ВЫСТУПЛЕНИЕ ПРИ ОБСУЖДЕНИИ ДОКЛАДОВ 28 июня 1948 г

Я позволил себе взять слово для того, чтобы сделать несколько общих замечаний по поводу всех сегодняшних докладов, выступлений в прениях и вообще способа трактовки тех или иных фактических данных. Поэтому мои замечания не адресуются специально к отдельным докладчикам или отдельным лицам, выступавшим в прениях, а будут касаться более общих вопросов.

В частности, по поводу утреннего заседания. Мне бросилось в глаза следующее обстоятельство: наблюдалась некоторая – пользуясь выражением, сегодня часто употреблявшимся, – диссоциация между докладчиками и оппонентами, в том смысле, что они не делали достаточной разницы между констатацией определенных фактов, описательной стороной наблюдений и физиологической их трактовкой. Очень часто приходилось наблюдать (как и на других конференциях и съездах), что тот или иной исследователь описывает определенные явления и даже не делает попытки дать какую-нибудь физиологическую трактовку, а ему делают возражения или оспаривают его представления на том основании, что это-де такой, а не иной механизм.

Мне кажется, нам нужно при нашей работе, как в процессе экспериментирования, так и при публикации и обсуждениях, строго различать эти две стороны дела: описание найденных фактических отношений и выяснение тех физиологических механизмов, которые лежат в их основе.

Теперь относительно вечернего заседания, в частности в отношении электрофизиологических исследований. Если мы сейчас в области электрофизиологических исследований периферической нервной системы нашли уже более или менее общий язык и общий критерий оценки фактов, то этого совершенно нельзя сказать в отношении электрофизиологического изучения процессов в центральной нервной системе. И тут существенно важный момент заключается в том, что каждый исследователь применяет ту или иную, иногда очень совершенную, хорошую методику, но отличную от методики другого исследователя. Не учитывая данного обстоятельства, начинают спорить. Ведь это все равно, как люди надели бы очки из различных цветных светофильтров – один взял бы красные, другой желтые, третий синие – и стали бы доказывать друг другу, что весь мир является красным, или желтым, или синим.

Можно привести и другое сравнение. Если посмотрите в институте судебной экспертизы фотографии документов, заснятых в инфракрасном, в видимом и в ультрафиолетовом свете, то убедитесь, какая резкая между ними разница. В инфракрасном свете обнаруживаются одни явления, б ультрафиолетовом – другие, в видимом – третьи, – ничего похожего.

А когда мы занимаемся электроэнцефалографией, то, оказывается, один исследователь берет два корковых пункта, другой – корковый и подкорковый пункты, один пользуется одними усилителями, другой – другими, у одного – медленная регистрация, у другого – быстрая, электроды не совсем одинаковые, да вдобавок и животные разные; один улавливает одно, другой – другое, третий – третье, и вместо того, чтобы синтезировать результаты, сопоставить и дать развернутую картину наблюдаемого при тех или иных условиях, начинаются часто ненужные споры. Один улавливает дыхательные ритмы, другой их не видит, начинается оспаривание. Один говорит: дыхательные ритмы есть, нет локальных реакций, другой говорит: есть локальные реакции, нет обобщенной реакции. Между тем констатированное любым из этих методов составляет только ничтожную долю того, что мы должны увидеть, и лишь путем сопоставления и наслаивания одного на другое и учета всей методической обстановки можно сделать окончательные, правильные выводы.

Это я говорю не потому, что мне хочется как-то обидеть докладчиков или их оппонентов, а потому, что мы должны стремиться сейчас использовать, с одной стороны, все разнообразие возможных методик и, с другой стороны, найти общие приемы исследования, которые дадут нам возможность получить сравнимые результаты. Вот это – основное условие научно-исследовательской работы. И требуется, чтобы одни и те же вопросы были исследованы различными методиками, с применением различных условий – спектрального и амплитудного анализа наблюдаемых явлений, – только при этом условии мы в состоянии будем прийти к правильным выводам относительно тех явлений, которые вскрываются данными электроэнцефалографического метода.

А метод этот действительно значительно более плодотворный, чем можно было себе представить еще несколько лет тому назад и чем это казалось самому Ивану Петровичу. Я помню, когда к Ивану Петровичу обратились за несколько лет до его кончины с предложением организовать электроэнцефалографический кабинет для того, чтобы параллельно с изучением условных рефлексов вести работу электроэнцефалографически, он отмахнулся и сказал, что от этой «проволочной физиологии» ничего ожидать нельзя. Ему этот метод казался неинтересным и неважным. Между тем, мы сейчас видим, что изучение электрических потенциалов мозга может оказаться не менее плодотворным, чем изучение электрических потенциалов периферической нервной системы и мышечной. И мы должны приложить все старания, использовать технические возможности, которые у нас уже имеются в руках, и еще могущие возникнуть, чтобы найти пути для правильного сопоставления фактов и оценки всего материала, вскрываемого при различных технических условиях эксперимента. Конечно, при этом нужно исключить такие технические условия, которые являются сами по себе порочными.

Далее, несколько слов по поводу докладов, связанных с изучением гипноза. Я не специалист в области гипноза, никогда экспериментально им не занимался, но с большим интересом следил за развитием работ и сейчас внемлю всему, что делается у нас в этой области и в области применения гипноза к анализу тех или иных явлений. Однако мне кажется, что в наших сегодняшних прениях проскользнула одна не совсем правильная мысль.

Когда мы говорим о диссоциации (употребляют разные термины – диссоциация, я чаще употребляю слово «расслоение», можно говорить о распаде, о сегрегации), речь идет, как правильно было сказано одним из оппонентов, о частичном сне, о том, что одни образования мозга находятся в состоянии сонного торможения, другие свободны от него. При этом последние могут оставаться или в покойном состоянии, или быть активизированы, или усилены либо за счет иррадиации возбуждения со стороны других мозговых образований, либо за счет индукции; когда одни образования заторможены, другие освобождены от торможения и повышают свою активность, что мы и наблюдаем. Но по каким путям идет эта диссоциация, это расслоение? – Тут можно и нужно представлять себе тысячу всяких возможностей. Мне кажется, только глубокая, очень глубокая степень гипноза, так же как очень глубокая степень физиологического сна, наркоза и патологического расслоения мозговой деятельности, может принимать такие формы, которые внешне выражаются, как у кататоников, или в каталептоидном состоянии, или в состоянии ступора, с ригидностью, длящейся неделями и сутками. Это чрезвычайно глубокие степени расслоения, когда кора целиком заторможена, освобождены подкорковые образования или даже часть подкорковых образований оказывается глубоко заторможенной.

Приходится, по аналогии с экспериментами над животными, считать, что состояние большой мышечной ригидности обязано своим возникновением торможению не только коры, но и таламической области, тогда как каталептоидное состояние, вероятно, связано с бодрствованием таламической области при заторможенности коры. Но все это – глубочайшие проявления или гипнотического, или патологического, или наркотического торможения, а когда речь идет о более легких степенях (торможения), мы должны и в коре различать разные уровни и разные линии распада и расщепления. Вовсе не обязательно, чтобы расщепление шло между капитальными системами нашего организма, нашей центральной нервной системы.

Можно себе представить тот случай, о котором говорил Б.Н. Бирман, именно, расслоение между второй и первой сигнальными системами. Это почти такой же глубокий распад, как распад, ведущий к каталепсии или к состоянию общей ригидности характера децеребрационной. Те случаи, о которых сегодня здесь говорили, в частности Борис Наумович, мне кажется, нельзя трактовать как расслоение между второй и первой сигнальной системой. Если больной дает вам отчет о том, что вы ему сказали «будь стариком» и он отвечает «я чувствую, что я не старик, а вместе с тем не могу согнуть спину», то тут – все элементы рассуждения, это проявление деятельности второй сигнальной системы, это никак нельзя отнести целиком к первой сигнальной системе. Значит, тут речь идет не о распаде связи между двумя основными системами нашего организма, а теми функциональными системами, которые сложились в жизни данного индивидуума за счет участия как первой, так и второй сигнальных систем, т.е. тех функциональных структур, которые на различных этапах его жизненного цикла возникли, сформировались и в большей или меньшей степени укрепились.

Мы можем себе представить, следовательно, одно расслоение (что имеет место в действительности) по возрастным системам, по этапам возраста; мы можем себе представить расслоение по профессиям, которые данному человеку были присущи в различных этапах его жизни: один был сначала инженером, потом сделался физиологом, другой был сначала педагогом, потом сделался врачом, третий был врачом, потом сделался финансовым агентом. Можно себе представить, что в состоянии гипноза все эти люди дали бы различную картину расслоения, один мог бы из физиолога «превратиться» в инженера, из финансового агента – в физиолога.

В естественной жизни, без всякого гипноза, может иметь место такое расслоение по системам, а в гипнозе вы вызываете по вашему произволу на короткое время и создаете ту или иную степень расслоения.

Дальше, представим себе еще более дробные расслоения, которые будут вести к тому, что какие-то определенные функциональные структуры могут быть выключены при полной сохранности всего остального или, наоборот, все будет заторможено и только одна функциональная структура останется сохранной. В этом-то и заключается интерес детального изучения корковой деятельности у животных и у человека, что мы имеем возможность теми или иными способами вычленять из всего огромного жизненного опыта, оставившего след в центральной нервной системе, отдельные функциональные структуры уже не по уровням их локализации в центральной нервной системе, а по поперечным линиям, по радиальным плоскостям, которые ведут к образованию уже на различных уровнях единой сложной многоэтажной функциональной структуры.

Вот, мне и кажется, что без учета этой возможности расслоения по системам основным и по системам функциональным, по функциональным структурам, мы никогда не разберемся в той картине, которая имеет место. И тогда станет понятно, что и в наблюдениях Ф.П. Майорова одна и та же внешняя картина, картина, характеризующая сомнамбулическое состояние, может наблюдаться в период выхода из глубокого гипноза, в переходные стадии из глубокого в поверхностное гипнотическое состояние, и она же может с некоторыми детальными отличиями выступать и в другой форме гипноза. Но я должен присоединиться к Федору Петровичу в том отношении, что, как мне кажется, те явления, которые он наблюдал, конечно, больше подходят под картину поверхностного, частичного расслоения, чем глубокого распада.

Тут я должен подчеркнуть особенное значение исследований в области гипноза и выразить надежду, что общими силами удастся найти такие приемы, которые дадут возможность чисто физиологическими методами характеризовать степень расслоения нервной системы по этажам и в то же время выявить те расслоения, которые будут сопоставлены нами на основании признака функциональных структур. Данные физиологического эксперимента мы вправе и должны сопоставлять с тем, что и в патологии нервной системы могут иметь место комбинированные случаи, когда одна часть симптомов будет обязана поэтажному расслоению, а другая – возникновению этих структурных распадов или структурных диссоциаций.

Эти мои замечания я сделал для того, чтобы в будущем нам еще больше друг друга понимать и больше сделать для улучшения наших знаний.

Поиск по сайту: