 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
Философ, которому не хватало мудрости 6 страница
— Увидишь.
— Почему именно мою? Возьми свою…
— Бери обе, они нам понадобятся. Поторопись!
Альфонсо, напротив, двигался как можно медленнее. Кракюс вздохнул и повернулся к Марко.
— Беги к Озале, пусть начинает, и зажги огонь так, как это делают они.
Он посмотрел, как тот уходит, потом пересыпал порошок в глиняный горшок и закрыл крышкой. Вытер руки о волосы, которые приняли беловатый оттенок.
— Пойдем, скоро ночь. Надо прийти до того, как они уснут.
Они пошли по тропинке, ведущей к деревне, затем свернули в темноту, чтобы обогнуть малоку и подобраться к месту за сценой так, чтобы их не увидели собравшиеся. Они потребовали, чтобы пришли все, не только больные.
От сцены их отделяли густые заросли папоротников, поэтому их было не видно.
Кракюс снял ботинки, форму, майку и даже носки и подвязал на талии вдвое сложенную белую простыню, завязав ее на спине. Вторую положил на голые плечи в виде длинного шлейфа, который волочился по земле.
— Пойди, сделай знак Озале, — велел он Альфонсо.
Кракюс терпеливо дождался, когда она его объявит.
Вечерняя прохлада заставила его вздрогнуть. Чьи-то шаги за спиной. Он повернулся и оказался лицом к лицу с Марко, который, увидев его, расхохотался.
— Замолчи!
Но тот аж согнулся.
— Это что — одеяние гуру, которое было у тебя на Рождество?
— Заткнись! Мой выход…
Он обогнул куст и поднялся на сцену. Девять костров образовали большой круг, Кракюс медленно пересек его, держа перед собой открытый глиняный горшок. Он чувствовал приятное тепло на своем почти голом теле. В центре торжественно стоял пень, которому предстояло сыграть роль стола, на нем стояли сосуд и чаша. Вся деревня была перед ним, некоторые сидели, другие едва стояли или лежали. Кашель сотрясал их ослабевшие тела. В отблесках потрескивающего пламени он заметил похудевшие лица. Запах горящей древесины заполнял сцену, от костров поднимался дым.
Кракюс помедлил. Потом опустил руку в горшок и торжественно вытащил ее, сквозь его пальцы сыпался белый порошок.
— Пусть больные выйдут вперед! — проговорил он торжественно.
И сам удивился, каким красивым, низким и сильным голосом он произнес эту фразу. Его голос, казалось, отдавался в лесу. Лучше и не сделаешь.
Он посмотрел на людей, немного подождал и понял: никто не сделал ни шага. Некоторые повернули головы, обменялись взглядами, но никто не встал.
Он вновь громко объявил:
— Этот порошок излечит вас! Идите ко мне, и вы будете здоровы!
Но и эти слова не вызвали никакой реакции.
Кракюс не знал, что еще сказать. Что делать? Даже под страхом смерти эти бараны отказываются последовать за ним. Он почувствовал, как его охватывает гнев. Точнее, гнев, усиленный стыдом. Он попал в нелепое положение, он здесь, на сцене, замотанный в белую простыню, с напудренными волосами. Марко, должно быть, веселится от души, а Годи его презирает…
От беспомощности ему захотелось… ударить кого-нибудь, неважно кого.
Вдруг он заметил тень Альфонсо, который пробирался к нему. Наемник подошел с озабоченным видом и зашептал на ухо:
— Они слишком слабы, чтобы встать. Они не могут идти. У них нет сил даже говорить. Пойди к ним и сам принеси им порошок.
«Не уверен», — сказал себе Кракюс. Он не должен перемещаться, спускаться со сцены, где ему помогает некая аура. Ему следует возвышаться над ними. Спускаться нельзя. Кроме того, таким образом наряженный, он наверняка будет выглядеть нелепо. Это исключено.
— Заставь их прийти. Помоги им!
Альфонсо открыл рот от удивления.
— Но как? По крайней мере, не всех же к тебе тащить?
— Несите больных!
Альфонсо повернулся к Марко с вопросительным видом.
— Давайте! Пошевеливайтесь! — приказал Кракюс.
Он был в бешенстве. Ему не удавалось добиться ни малейшей помощи от соратников. Он торчал на сцене, одетый как невеста, в идиотской позе, с глиняным горшком в руках.
В конце концов его люди решились и привели каждый по больному. За ними тут же двинулось несколько здоровых индейцев, а вслед за ними потянулись и другие страдальцы. Возникла небольшая очередь к нему.
Марко был в отвратительном настроении.
— Из наемников мы превратились в санитаров, — ворчал он.
— Да, наша функция обесценивается, — согласился Альфонсо, продолжая жевать.
Первый больной подошел к Кракюсу, который стоял прямо, точно Цезарь, чтобы подчеркнуть свое превосходство. Он посмотрел на индейца сверху вниз.
— Веришь ли ты, что в моих силах тебя вылечить?
У больного едва хватило сил, чтобы поднять умоляющие глаза к своему спасителю и выразить согласие медленным покачиванием головы.
— Да свершится по вере твоей, — изрек Кракюс с помпезным видом.
После этого сунул руку в горшок, взял большим и указательным пальцами щепотку белого порошка и величественным жестом поднес ко рту страждущего.
— Это мой порошок…
И посыпал его в полуоткрытый рот больного.
Порошок, должно быль, попал не в то горло, потому что тот страшно закашлялся. Кракюс взял сосуд из тыквы, плеснул в чашу немного жидкости и протянул ему.
— Это мое вино.
Больной сделал глоток, и Альфонсо унес его. Подошел следующий.
Дефиле продолжалось более часа. Вдруг перед ним оказалась Залтана, молодая индианка, которой он испачкал белье. Она держала за руку ребенка. Даже больная, она была желанна ему. Он сделал вид, что осматривает ее и, воспользовавшись этим, потискал ее грудь. Резким движением она отстранилась. «Скромная», — подумал Кракюс. Ей это приятно, но она стесняется, поэтому скрывает, что получает от этого удовольствие. Ты ничего не потеряешь, если подождешь, моя красавица.
Он перешел к следующему.
Церемония повторялась каждый вечер. На третий день появились первые признаки выздоровления. Через неделю Кракюса стали почитать как великого шамана.
Не гордись, если излечишь больного, говорил ей учитель, иначе болезнь, от которой ты избавила его, останется в тебе.
Элианта хорошо усвоила урок. Тогда почему же она стыдится своей неудачи? Дело, которое, как она чувствовала, было ее миссией, не требовало признания и не зависело от результата. Ее призвание гораздо выше этого. Она чувствовала, что таковым должно быть и ее положение в общине. Неудача, постигшая ее в тот день, означала, что ей просто следует подготовиться, ей самой, только ей. В последнее время ей не хватало воли, чтобы за это взяться. У нее появилась привычка ежедневно проводить по многу часов перед видофором, смотреть на него, ни о чем не думая, и она все откладывала свои планы на потом. Но ведь это было не срочно.
А пока ее народ может рассчитывать на Кракюса, которому удалось спасти их от таинственной болезни.
Как замечательно, что среди чужаков оказался шаман. Без него всей общине грозила такая опасность…
Элианта пришла к водопаду и села на берегу. Какое счастье, что можно смотреть на небо, на солнце… Она так привыкла к лиственному своду над головой, что свет, льющийся через прогалину в нем, вызывал у нее почти головокружение. Небо казалось таким далеким, таким огромным…
Она глубоко вздохнула, медленно наполняя легкие воздухом, который всегда казался ей более прохладным в том месте, где слышался шум воды у подножия водопада, в двадцати метрах ниже.
Кракюсу, который теперь стал героем, удалось убедить всех осуществить его странную идею по реорганизации деревни. Помешать этому ей не удалось. Ей было очень жаль, она не сомневалась, что это ошибка.
Деревня принялась за работу, и было построено множество маленьких семейных хижин, разделенных перегородками на комнаты. Каждый ребенок спал отдельно, изолированно от родителей, братьев и сестер, как будто он наказан или изгнан из общины.
Элианте было от этого грустно, так грустно… Она и сама жила теперь в отдельной хижине, одна, совсем одна, такая одинокая… А ведь она так любила делить жизнь с другими, быть с ними рядом… Брошенная малока стояла пустая, безнадежно покинутая.
Годи сконструировал несколько видофоров, распределив их по всей деревне, и теперь индейцы уже не собирались вечерами у большого костра. Только Jungle Time объединяло людей, но это длилось недолго, а затем каждый возвращался к себе. Они уже даже не ели все вместе…
Элианта искренне верила, что Кракюс не прав, но теперь все слепо последовали за ним.
Повсюду вокруг деревни воздвигли палисадники, большие деревянные изгороди, которые отделяли их от леса, от природы… Правда, чтобы немного оживить эти ограждения, Кракюс попросил индейцев нарисовать картины, большие красочные фрески, изображающие сцены из жизни. Удивительная вещь, все нарисованные женщины оказались очень худенькие, и тем не менее у всех была очень большая грудь. Не очень реалистично, ну да ладно, разве это не особенность искусства?
Вечером теперь по всей деревне зажигали костры, так что невозможно стало видеть звезды, сверкающие сквозь ветви деревьев, как бывало раньше. Индейцы многое сделали для расчистки территории: теперь внутри ограды почти не было деревьев. От них никакой пользы, только привлекать всяких тварей, объяснил Кракюс.
Элианта поднялась и пошла в деревню. Приближаясь к ней, она услышала красивый бой барабанов. Кракюс настоял, чтобы во всех четырех концах деревни постоянно играла музыка. Теперь мужчины, женщины и дети играли на разных инструментах. Это было приятно, хотя постоянный шум мешал слушать ветер в кронах деревьев, пение птиц и журчание ручья…
Она пришла в то место, где была большая пустынная площадь, и вдруг ее осенило. Чтобы компенсировать оторванность людей друг от друга, можно устраивать здесь какие-нибудь мероприятия, которые собрали бы всех вместе. Ну, конечно же! Это решение проблемы! Чтобы никто не разбегался после Jungle Time, она предложит им собраться, чтобы потанцевать, рассказать друг другу истории, короче, сделать что-то вместе. И еще попросит Можага почаще приходить рассказывать сказки, может быть, даже каждый вечер. Если он согласится, будет просто чудесно!
Приближаясь к своей хижине, она увидела сидящего на земле маленького мальчика в слезах, тот рыдал, закрыв лицо руками. Она присела около него.
— Что случилось, малыш?
Ребенок не ответил, продолжая плакать.
— Если ты расскажешь мне о своем горе, может быть, я смогу тебе помочь.
— Это месье, — выговорил он, рыдая. — Он не разрешает, чтобы я спал с мамой. — Сказав это, он зарыдал еще сильнее.
— Может быть, ты привыкнешь…
— Нет, — возразил он, яростно замотав головой.
Элианта взяла его за руку.
— Дыши, дыши.
— Я… не спал… ночью, — сказал он, всхлипывая. — Я… очень боялся… и… мне очень не хватало мамы.
У Элианты защемило сердце.
— Я видел… месье… сегодня, — вновь заговорил ребенок, — он сказал… что я должен… опять спать один… в эту ночь.
— Ты объяснил ему, что тебе страшно?
— Да.
Маленькая ручка, которую она сжимала в своей, была горячей. Бедный малыш был безутешен.
— Ладно, — сказала она. — Послушай, не настаивай. Больше не говори об этом с ним. Иди спать в свою комнату, подожди немного, а затем тихонечко встань и иди в кровать родителей. Я уверена, что твоя мама ничего на это не скажет.
Мальчик выпрямился и повернул к Элианте заплаканные глаза. Все его маленькое личико было мокрым.
— Ты думаешь?
Элианта с улыбкой покачала головой.
* * *
Сандро долго смотрел на тарелку с вареной маниокой, стоящей перед ним, потом оттолкнул ее и обхватил голову руками. Есть скоро станет так же тяжело, как и заснуть. Ему уже ничего не хотелось…
Он вздохнул так, словно выдыхаемый воздух смог унести с собой его скверное настроение, меланхолию, которая поселилась в нем, точно тина у берега реки.
Ему привиделся Марк Аврелий. Он строго на него посмотрел. «Постыдно, чтоб в той жизни, в которой тело тебе не отказывает, душа отказывала бы тебе раньше», — сказал философ.
Сандро быстро заморгал.
Почему мысли императора преследуют его?
— Я больше не могу этого выносить!
Голос Кракюса. Сандро поднял голову. Тот швырнул свой рюкзак на стол и рухнул на бревно, служившее табуретом. Запыхавшийся и покрытый потом, он шумно дышал.
— Что происходит?
Плохое настроение Кракюса послужило чем-то вроде утешения для Сандро. Теперь страдает не он один. Он вдруг почувствовал себя немного лучше…
— Дикари последовали за Элиантой, которая каждый вечер собирает их вместе. В отдельных хижинах они только спят. Нам не удается изолировать их друг от друга.
Сандро посмотрел на него.
— Мне плевать, — сказал Кракюс.
Он достал пакет с табаком и скрутил сигарету.
Сандро встал и сделал несколько шагов вокруг стола, собираясь с мыслями.
— Ладно. Хорошо. Так мы ничего не добьемся. Они слишком счастливы, когда вместе. Нужно взяться за них более изощренно.
Кракюс внимательно посмотрел на него. Сандро продолжал:
— Мы разделим их, создавая иллюзию, будто они поддерживают связь между собой.
Недолгое молчание.
— Пока не очень понятно, но кажется заманчивым и изощренным.
— Мы внушим им, что отношения между людьми ограничиваются обменом информацией, сообщениями. И скроем все остальные уровни общения, словно их не существует.
— Остальные уровни?
— То, что бессознательно происходит между двумя людьми, которые смотрят друг другу в глаза. Диалог душ…
Кракюс задумался.
— Когда я говорю с женщиной, я смотрю ей не только в глаза…
— Красота личности скрывается за завесой ее взгляда.
— У женщины это за завесой ее платья…
— За завесой взгляда можно разглядеть душу. Глаза — это вход в душу.
— Под завесой платья можно разглядеть…
— Успокойся, Роберто.
— И это вход в…
— Успокойся.
Кракюс поднес сигарету ко рту и чиркнул спичкой.
— Итак, я говорил, — продолжил Сандро, — мы скроем магию общающихся душ, которая и придает прелесть всем человеческим отношениям, и оставим им только поверхностный слой: обмен информацией.
Кракюс выпустил дым.
— Ну, мне это все равно непонятно. Когда я говорю с кем-то, это означает, что я говорю какие-то слова, разве нет? Чтобы сообщить информацию, а не ласкать чью-то душу!
— Не совсем так. Каждый день миллионы людей встречаются и общаются, говоря о погоде. Ты правда думаешь, что их подлинное намерение — это обмен метеорологическими данными? На самом деле всем плевать на погоду. Это предлог для создания отношений, для обмена чем-то неощутимым, чему и названия-то не подобрать.
— Да…
— Нужно найти средство, чтобы наши индейцы продолжали обмениваться информацией, не предлагая ничего другого. Поставить их на уровень фактов и сделать их отношения более поверхностными. Лишить их душевных человеческих отношений…
— Все это несколько туманно.
Кракюс затянулся сигаретой, подождал немного, подумал, потом выпустил дым легкими колечками, они полетели в сторону деревьев.
— У меня идея, — сказал Сандро. — Нам нужна группа мальчишек, которые займутся передачей письменных посланий жителям деревни. Мы снабдим их колокольчиком, и каждый из них при приближении к хижине получателя будет звонить, затем положит у входа письмо и уйдет. Таким образом, у индейцев отпадет надобность выходить из дома, чтобы рассказать друг другу новости. Они почувствуют, что связаны между собой, тогда как на самом деле они станут еще более изолированы и почувствуют еще большую потребность общаться друг с другом…
— И будут испытывать еще большее желание увидеть мальчишек…
— Что на самом деле только усугубит проблему, увеличивая изоляцию…
— Гениально!
Кракюс затянулся сигаретой.
— И это не так трудно организовать.
— Я думаю, дети должны согласиться. Это их развлечет.
Кракюс посмотрел на него с лукавым видом.
— Погоди-ка. Мы не станем просить мальчишек делать это добровольно. Им за это будут платить.
— Кто?
— Индейцы, разумеется! Мы заставим их вкалывать, и это будет уже второй причиной, по которой они почувствуют себя несчастными!
— Не забывай: у них нет денег, наличности, я имею в виду.
Кракюс размышлял несколько секунд.
— Это не проблема. Мы создадим деньги.
— Как?
— Я подумаю. Дай мне время.
Сандро присел за стол напротив Кракюса, взял флягу и отхлебнул воды. Вдруг послышались голоса. Сандро обернулся.
Группа мужчин с луками за плечами направлялась к лесу, за ними шагала ватага детей. Сандро стало не по себе.
— Смотри, смотри, — сказал Кракюс.
Сандро сделал еще глоток.
— В чем дело? — закричал Кракюс.
— Замолчи! — умоляющим тоном тихо сказал Сандро.
— Пойди посмотри!
— Что-то не так?
Один мальчик направился к ним бегом.
Сандро отвел глаза.
— Куда идут эти люди? — спросил Кракюс.
— Они идут на охоту. На всю ночь! — ответил мальчуган гордо.
Он стоял совсем рядом с Сандро, так, что тот мог чувствовать запах его кожи.
— А Залтана где?
— Мама осталась в деревне.
— Ну, давай беги!
Мальчик мигом присоединился к группе. Кракюс наблюдал за ними издалека.
— Я запретил тебе приводить ко мне индейцев! — выдохнул Сандро.
— Но это же просто мальчик.
— Чтобы этого никогда не повторялось.
Кракюс раздавил сигарету об стол, потом в сердцах швырнул ее на землю.
Сандро закрыл глаза и вздохнул.
— Я хочу, чтобы вы работали быстрее. С меня всего этого довольно.
Кракюс нахмурился:
— Тебе стоит только дать знак, и мы их укокошим. Только скажи.
— Нет-нет… Только не это. Остановимся на наших планах. Но я хочу, чтобы дело продвигалось быстрее.
— Без проблем. Расскажи мне о начальных этапах.
Сандро глубоко вздохнул:
— Мы оторвали их от природы, сейчас мы отделяем их друг от друга, влияя на их желания, чтобы все их решения были продиктованы внешними причинами, а не внутренними, личными.
— Я уже начал. В физическом плане.
— Надо придать делу более широкий размах.
Кракюс посмотрел на группу мужчин и детей.
— Хорошо, для начала используем мальчишек для передачи посланий. При этом они могут предлагать еще что-нибудь привлекательное, я не знаю… ну, что-нибудь из еды, например.
— Да, над этой идеей стоит подумать.
Кракюс согласился, довольный собой.
— Нужно сделать еще одну вещь, — сказал Сандро.
— Да?
— Нужно отделить индейцев от их собственной натуры. Я хотел бы сделать так, чтобы они не смогли больше ощущать себя.
— Ты хотел бы, чтобы они перерезали друг другу глотки?
— Нет, чтобы они не могли чувствовать себя в прямом смысле… Я хотел бы блокировать их общение через запахи.
— А это что еще такое?
— Часть нашего общения происходит через запахи. Совершенно бессознательно, но это очень важная вещь.
Кракюс разразился смехом. Сандро ненавидел этот смех. Этот тупица Кракюс насмехается над ним.
— Это что еще за бред?
— Это не бред. В этой области были проведены исследования. Они показали удивительные вещи.
— Например?
Сандро вздохнул.
— Теперь тебя заинтересовал этот бред?
— Ну, давай, расскажи…
Сандро еще немного потомил его.
— Ладно, например, выяснилось, что именно запах более всего влияет на чувство влюбленности и нашу привязанность к кому-нибудь.
— Да, а иногда это и то, что больше всего отталкивает…
— Ученые провели эксперимент. Они завязали глаза одному мужчине, затем перед ним построили в ряд десяток женщин.
— Мне бы это понравилось, такой вид эксперимента.
— Затем попросили его подойти и понюхать каждую из них.
— Понюхать?
— Ну да.
— Ученые просят какого-то типа обнюхивать самок? А сколько они получают, чтобы проводить такие эксперименты на наши налоги?
— Мужчина должен был с завязанными глазами классифицировать женщин по запаху тела в порядке убывания согласно его предпочтениям.
— Этого еще не хватало!
— Затем ученые определили генетический код каждой женщины. И выяснили, что наибольшее предпочтение мужчина отдает женщине, чьи гены больше всего отличаются от его собственного генокода. Известно, что это является условием оптимальной репродукции. Чем больше разнятся гены родителей, тем более здоровые получаются дети.
— Неужели?
— Доброволец проклассифицировал десять женщин, начав с той, запах которой казался ему наиболее предпочтительным, и закончив той, которая понравилась ему менее всего. Эта классификация полностью соответствует классификации их геномов — от наиболее отдаленных к наиболее близким.
— Потрясающе. Как я мог жить, не зная этого.
— Я хочу, чтобы ты попросил Годи составить духи, и ты раздашь их всем. Я хочу нарушить их обонятельное общение. А кроме того, они станут менее чувствительны к естественным запахам — цветов, растений и леса. Так они еще более отдалятся друг от друга…
— Все, что прикажешь.
— А теперь мне надо отдохнуть. Я плохо себя чувствую.
Кракюс развел руками и спокойно удалился, делая вид, что громко разговаривает сам с собой.
— Ах, если бы меня видела моя мать! Чем ты занимаешься, дорогой? Я занимаюсь обонятельным общением с индейцами Амазонии, мама. А ведь есть такие, которые подыхают от скуки, сидя за письменным столом. А, моя жизнь… Эх…
История типа, который нюхал женщин, возбудила Кракюса. Ему этого не хватало. Ему не хватало самок. Он не пропустил мимо ушей слова мальчика, что отец всю ночь будет на охоте. У него есть возможность заняться его женой, красавицей Залтаной… С самого начала она хотела его, это очевидно. Только этого и ждала. Сегодня вечером он утолит ее желание. Эти индианки более естественные, чем городские самочки, сказал он себе. Итак, пора действовать.
Наступила ночь, Кракюс дожидался в хижине, когда луна поднимется достаточно высоко. Надо быть уверенным, что все спят. Потом он пошарил в своем рюкзаке. Искал, искал, искал и наконец нашел. Трусы, красные, как цветок канны конго, с несколькими нашитыми вертикальными черными полосками, выгодно облегающие тело. Без сомнения, она никогда не видела самцов, наряженных вот так. Она будет потрясена, женщину обязательно надо удивить. Только так она позволит себя соблазнить. Это отвлекает ее от обыденности.
Он разделся и натянул трусы. Затем задумался, не надеть ли что-нибудь еще, выбрал свое пуховое одеяло и накинул на плечи. Потом он его быстренько скинет.
Он собирался почистить зубы ультрасильной мятной пастой. Это выгодно отличит его от дикарей, дыхание которых, несомненно, напоминает о глотке каймана. Потом тщательно причесался и стал осматривать результаты своей деятельности в миниатюрном зеркале, которое пришлось вертеть вокруг всей головы, чтобы рассмотреть по частям. Его волосы, хоть и коротко подстриженные, образовывали вихор. Черт! Он намочил руки и пригладил пальцами непослушную прядь. Вновь посмотрелся в зеркальце. Вихор остался на месте. Разозлившись, он пошарил в рюкзаке. Но, сколько ни рылся, ничего не нашел. Тогда он вывалил содержимое на землю и все же отыскал маленький тюбик. Пробный образец геля, который остался от одного клиента. Он выдавил на ладонь вязкую массу размером с большой орех и тщательно размазал по волосам. Холодная и липкая. Запах малабара[5] ударил в нос. Тем лучше. Это ее тоже удивит.
Он взял фонарь и вышел. Его окутала ночная прохлада, и он запахнулся в свое пушистое одеяло. Сильно шумел ветер в кронах, трепетали листья, а ветви мрачно поскрипывали. Прекрасно. Их меньше будет слышно. Он обожал, когда женщины кричат, это страшно возбуждало его. Но сейчас надо, чтобы она молчала, чтобы не разбудить ее сопляка в соседней комнате. К счастью, планируя семейные жилища, он позаботился о том, чтобы разделить спальни центральной комнатой. Во всяком случае, у малютки первый сон. Непробудный.
Стояла кромешная тьма. Кракюс пошел к деревне, освещая дрожащим светом карманного фонарика у себя под ногами. Приближаясь к центру, он увидел луну, поднимающуюся в просвете деревьев. Он обошел площадь, где догорал костер, последние красноватые угли вспыхивали от порывов ветра. Он поежился и пошел дальше. Наконец он добрался до хижины Залтаны и подошел ближе. Тишина. Только ветер свистит в ушах, все сильнее и сильнее. Он внимательно осмотрелся. Никого. Двумя пальцами он осторожно приоткрыл дверь. Но тут порыв ветра вырвал ее у него из рук и с грохотом ударил о стенку. Кракюс придавил ее рукой, чтобы удержать в этом положении, и постоял немного, не двигаясь.
Ничего. Внутри дома было тихо.
Он вошел и плотно закрыл за собой дверь, преодолевая напор разбушевавшегося ветра. Тишина, царившая внутри, поражала. В воздухе стоял запах свежесрезанной пальмы тулури, которой были обиты стены. Маленькая комнатка была почти пустой. Ствол вместо стола. Несколько глиняных горшков. Две-три белые простыни.
Кракюс подождал немного, затем сбросил свое одеяло на землю. Тщательно поправил трусы и толкнул дверь в комнату. Залтана прилежно следовала указаниям: отказалась от гамака и пользовалась теперь тюфяком, набитым соломой. Она спала на нем, укрывшись большим куском ткани, ее красивые черные волосы разметались по небеленой простыне. Кракюс почувствовал, как нарастает возбуждение. Через несколько минут он овладеет ею. Он будет заниматься с ней любовью так, как ей и не снилось. Эти дикари, скорее всего, делают это всегда одинаково, в одном положении.
Он сделал шаг к ней. Ее грудь вздымалась под простыней.
Он наклонился, схватил одеяло за уголок и тихонько потянул. Она открыла глаза, но, увидев его, никак не отреагировала, словно в этом не было ничего неожиданного. Он не ошибся, она только этого и ждала.
— Я пришел побыть с тобой.
Она смотрела на него, не говоря ни слова, очевидно, еще толком не проснувшись. Ничего, скоро она очнется.
Он тихо вдохнул, слегка наполняя воздухом грудную клетку, и перестал тянуть одеяло, не открывая ее наготу совсем. И тут ему открылась кошмарная картина. В ее постели лежали двое детей. Двое малышей, свернувшись калачиком, лежали, прижавшись к ней!
Его охватил гнев.
— Черт, что они здесь делают? — воскликнул он.
Залтана, моргая, продолжала молча смотреть на него.
— Я приказал, чтобы дети спали отдельно, в своих комнатах! Почему ты не сделала этого? А?
Он почувствовал собственное бессилие. Его водили за нос.
Она все смотрела и молчала, но, казалось, его гнев ее нисколько не испугал. Кракюс почувствовал себя еще более жалким.
— Ты меня понимаешь?
Нет, было видно, что не понимает.
— Дети спят в постели родителей! В постели родителей! Нездоровое место… место… нечистое…
Она все еще не проснулась или просто делает вид, что не понимает?
— Ты понимаешь, что они лежат… в постели, где ты и твой муж занимаетесь любовными играми?
Она зевнула и вновь заморгала глазами, ослепленная светом фонаря, потом сонным голосом сказала:
— Роберто, почему ты надел такую смешную набедренную повязку? Это чтобы прийти и сказать мне все это посреди ночи?
Целых три дня Кракюс переживал свое поражение. Он был уверен: все это дело рук Элианты. Это она за его спиной подговорила сородичей нарушать правила, которые ему с таким трудом удалось им внушить. Она тайком сопротивлялась ему, портила все его труды. Это же очевидно! И остальные вторили ей…
Все-таки спас их от пневмонии он, а не она. У индейцев короткая память. Надо было оставить нескольких умирать, это запомнилось бы лучше, этого бы они не забыли. У Элианты не хватило даже гордости отойти в сторону после своего провала. Все же ей есть чего стыдиться до конца жизни.
Самое время избавиться от нее раз и навсегда.
Он дал себе три дня на решение проблемы.
— Альфонсо!
Тот долго, очень долго не появлялся у двери и наконец вышел, жуя свой наркотик.
— Что?
— Ты сделал то, о чем я тебя просил?
— Да.
— Замотал ее в простыни, чтобы она не ускользнула?
— Да.
— Но не слишком туго, чтобы не навредить ей?
— Да.
Кракюс был удовлетворен. Наконец-то он с первого раза добился того, чего хотел.
— Ты хорошо усвоил: когда придут за мной искать помощи, ты ответишь, что учитель медитирует и что нельзя беспокоить его ни под каким предлогом.
— Да.
— И ты придешь и подашь мне знак, что все уже… закончено.
— O’кей, шеф.
Кракюсу нравилось, когда парни называли его шефом. Но это случалось редко. Слишком редко. Сегодня он довольно сухо поговорил с Аьфонсо, может быть, это и помогло. Все же нужно быть строгим со своими людьми, только так тебя станут уважать.
Он растянулся в гамаке. Долгие часы придется заниматься тем, что ему совсем не по душе: сидеть на одном месте, ничего не делая. Но это необходимо. Совершенно ни к чему, чтобы его видели и могли позвать на помощь.
Он глубоко вдохнул и расслабился. Чтобы убить время, он собирался поразмышлять о том, что будет делать со своими деньгами, когда их получит. Перспектива заработать столько денег возбуждала его более всего.
Гамак плавно покачивался. Он услышал удаляющиеся шаги Альфонсо. Он чувствовал в себе душу генерала, который только что отдал приказ заряжать и ждет в своей палатке результата операции.
* * *
Два дня в деревне не было видно почти никого, кроме ватаги ребят, бегающих повсюду с деревянными колокольчиками в руках. Они звонили в него, когда подходили к жилищу получателя, который торопливо выходил за своей запиской и давал в обмен купу — редкий и очень любимый детьми фрукт за его белую и сладкую мякоть.
Поиск по сайту: