Философ, которому не хватало мудрости 11 страница

— Что еще? — спросил он у Годи.

— Мне удалось выделить сахар из местной растительности и добиться нужной концентрации.

— Это калорийно?

— Да, конечно.

— Его можно есть?

— Да.

— Великолепно! Скажу об этом какой-нибудь индианке. Она приготовит кучу всяких сладостей. Это расширит ассортимент лакомств, продаваемых мальчишками-почтальонами.

Марко закатил глаза и вздохнул. Кракюс сделал вид, что ничего не заметил.

— Мы действуем все более изощренно, — продолжил он с улыбкой. — С одной стороны, мы будем соблазнять индейцев этими сладостями, постоянно демонстрируя их, а с другой — вбивать им в голову, что красивым телом может быть только худощавое. Короче, когда нам удастся навязать им стройное тело, как стандарт красоты, мы сделаем все, чтобы они начали толстеть!

Альфонсо загоготал. Кракюс продолжал, раздуваясь от гордости:

— И на этом мы не остановимся… Когда заметим, что они пристрастились к сладкому, мы продолжим их искушать, заставляя все время испытывать чувство вины. Моя идея такова: мальчишки соблазняют их, показывая сладости, и в то же время говорят, что нельзя ими злоупотреблять, поскольку это вредно для здоровья. И так, можете мне поверить, мы окончательно сведем их с ума.

При одной только мысли об этом Кракюс почувствовал себя счастливым. Никогда раньше ему не удавалось иметь такое влияние на людей. Во время войны, конечно, у него случались и эйфория, и напряженные моменты, когда противник падал под огнем. Но было в этих победах что-то механическое: курок нажат, тело падает и магазин пуст. Зло, которое он причинял индейцам, было более изощренным, обдуманным и приносящим удовлетворение. Самым радостным для него было то, что они старались облегчить тяжесть своего существования, принимая его предложения и не понимая, что именно в них кроется причина их будущих неприятностей. Это было как наркотик, временно облегчающий страдания и прокладывающий борозду для будущих, еще более сильных мучений. Они искали утешение в последних изобретениях Годи, словно утоляли жажду, упиваясь коварным ядом.

Их зависимость оказалась настолько сильна, что они, не дрогнув, согласились с тем, что за видофор, до сего времени бесплатный, стали брать купу, мотивируя это тем, что новые аппараты выделяют в три раза больше пузырей…

Кракюс пристально посмотрел на свою команду.

— Мне надо вам кое-что сказать. Сандро пришел ко мне и сказал, что надо сворачиваться и немедленно уезжать.

Рот Альфонсо растянулся в глупой улыбке, Марко выпучил глаза, у Годи поползла вверх бровь.

— Мы уезжаем? Когда? — спросил Альфонсо.

Кракюс ничего не ответил. Он стал по очереди разглядывать каждого из своих людей, а потом посмотрел в сторону деревни. Вдалеке виднелись крыши хижин и тень малоки.

— Я отказываюсь уезжать сейчас, — проговорил он наконец.

Альфонсо сделал круглые глаза, а двое других остолбенели.

— Сначала я хочу закончить работу, — добавил Кракюс, — Но… — возразил Марко, — если Сандро хочет…

— А мне плевать, уедем, когда я закончу.

Повисло молчание, в котором явственно ощущалась неловкость.

— Если мы пойдем против Сандро, — сказал Марко, — и останемся, тогда как он хочет уехать… Ты уверен, что он нам заплатит?

Все уставились на Кракюса. Во взгляде Альфонсо читалось недоумение, Годи смотрел на него озабоченно. А Марко чувствовал, как в нем закипает гнев.

Как им сказать? Как признаться в том, что он поссорился с Сандро, и тот пригрозил, что не заплатит. И, припертый к стене, он принял решение, которого и в мыслях не имел принимать, не уступил, не подчинился капризу заумного лунатика. Как сказать им, что он любовался собой, играя роль зловещего гуру, от которого зависит жизнь целого народа?

Как объяснить, что он нашел себя в этих играх во власть над людьми, и даже, к собственному удивлению, готов отказаться от больших денег, которых всегда так жаждал, ради того, чтобы продолжать свое дьявольское влияние? Разве могут они это понять, эти дикари, способные оценить лишь кровь, секс и деньги?

— Разберемся, — сказал он.

— Как это — разберемся? Разве он заплатит, если его заставят остаться?

Кракюс чувствовал, как нарастает напряжение.

— И речи быть не может, чтобы уехать, не закончив дела.

— Закончить что? К чему это все, что мы делаем, в конце концов?

— Раскрой глаза. Посмотри вокруг. Не видишь, как все здесь меняется? Посмотри же, черт возьми! Теперь они целыми днями вкалывают, чтобы раздобыть себе купу. И все ради того, чтобы накупить кучу ненужных вещей. Они даже уже не думают о своих детях. Их оторвали от всего, нам удалось заставить их жить дерьмовой жизнью, и ты смеешь говорить — к чему все это?

— А мне-то какое дело до всего этого? Что мне-то с того? Я целыми днями подыхаю от скуки. И все остальные тоже. А тебе все равно, ты думаешь только о себе. Месье развлекается своими собственными играми, которые интересны только ему. А мы считаем дни. И теперь ты смеешь говорить нам, что ты увлечен настолько, что даже готов пожертвовать нашими деньгами. Тебе плевать на нас или как?

Кракюс не нашелся, что ответить. Альфонсо теребил травинку, как всегда, тупо глядя перед собой. Годи тоже молчал с отсутствующим видом.

— Ты подыхаешь от скуки, потому что ты не участвуешь в том, что мы делаем. Посмотри на Альфонсо, он задействован больше, поэтому и не скучает.

— Да неужели? А мне он говорил совсем другое, — возразил Марко, повернувшись к своему дружку.

Альфонсо остался безучастным. Слова отскакивали от него, как вода от панциря черепахи.

— Альфонсо, — позвал Кракюс.

Тот не отозвался, продолжая заниматься травинкой и робко улыбаясь. Годи погрузился в молчание.

— Ну, все, с меня хватит, — сказал Марко. — Иди к Сандро и скажи, что мы принимаем его предложение и уезжаем.

— Не выйдет, — сказал Кракюс, вставая.

— Почему это?

— Потому что я уже отказался.

Он развернулся и ушел. Вышел из лагеря и пошел к деревне.

Ситуация становилась все сложнее. Они, наверное, его не отпустят. Слишком хотят обещанных денег. Да он и сам не может опомниться, что так быстро отказался от того, к чему так страстно стремился.

По дороге он встретил женщину лет пятидесяти, которая возмущенно окликнула его.

— Акан рубит лес для своих корзинок. Ведь это ты велел ему вырубать это растение!

Ну, точно, сегодня не его день. Все как сговорились его упрекать.

Он старался взять себя в руки.

— Потом ты поймешь, что так надо.

— Но это же священное растение.

— Послушай, это не так важно… Эти корзинки нравятся всем… уверен, ты тоже уже себе купила…

Она посмотрела на него.

— Я сама могу сплести себе корзинку… Зачем мне ее покупать?

— Так это же последний писк моды.

— Последний писк моды?

— Да.

— А зачем мне прислушиваться к какому-то писку?

Кракюс улыбнулся:

— Ты должна понять. Если у тебя в пятьдесят лет нет ни одной Воорара, значит, жизнь твоя не удалась…

Она посмотрела на него исподлобья.

— Но ты понимаешь, что это редкое растение? А если оно исчезнет, а больным понадобится слабительное?

— Не беспокойся. У нас есть Годи. Ему можно доверять, правда? Он изобретателен. Он обязательно что-нибудь придумает, чтобы люди не мучились.

Можаг заботливо упрятал свои седые волосы под головной убор из перьев, как делал это каждый день уже много недель. Он не был больше уважаемым стариком в деревне. Большая грудь и накачанные мышцы теперь ценились больше, чем величие духа. Желание быть красивым и молодым вытеснило любовь. Безмятежность уступила место активности. А что до мудрости, свойственной его возрасту, она никого больше не привлекала, и молодым не приходило в голову посоветоваться со старшими, имевшими богатый опыт.

Взрослые редко приходили его послушать, тогда Можаг решил обратиться к малышам. Они могли еще не замечать старости. Чистота их сердец могла сравниться только с невинностью их взгляда. Можаг надеялся оградить их внутреннюю красоту от окружающего безумия, которого, казалось, никто не замечал, безумия, которому он пытался противостоять, один-одинешенек, рассказывая свои истории. Сил у него было мало, конечно, этого было недостаточно… И все же он верил в успех, надеясь, что гадости, захватившие всех, закончатся и совесть у людей постепенно проснется.

Он вышел из хижины и медленно побрел по деревне. Он еще не выбрал название для своей сегодняшней истории. Название — это важно. Оно придает истории смысл, привлекает внимание маленьких слушателей. Ну, давай же, давай… Ему решительно не удавалось придумывать названия для своих сказок. Ясно, что это не его конек. Ладно, на этот раз можно обойтись и без названия.

Он пришел на площадь. Дети нетерпеливо ждали его, собравшись в кружок. Он снял головной убор, и седые волосы упали на плечи. Бесполезно обманывать детей, они видят все, даже то, что скрыто. Он сел, поздоровался, радуясь, что они пришли. Детские глаза светились любопытством.

Можаг начал не сразу, умышленно затягивая паузу. В этот прекрасный вечер воздух был теплым, а свет мягким. Легкий ветерок приносил терпкий запах хвои.

«Жил-был маленький жучок, а поселился он среди леса. Ушки у него были похожи на лепестки цветка. Его норка находилась под большим деревом, таким высоким, что оно почти доставало до неба, а ночью ластилось к звездам. Вокруг него росли деревья и кусты, в которых было легко найти много еды. Но жучок был несчастен.

„Чего же мне не хватает, чтобы быть счастливым?“ — часто думал он.

Однажды, когда он сидел под большим деревом и оплакивал свою судьбу, он вдруг услышал голос голубой цапли, которая села на ветку среди блестящих листьев. В джунглях поговаривали, что эта птица знает тайну богов, рецепт счастья.

— Тебе чего-то не хватает, жучок?

Сидя перед норкой, он прислушался. С ним разговаривала большая голубая цапля.

— Ты расскажешь мне свой секрет? — спросил он, сгорая от любопытства.

Красивая птица покачала головой.

— Ты пока еще не готов его узнать.

Жучок огорченно нахмурился.

— Вот, никогда у меня нет того, что мне хочется, — сказал он. — Никто меня не любит. Если бы я хоть был красивым, но мои чешуйки совсем маленькие, не то что у других жуков. Мне всегда не везет. Ах, если бы у меня был… плащик из цветов. Да-да, плащик из цветов. Мне бы он очень пошел.

Только обезьяна умела сплести такой плащик своими ловкими пальцами. Но она многое требовала взамен. И тогда маленький жучок принялся за работу, очень тяжелую работу. Он целыми днями собирал орехи кажу, бананы и семена марипа, которые отдал потом обезьяне в обмен на драгоценный плащик. И вот наконец он надел его и очень гордился своим чудесным нарядом.

На следующий день он уже радовался меньше. А через три дня он уже совсем не думал о своем плаще. И опять он очутился перед своей норкой под большим деревом и опять почувствовал себя несчастным.

— Чего же мне не хватает, чтобы быть счастливым?

И тут опять услышал тихий голос голубой цапли:

— Тебе чего-то не хватает, жучок?

Жучок встрепенулся.

— Ты скажешь мне секрет богов? — спросил он.

— Ты все еще не готов, — ответила птица.

Обиженный жучок заполз в свою норку. Как здесь было темно и неуютно!

Земля под ногами была твердой и холодной. Тогда жучок начал мечтать об уюте. Был бы у него коврик из мха, мягкого и нежного, в который можно было бы зарыться.

Но мха в лесу было мало. И он стал целыми днями осторожно собирать мох там и сям и относить к себе в норку. Так постепенно, кусочек за кусочком, у него появился большой ковер, покрывающий весь пол в норке. Теперь он каждый день должен был ходить за водой, чтобы поддерживать влажность, необходимую мху.

Первое время ему очень нравилось: так уютно стало в норке. Но вскоре он привык и уже не обращал внимания на коврик. Многие животные завидовали ему, потому что у него были плащ из цветов и ковер из мха. Но жучку казалось, что его недостаточно любят. И еще он стал бояться, что его могут обокрасть. После долгого дня, проведенного в трудах, он возвращался усталый, в плаще из цветов, под большое дерево.

— Чего мне не хватает, чтобы быть счастливым? — стал он причитать в отчаянии как-то вечером.

И голубая цапля, сидевшая высоко на ветке, спросила его:

— Тебе чего-то не хватает, маленький жучок?

Жучок неуверенно поднял глаза.

— Ты все еще не хочешь поделиться со мной секретом?

Красивая птица наклонилась к нему.

— А ты готов отказаться от плаща и коврика, чтобы узнать секрет?

— Отказаться от удобств? — воскликнул жучок. — Мне они нелегко достались.

— Нелегко тебе достались? — удивилась цапля. — Но разве ты не хочешь отказаться от них, чтобы получить нечто еще более ценное?

Жучок пожал плечами и вернулся в норку. Никто его не понимал. Никто не уважал. Если только… Если только ему удастся внушить немного больше уважения к себе, поднять свою ценность в глазах других. Вот тогда, быть может, все бы изменилось. Вдруг ему пришла в голову мысль. Жучок выскочил из норки и добрался до ручья. И пополз вдоль него километр за километром в поисках самых красивых камешков, спрятанных на дне ручья. Он всякий раз нырял, заметив такой, а потом прятал его в большой мешок на спине. Потом отправился на поиски веток мангового дерева, очень редкого в этом лесу, чья древесина очень ценилась в здешних местах.

Все это пригодилось ему для обустройства входа в норку. Получилось очень красиво, и все, кто проходил мимо, не могли ей не восхищаться. Нигде не было норки прекрасней, чем у него.

Некоторое время жучок раздувался от гордости. Но в глубине души он все-таки чувствовал себя несчастным. Однажды, когда жучок жаловался на свою судьбу, он опять услышал голос цапли и поднял к ней глаза.

— Тебе кажется, что тебе опять чего-то не хватает, жучок?

Теперь жучок не знал, что и думать. Он понимал, что все его усилия ничего не изменили.

— Хочешь узнать тайну богов? — спросила птица.

Так как жучок ничего не ответил, она продолжала:

— Готов ли ты расстаться со всем, чем обладаешь, чтобы узнать секрет?

Не сводя глаз с голубой птицы, жучок помолчал немного. Потом, зная свое отчаянное положение, в конце концов не сразу, но согласился. Тогда цапля вспорхнула с ветки и одним взмахом крыльев перелетела к нему.

— Даже когда у тебя ничего нет, жучок, ты обладаешь необыкновенным богатством невиданной ценности. И это богатство — жизнь. А жизнь, малыш, любит того, кто сам любит, и забывает тех, кто не любит.

— Она любит того, кто сам любит… — задумчиво повторил жучок. — Но любит… что?

Голубая птица улыбнулась.

— Подумай, а наполнена ли твоя жизнь любовью? Любовь, малыш, — это суть самой жизни. Без любви нет жизни.

— Но при чем тут я?

— Если ты посмотришь на мир, полный красоты, любовь, которую ты почувствуешь, осветит твою жизнь.

Жучок нахмурился.

— А где мне найти ее, красоту мира? Где она прячется?

— Ты не видишь ее, потому что отвык ее замечать. Но она здесь и сейчас — вокруг тебя.

Удивленный жучок повернулся и стал оглядывать окрестности.

— Где же она?

— В капле росы, застывшей на листке, в божьей коровке, ползущей по травинке, в пушистых облаках и изогнутых стволах деревьев, в запахе цветов и пении птиц, в прохладе воздуха, которым ты дышишь, и свете, который тебя окружает, в мякоти сочного фрукта и в серебряном звоне ручья, в глазах животных и глазах людей, в морщинках стариков и в смехе детей. Красота везде, а ты не видишь ее, потому что всегда занят погоней за несбыточной мечтой.

Жучок долго молчал, задумавшись над этими словами. Потом собрал все то, чем владел, готовый сдержать свое обещание.

— Ты можешь оставить все это себе, — сказала тогда цапля, — ты ведь знаешь теперь, что это ничего не стоит…

Жучок повернулся к ней. А цапля продолжала:

— Запомни — секрет в любви. Люби свою жизнь и не желай того, чего у тебя нет. И боги будут к тебе благосклонны. А если ты сможешь полюбить все, что тебя окружает, полюбить самого себя и тех, кто рядом с тобой, ты ощутишь не только благосклонность богов, но и разделишь их восторг.

Потом красивая голубая птица взмахнула крыльями и исчезла в небе».

Элианта повесила корзинку Воорара на плечо, потом передумала и надела по-другому. С тех пор как она узнала, что ее придумал именно Кракюс, она стала относиться к корзинке иначе. Она сердилась на себя из-за того, что привязалась к этой вещи, и удивлялась, что ей трудно от нее отказаться. Почему без нее ей чего-то не хватает и она чувствует себя незащищенной?

Она вышла из хижины. Теплый воздух был пропитан запахом утреннего дождя и ароматом проснувшихся растений.

Она встретила мальчишку-почтальона. Бедняга шел, прихрамывая. На прошлой неделе его жестоко избил подросток из деревни. Избил ни за что, просто повторил несколько ударов, которые накануне увидел в спектакле, где сцены были полны жестокости.

Элианта купила у него одно лакомство. С тех пор как она отказалась от мысли быть шаманом, она все время что-то грызла.

Она прошла через деревню, ступая неуверенно, хотя уже приняла решение. Она собиралась встретиться с Сандро. Ей казалось, что он единственный из чужаков имеет чуткую душу и может ее выслушать. Она чувствовала, что он в состоянии остановить Кракюса, чтобы тот прекратил осуществлять бредовые идеи, которые толкают ее народ к гибели. Он соскальзывал в бездну несчастий, как кайман в мутные воды реки.

А разве сама она устояла перед соблазном? Она чувствовала, как тоже сползает вниз. Она уже почти не помнила, какой безмятежной была ее жизнь, какой наполненной. Если так будет продолжаться и дальше, она очень скоро будет считать состояние внутренней неудовлетворенности, которое она стала ощущать с недавних пор, вполне нормальным, кроме того, ее беспокоила появившаяся у нее привычка радоваться пустым удовольствиям, чтобы заполнить пустоту жизни.

Необходимо поговорить с Сандро. Но ее останавливал какой-то страх, смутное чувство, возникающее, как только она думала о нем. Да, она все-таки должна его увидеть. Непременно.

Выйдя за пределы деревни, Элианта не пошла по тропинке, ведущей к лагерю чужаков, а вошла в лес, чтобы обойти его. Она хотела сначала понаблюдать и убедиться, что Сандро один.

Подходя к хижинам, она услышала голоса. Элианта затаилась… Потом дверь хижины Сандро отворилась, и оттуда вышел Кракюс, явно в плохом настроении. Быстрым шагом он направился к деревне. И вновь воцарилась тишина. Она еще долго подождала, прежде чем выйти из леса.

Она робко постучала два раза, но ответа не получила. Тогда она тихо толкнула дверь. Внутрь хижины сквозь бамбуковые стены просачивался солнечный свет, отбрасывающий светлые вертикальные полоски на противоположную стену. На полу в потрескавшейся миске тлела ароматическая палочка, распространяя по хижине запах благовоний.

Сандро лежал в гамаке с закрытыми глазами. Его каштановые волосы были взлохмачены, и казалось, он спит. Его грудь медленно поднималась в такт дыханию. Элианта долго стояла на месте и смотрела на него, потом увидела, что он открыл глаза и остановил на ней глубокий взгляд темно-голубых глаз — цвета сумеречного небо перед восходом луны. Он никак не отреагировал на ее появление, нисколько не удивился, только между бровями появилась складка.

Она сделала несколько шагов.

— Мой народ болен, Сандро.

Складка между бровями Сандро стала глубже, а взгляд устремился в пустоту, как будто он погрузился в небытие. Потом она услышала, что он пробормотал:

— Я тоже болен.

— Я хотела сказать… Он несчастлив.

Взгляд его был по-прежнему туманный, и он сказал низким голосом:

— А я разве счастлив?

— Народ страдает…

Взгляд его голубых глаз вновь остановился на ней, пронизывая ее насквозь.

— Я тоже страдаю.

Она не понимала, почему он так отвечает, почему не хочет услышать, что она ему говорит, почему все переводит на себя?

— Это Кракюс все придумал, не думаю, что он понимает, что делает, но последствия губительны. Он делает всех несчастными… Надо его остановить, Сандро.

Он посмотрел на нее со странным, мученическим выражением лица. Казалось, он во власти тысячи противоречивых мыслей и чувств.

— Может быть, Кракюс и не виноват, — проговорил он наконец хриплым голосом.

— А кто же тогда? Сандро, надо его остановить. Так не может больше продолжаться.

— Виноват не тот, на кого ты думаешь…

— Я не хочу найти виновного, я хочу вернуть спокойную жизнь, которой теперь нет. Помоги мне, Сандро.

По его лицу было видно, что его мучения усиливаются, как будто она просит его предать друга. Как он может защищать этого грубияна, который на него совсем и не похож?

Она подошла к нему совсем близко.

— Пожалуйста, Сандро, сделай что-нибудь.

Он с огорченным видом слегка покачал головой. Она могла слышать его дыхание. На полу в потрескавшейся миске над ароматической палочкой все еще кружились колечки дыма, и ей показалось, что это она сама закручивается и уносится куда-то…

— Я просил Кракюса прекратить, — сказал Сандро. — Он отказался.

Элианта замерла, ее надежда таяла. Она надеялась, что интуиция ее не подведет и Сандро сможет что-то изменить. Чутье изменило ей?

— То, что происходит сейчас, уже не зависит от меня, — сказал он.

Она потеряла дар речи, глубоко опечаленная и разочарованная. Она смотрела вдаль невидящим взглядом… потом задумчиво проговорила:

— Не события выходят из-под контроля человека, а человек уже не управляет ими.

Повисла тишина.

— Я не в силах бороться с Кракюсом, — сказал он, — теперь это уже от меня не зависит. Моя судьба в его руках…

— Человек возвышается, когда забывает о себе ради дела, которое защищает.

По его лицу она поняла, что ее слова причинили ему боль, и тут же об этом пожалела. Несмотря на то что в том, что он говорил, чувствовались фатализм и доля эгоизма, ее тронули глубина и красота его души.

Лицо Сандро внезапно исказилось, словно он старался скрыть внутреннюю боль.

— Что с тобой?

— Ничего, — выдохнул он, в то время как все его тело напряглось.

Не осознавая до конца, что она делает, повинуясь инстинкту бывшей целительницы, она положила руку ему на живот. Удивленный, он повернул к ней голову, и их взгляды встретились.

Она прочитала в его глазах ту же боль, что видела раньше, боль, от которой она сама страдала, которая невольно заставляла ее действовать, утешать, лечить.

Она начала тихонько массировать его живот, закрыла глаза… и стала постепенно входить в транс, словно ее собственное тело стало вибрировать в такт с телом, к которому она прикасалась. Ее руки двигались инстинктивно, и она ощутила, как в ней зарождается давно забытое и подавляемое чувство. Призвание, от которого она хотела отрешиться, проявилось с новой силой, напоминая о том, что от судьбы не уйдешь.

Под ее пальцами его напряжение стало постепенно спадать. Вдруг Сандро мягко взял ее руку.

— Не надо, — сказал он, — прошу тебя, не надо.

В его голубых глазах отражались его внутренние терзания, которые разрывали ей сердце.

Они долго молчали, глядя друг на друга.

Потом Элианта повернулась и медленно пошла к двери. Она уже готова была выйти, но ее остановил глухой голос Сандро:

— Это я… виноват в том, что происходит с твоим народом.

Элианта окаменела.

— Я знаю, — сказала она, не оборачиваясь.

Последовало долгое молчание, а она все стояла неподвижно, как будто в последний раз видела этого человека, так волновавшего ее.

— Кто тебе это сказал?

— Твое тело.

Альфонсо запустил руку в мешочек, его пальцы лихорадочно обшарили все его уголки, затем рука резко вынырнула обратно. Он схватил мешочек и широко раскрыл его. Он не мог поверить своим глазам. Ни одного листика коки!

Он вскочил, внезапно выйдя из обычного для себя состояния заторможенности. Одним движением перевернул мешочек и встряхнул.

Ничего. Ни одного припрятанного пакетика. Он недоуменно покачал головой. У него ведь и в мыслях не было оставаться здесь так долго… Что же теперь делать?

Внезапно он ощутил, как в нем поднимается гнев, чувство, которого он никогда раньше не испытывал. Вдруг все представилось ему совершенно под другим углом: смысл того, что он находился здесь столько месяцев, то, что они здесь делали целыми днями, отвратительные условия их жизни… Он вспомнил все. И ему захотелось все это изменить. Но больше всего ему захотелось уехать…

Потом он вспомнил о деньгах, которые только Сандро мог им заплатить, и сразу сник.

— Мы никогда не получим наши бабки, это уж точно, — запричитал он.

— Прекрати ныть, противно слушать, — сказал Марко, вытирая пот со лба отворотом рукава.

Они сидели на лужайке в стороне от лагеря, подальше от деревни и нежелательных ушей.

— А если нам надавить на Сандро? Либо он дает деньги, либо мы все выкладываем полиции.

Марко вскинул глаза к небу.

— И что же ты собираешься ей наплести, хитрюга?

— Как что? Все. Что он давал деньги Кракюсу.

— Давал деньги на что? Если ты угонишь у кого-нибудь тачку, тебя засадят в тюрьму, а если ты испортишь кому-нибудь жизнь, тебе ничего не будет. Ты сможешь продолжать в том же духе.

— Черт возьми!

В этот день было особенно жарко. Они изнывали от жары даже в майках-сетках.

— Ну, тогда надо, чтобы это оказалось противозаконным…

— Ты хочешь изменить закон? — спросил Альфонсо с искоркой восхищения в глазах.

— Ну, ты и болван. Я хочу изменить то, что делает Сандро.

Альфонсо надулся. Марко продолжал:

— Всего-то и надо, что укокошить индейцев, а потом уж приниматься за Сандро.

— А он скажет, что это мы…

— Нет, не скажет.

— Постесняется, наверно…

— Он не сможет этого сказать.

— Почему?

— Никто ему не поверит. Зачем нам это делать? У нас нет никакого мотива. А у него-то как раз есть…

— А ведь и правда, есть.

— Значит, достаточно перебить индейцев, и мы возьмем его за яйца.

Марко вынул флягу и сделал несколько глотков теплой воды. Альфонсо долго молчал.

— И мы действительно на это пойдем?

— Посмотрим, как будут разворачиваться события, а там решим. Согласись, нам от этого хуже не будет. Давненько мы не разминались, а?

* * *