ Тартуского гос. ун-та, 1967, с. 227.

2 Оксман Ю. Г. К вопросу о перечнях анонимных произведений, составленных Н. Г. Чернышевским. — В сб.: Проблемы современной филологии. М., «Наука», 1965, с. 432 — 437.

 


Журналист Ф. Е. Ромер в автобиографии, написанной в 1891 г., о своем сотрудничестве в журнале «Гудок» в 1862 г. выразился так: «Не могу утверждать положительно, но кажется, что я никогда не печатался в «Гудке» и не подписывался «Ведьминским Беранже». На самом деле оба эти утверждения ошибочны1.

Не может служить достаточным доказательством авторства даже печатание под псевдонимом, приписывающимся определенному писателю. Б. Я. Бухштаб установил, например, что некоторые стихотворения Некрасова при жизни И. И. Панаева печатались под псевдонимом Панаева — «Новый поэт»2.

Вообще, признание или непризнание автора не является еще достаточным аргументом атрибуции или атетезы. Чернышевский в 1856 г. молчаливо принимал похвалы за не принадлежащую ему полемическую часть добролюбовского ответа А. Д. Галахову, так как Добролюбов, студент Главного педагогического института, не мог еще в это время открыто сотрудничать в «Современнике».

Революционер-народник С. С. Синегуб, чтобы не запутать лишних людей, на следствии признал себя автором не принадлежащих ему стихотворений. Арестованный М. Л. Михайлов, не желая предавать Н. В. Щелгунова, назвал себя единоличным автором написанной ими совместно прокламации «К молодому поколению» и т. д.

Как видим, такой, казалось бы, бесспорнейший факт, как автопризнание, и тот может быть в определенных случаях оспорен.

То же можно сказать и о документе. Конечно, он наиболее убедительное доказательство авторства, но у исследователя не должно быть фетишизированного к нему отношения. Он тоже нуждается в проверке и в критике.

Доверчивые исследователи, увидя автограф писателя, приписывают ему буквально-таки «всяко лыко в строку» — на этом основан ряд полукомических (или полутрагических) текстологических эпизодов. Пушкин сокращенно записал для себя примечание Жуковского к стихотворению «Лалла Рук», а М. О. Гершензон приписал эти строки Пушкину. Тот же исследователь, найдя «Черные очи» Бенедиктова, переписанными рукой В. С. Печерина, поспешил приписать ему и это стихотворение (М. О. Гершензон. Жизнь В. С. Печерина. М., 1910, с. 37). Но еще более конфузный эпизод случился снова с этим, в общем осторожным ученым, когда сделанную Пушкиным копию стихотворения Жуковского «Скрижаль» он принял за стихотворение Пушкина и открыл им свою книгу «Мудрость Пушкина». (М., 1919, с. 9 — 10).

 

1 Цитирую по статье И. Г. Ямпольского «Сатирический журнал «Гудок» (1862 год). — «Рус. лит.», 1962, № 3, с. 103.

2 Бухштаб С. Я. Некрасов в стихах Нового поэта. — «Некрасовский сборник», вып. 2, 1956, с. 434 — 438. Перепеч.: Бухштаб Б. Я. Библиографические разыскания по русской литературе XIX века. М., 1966, с. 78 — 90.

 


Ошибка была замечена слишком поздно, и злосчастную страницу, содержавшую этот текст, пришлось вырезать вручную: для этого пришлось обойти ряд книжных магазинов и посетить почти всех, кому книга была подарена — так был «исправлен» почти весь тираж, но библиофилы особенно чтут «полные» экземпляры.

Даже такой крупный пушкинист, как Б. В. Томашевский, не избег подобной же ошибки. Пушкинскую копию перевода И. И. Дмитриевым Мольера он счел за попытку Пушкина переводить французского комедиографа1.

Н. В. Станкевич переписал стихотворение А. И. Подолинского «Тайна пророка»; этот текст у него скопировал Н. Г. Фролов, а П. В. Анненков опубликовал его по этой копии с копии в качестве оригинального стихотворения Станкевича («Поэты кружка Н. В. Станкевича», 1964, с. 549).

Случай совсем недавний. В. Багрицкий переписал понравившееся ему, тогда неизданное стихотворение О. Мандельштама «Щегол». Оно вошло в число стихотворений В. Багрицкого в сборнике «Имена на поверке (М., 1963; ср.: Л. Багрицкая. Досадное недоразумение — «Лит. газ»., 1964, 5 мая, № 53 (4759), с. 2).

Достаточно этих немногих выразительных примеров, чтобы предостеречь молодых текстологов от такого рода ошибок.

Нередко для обоснования авторства используются сохранившиеся бухгалтерские книги, гонорарные ведомости и прочие сходные данные.

Но и они оказывается, требуют критического к себе отношения. Дело в том, что иной раз руководитель отдела мог получить гонорар за весь отдел для раздачи сотрудникам, в другой раз кто-то получил гонорар для другого автора, а бухгалтерия отметила выдачу лицу, которому деньги были выплачены. В ряде случаев бухгалтерия вообще авторов не знала. Надо учитывать, что ведение бухгалтерской книги частного журнала имело свои специфические особенности, невозможные в казенном учреждении. Редактор иногда не считал нужным сообщать бухгалтеру действительное имя автора — порой высокопоставленного чиновника, а то и революционера-эмигранта (так было с П. Л. Лавровым) — в обоих случаях разглашение имени было нежелательно.

Порой Чернышевский мог попросить кого-то из сотрудников получить гонорар за него; между ними могли быть какие-то денежные счеты; так, гонорар за рецензию Чернышевского на книгу В. Пютца по этнографии («Современник», 1861, № 12) значится выданным М. А. Антоновичу2.

 

1 Томашевский Б. В. Писатель и книга. Очерки текстологии. М., Искусство, 1959. Ссылка на это издание в дальнейшем будет обозначаться: Томашевский Б. В.

2 Целый ряд фактов такого рода приведен в книге В. Э. Бограда «Журнал «Современник» 1847 — 1866. Указатель содержания». М. — Л., Гослитиздат, 1959. См. также статью Л. Д. Опульской «Документальные источники атрибуции литературных произведений». — В кн.: Вопросы текстологии, вып. 2, с. 32 — 33.

 


С документальной атрибуцией могут происходить и комические казусы, основанные на опечатке или на неверном чтении. Л. Д. Опульская в названной статье (с. 22) рассказывает, как в Собрание сочинений Чехова (1944) был включен рассказ «Магнетический сеанс» на основании строк письма Чехова брату Александру: «Недавно в «Московском листке» описал бал у Пушкарева». На самом деле в подлиннике не «описал», а «описан»; предположение об авторстве Чехова сразу же отпало.

Новые документы сплошь и рядом изменяют имя до тех пор не оспаривавшегося автора. Так, в Полное собрание сочинений Добролюбова под редакцией Е. В. Аничкова (т. 7, 1911) была включена рецензия на «Материалы для статистики Финляндии» («Современник», 1859, № 6). Рукопись Н. М. Михайловского (в Гос. публичной библиотеке), замещавшего Добролюбова во время болезни, свидетельствует, что рецензия написана им, рецензия на книгу А. И. Г. «Итальянский вопрос...» (там же, 1860, № 1), введенная в издание под редакцией М. К. Лемке (т. III, 1911), аналогично отводится от Добролюбова и переходит к Е. Я. Колбасину.

В издания сочинений Добролюбова, в том числе и в советское (1936), была включена рецензия на книгу А. Зернина «Жизнь и литературные труды императора Константина Багрянородного» («Современник», 1858, № 9), но уже к концу издания, в 1941 г. пришлось сделать оговорку о том, что на основании неопубликованного письма Н. М. Михайловского установлено, что рецензия эта принадлежит Чернышевскому — в его собрание сочинений она теперь и перенесена. Наличие рукописи ее в так называемом списке Чернышевского имеет совсем другой смысл (см. выше, с. 85).

Со списками связаны вообще самые невероятные происшествия. В свое время в «Русском биографическом словаре» к статье о царевиче Алексее Петровиче был приложен список литературы, и в нем между прочим была названа статья П. Пекарского «Сведения о жизни и смерти царевича Алексея Петровича» («Современник», 1860, № 1). Эта статья (она была подписана «П») в 1911 г. вошла в Полное собрание сочинений Добролюбова под редакцией Е. В. Аничкова, а в примечаниях она же была названа в качестве статьи Пекарского (т. 6, с. 519)! Потом статья снова была напечатана в четвертом томе Полного собрания сочинений Добролюбова (1937). А. В. Предтеченский в примечаниях учел сведения «Русского биографического словаря», но назвал их «курьезной ошибкой»! Уже в следующем, пятом томе (1941) пришлось сделать соответствующую оговорку. Источник ошибки — все тот же «список» Чернышевского, о котором упоминалось выше. Не была даже принята во внимание запись в конторской книге, где статья числится за Пекарским.

Не исключено, однако, что статья прошла некоторую редак-

 


ционную правку Добролюбова, заведовавшего библиографической частью «Современника».

Так же ошибся и В. Е. Евгеньев-Максимов, приняв находящийся в архиве Некрасова листок с переписанным рукою его сестры А. А. Буткевич стихотворением «Отец твой, поп — бездельник» за стихи Некрасова — на самом деле автор их — Тургенев 1.,

Еще одна атрибуционная ошибка, которая связана снова со списками. В 1936 г. в «Литературном наследстве» (№ 25 — 26, с. 203 — 205) был опубликован «Указатель сочинений Н. Г. Чернышевского». Автограф, по мнению редакции, принадлежит руке критика. На самом же деле достаточно беглого взгляда на фотокопию, чтобы отвергнуть принадлежность его Чернышевскому. На основании этого списка Н. В. Богословский приписал Чернышевскому две рецензии на воронежские литературные издания, напечатанные в «Современнике» в 1861 г. (в № 12). Обращение к конторским книгам «Современника» устанавливает, что автором обеих рецензий является М. А. Антонович2.

Все эти случаи отнюдь не преследуют цели снизить значение документа или объявить его недостаточным для атрибуции. Целый ряд документов, наоборот, представляется исчерпывающим доказательством.

Творческий автограф писателя, записи в дневниках самого автора или современников, записавших слова автора, достаточно ясные указания в письмах, наконец, авторские пометы решают вопрос с достаточной и безусловной убедительностью. Анонимно изданная (тиражом в 50 экземпляров) книга «Евреи в России» (СПб., 1884) имеет следующую надпись: «Эту книгу, напечатанную с разрешения министра внутренних дел графа Д. А.Толстого, написал я, Николай Лесков, а представил ее к печати некто Петр Львович Розенберг, который отмечен ее фиктивным автором. Н. Лесков» («Русская старина», 1895; № 12, с. 209).

Не будь этой надписи, иной исследователь на основании, казалось бы, неопровержимого документа счел бы автором книги П. Л. Розенберга.

Сказанное имеет целью внушить необходимость постоянно критического отношения к документу. Не он один может быть последней или единственной инстанцией утверждения авторства. Поэтому представляется несколько преувеличенной категорическая формула П. Н. Беркова: «...Установление автора анонимного и псевдонимного произведения до тех пор, пока не будут найдены неопровержимые документальные (курсив мой. — С. Р.)

 

1 Базилевская Е. В. Мнимая эпиграмма Некрасова. — «Звенья», вып. 1. 1932, с. 185 — 194.

2 Рейсер С. А. Чернышевский или Антонович. — «Лит. газ.», 1938, 5 сентября, № 49 (756), с. 6.

 


подтверждения принадлежности его предполагаемому лицу, должно считаться рабочей гипотезой, и только» 1.

Ближе к истине тот вывод, который сделан в цитированной уже статье Л. Д. Опульской: «Высшим критерием атрибуционной истины является не документ, а исторический и филологический анализ, устанавливающий авторитетность найденных документов, правильно истолковывающий их содержание и разоблачающий всякого рода фальшивки. Именно поэтому поиски документальных свидетельств не должны приводить нас к фетишизации документа или к отрицанию всех других методов доказательства авторской принадлежности (...). Документальные данные являются, конечно, наиболее авторитетным и наиболее достоверным источником атрибуции. Отсюда не следует, однако, что отсутствие документальных данных исключает вполне достоверную атрибуцию» (с. 49 — 50).

Так называемая «идеологическая атрибуция» (ее называют также «идейной») на основании «внутренних признаний» редко бывает достаточно убедительна сама по себе, вне связи с другими соображениями.

Дело в том, что идеи, высказываемые в данном произведении, сплошь и рядом характерны не только для данного автора, но и для большого круга литераторов, принадлежащих к одной партии, группе, обществу и т. д. При этом нельзя забывать (а это нередко упускается из виду), что идеи эти выражены не в научном трактате, а в специфически художественной, образной форме. Тем самым они обычно лишены четкости, свойственной научному исследованию. Интерпретация этих идей сама по себе сложна и не всегда сводима к «голой» формуле. Для произведений критических надо учитывать, что все они печатались в журнале, т. е. в органе, выражавшем определенные взгляды: выделить инкорпорированные в статью редакционные вставки часто почти невозможно. Порой автор мог с ними в каких-то деталях не соглашаться, но не настолько, чтобы отказываться от печатания статьи. В коллективной работе всегда приходится чем-то поступаться: во имя единства близкого писателю органа автор уступал редактору спорное место. Этим порой может быть объяснено и противоречие в нескольких статьях одного критика.

Очень редко случается, что высказанные художником или критиком взгляды представляют собой нечто абсолютно оригинальное, свойственное и характерное только для него и никем другим нигде и никогда больше не выраженное. Если бы это всегда было так, мы имели бы надежное основание для категорической атрибуции.

Поэтому методологически правильнее основывать доказательство авторства не на признаках сходства, а на признаках

 

1 «Об установлении авторства анонимных и псевдонимных произведений XVIII века». — «Рус. лит.», 1958, № 2, с. 188.

 


различия: они всегда более оригинальны и во всяком случае более индивидуальны. Детали всегда характернее общих мест.

Логически недостаточно доказать сходство взглядов в произведениях «А» и «Б» — всегда возникает вопрос: они ли одни так думали? Для убедительности должны быть отведены другие возможные кандидаты: требуется доказать, что они думали иначе. Между тем атрибуционные исследования (например, для статей и рецензий Белинского) ограничиваются чаще всего только первой частью работы.

На основании поверхностного идейного анализа статьи П. Л. Лаврова попадали в сочинения В. В. Лесевича, а статьи Н. К. Михайловского и Н. Г. Кулябко-Корецкого — в сочинения Лаврова, статьи М. Н. Лонгинова — в сочинения Некрасова, статьи Ап. Григорьева о Фете («Отеч. записки», 1850, № 2) приписывались Я. К. Гроту, другая статья о Фете в «Москвитянине» приписывалась то Островскому то Ап. Григорьеву, но оказалась принадлежащей Л. А. Мею. Статья «Русские второстепенные поэты» (в «Современнике», 1850, № 3, о Фете) приписывалась и Некрасову, и Боткину, но на поверку оказалась статьей П. Н. Кудрявцева.

Насколько идейный анализ сам по себе малоубедителен, свидетельствует, например, такой случай. С. В. Калачева, основываясь на взглядах Кантемира, отрицает принадлежность ему так называемой «девятой» сатиры, а З. И. Гершковнч на основании этих же самых взглядов настаивает на его авторстве1. Очевидно, анализ взглядов сатирика был недостаточно четок либо же, что вероятнее, мировоззрение просветителя первой половины XVIII в. было еще не вполне ясным и в ряде случаев формулировалось общими словами: предположение, что анализ в данном случае был произведен предвзято, исключается.

В. С. Нечаева, основываясь на идейном анализе, приписала Белинскому повесть «Человек, не совсем обыкновенный» в «Телескопе» за 1833 г. Но год спустя выяснилось, что эта повесть включена в книгу А. Т(еплякова) «Повести о том, о сем, а больше ни о чем», изданную еще в 1836 г.2

Частым пороком идейной атрибуции является соблазнительное стремление во что бы то ни стало доказать авторство лица наиболее значительного. При колебании между Пушкиным и Сомовым исследователь обязательно будет стремиться доказать авторство Пушкина. Признание авторства Сомова его огорчает.

У нас нет работ, которые выясняли бы степень участия, например, в «Отечественных записках» М..Н. Каткова, П. М. Ковалевского или Л. И. Розанова. Между тем в литературе (В. В. Виноградовым, П. Н. Берковым и др.) уже не раз отме-

 

1 Пример в цит. Выше статье П.Н. Беркова, с. 186

2 «Лит. газ.», 1951, 29 мая, № 63 (2781), с. 3 и «Лит. газ.», 1952, 2 сентября, № 106 (2979), с. 3

 


чалось, что атрибуция анонимного произведения второстепенному автору часто бывает менее, ошибочной, чем приписывание «генералу» 1.

Другим существенным дефектом идейной атрибуции является то, что почти всегда исследователь вырывает из журнального окружения (своего рода контекста) какую-то одну статью, обратившую на себя его внимание, и относительно именно и только ее старается обосновать возможное авторство изолированно от других статей и рецензий журнала. Б. В. Томашевский вполне справедливо по этому поводу указал, что «следует придерживаться не принципа изыскания статей одного автора, а принципа «распределения» анонимных статей между участниками данного издания. Так, например, в определении статей, принадлежащих Пушкину, среди напечатанных в «Литературной газете», слишком мало обращали внимания на возможность принадлежности этих статей другим сотрудникам, например: Дельвигу, Вяземскому, Сомову и пр. Метод индивидуального «выделения» очень часто при подобных разысканиях приводил к неверному результату (...). В соответствующих случаях особенно необходимо выяснять круг лиц, причастных к обследуемому циклу произведений» (Б. В. Томашевский, с. 198)2.

Среди других методов атрибуции значительное место занимает стилистический анализ. Исследователей привлекает перспектива установления автора средствами стилистического изучения, т. е. выявления свойственных именно и только данному автору признаков. Вполне естественно желание найти способ наиболее объективный, наиболее бесспорный. Неповторимость и индивидуальность языка каждого писателя дает для этого наибольшие, как кажется, основания. Анализ стиля непосредственно смыкается с анализом идейным: к этому обязывает материал языка, выражающий эти идеи3.

Естественно, что первым и основным условием убедительности стилистического анализа является точное знание стилистических особенностей каждого писателя (типических примет индивидуального стиля), знание столь детализированное, которое позволило бы отличить друг от друга не только крупных, но и второстепенных писателей, язык которых не столь выразителен и ярок.

Между тем именно этим знанием лингвистика пока похвалиться не может. Существуют более или менее подробно разработанные анализы стиля лишь нескольких крупнейших писате-

 

1 Берков П. Н. «Хор ко превратному свету» и его автор. XVIII век. Сборник статей и. материалов. Под ред. А. С. Орлова. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1935, с. 197 — 198.

2 О том же см.: Колосов Е. Вступит, статья в изд.: Михайловский Н. К. Полн. собр. соч. Изд. 2-е, т. X. СПб., 1913, с. XL.

3 Виноградов В. В. Лингвистические основы научной критики текста. — «Вопр. языкознания», 1958, № 2. с. 3 — 24, № 3, с. 3 — 23.

 


лей: Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Чернышевского, Салтыкова-Щедрина, Л. Толстого, Тургенева.

Между тем при атрибуции приходится сталкиваться не только с крупными, но и с второстепенными писателями. Отличия стиля одного от другого у них не столь значительны, чтобы иметь возможность безошибочного их различения 1.

Атрибутируя при помощи стиля, мы нередко упускаем из виду одно важное явление, которое можно обозначить как стилистическую мимикрию. «Огромное влияние Пушкина, — пишет В. В. Виноградов, — сказывалось и в том, что его языку, его манере письма прямо подражали, старались «писать, как Пушкин». Наконец, лица, знавшие Пушкина лично, сходившиеся с ним в одной гостиной, в одной редакции, естественно, запоминали его меткие суждения по разным, тем более литературным вопросам, потом, быть может даже бессознательно, повторяли эти суждения в своих статьях. При Пушкине никто не писал «совсем так, как пишет Пушкин» и многие писали более или менее похоже на Пушкина» (В. Брюсов)»2.

Это совершенно верное суждение в не меньшей степени может быть распространено на Белинского3, на Салтыкова-Щедрина и на ряд других виднейших деятелей литературы. Второстепенный журналист или писатель, вольно или невольно подпадая под влияние, своего старшего собрата, ему подражал. Второстепенные журналисты писали «под Салтыкова», «под Писарева», «под Михайловского».

Отсюда следует вывод о шаткости одного только метода стилистического анализа. «Дело в том, — писал по этому поводу Б. В. Томашевский, — что доказать путем стилистических сопоставлений принадлежность произведения определенному автору гораздо труднее, чем эту принадлежность опровергнуть. Элементы сходства можно найти между любыми произведениями, особенно если они принадлежат одной эпохе или если какое-ни-


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.014 сек.)