 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
Философ, которому не хватало мудрости 5 страница
— Здравствуйте, — сказала она, широко улыбаясь.
Он вздрогнул, затем узнал ее и отступил назад, поморщившись. Бедняга.
— Все хорошо? — спросила она.
— Чего тебе надо? — недоверчиво поинтересовался он.
— Я пришла к тебе.
Он посмотрел на нее сверху вниз.
— Зачем?
— Поговорить с тобой.
Он не ответил, продолжая ее рассматривать.
— Пойдем, — сказала она. — Пойдем прогуляемся.
— Прогуляемся? — переспросил он подозрительно.
Что может быть более естественным, чем прогулка?
Этот человек действительно странный.
Она кивнула. Он в нерешительности оглянулся.
— Пойдем.
Элианта взяла его за руку и повела за собой. Она чувствовала его сопротивление, напряжение. Он шел за ней, но руку убрал. Они углубились в лес, она легонько ступала босыми ногами по земле, листьям, он топтал почву грубыми ботинками из черной кожи. При каждом его шаге слышалось шуршание его брюк из грубой ткани. Как он может терпеть это нелепое одеяние при такой жаре, когда так хорошо с невесомой повязкой? Он, должно быть, никогда не чувствовал, как воздух ласкает кожу.
— Посмотри, как прекрасен сегодня свет.
— Свет?
— Да, посмотри, как он окутывает лес и создает чудесную атмосферу. Посмотри на эти лучи: им удалось проникнуть сквозь листву. Похоже на пелену дождя. Пойдем! Сейчас мы увидим, что они освещают…
У Кракюса был не очень заинтересованный взгляд. «Ему недоступна красота мира, — сказала себе Элианта. — Я ему ее открою».
Она шла впереди, проскальзывая среди трав и кустов, раздвигая лианы, ловко преодолевая стволы упавших деревьев. Перепрыгнула тоненький ручеек с кристально чистой водой.
— Но куда ты ведешь меня, в конце концов? — проворчал он, с трудом поспевая за ней.
Она не могла скрыть улыбки, но не ответила, продолжая двигаться вперед, скользя сквозь лучи света. И вдруг опустилась на колени.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Иди посмотри!
— Что?
— Опустись!
Он несколькими ударами ботинок раздвинул растительность на земле, потом встал на колени, явно раздраженный.
Довольная, она глубоко вздохнула, наслаждаясь чудесным запахом растений.
— Ну и что тут? — спросил он.
Она закрыла глаза, медленно выпустила воздух из легких и на мгновение замерла, прежде чем вдохнуть вновь.
— Слушай природу…
— Но…
— Тихо!
Он замолчал, но никак не мог усидеть спокойно, вертел головой, двигал руками, плечами. Никак не мог успокоиться.
— Я ничего не слышу, — сказал он.
— Тихо. Слушай хорошо…
Он молчал, но, казалось, был поглощен множеством других дел, только не этим мгновением.
— Где ты? — спросила она.
Он нахмурился.
— Здесь…
— Нет, ты не здесь.
Он отодвинулся.
— Где ты хочешь, чтобы я был?
Она посмотрела ему в глаза.
— Ты в своих мыслях.
Он отвел взгляд.
— Ты оглушен шумом своих мыслей и не можешь расслышать, что происходит здесь. Они ослепляют тебя, и ты не можешь видеть того, что здесь есть…
— Что… Что здесь видеть? Что здесь слышать? А?
— Жизнь, Роберто, жизнь.
Он выдержал ее взгляд несколько секунд, потом опустил глаза. Должно быть, облако заволокло солнце, так как лучи света погасли, уступив место сумеркам. Зеленые оттенки, нежные и феерические, стали темными и таинственными. Затем лучи неожиданно появились вновь, еще более яркие, сверкающие, как будто духи направили прожекторы на великолепие природы.
— Ты растворен в своих мыслях и поглощен действием, поэтому ты и не видишь жизнь. Тебя окружает мир неслыханной красоты, а ты этого не понимаешь.
Они долго молчали, затем Элианта заметила легкое движение в листве. Она коснулась руки Кракюса и приложила палец к губам. Они замерли.
В десятке метров от них появился детеныш тату, его мордочка шарила по земле в поисках пищи. Он был несказанно очарователен со своими совершенно круглыми глазками, маленькими закрученными ушками, как рожки, и красивым чешуйчатым пальтишком. Вдруг он остановился, уставился на незваных гостей, склонив голову набок, а затем вернулся к своему занятию.
— Природа раскрывается только тем, у кого есть время послушать, — прошептала она.
Он ничего не ответил.
— Посмотри сюда, — сказала она, указывая на огромное молочное дерево с широким и прямым стволом, который величественно поднимался среди остальной растительности.
Она встала, скользнула к нему и обхватила его своими голыми руками.
— Ты уже почувствовал энергию дерева? — спросила она, сжимая ствол в объятиях.
И поцеловала кору огромного дерева, возвышающегося над ней.
— Энергию? Кусок дерева дает энергию, только когда его сжигают…
Она закрыла глаза, прижавшись лицом к стволу, и с наслаждением вдохнула его тончайший аромат.
— Ты слышишь шепот ветра в его листве, там, совсем высоко? Послушай всю эту красоту.
Он оглянулся и ничего не сказал.
Она вернулась к нему и снова опустилась на колени.
— Ты чувствуешь аромат леса? Закрой глаза… Теперь дыши глубоко… потихоньку… и нюхай. Почувствуй эти тончайшие запахи… Правда, чудесно?
У нее возникло ощущение, что в нем что-то изменилось и он начал схватывать неуловимое. Она дала ему время, а потом продолжила:
— Из чего, как ты думаешь, состоит твое тело?
Он с удивленным видом открыл глаза. Он никогда не задавал себе этого вопроса.
— Ты есть то, что ты ешь… А что ты ешь? — широким жестом она указала на окружающую их растительность. — Все, что ты поглощаешь, идет от природы. Поэтому природа в тебе, ты состоишь из ее частиц. Вот почему мы связаны неразрывно. Вот почему дух природы живет в тебе.
Она выдержала его взгляд.
Он задумчиво смотрел вдаль. Послышался писк колибри, а затем и она сама мелькнула в воздухе в своем ярко-зеленом наряде. Зависла над ними, едва слышно шурша крылышками, управляя своим полетом, как только умеют птицы. И скрылась так же быстро, как и появилась.
Элианта улыбнулась. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула. А когда открыла, заметила маленький цветочек канны конго, прячущийся под пальмами. Она наклонилась, чтобы рассмотреть его поближе.
— Ты видел такое совершенство?.. Все лепестки расположены в восхитительно четком порядке. Те, кто не знает леса, думают, что видят только хаос. Это потому, что они не понимают. В действительности жизнь здесь поразительно организована. Каждое растение на своем месте, а их совокупность создает ансамбль совершенной гармонии. Когда углубляешься в лес, ты чувствуешь в себе это магическое равновесие.
Она повернулась к Кракюсу.
— Вся красота мира находится в лесу и даже в каждом отдельном элементе, который его составляет. Послушай, возьми любой листик наугад. Рассмотри его вблизи.
Кракюс тоже наклонился. Она продолжала:
— Посмотри, как идут его прожилки… На каждом листе ты видишь целое дерево, не правда ли, поразительно?
У Элианты появилось ощущение, что он немного смягчился.
— Он такой красивый, — сказала она. — Потрогай, какой он нежный, бархатистый…
— Ха-ха-ха-ха!
Оба вздрогнули и обернулись.
— Ха-ха-ха-ха!
Над ними стоял Марко и разглядывал их, сотрясаясь от издевательского смеха.
— Ха-ха-ха-ха! Какая прелесть! А-а-а-а! Как трогательно! А-а-а!
Кракюс в бешенстве вскочил.
— Ха-ха-ха! Вот посмеется Альфонсо! А-а-а! Он просто не поверит! Ха-ха-ха!
— Хватит! — рявкнул Кракюс.
Но Марко, согнувшийся пополам, не мог остановиться.
Кракюс поспешно ушел. Когда он проходил мимо нее, Элианта услышала, как он прошептал:
— Ты мне за это заплатишь.
* * *
Кракюс был вне себя от ярости. Ему не удалось убедить индейцев последовать его предложению построить индивидуальные жилища и палисадники. А теперь еще над ним насмехается и соратник. Ему не хватает авторитета даже в собственной команде. Это вызывало раздражение, ощущение беспомощности и желание отомстить.
Добравшись до ограды жилища доктора, он принялся неистово стучать по консервной банке с галькой.
— Годи! Это Роберто! Открой! Открой мне!
Дверь приоткрылась, и он влетел внутрь.
Годи отступил на шаг.
— Что с тобой?
— Ты знаешь, что у Марко насморк. Если я дам тебе его платок, можешь ты найти способ заразить всю деревню?
Говоря, Кракюс размахивал руками. Потом вытащил из кармана Kleenex.
Первой реакцией Годи было… не реагировать.
— Можешь или нет?
— Могу.
Молчание.
— Ну и? — сказал Кракюс.
— Но зачем тебе заразить всю деревню?
— Затем, что я так решил.
Годи поморщился:
— Нужно подумать…
— Времени нет, думай сейчас.
Годи поднял бровь, потом отступил на несколько шагов, глядя куда-то в сторону. И начал бормотать, словно говорил сам с собой:
— Заразить всех… Посмотрим… То есть… С точки зрения профессиональной этики… Посмотрим… И даже этика… Посмотрим… Заразить…
Когда Годи входил в штопор, это могло длиться часами. Кракюс подошел к деревянному ящику и положил на него небольшую пачку долларов, которые вынул из кармана. И придавил ее камнем. Годи продолжал разговаривать сам с собой, гоняя мысли по кругу.
— Посмотрим… Заразить… Это возможно… Ответственность… Этика… Гиппократ… А… Гиппократ… Бог…
— Поторопись.
Доктор ходил теперь взад-вперед, поглаживая лысую голову.
— Конечно… в чисто научных целях… это любопытный эксперимент… Первый… Посмотрим… Исследования не запрещены… Нужно всегда проводить исследования… Посмотрим… Платок… Посмотрим-посмотрим… Когда Марко высморкался?
Кракюс протянул ему платок.
— Менее часа назад. Но если надо, он может сделать это еще раз!
Годи пошел копаться в своих вещах, бормоча:
— Один час… Жара…
Он вернулся к Кракюсу с пинцетом в руке, взял Kleenex за уголок и поднес к глазам.
— Так ты это сделаешь?
Доктор не ответил. Это означало согласие. Кракюс собрался уже уходить.
— Дай знать, как только будет готово.
Его удержал вопрос Годи, заданный спокойным, совершенно безобидным тоном. Он выговорил его, не глядя на Кракюса.
— Ты отдаешь себе отчет, что в результате будет с индейцами, а?
Кракюс обернулся и помотал головой.
— У них еще никогда, тем более у их предков, не было насморка. То есть у них нет никакого иммунитета к нему. Ты понимаешь, что это означает?
Кракюс поглядел на него с улыбкой.
— Понимаю. Насморк может их всех уничтожить.
Убить время.
Сандро уже не мог торчать в своей хижине, предаваясь депрессии. Не мог ходить по маленькому клочку обработанной земли длиной в три шага.
Оставаться наедине с собой — хуже не придумаешь. Нечем занять сознание, ничем отвлечься от абсурдности жизни. Месть — его единственное дело. Единственное развлечение, сказал бы Блез Паскаль, который знал: человеку необходимо отдаваться любым занятиям — физическим, интеллектуальным, эмоциональным, — чтобы любой ценой избежать вопросов о самом себе, о жизни, смысле своего существования, а также не столкнуться с невыносимым отсутствием ответов — и со смертью… Погружаясь в профессиональные задачи, отдаваясь удовольствиям, пробуя все формы развлечений, человек делал все, чтобы забыть и забыться…
Этим проклятым индейцам неизвестны вещи такого рода… Они ощущают себя как часть всего, что охватывает и соединяет их в одно целое, они принимают даже смерть, убежденные, что их душа всегда будет частью вселенной.
Отсюда и их спокойствие, непринужденность, их вера в жизнь…
Сандро решил, что с помощью Кракюса ему удастся оторвать их от Всего Большого, изолировать, разрушить их веру в невидимые связи, соединяющие все живые существа: людей, животных, растения. Он собирался дать им жизнь чистых индивидуалистов, чтобы перед пропастью абсурдности они почувствовали бы головокружение от существования без смысла. Тогда бы и возник в них страх смерти. И достаточно было бы наполнить их существование развлечениями, чтобы они прошли мимо своей жизни.
Убить время.
Если бы он привез книги… Конечно, он не хочет читать ни строчки по философии, он больше не мог выносить этих заумных слов, которые невозможно применить в жизни. Отныне это были лишь тщетные уроки морали, наполненные призывами простить, отказаться от мести, начать с чистого листа. Сколько немых образов отражалось в зеркале, из которого хлынул поток, знаменующий крах его жизни.
Его жизнь разбили дважды: отняв у него жену и лишив душевного равновесия. Конечно, он с большой легкостью оперировал идеями, заумными понятиями, но стал ли он от этого мудрее? Нет… От этого возмутительного парадокса его мучил стыд. После долгих лет работы над собой ему едва удавалось хоть немного управлять событиями своей жизни и не придавать значения житейским проблемам.
Ах, повседневная жизнь… Насколько же легче рассуждать о высоких материях, чем день за днем противостоять заботам, встречающимся у тебя на пути… Но все же с годами он добился ничтожных побед над собой, начав постепенно работать над своим образом, ему захотелось стать известным, появилась необходимость быть правым. Он научился не обращать внимания на несправедливую критику и злобные нападки, научился медленно переворачивать страницу сожалений, не ностальгировать по минувшему счастью, отказался от этих зыбучих песков меланхолии, которой часто с удовольствием предавался. Ему удалось освободиться немного, совсем чуть-чуть, из объятий желаний, учась больше радоваться каждому моменту жизни, отношений, работы, не желая ничего другого, того, что уже с ним было…
Все эти усилия, вся эта работа над самим собой, это чтобы почувствовать наконец преддверие счастья… В несколько минут драма вдребезги разбила эти продуктивные годы, потянув его назад, погрузив его в пропасть горя, ненависти и несчастья. Познав начало пробуждения, он вновь стал невеждой во власти своих страданий. Сейчас он погрузился в сумерки души.
Убить время.
Можно было бы привезти, по крайней мере, романы, детективы, то, что помогло бы убежать от реальности, освежить сознание, помечтать… Ничего. У него не было ничего, и он находился в самой худшей в мире компании: с самим собой.
Можно было бы прогуляться по джунглям, но как избежать встречи с индейцами?
Он долго колебался, потом не выдержал и в конце концов решился. Надел ботинки, полевую форму, шляпу от солнца и перешагнул порог хижины. В воздухе, напоенном жаркой влажностью подлеска, стоял запах лишайников и мхов.
Вдруг он услышал голоса и замер. Дружки Кракюса выходили из хижины доктора, неся вдвоем большой кувшин, тяжелый на вид. И пошли в сторону деревни.
— Да плевать, я все-таки это попробую, — сказал один.
— Брось нести чушь. Годи говорит, это для индейцев, и не нужно это трогать.
— Послушай, я очень хочу сыграть роль бармена, но тогда не надо заставлять меня быть трезвым.
— Годи сказал, что это не алкоголь.
— Он сказал так, чтобы никто не пил.
— Но… Но если бы это был обычный алкоголь, аперитив, Кракюсу не понадобился бы Годи, чтобы его приготовить…
Сандро слушал, как отдаляются голоса, и пошел в другую сторону, осторожно углубляясь в лес. Его глаза внимательно обшаривали землю, он боялся змей и то и дело останавливался, чтобы осмотреться. Со всех сторон росло множество деревьев, они давали убежище сплетениям лиан, которые напоминали сетки, расставленные для поимки добычи. Через несколько минут он обернулся. Хижин уже не было видно. Он старался более-менее придерживаться прямой линии, опасаясь заблудиться. Обходил растительность, избегая касаться ее, чтобы не подвергнуться нападению ядовитого паука. Ему казалось, он находится в самой чаще огромного леса, похожего на океан… От этого у него кружилась голова. Без Кракюса ему не найти дорогу к цивилизации. Его жизнь в его руках.
Ему вспомнился Нью-Йорк, и тоска откликнулась в желудке, будто там завязался узел, будто образовалась пустота. Ему не хватало университетской жизни. Жены, которую он никогда больше не увидит. Его квартиры. Волшебных вечеров на тридцать седьмом этаже небоскреба. Тысяч освещенных окон. Воя сирен и огней мигалок. Города, где жизнь всегда бьет ключом…
Медленно продвигаясь вперед, они дошел до ручья. Возможно, того самого, что снабжал водой деревню. Он решил пойти вдоль него, поднимаясь против течения. Когда он еще только заслышал журчание воды, ему показалось, что воздух стал прохладнее. Еще одна иллюзия… Он начал понемногу расслабляться, дышать. Закрыл глаза и глубоко вдохнул, стараясь отогнать тревогу, освободить сознание. Просто вдыхать воздух, ощущать его запах и ни о чем не думать… С пустой головой… Сохрани пустую голову…
Перед глазами вдруг предстал образ Марка Аврелия, почему-то одетого в белую тогу, которую тот никогда не носил. Марк Аврелий… Император-философ, он был одним из мудрецов, которыми Сандро больше всех восхищался… Он тоже был по натуре склонен к грусти. Но ему удавалось победить ее. Он был далеко не софистом, оторванным от мира и житейских забот, он был одним из тех редких философов, которые ведут особенную жизнь, в которой никогда не изменяют своим принципам. Множество проблем Римской империи, конфликты, заговоры и войны не лишили его мудрости. Даже на поле сражения он вел себя как философ…
Сандро тряхнул головой и открыл глаза. Огляделся. Везде плотные заросли… Он продолжал идти вдоль ручья и оказался у запруды, окруженной кустами густого зеленого цвета с блестящими листьями, цветущим кустарником и бамбуком. Поблизости виднелась плоская скала, черная и блестящая. Белые и розовые цветы. Сандро остановился, невольно залюбовавшись этим местом, его покоем и безмятежностью.
Внезапно по телу пробежала дрожь. В воде кто-то был… Женщина… Он затаил дыхание и почувствовал, как кровь бьется в венах. К счастью, она стояла к нему спиной. Сандро не мог сдвинуться с места, вынужденный смотреть на индианку, своего врага…
Внезапно ему пришло в голову, что она, возможно, не одна. Стараясь не шелохнуться, он обвел глазами пространство вокруг себя в поисках других человеческих существ, но никого не увидел. Тогда он снова бросил настороженный взгляд на водоем.
Скрестив вытянутые руки, она держалась за ветку, опустившуюся к воде. Он не мог видеть ее лица, видел только волосы, собранные в длинную косу, наполовину опущенную в воду, затылок и часть спины с остро выдающимися из-за вытянутых рук лопатками.
Слева засвистела птица, и она повернула голову, открыв Сандро свой профиль. И он вспомнил, что недавно видел ее около своей хижины.
Он так и стоял, не шелохнувшись, не зная, что делать, мечтая остаться невидимым, но не сводя глаз с молодой индианки. Он чувствовал себя загипнотизированным, его волю и способность принимать решения как по волшебству парализовало остановившееся время. Разум словно уснул, а все чувства были поглощены этой сценой: легкое журчание воды, свет, струящийся сквозь растительность, нежный ветерок, насыщенный запахами джунглей.
Вдруг она опустила плечи и поплыла, мягко рассекая воду, от чего пошли легкие волны, достигавшие берега исчезающими кругами. Потом выпрямилась и стала медленно подниматься по противоположному берегу. Глазам Сандро постепенно открывалась ее спина, затем талия, очень тонкая… Он не мог отвести глаз от этого обнаженного тела с такой гладкой, такой смуглой кожей… Показалась верхняя часть ягодиц, и Сандро вдруг понял, что невольно наслаждается этим зрелищем, и от этой мысли ему стало мерзко.
Он повернулся и побыстрее ушел.
— Умоляю, сделай что-нибудь для нас!
Старая индианка зашлась приступом кашля, которому, казалось, не будет конца. Элианта прижала ее к себе, помогая успокоиться. Накануне очень многие обратились к ней за помощью. И это мучило ее совесть. Она не до конца прошла инициацию и так и не была посвящена в шаманы. Она сама чувствовала, что не совсем готова к такой ответственной миссии. Когда к тебе обращаются за помощью, нельзя ошибиться, рискнуть и ухудшить состояние больного. К тому же не стоит забывать, что слухи об успехах и неудачах шамана быстро распространятся по всей общине. Достаточно нескольких неуверенных действий, ошибок, и ей надолго перестанут доверять.
Элианта тут же укорила себя за такие мысли. Какой же это эгоизм — думать о репутации, когда людям так плохо…
— Пожалуйста…
Старуха говорила хриплым голосом, едва слышным, и слова, выходившие из ее рта, тут же прерывались сотрясавшими ее спазмами кашля. Хотя она еще могла стоять, но, казалось, уже близка к агонии.
Никогда Элианта не встречала такой странной болезни. И почему она так быстро распространяется по деревне? Две трети населения уже заражено. Каждый новый день приносил несколько десятков больных. Что происходит? Иноземцы здоровы. Духи рассердились на ее народ? Но почему? Какое табу они нарушили? Какой закон природы преступили? Что осквернили?
Каждый вечер во время Jungle Time Озале видела, как распространяется зараза. Накануне она при всех спросила, почему Элианта ничего не предпримет. Этот упрек, совершенно не свойственный обычаям общины, заставил первый раз в жизни ее почувствовать стыд. Странное чувство.
Старуха присела на камень. Элианта пошла дальше в деревню. Какое удручающее зрелище! Те, кто не лежал в малоке, дремали там и сям, сидя на пнях, растянувшись на откосах, скрючившись около кострища. На лбах блестели капли пота. И отовсюду слышался бесконечный кашель, этот адский кашель, сотрясавший тела изможденных людей, которые едва дышали.
Элианта стала винить себя. Почему же она не заболела? Почему ее пощадили?
Чем больше она бродила среди больных, тем яснее ей становился ответ. Духи оставили ей здоровье именно для того, чтобы она могла прийти на помощь другим. Болезнь, от которой они страдали, — это вызов ей. Это ее миссия. Она сомневалась в своих способностях, в последнее время забыв о своем предназначении. Оно взывало к ней, вынуждало ее решиться и начать действовать. Своей судьбы не минуешь… Она должна верить в себя, в свои силы. И тогда она справится.
Новость о ее решении быстро распространилась по деревне.
— У нас опять есть шаман, — сказали люди. — Мы спасены!
Элианта чувствовала в себе готовность к этой миссии, налагающей огромную ответственность. Все надежды были только на нее. Выживание народа легло на ее плечи.
Однажды вечером она собрала всех больных вокруг большого костра. Некоторых пришлось нести, это сделали наиболее крепкие. Люди были усталые, истощенные, но в глазах светилось доверие к ней.
Пылающие угли вынули из очага и положили рядом, сделав из них менее яркий костер, над которым подвесили котел. Элианта аккуратно собрала бесценные лианы, из которых готовится айяхуаску, напиток, который даст ей возможность разговаривать с духами, понять болезнь и узнать, какими растениями ее нужно лечить. Строго следуя наставлениям учителя, тщательно сняла с лиан кору и порезала ее на куски. Потом растерла стебель в порошок, оборвав листья. Сложила в котелок и залила водой. В течение трех часов она томила настой на медленном огне, и он испускал вокруг магические запахи айяхуаску.
Наступила ночь, окутав деревню покрывалом таинственности. Элианта опустилась на колени перед костром и подула на угли, раздувая жар оранжево-желтого пламени. Послышалось тихое пение больных в унисон с шепотом их молитв.
Элианта подняла тяжелый сосуд и отфильтровала его содержимое, перелив в другой котел, который тоже поставила на угли. Душистый очаровывающий пар клубился легкими кольцами, обволакивая лица, лаская души. Медленно, очень медленно коричневая жидкость густела, темнела, приобретая цвет сумерек.
Элианта глубоко вдохнула, потом очень долго и медленно стала выдыхать воздух. Момент настал. Она предстала перед своей судьбой, ее долг — выполнить миссию. Она была спокойна и доверяла себе.
Элианта налила немного жидкости в глиняную чашу и поставила на землю перед собой.
Больные в белых одеждах, слабо освещенные огнем, походили на фантомы, возникшие из темноты и бормочущие тихие жалобы.
И тут Элианта запела. Слова песни были завещаны ей учителем. Она пела на древнем языке, забытом всеми, смысл которого она и сама не всегда понимала.
Trёnё trёnё trёnё
achkapachbё
iñayubichё yaki
ikaiko agayuchkin…
Она взяла чашу и поднесла к губам. Больные не отрывали от нее погасших глаз, в которых плясали отблески пламени. Эти глаза подбадривали ее, придавали ей сил, чтобы она смогла спасти больных.
Она сделала глоток. Очень горький вкус заполнил ее рот, начал обволакивать язык, десны, небо. Ее глаза закрылись, и она долго оставалась без движения. На несколько мгновений она открыла глаза и увидела лица в красных отблесках костра, которые слегка покачивались в такт тихому мелодичному пению.
Элианта сделала второй глоток, который показался ей еще более горьким, а потом залпом выпила оставшееся. Некоторое время посидела с закрытыми глазами, чувствуя теплоту огня, который освещал ее веки красным, желтым и зеленым. Тепло… Изысканное тепло… Божественное. Слова учителя коснулись ее губ…
Trёnё trёnё trёnё
achkapachbё
iñayubichе yaki
ikaiko agayuchkin…
Она проговаривала их еще и еще, они стали припевом, музыкой, немного резковатой, которая сливалась с причитанием больных. Она кружила ей голову… а огонь… огонь… освещал веки… ее сознание.
Слова начали пляску у нее во рту, принялись танцевать… и ей вдруг стало хорошо… так хорошо… Улыбка… Улыбка в бесконечность…
Через некоторое время появилась тошнота, которая все усилиливась, она стала такой мощной, что ей, казалось, уже невозможно противостоять. Но Элианта приняла и это, она терпела ее, как могла, все то время, что она длилась. И вот она наконец почувствовала облегчение… безмятежность… да, это так… безмятежность — и опять хорошо, да… так хорошо…
Вдруг ей показалось, что бормотание сделалось громче, потрескивание огня превратилось в треск и взрывы, медленное кипение айяхуаску грохотом отзывалось в ушах, будто разбушевавшаяся стихия. Малейший звук казался в десять раз громче. Запахи стали более ощутимыми, более сильными. И тут она увидела сине-зеленый ослепляющий свет. Казалось, он скользит в пространстве, касаясь больных, которые его не замечают. Только она способна была видеть его. Порой ей казалось, что он принимает форму человека, потом форма меняется, и он начинает плавно колебаться, как волна.
Наконец, как Элианта и надеялась, тела больных стали прозрачными для нее. Только одна зона оставалась невидимой: линия опускалась вертикально под шеей, проходила с обеих стороны и образовывала некое подобие гигантской фасолины — средоточие поразившей их болезни, у всех в одном и том же месте…
Впервые Элианта, которой недоставало опыта, видела эту часть зараженного тела. Она расслабилась, веря в айяхуаску, который теперь должен был указать ей растение, способное вылечить неизвестную болезнь. Она ждала. Растение… растение должно подать ей знак… открыться ей каким-нибудь образом…
Сине-зеленый свет продолжал двигаться в пространстве, мощный и прекрасный. Сознание Элианты бродило по воле духов, убаюканное усилившимися звуками песнопений и словами, слетающими с ее губ помимо ее воли. Она была одурманена сильными запахами леса. Она ждала, а время шло и шло, и она не пыталась его укротить…
Постепенно в ее сознании сформировался образ, нечеткий, бесцветный, дрожащий и хрупкий. Сердце Элианты сжалось. Образ, казалось, играл с ней, старался ее соблазнить… Чем больше она сосредотачивалась в надежде узнать наконец растение, которое сможет вылечить ее народ, тем сильнее образ стремился исчезнуть, становясь более прозрачным, более воздушным. Тогда Элианта напряглась, стараясь удержать его, узнать до того, как он исчезнет, но видение ускользало от нее, стиралось.
Элианта тихо вздохнула, стараясь снять напряжение, пытаясь вновь обрести доверие, принять события такими, какими они ей представлялись…
Прошло много времени, и видение, кажется, начало возвращаться, приближаться к ней. На этот раз Элианта сразу увидела его…
Перед глазами медленно, очень медленно вырисовывался очень нечеткий образ зеленого листа, потом он приблизился, увеличился, постепенно приобретая четкость и наливаясь красками. Кровь застыла у нее в жилах.
Лист, который она видела, был не из ее леса. За всю свою жизнь она никогда не встречала его.
— Никогда не видел большего идиотизма!
Годи неодобрительно замотал головой. Кракюс стоял у деревянного стола, сделанного из распиленного пополам полена. Рядом валялись пустые коробки от лекарств. В ступке он давил сотни таблеток.
— Отстань! Не мешай мне, — сказал он.
— Ну дашь ты им в таблетках или в порошке, какая разница, ведь ты вылечишь их пневмонию. Именно это важно, разве нет?
Кракюс налег всем своим весом на ступку, то и дело поворачивая ее то вправо, то влево. Белый порошок горкой лежал на деревянном столе.
— Моя цель… не только их вылечить, — проворчал он, тяжело дыша от усилий.
Он продолжал работу до тех пор, пока не растолок все в тончайшую пудру.
— Слава богу — сказал он, — у нас достаточный запас антибиотиков…
— Бог тут ни при чем, — возразил Годи.
Кракюс посмотрел на Годи, и у него вдруг возникла идея. Он улыбнулся.
— Альфонсо, дай мне простыню из твоего спального мешка.
— Мою простыню? Зачем? — захихикал Альфонсо, пережевывая листья коки.
Поиск по сайту: