О дальнейшем психологическом анализе деятельности

Речь будет идти не столько о проблемах, которые в рамках психологического анализа деятельности до сих пор не рассматривались, сколько о проблемах хотя и разрабатываемых, но место которых в общей системе представлений о движении деятельности, сознания и личности осталось недостаточно эксплицированным. К их числу принадлежит, в частности, проблема психологии общения.

Проблема общения осознается сейчас как важнейшая не только для социальной и педагогической психологии, но и для психологии теоретической. Становится все более очевидным, что содержание этой проблемы не совпадает ни с психологией речи, ни с более широкой теорией циркулирования знаковой информации вообще. Иногда она рассматривается как схватывающая совокупность отношений «субъект—субъект», в отличие от отношений «субъект—объект». Таким образом, получается, что жизнь индивида выступает двояко: как субъекта общения и как субъекта предметной деятельности. Вместе с этим высказывается мысль, что анализ общения раскрывает социальную обусловленность образа жизни индивида более непосредственно и полно, чем анализ его деятельности.

Эти положения представляются убедитель-

ными: ведь индивид действительно выступает во взаимосвязи не только с предметным миром, но и с другими людьми; верно и то, что именно в общении индивид усваивает общественный опыт и в этом процессе «социализируется». Если, однако, войти в более подробное рассмотрение соотношения предметной деятельности и общения, то оно выступит существенно иначе.

Прежде всего нужно дать отчет в содержании самого понятия общения. Если иметь в виду человеческое общение (а только о нем будет идти речь), то этот термин в широком смысле означает процессы, которые необходимо связывают людей друг с другом в их коллективной деятельности, в производстве. При этом не только отношения индивидов к предметному миру не существуют вне общения, но и само общение порождается развитием этих отношений.

На этапах становления общества трудовая деятельность людей и их общение в широком смысле непосредственно слиты между собой: предметная орудийная деятельность, включенная в предметное же общение. Их неотделимость, конечно, сохраняется и при дальнейшем развитии. Поэтому предметная деятельность и общение в указанном смысле отнюдь не могут пониматься как образующие разные сферы жизнедеятельности человека: одна, связывающая его с предметным миром, другая — с другими людьми.

Более сложной становится проблема, если иметь в виду общение в узком смысле, а именно общение на тех ступенях исторического и онтогенетического развития, когда оно приобретает самостоятельный характер, может отделяться от предметных действий, и его главной формой становится общение посредством языка. Как же возникает и развивается такое общение?

Чтобы освободиться от чисто гипотетических построений, относящихся к глубокой истории, обратимся к гораздо более доступным данным исследования онтогенетического развития. Как известно, в детской психологии долгие годы господствовал тот взгляд, что развитие у ребенка человеческих форм общения начинается с развития речи. Слушая взрослого, ребенок овладевает словесной речью — сначала пассивно, а затем и активно, начиная с немногих слов, число которых постепенно возрастает, он переходит от «слов-предложений» к фразам, которые усложняются и грамматизируются; вместе с развитием речевых операций у него развиваются словесные значения. Все эти процессы детально изучались, но именно как процессы речевые, точнее — речемыслительные. Главная трудность состояла в объяснении их становления, что и порождало либо спиритуалистические концепции, допускавшие спонтанное открытие ребенком сигнификативной функции слова (В. Штерн говорил об «озарении»), либо к упрощенным концепциям, объясняющим формирование речи по аналогии с формированием двигательных навыков.

Упускалось важнейшее: развитие симпраксического общения ребенка, в процессе которого только и возможно формирование словесной речи. Оно стало изучаться главным образом в последние десятилетия. Благодаря этим исследованиям (их обзор я здесь

опускаю) выявилось решающее значение того обстоятельства, что пробуждающаяся активность ребенка по отношению к окружающему предметному миру с самого начала является опосредствованной действиями взрослого. Когда младенец еще не способен осуществить предметного действия и оно замещается у него диффузными попытками, то взрослый, воспринимая эти попытки как выразительные движения, отвечает на них действиями: приближает предмет к ребенку, встряхивает погремушкой, подносит ребенка к окну и т. д.

Открывается удивительная, на первый взгляд даже парадоксальная, картина становления у ребенка специфически человеческих форм общения. Как и в филогенезе, они возникают в ходе развития практических связей с предметным миром, но только связи эти реализуются ребенком, так сказать, «чужими руками» — руками взрослого. Конечно, его непосредственные связи с окружающими сохраняются; возникает лишь новая их мотивация, которая переходит в сферу субъектно-объектных отношений. Этот факт можно считать сейчас установленным. Показано, например, что появление в поле восприятия младенца нового предмета вызывает у него обращение ко взрослому и осуществление зрительного указательного жеста в форме переноса взора со взрослого на предмет (Дж. Брунер).

Замечательная черта этих ранних процессов общения состоит в том, что входящие в их структуру действия взрослого безмерно превосходят не только двигательные, но и чувственно познавательные возможности ребенка и что именно действия взрослого открывают ему предметы в их человеческом значении. Нужно только подчеркнуть, что первоначально это еще «несловесные» значения и что процесс в целом протекает в форме своеобразно разделенной совместной внешней деятельности с вещественными объектами. Со стороны становления собственно общения главное событие, происходящее в этом процессе, состоит в том, что в нем формируются активные указательные жесты, т. е. первые выделения целей, зачатки предметного сознания. Вербализация этих жестов соответственно и выражается в появлении у ребенка первых «слов-предложений», которые, как известно, тоже выполняют прежде всего целеуказательную функцию.

С точки зрения генетического анализа деятельности это значит, что словесное общение возникает в форме действий, отделенных от побуждающих их предметных результатов. Достижение последних опосредствуется человеком, который и становится прямым объектом словесных действий («воздействий»). Вначале способы, средства таких действий крайне бедны; затем наступает период, когда происходит необычайно быстрое овладение ими. Это линия развития речевых операций, линия развития собственно речи. Но существует и еще одна линия, которая для психологического понимания проблемы общения является главной, решающе важной. Она выявляется в анализе трансформации субъектно-субъектных связей.

Генетическими предпосылками общения являются его естественные, инстинктивно-эмоциональные формы. Но вот что замечательно—

не их развитие порождает специфически человеческие формы общения. Последние возникают в субъектно-предметной деятельности, в результате трансформации в предметной деятельности субъекта, внутри которой выделяются особые действия, направленные на другого человека, ее участника. Так обстоит дело не только исторически, но и в своеобразных условиях онтогенеза, в которых этот процесс лишь маскируется.

Подобная трансформация деятельности заключается в том, что субъектно-объектные отношения лишь опосредствуются субъек-тно-субъектными.

Но субъектно-субъектные отношения продолжают существовать и как особые, самостоятельные. Первично они реализуются в, так сказать, натуральных, прямых формах. Другой человек выступает в них как конкретизация особой потребности субъекта. В этом и заключается специфическая мотивация этих отношений. Таким образом, в ходе становления человеческих форм общения возникает их дифференциация, но она прежде всего происходит внутри самой сферы субъектно-субъектных отношений.

Поиск по сайту: