АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

ЛЕКЦИЯ IV. Прошлый раз я привел несколько примеров, свидетельствующих о том, что уже в низших отделах центральной нервной системы мы наталкиваемся

Читайте также:
  1. Антиоксиданты, прекрасная коллекция
  2. Вводная лекция
  3. Вводная лекция.
  4. ВОСЕМНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ. Фиксация на травме, бессознательное
  5. ВОСЬМАЯ ЛЕКЦИЯ. ДЕТСКИЕ СНОВИДЕНИЯ
  6. ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ
  7. ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ. ОШИБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ
  8. Вторая лекция. Расширяющаяся Вселенная
  9. ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ. ЯМА.
  10. ВычМат лекция 3. (17.09.12)
  11. Генетическая инженерия и генетическая селекция растений.
  12. ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ ЛЕКЦИЯ. Аналитическая терапия

Прошлый раз я привел несколько примеров, свидетельствующих о том, что уже в низших отделах центральной нервной системы мы наталкиваемся, с одной стороны, на рассеивание возбуждения и торможения по нервной системе, а с другой стороны, на постоянное противодействие этих процессов друг другу, на взаимный вызов их и создание в конце концов какой-то чрезвычайно сложной динамической мозаики очагов возбуждения и торможения. Совершенно то же самое имеет место и в коре больших полушарий во время условно-рефлекторной деятельности. Разница, как я подчеркивал в прошлый раз, заключается в том, что в низших отделах центральной нервной системы, в спинном, продолговатом мозгу, в больших мозговых узлах существует какая-то предопределенность, существует фиксированность тех элементов, которые при данных условиях придут в состояние возбуждения, и тех, которые в это же время разовьют тормозной процесс и оградят себя от иррадиирующих волн возбуждения.

Итак, вся эта сложная мозаика, как бы сложна и разнообразна она ни была, является фиксированной за счет определенных, наследственно закрепленных отношений.

В коре больших полушарий мы имеем совершенно иную картину. Вся кора представляет собой свободную массу нервного вещества, которая не имеет никаких или почти никаких наследственно фиксированных очагов возбуждения и торможения, никаких преград для рассеивания, никаких преград для тех или иных состояний. В ней в течение индивидуальной жизни складываются временные связи, которые определяют ход рассеивания и концентрации возбуждения, ход создания очагов возбуждения и торможения и возникновения сложных и разнообразных мозаичных корковых картин.

Особенно важно, что кора большого мозга представляет собою массу не только свободную, но и пластичную, в которой непрерывно происходят перемены и одна мозаичная картина сменяется другой, в результате чего может перестраиваться вся высшая нервная деятельность данного индивидуума. В добавление к тому, что я говорю в самой общей форме, нужно представить определенные фактические данные, на основании которых такие заключения были сделаны. Как бы ни была красива описанная выше картина, она бездоказательна, если в основе ее не лежит фактический материал. Спрашивается, какие у нас имеются основания для того, чтобы говорить о рассеивании процессов возбуждения или процессов торможения в коре больших полушарий, на основании чего Иван Петрович и его сотрудники заговорили о постоянно, неизменно протекающей иррадиации возбуждения и торможения и об обратной их концентрации.

Как я уже указывал в одной из предыдущих лекций, мы имеем возможность, применяя различные условные раздражители в той или иной последовательности, следить за их взаимным влиянием. Оказывается, что даже если имеется налицо ряд хорошо закрепившихся условных рефлексов, то, применяя соответственные раздражители один после другого, мы легко можем обнаружить это взаимное влияние. Оно проявляется в различных формах, однако в формах, вполне укладывающихся в определенные закономерности.

Прежде всего обнаруживается известная косность обоих процессов – и возбуждения и в особенности торможения. Торможение, несомненно, является более косным процессом, чем возбуждение. Применив положительный или отрицательный условный раздражитель, создав где-нибудь очаг возбуждения или торможения и пробуя после этого через короткое время какой-либо иной раздражитель, мы можем обнаружить влияние предшествующего раздражения на последующее. Если, например, произвести угашение положительного раздражителя, т.е. несколько раз повторить его без подкрепления, и таким образом создать очаг торможения, то, применяя вслед за этим другой положительный раздражитель, мы найдем его в большей или меньшей степени заторможенным. Мы обнаруживаем таким образом явление, которое носит название «последовательного торможения». Это последовательное торможение уже само в себе несет доказательство того, что процесс торможения не строго локализован в очаге, который мы раздражали, а оказывается рассеянным, потому что если бы торможение было строго локализовано в определенных очагах, оно не должно было бы сказаться на других условных рефлексах, а оно сказывается. Следовательно, тут мы обнаруживаем сразу доказательство и тому, что торможение задерживается в нервной системе на некоторое время, и тому, что оно не ограничивается исходным очагом, а захватывает более или менее значительную область.

И вот, следя за этим влиянием угасательного торможения на другие рефлексы, можно выявить целый ряд закономерностей уже на этом одном примере.

Прежде всего в этой форме опытов, так же как и в некоторых других формах, обнаруживается значение относительной силы раздражителей. Раздражители, которые мы применяем, могут иметь различную силу, и физическую и физиологическую. Что раздражители имеют различную физическую силу, это легко понять. Можно применить звук слабый или звук сильный, свет сильный и свет слабый и обнаружить разницу в их эффектах. Оказывается, что до известной степени относительная физическая сила раздражителя может иметь при условно-рефлекторной деятельности такое же значение, как при деятельности безусловно-рефлекторной, т.е. раздражение более сильное дает эффект более сильный, чем раздражение более слабое.

Однако может обнаружиться и другая картина. Если вы хорошо выработали и прочно фиксировали условный рефлекс, то, несмотря на применение однородных раздражителей различной силы, вы по размерам слюноотделения не уловите никакой разницы. Оказывается, что слабый звук и звук того же тона, но более сильный, при некоторых условиях дадут совершенно одинаковый эффект. У вас может получиться впечатление, что относительная сила раздражений не имеет никакого значения. Но вы можете всегда выявить разницу между этими двумя раздражителями, слабым и сильным, например, в такой форме: если угасить рефлекс на слабый звук и применить после него сильный, то сильный будет действовать; если же начать угашать рефлекс на сильный раздражитель, довести угашение не до полной степени, а только до ослабления эффекта процентов на 50-60 и после этого попробовать слабый звук, то может получиться нулевой эффект. Следовательно, можно путем сравнения влияния предшествующего угасания на последующий рефлекс выявить значение относительной физической силы раздражителей.

То же самое справедливо и для относительной физиологической силы раздражителей. Вам понятно, что сравнивать физическую силу звука и почесывания кожи трудно. Когда имеют дело с различными формами энергии, то сравнительная энергетическая оценка их оказывается очень трудной. Да такая оценка и не имеет в данном случае особого значения. Если при однородных раздражениях роль различной силы раздражителей сама по себе бесспорна, то при качественно различных раздражителях играет роль не столько относительное количество энергии, которое несет в себе раздражитель, сколько физиологическая эффективность этого раздражителя. И мы очень часто наталкиваемся на случаи, когда физически сильные раздражители могут оказаться мало эффективными. Например, ультрафиолетовый свет, даже физически очень сильный, никакого действия на поведение животного не окажет. Он может вызвать целый ряд эффектов в организме, в виде, например, эритемы, но в смысле выявления или нарушения деятельности животного он ничего не может дать, в то время как свет из видимой части спектра дает большие эффекты даже при минимальной физической силе.

Опыт изучения высшей нервной деятельности у большого числа животных позволяет уже сейчас классифицировать раздражители на определенные категории по их относительной физиологической силе. И вот эта относительная физиологическая сила может выявиться в определенных условиях непосредственно в том, что одни раздражители дают рефлексы с большим количеством отделяющейся слюны, тогда как другие дают при прочих равных условиях меньшее отделение. Но могут наступить и часто наступают явления, когда значение относительной силы раздражителя непосредственно обнаружено быть не может, когда «закон силы» маскирован и вы получаете одинаковые значения эффектов, несмотря на различную физиологическую силу раздражителя. Тогда опять-таки процесс угашения одного из этих раздражителей может повести к тому, что обнаружится их относительная сила. Именно, если вы один из раздражителей подвергнете угашению, будете его повторно применять, не сопровождая едой, и посмотрите, как это отразится на другом рефлексе, то можете обнаружить, что угашение рефлекса на раздражитель звуковой ведет к ликвидации светового рефлекса, а угашение светового рефлекса ведет не к исчезновению, а только к некоторому ослаблению силы звукового условного рефлекса. Таким образом, благодаря тому, что торможение из исходного очага рассеивается на другие участки и задерживается в форме последовательного торможения, можно получить определенный критерий для оценки относительной силы раздражителей.

Мы можем себе представить также случай применения целой серии раздражителей однородных и вместе с тем физиологически более или менее равноценных или почти равноценных. Представьте себе, например, что речь идет о раздражении прибором, который дает в минуту определенное число прикосновений к коже. Таких приборчиков мы прикрепили на поверхность кожи 6-7 в разных участках тела. Раздражение этих пунктов вы сопровождаете едой или вливанием кислоты и вырабатываете условный рефлекс. Если вы вырабатывали рефлекс на раздражение одного пункта, а потом пробуете другие участки, то вы обнаружите, что все участки в большей или меньшей степени стали активными, но между ними наблюдается разница: чем ближе пункт к тому, который вы связывали с едой, тем значительнее рефлекс, а по мере удаления вы получаете все более и более слабый эффект. Уже на основании этого можно сказать, что, несмотря на качественную однородность раздражений, несмотря на количественную их равноценность, получаются различные эффекты в зависимости от дальности испытываемого пункта от того пункта, который поставлен в непосредственную условную связь с процессом еды.

Можно сделать и новый шаг. Можно подкреплять поочередно все пункты и сделать их все равноценными, привести их к одному уровню и получить картину, при которой любой пункт будет давать одинаковый эффект. Тогда никто не мешает взять еще один пункт кожи где-либо с краю по одну или по другую сторону от цепи активных пунктов и раздражение этого нового пункта не сопровождать едой. Выработается дифференцировка, отдифференцируется этот пункт от всех других. Вы будете получать с этого пункта тормозной рефлекс. Активный сначала раздражитель превратится в инактивный, в тормозной раздражитель в силу того, что вы его систематически применяете без сопровождения едой. При наличии такого дифференцированного пункта вы можете, раздражая его, вызвать в нервной системе тормозной очаг, а после этого через различные промежутки времени испытать раздражение всех ваших активных участков. Тут вы буквально можете проследить, как созданное вами в определенном очаге торможение начинает ползти по центральной нервной системе, и это вы обнаруживаете по кожной проекции, применяя раздражение пунктов, более или менее далеко отстоящих от условного тормозного пункта. Вы увидите, что очень скоро, через короткое время после применения тормозного раздражителя, ближайшие пункты полностью заторможены, более отдаленные пункты заторможены в меньшей степени, очень далекие пункты свободны от торможения. Но если вы несколько удлините интервал времени между дифференцировочным раздражителем и пробным раздражением, то вы увидите, что волна торможения распространилась все дальше и дальше, пока не захватила всю кожную поверхность. Однако, еще более удлинив промежуток, вы увидите, как постепенно освобождаются отдельные участки, сначала дальние, потом более близкие, пока торможение не окажется концентрированным в том очаге, откуда оно пошло странствовать по нервной системе.

Это есть одна из форм опыта, которая обнаруживает явления иррадиации торможения и дает возможность не только проследить ход, но и измерить относительную скорость его распространения.

Прошлый раз я отметил, что наблюдается известная, довольно значительная разница в скоростях иррадиации процесса возбуждения и процесса торможения; торможение ползет по нервной системе гораздо медленнее, чем возбуждение. Обратное концентрирование происходит еще медленнее. На процессе возбуждения прослеживать эту волну иррадиации и обратной концентрации довольно трудно, потому что процессы разыгрываются в нервной системе довольно быстро, а слюнная железа является сама по себе органом косным и дает значительное последействие. Что касается тормозного процесса, то дело облегчается следующими двумя моментами. С одной стороны, торможение – процесс более медленно распространяющийся и еще медленнее концентрирующийся, а с другой стороны, раз это явление тормозное, то слюнная железа не проявляет сколько-нибудь заметного эффекта, т.е. не сецернирует или сецернирует очень мало, и поэтому сама инертность рабочего прибора не затемняет картины.

Удается обнаружить, что нервная система различных собак отличается очень различной скоростью рассеивания и обратного концентрирования торможения. Есть собаки, у которых вся картина иррадиации и обратной концентрации торможения протекает в течение нескольких секунд, укладываясь в одну минуту; есть животные, у которых этот процесс растягивается на несколько минут, иногда даже свыше десяти минут. Это обстоятельство, конечно, в высшей степени важно, к нему придется еще вернуться в будущем.

Следующий важный момент, на котором я считаю нужным остановить ваше внимание, это вопрос о том, как обнаруживаются индукционные отношения, о которых я говорил выше.

Тот вид индукции, который носит название последовательной, или сукцессивной индукции, представляет собой переход процесса возбуждения в данном очаге в тормозной процесс или переход процесса торможения в данном очаге в процесс возбуждения. Впервые это явление было обнаружено в случае органов чувств. Если вы, допустим, подвергли ваш зрительный прибор какому-нибудь световому раздражению, например смотрели в течение некоторого времени на светлое пятно на темном фоне, а затем вы это раздражение прекращаете и смотрите на равномерный темный фон, то вы увидите, что весь темный фон как бы заливается светом и на этом светлом фоне выступает чрезвычайно темное Или совершенно черное пятно. Значит, очаг, который был возбужден и давал ощущение яркого света, становится совершенно темным, причем как будто оттуда не исходит никаких световых лучей. Наоборот, те области, которые не подвергались световому раздражению, заливаются светом. В этом примере вы сразу видите явление последовательного и одновременного контраста, или последовательной и одновременной индукции. В одном участке, который подвергался раздражению, вы видите переход возбуждения в тормозное состояние и в это же время вы видите, что эта смена состояний в одном пункте отразилась на состоянии окружающего поля зрения и там заставила разыграться те же явления, но с обратным знаком.

Ту же картину вы можете видеть и при изучении условных рефлексов. Если вы применили какой-нибудь возбуждающий агент, вызвали очаг возбуждения и не сопровождаете его едой, начинается выработка внутреннего торможения. Можно и даже нужно эту выработку внутреннего торможения рассматривать как индукционный процесс, как процесс, основанный на последовательной индукции. Без этой сукцессивной индукции нельзя было бы себе представить ни выработку условного тормоза, ни выработку угасания, ни выработку дифференцировки. Это – явление, разыгрывающееся внутри одних и тех же очагов.

Индукция симультанная, одновременно охватывающая другие отделы, отчетливо может быть выявлена, если вы применяли какой-нибудь тормозной раздражитель, например производили угасание какого-нибудь рефлекса, или применяли дифференцировонный раздражитель и начинаете следить за иррадиацией торможения. Можно обнаружить в течение очень короткого времени такую фазу, когда тормозной процесс еще не рассеялся, не захватил других участков нервной системы: в этих других участках вы обнаруживаете не ослабление, а наоборот, даже усиление эффекта. Это имеет место, если вы после тормозного раздражителя сразу применяете какой-либо положительный раздражитель. На кожной поверхности это может иметь место, если вы непосредственно после прекращения угасательного раздражения или по испытании дифференцировочного раздражения произведете раздражение ближайшего соседнего пункта. Вы можете иметь не ослабление, а усиление эффекта. Но через несколько секунд вы получаете уже возврат к норме, а дальше снижение эффекта до 50% и до 0.

Следовательно, во многих случаях можно непосредственно видеть, что возникают очаги возбуждения, усиления эффекта, даже в отдаленных частях нервной системы. Это есть истинный случай симультанной, или одновременной, индукции, которая захватила окружающие очаги и которая представляет собой результат взаимодействия одних элементов нервной системы с другими.

Эти индукционные отношения могут выявляться в различной форме. Они могут выявляться между отдельными анализаторами, например между звуковыми и световыми; они могут выявиться внутри одного и того же анализатора, например, при раздражении различных участков сетчатки. Вы можете обнаружить индукционные отношения между корковой и подкорковой деятельностью, между условными и безусловными рефлексами, и т.д. Вы обнаруживаете целый ряд таких примеров, которые свидетельствуют о том, что возникающий где-то очаг возбуждения создает вокруг себя поле торможения, а возникший очаг торможения создает вокруг себя поле возбуждения.

Спрашивается, как эту индукцию понимать. Если вы обратитесь к самому слову «индукция», то естественно напрашивается аналогия с той физической индукцией, о которой мы говорим в учении об электричестве. Имеется проводник, по которому вы пропускаете ток, и в момент включения или в момент выключения этого тока вы в соседних проводниках обнаруживаете появление тока.

Надо сказать, что слово «индукция» было заимствовано именно из физики и было заимствовано именно для того, чтобы показать внешнюю аналогию этих явлений.

Но можно ли себе представить, чтобы и по существу этот физиологический процесс протекал так, как в проволоках, по которым вы пропускаете электрический ток? Само собой понятно, что такое представление об индукции было бы чисто механистическим и совершенно не укладывалось бы в правильные физиологические представления. Если вы возьмете просто фактор времени, то вы увидите, что этот фактор времени совершенно различно себя проявляет в явлениях физической индукции и в явлениях той физиологической индукции, о которой мы говорим. Явление индукции в физике таково, что почти не требует времени, оно возникает практически одновременно с основным процессом. Промежуток времени трудно измерить. Сами индукционные токи характеризуются тем, что они возникают только в моменты колебания индуцирующего тока, они не представляют собою чего-то стойкого, длящегося. А здесь вы видите как раз обратное. Вы имеете дело с легко измеримым промежутком времени, вы имеете дело с постоянным нарастанием явления, можете весь этот процесс по секундам прослеживать и можете получать индукционное возбуждение или индукционное торможение, которые довольно долго держатся в нервной системе и обнаруживаются иногда на протяжении многих секунд.

Понять это можно при одном условии: не проводить слишком строгой грани между явлениями иррадиации возбуждения и явлениями индукции в соседних частях. Более того, не только не нужно проводить грань, но нужно, быть может, эти явления друг с другом связать и представить себе дело таким образом, что мы в сущности всегда имеем дело с явлениями иррадиации процесса возбуждения. И вот этот иррадиированный процесс возбуждения может определить тормозную фазу.

Если вы представите себе (о чем я говорил прошлый раз), что всякое раздражение одновременно несет в себе условия и для вызова процесса возбуждения и для вызова процесса торможения и что эти два активных состояния представляют собою в сущности две фазы одного и того же процесса, две фазы, которые могут в различные отрезки времени друг над другом доминировать, то вам станет понятно, что первично иррадиирующий процесс возбуждения как процесс очень подвижный быстро может обнаруживаться в соседних частях, раньше чем там обнаружится тормозное состояние. И вот то обстоятельство, что торможение запаздывает, вероятно и объясняется тем, что оно возникает там вторично, в результате самого же возбуждения.

Значит, по существу мы всегда имеем дело с расползанием процесса возбуждения, которое обнаруживается в новом месте или как явное возбуждение или как мимолетная фаза возбуждения, которое вслед за тем перейдет в процесс торможения.

Мне кажется, что в этом вопросе мы имеем чрезвычайно благодарный материал для изучения тончайших взаимоотношений между процессом торможения и процессом возбуждения. Надо сказать, что до настоящего времени мы еще не научились вникать в сущность этих взаимоотношений и, исходя просто из фактических данных, мы разграничиваем явления иррадиации и явления индукции. И это разграничение правильно, потому что эти явления обнаруживаются в различной мере и в различных формах при тех или других обстоятельствах и иногда бьет в глаза факт иррадиации, а иногда процесс возникновения противоположного состояния, которое мы называем явлением «индукции».

Если, однако, от простой констатации факта и от учета случаев, где эти явления имеют место, перейти к попытке обнаружить сущность явлений и их взаимную связь, то мне кажется, что нужно искать пути к тому, чтобы вывести явления симультанной индукции из процессов иррадиации и сукцесеивной индукции и поставить их в определенную причинную связь. Но во всяком случае сейчас, на нынешнем этапе наших представлений о нервной системе, более выгодно держаться обособленного обсуждения вопроса об иррадиации и концентрации возбуждения, с одной стороны, и индукции положительной или отрицательной[17] – с другой.

Дальше, у нас возникает вопрос, как все те явления, которые мы с вами до сих пор разобрали, должны в конце концов складываться в определенную картину деятельности нервной системы. Тут мы, как я говорил, наталкиваемся, с одной стороны, на фиксацию известных взаимоотношений, а с другой – на постоянную изменяемость и постоянную замену одних картин другими.

Значит, нужно в этом явлении еще несколько тоньше разобраться. Одна из тенденций, которая обнаруживается в нервной системе, это все большее и большее упрочение тех временных связей, которые мы создаем, будут ли то явления возбуждения, которые приводят к положительным рефлексам, к деятельности тех или иных органов, или это будут отрицательные, тормозные рефлексы, которые препятствуют проявлению деятельности. Но, как оказывается, несмотря на то, что мы создаем определенные связи того или иного порядка, эти связи могут быть переделаны.

Мы можем по нашему произволу переделать всякую деятельность на обратную, можем переделать положительный условный рефлекс в отрицательный и наоборот. Так, например, если мы выработали положительный условный рефлекс на какой-нибудь тон и к нему дифференцировку, т.е. если мы умышленно повторяли другой тон без подкрепления и таким образом создали отрицательный рефлекс, то ничто не мешает нам с определенного момента повести работу в обратном порядке, т.е. тот тон, который мы всегда подкрепляли, применять без подкрепления, а тот тон, который мы всегда применяли без подкрепления, без еды, сопровождать едой. Что же мы тогда получим? Мы будем вести к тому, чтобы угашать положительный рефлекс и, наоборот, подкреплять отрицательный рефлекс. Иначе говоря, там, где мы создали прочно фиксированные условия для возникновения процесса возбуждения, мы будем умышленно вырабатывать торможение, а в том пункте, где мы создали фиксированные условия для процесса торможения, мы будем создавать очаг возбуждения.

Спрашивается, осуществима ли для нервной системы собаки такая переработка? Оказывается, что осуществима, и большинство собак эту процедуру выдерживает, рефлексы перерабатываются на обратные. Этот процесс протекает с большей или меньшей легкостью – иногда очень быстро, иногда, наоборот, требует большой затраты времени. Наблюдаются разные вариации. Заключаются они в том, что попадаются индивидуумы, у которых очень легко тормозной рефлекс превращается в положительный, а положительный не теряет своего действия; это – собаки, у которых возбуждение явно превалирует над торможением. Попадаются другие собаки, у которых при этих условиях один раздражитель перестает вызывать рефлекс, а другой не становится активным. Очевидно, здесь относительная сила тормозного процесса больше, чем в первом случае. Бывают такие случаи, где получается полный хаос: один день оба раздражителя действуют, другой день ни один не действует, или они начинают даже действовать в полном беспорядке, то правильно, то неправильно, то по-старому, то по-новому. Эти вариации определяются типом каждого данного индивидуума, с одной стороны, и формой, в которой проводится работа, – с другой.

С какой точки зрения нас интересует этот момент переделки? Он интересен тем, что в нем мы опять, как и во всей высшей нервной деятельности, обнаруживаем постоянное столкновение двух противоположных тенденций: с одной стороны, тенденции сохранять те связи, которые выработались, держаться какого-то стереотипа, а с другой стороны, тенденции постоянно менять основную картину, перерабатывать наличные взаимоотношения и вести к новизне эффектов, приспособляться к новым условиям.

Вы знаете, что и в нашей человеческой жизни эти две тенденции играют большую роль и в значительной степени определяют формы нашего поведения. Нам легко подчиняться выработавшейся привычке жить по какому-то определенному укладу, при котором не нужно ни о чем заботиться, где одна наша деятельность механически вызывает следующую, т.е. в силу укрепившихся условно-рефлекторных связей выявляются цепи деятельностей, которые быстро переходят одна в другую и изо дня в день легко могут повторяться. Этими цепями условно-рефлекторных связей мы и пользуемся на каждом шагу, проделывая различные привычные для нас движения, привычные трудовые процессы, привычные акты самообслуживания, привычные формы взаимоотношений с другими людьми, предметами, с окружающей природой и т.д. Это то, что составляет наши привычки, наши привычные деятельности, наш «жизненный стереотип», не требует от нас большого напряжения и экономит затрату энергии.

Но вместе с тем вы знаете, что мы стремимся бороться с господством этих привычек. Что же было бы с нами, если бы, усвоив в детстве какие-то привычки, мы были бы не в состоянии их потом побороть? Ведь не может взрослый человек проявлять все те формы поведения, к которым привык в детстве. Представьте себе, что мы до позднего возраста сохранили бы все свои детские привычки, которые совершенно не соответствовали бы ни возрасту ни общественному положению. В действительности за счет тех же раздражителей вырабатываются новые привычки, новые формы поведения. В течение всей жизни происходит переработка старых выработанных условно-рефлекторных связей в новые, подчас противоположные.

Спрашивается теперь, имеет ли тут место искоренение всего того, что было? Нет, оказывается, что искоренение не имеет места, а имеет место временное подавление старых рефлексов. Достаточно чуть-чуть ослабить свою нервную систему, выпить небольшое количество алкоголя или заболеть, как вдруг у взрослого, иногда очень серьезного человека начинают выявляться отдельные детские замашки, откуда-то появляются детские формы поведения, шутки и т.д. Это – явление, каждому хорошо знакомое. То, что было в детстве фиксировано, никогда не пропадает, оно остается на всю жизнь, но в скрытом виде. И когда дело доходит уже до стойкого ослабления и распада деятельности коры головного мозга, как это имеет место, например, при старческой деменции, при шизофрении или при прогрессивном параличе, то выявляются вдруг очень резко детские формы поведения, которые представляют собою результат освобождения от тормозов тех первоначальных рефлексов, которые когда-то давно были выработаны.

Еще ряд конфликтов постоянно имеет место в нашей нормальной нервной деятельности. Иван Петрович в самом начале работы над условными рефлексами хотел образовать условный рефлекс на базе условного. Я упоминал, что на первых порах он натолкнулся на совершенно противоположный факт. Когда начали присоединять второй раздражитель к условному раздражителю и не сопровождали эту комбинацию едой, выработался условный тормоз. Это повело к тому, что внимание исследователей направилось на явления торможения, стали изучать внутреннее торможение во всех формах его проявления: в виде запаздывания, дифференцировки, условного торможения и угасания. Значение внутреннего торможения все больше и больше выявлялось и, наконец, заняло соответствующее место в учении о высшей нервной деятельности. И только значительно позже удалось найти условия, при которых все же можно выработать условный рефлекс на базе условного. Обнаружено было, что у одной и той же собаки один и тот же раздражитель может попеременно выступать то как условный тормоз, то как условный возбудитель.

Тогда же у Ивана Петровича явилась мысль, нельзя ли добиться обобщенной деятельности нервной системы, т.е. от изучения анализаторной деятельности нервной системы перейти к изучению генерализации условных рефлексов. Это само собою напрашивалось, потому что всякий условный рефлекс на начальных этапах выработки выступает в генерализованной форме: выработав рефлекс на один раздражитель, вы можете видеть тот же эффект от целого ряда других раздражителей. Была сделана попытка укрепить эту первоначальную генерализацию в кожном анализаторе. Оказалось, что очень легко вызвать такое обобщение и достичь того, чтобы раздражение любого участка кожи вызывало отделение слюны. Вслед за этим была сделана попытка создать такой же обобщенный звуковой рефлекс. Все возможные звуки, какие только можно было обеспечить акустическим инвентарем лаборатории, т.е. звуки духовых инструментов, свистков, дудочек, трубочек и т.д., и любые шумы, тоны любого тембра стали сопровождать едой в расчете на то, чтобы любой звук вызывал отделение слюны. При этом выявилось чрезвычайно интересное явление. С одной стороны, действительно имела место тенденция нервной системы генерализовать раздражения и устанавливать все более и более обобщенные связи, но все время этому противодействовала другая тенденция, с которой нужно было бороться и которой нельзя было избежать – это тенденция к постоянному отдифференцированию некоторых групп раздражителей. Если подкрепляли различные тоны, то хотя связывались все тоны, но только тоны данного тембра; как только переходили на другой музыкальный инструмент, отличающийся по тембру, т.е. по количеству и качеству сопутствующих обертонов, то эти рефлексы были слабее, обнаруживалась явная тенденция дифференцировать эти тоны по тембру. Нужно было подкреплять едой звуки нового тембра, чтобы их приравнять к звуку первого тембра. Когда были выработаны рефлексы на тоны различной высоты и различного тембра, оказались отдифференцированными шумы, отдифференцировались звуки слабые от сильных, внутрикомнатные от внекомнатных. Таким образом, обнаружилась явная тенденция со стороны нервной системы проявлять параллельно два процесса – процесс генерализации и процесс дифференцирования.

Этот момент является чрезвычайно важным, потому что иначе организм должен был бы сделаться жертвой всех тех раздражений, которые на него падают. Защитные силы организма сказываются, между прочим, и в том, что вы имеете постоянную тенденцию к отдифференцированию раздражений, что процессу обобщения противостоит процесс дифференцирования, основанный на анализе. Этот момент является в высшей степени важным еще и потому, что с него начинается переход к тому, что мы называем синтетической деятельностью нервной системы. Ведь в реальной жизни нам никогда не приходится иметь дело с каким-нибудь изолированным явлением в окружающем мире; каждое раздражение оказывается связанным с массой других раздражений. И вот мы обнаруживаем, с одной стороны, способность анализировать весь окружающий мир и вылавливать в нем отдельные компоненты, отдельные частности, а с другой – способность группировать эти частности и создавать определенные комплексы, из которых строятся наши понятия. Этими двумя процессами определяется наша способность к оценке всех явлений природы. Без анализирующей и синтезирующей способностей нельзя себе, конечно, представить всю сложность нашей высшей нервной деятельности. Зачатки этого мы находим и в нервной системе собаки и можем обнаружить, что и у нее идет эта постоянная тенденция к двоякого рода деятельности – к анализаторной и синтетической.

Перехожу к вопросу о том, как высшие отделы нервной системы собаки обеспечивают ей возможность ориентироваться в окружающем мире, во всей его сложности. Ведь никогда в естественных условиях не приходится иметь дело с таким раздражителем, как изолированно пущенный метроном, сопровождающийся едой, или вспыхивание какой-нибудь электрической лампочки, сопровождающееся едой. Ведь это подобранные нами раздражители, искусственно изолированные, чтобы удобнее изучать отдельные единицы высшей нервной деятель­ности, отдельные изолированные условные рефлексы. В естественных условиях нашего существования дело обстоит иначе, и на нас действуют или целые комплексы раздражителей, одновременно сосуществующих, или определенная смена явлений, т.е. цепи раздражителей, последовательно друг за другом идущих. Нам важно иметь возможность в определенных случаях брать целые комплексы и реагировать на сложные явления в целом, а в других случаях выявлять отдельные компоненты в этих сложных комплексах и осуществлять дифференцирование каждого комплекса по наличию того или другого отличительного признака.

Возьмите в нашей жизни такой случай, как реакцию на людей. Все люди – люди, у каждого есть голова, две руки, туловище, две ноги. Но, однако, мы отличаем людей друг от друга и обнаруживаем очень большие различия в их внешности и поведении. В зависимости от ряда детальных признаков мы можем различать тысячи людей друг от друга и помнить отличительные признаки тысяч людей. Командир воинской части знает каждого своего бойца, знает его походку, его повадки, его манеру говорить и ряд других отличительных признаков, которые никому другому не известны. В какой мере и как можно подойти к разрешению этого вопроса в условиях лабораторного изучения высшей нервной деятельности собак?

Иван Петрович сразу же оценил то обстоятельство, что даже так называемые чистые, изолированные лабораторные раздражители представляют собою, в сущности, комплексы раздражений. Возьмите такой простой случай, как почесывание или покалывание кожи. Какой-то приборчик действует, ритмически прижимаясь к коже собаки. Есть ли это чистое раздражение? Конечно, нет, потому что прикасающийся предмет, с одной стороны, действует механически и, значит, воздействует на те рецепторы кожи, которые улавливают механические деформации кожных покровов, это – тактильный аппарат. Но представьте себе, что эта деформация перешла за известный предел, и тогда будут вовлечены другие рецепторы, тут же расположенные, но такие, которые отмечают именно эти чрезмерные деформации и вызывают у нас субъективно болевое ощущение. И у собаки вы можете видеть различные формы реакции. Пока речь идет о простом прикосновении к коже, вы видите у собаки ориентировочную реакцию в форме поворота головы к тому месту, где вы раздражаете, а если раздражитель чуть-чуть усилить, так что захвачена вторая рецепторная система, болевая, животное начинает визжать, лаять и отдергивать конечность, на которую вы нанесли раздражение, пытается зубами сорвать приборчик.

Тут всегда можно при попытке изолированного раздражения тактильного кожного аппарата дойти до такой степени раздражения, которая будет воздействовать на другую рецепторную систему – ноцицептивную, болевую. Далее, прикасающийся предмет имеет температуру окружающей среды, и в зависимости от температуры, теплопроводности и теплоемкости этой прикасающейся к коже массы наносится то или иное термическое раздражение. Значит, получается уже комплекс раздражений.

Дело осложняется еще тем, что это ритмическое прикасание к коже сопровождается определенным шорохом, вызывает движение волос, скрип этих волос. Сам по себе аппарат может давать скрип или треск или другое звуковое явление, и весь этот комплекс также связывается с безусловным рефлексом. Нужно создать идеальный инструментарий, который давал бы возможность совершенно изолированно применять в качестве раздражителя одну чистую форму энергии. Но в обычной практической работе в подавляющем большинстве случаев приходится довольствоваться этими нечистыми раздражителями, которые дают довольно неопределенный комплекс раздражений с явно доминирующим одним видом воздействия. В подавляющем большинстве случаев этого оказывается достаточно, и на этом примере можно обнаружить, что относительная сила раздражителей, входящих в комплекс, играет очень большую роль. Оказывается, что рефлекс вырабатывается на какой-то определенный компонент из этого большого комплекса, чаще всего на тот, на который вы и рассчитываете.

Но тут можно впасть и в большую ошибку. Возьмем такой случай, как выработка условного рефлекса на световое раздражение. Вы можете отбрасывать на экран какое-нибудь изображение при помощи проекционного аппарата, расположенного где-то далеко впереди или сзади от животного, и это изображение действует на глаз собаки в качестве раздражителя. Или можете включать свет фонарика или лампы. Когда шла речь о том, чтобы выяснить, дифференцирует ли собака цвета и можно ли ее заставить реагировать слюноотделением на один цвет и не реагировать на другой, мы для дифференцирования красного света от зеленого и синего пошли по пути применения отраженного света с экрана от проекционного аппарата, который был расположен далеко от животного. А другие лаборатории, тоже в Ленинграде, пошли по пути применения фонариков с цветными стеклами. Мои противники утверждали, что можно легко вызвать у собаки дифференцировку синего света от красного, и делали это при помощи фонарика со стеклами, расположенного против морды собаки. Когда мы проверили это утверждение, то оказалось, что можно стать спиной к фонарю, подставить по пути лучей руку и сказать, синий тут свет или красный. Стеклянные светофильтры пропускают большее или меньшее количество инфракрасных лучей, и получающийся удар тепловых лучей при красном свете легко дает возможность отличить его от синего. Представьте себе, что этот пучок света попадает на морду собаки, расположенную около фонаря, и собака начинает дифференцировать. Как вы скажете, отличила она глазом красный от синего или кожей отличила сильный толчок тепловых лучей при красном от слабого толчка при синем. Действительно, легко выработавшаяся при таких условиях дифференцировка исчезла, когда перед фонариком поставили водяной светофильтр. Такие ошибки легко могут иметь место, и нам постоянно приходится считаться с тем, что каждый применяемый нами раздражитель обычно является не изолированным, что мы имеем дело с комплексом раздражителей и что в этом комплексе отдельные компоненты приобретают большее или меньшее значение, в зависимости от относительной физиологической силы их.

Иван Петрович пошел по пути специального применения таких комплексных раздражителей, которые могли выявить относительную роль тех или иных входящих. Сначала это было сделано в области одного и того же анализатора. Например, в отношении звукового анализатора может быть взят какой-нибудь один тон. Этот тон, конечно, будет не чистый, потому что он сопровождается тем или иным количеством обертонов, но мы можем условно считать тон за простой раздражитель. Этот тон можно применить в аккорде, взять его в совокупности с 2-3 другими тонами, определенным образом подобранными, и действовать на животное целым аккордом. Оказывается, что если образовали условный рефлекс на аккорд, а потом начинают пробовать отдельные компоненты этого аккорда, то каждый из них дает определенную долю эффекта, на каждый из них получается отделение слюны, но несколько меньшее, чем на весь аккорд в целом. Но можно дальше связывать с едой каждый тон в отдельности из этого аккорда, и тогда оказывается, что каждый из этих раздражителей приобретает максимальную силу. Но если теперь соединить эти тона вместе и дать аккорд, эффект в разных условиях получается различный. Иногда получается суммирование, т.е. увеличение общего эффекта, в зависимости от сложения нескольких компонентов в аккорд, но может случиться и очень часто случается, что суммарный эффект становится равным величине действия каждой отдельной входящей. И, наконец, может получиться, что эффект трех вместе примененных раздражителей оказывается меньше, чем то, что давал каждый отдельный компонент в отдельности. То же самое вы можете проделать за счет раздражителей, действующих на различные анализаторы. Никто не мешает раздражать какой-нибудь участок кожи и в то же время давать звуковой раздражитель и зажечь перед глазами лампочку. Вы вырабатываете рефлекс на эту комбинацию и затем начинаете испытывать значение каждой отдельной составной. И тут выявляются определенные закономерности, которые сводятся в основном к тому, что если применялись раздражители относительно равноценные и образовался рефлекс на сложный комплекс, то каждый компонент из этого комплекса приобретает некоторое действие и на долю каждого из них приходится определенная доля суммарного эффекта. Если же применялись раздражители неравноценные, количественно отличающиеся друг от друга, один сильный, другой слабый, то при испытании одного только сильного раздражителя получается та же картина, как и при всем комплексе, а второй раздражитель, слабый, не дает никакого эффекта. Вы можете, следовательно, иметь случаи, когда из двух раздражителей, входящих в комплекс, один как будто определяет весь эффект, а другой как будто значения не имеет.

Но в праве ли мы сказать, что действительно один раздражитель равноценен всему комплексу, что он вытеснил все остальные компоненты и что второй раздражитель никакого значения не имеет? Специальные опыты в этом направлении заставляют толковать дело совершенно иначе. Речь идет не о вытеснении одним раздражителем другого, они оба связаны с нервной системой и оба определяют поведение собаки, и это можно выявить, если начать угашать один раздражитель. Допустим, вы угашали сильный раздражитель из комплекса, довели эффект до нуля, а потом пробуете сумму – она дает эффект, хотя сам по себе слабый раздражитель не вызывал эффекта. Тут могут быть применены различные вариации опыта, и они свидетельствуют о том, что в этом комплексе каждому раздражителю принадлежит какая-то роль, но эта роль не равнозначна, не равноценна; каждый приобретает большее или меньшее значение в проявлении высшей нервной деятельности и вместе с тем испытывает на себе определенное поддерживающее влияние со стороны других компонентов, входящих в комплекс.

Дальше можно пойти по пути подмены одного комплекса другим. Можно выработать условный рефлекс на комплекс из 2-3 одновременно действующих раздражителей различных анализаторов, а затем вести анализ не путем изолированного применения того или иного компонента, а путем подмены в комплексе одного компонента каким-нибудь новым раздражителем. И опять-таки можно применить ряд различных вариантов, в зависимости от того, заменили ли вы сильный компонент другим сильным или слабый другим слабым.

Дальнейший путь изучения синтетической деятельности заключается в том, что раздражители, простые или комплексные, вы применяете в определенной последовательности, т.е. укладываете их в определенную постоянную цепь и связываете эту цепь с деятельностью нервной системы. Этот случай еще ближе к тому, с чем мы имеем дело в действительности. Тут пять-таки могут быть разные варианты, в зависимости от того, как вы будете вести дело. Вы можете взять комплекс, уложить его в короткий промежуток времени и эту цепочку неоднократно повторять. Вы можете каждое звено растягивать на несколько десятков секунд, так что вся совокупность раздражений будет занимать 1-3 минуты, сопровождать эту цепь безусловным рефлексом и анализировать потом участие каждого из компонентов. При этой форме изучения удается установить ряд деталей и вариантов, на которых сейчас нет ни основания ни возможности останавливаться. Такие цепные комплексы очень прочно увязываются с нервной системой и могут в значительной степени определять собой все поведение. В этом комплексе играет роль и относительная сила раздражителей, и место их положения в цепи, и длительность их действия; в зависимости от всех этих моментов вырабатывается то или иное отношение нервной системы к раздражителю. Приведу один частный случай.

Если вы берете длинную цепь из трех или четырех раздражителей, которые занимают 1/2 – 1 минуту до применения безусловного рефлекса, и испытываете значение каждого из звеньев, то оказывается, что краевые компоненты занимают доминирующее положение, независимо от их силы. Достаточно их заменить другими раздражителями, чтобы обнаружилась разница в эффектах и чтобы с течением времени рефлекс был отдифференцирован. Но если вы будете заменять два средних члена этой длинной цепи, второй и третий, то это не сказывается на эффекте, не удается выработать дифференцировку или нужно затратить на выработку этой дифференцировки много времени и энергии.

Вы видите, следовательно, что эффективность раздражителя определяется целым рядом моментов. Она определяется и его качеством, и его относительной силой, и его биологическим значением, и длительностью его действия, и даже его сложением в общей системе раздражителей, которые действуют на организм. Тогда понятно, что вы можете получить совершенно различные формы проявления условно-рефлекторной деятельности, в зависимости от того, какую вы создадите обстановку около животного.

Если вы вырабатываете в лабораторных условиях те или иные условные рефлексы, то действующими оказываются не только те раздражители, которые вы применяете и связываете с безусловным рефлексом, но прежде всего оказывается действующей вся совокупность явлений, имеющих при этом место, т.е. вся цепь раздражений от того момента, как собака выведена из собачника, как ее повели по двору, поставили в станок, прилепили воронку и сели около нее. Далее, вся обстановка комнаты действует одновременным комплексом раздражителей и сохраняет свое значение на весь период работы, а на этом фоне вкрапливаются отдельные раздражители, с которыми вы оперируете.

При изучении синтетической деятельности нервной системы приходится, конечно, считаться со всеми этими моментами и учитывать не только роль тех раздражителей, которые вы применяете, но и роль всей совокупности явлений, с которыми вы сталкиваете нервную систему собаки. В этом направлении сейчас проводится ряд работ. Началась такая работа в лабораториях Ивана Петровича. И сейчас в ряде других лабораторий учениками Ивана Петровича осуществляются исследования, которые направлены на то, чтобы выяснить роль всего этого комплекса явлений.

Установлены очень яркие случаи, которые свидетельствуют о том, что один и тот же раздражитель может быть поставлен в условную связь с двумя безусловными рефлексами, с оборонительным и пищевым, в зависимости от того, в какой обстановке, в какой комнате этот раздражитель наносить. Если в одной комнате вы будете этот раздражитель сопровождать едой, а в другой – вливанием кислоты, вы выработаете два условных рефлекса на один и тот же раздражитель. Вы можете поступить и иначе: в одной комнате вы вырабатываете рефлексы на одни раздражители, в другой – на другие, а потом, поменяв их местами, получаете указание, что вся обстановка играет известную роль и что эффекты определяются не только количеством и качеством окружающих раздражений, но и всей обстановкой, которая создает определенную установку нервной системы. Таким образом обнаруживается возможность для все большего и большего усложнения условий работы и для все большего и большего выяснения тех сложных взаимоотношений, которые характеризуют нашу нормальную жизнь, нашу нормальную реакцию на окружающие явления.

Понятно, что в лабораторных условиях можно создать и такие моменты, которые окажутся для нервной системы уже трудно переносимыми. Из всего того, что я говорил, ясно, что на каждом шагу в нервной системе разыгрываются десятки самых разнообразных конфликтов за счет постоянного столкновения процессов возбуждения и торможения, то следующих друг за другом, то одновременно возникающих, то очень напряженных, то очень слабо выраженных. И пока все протекает в каких-то определенных рамках, это переносится нервной системой хорошо: пластичная масса коры больших полушарий может постоянно менять характер своей деятельности и приспособляться к новым и новым требованиям. Но дело может дойти до того, что вы создадите такие трудные конфликты, которые окажутся непосильными для данной нервной системы. Например, представьте себе тот случай, о котором я сегодня говорил. Вы изо дня в день в течение многих месяцев подкрепляли один раздражитель едой, а другой не подкрепляли и таким образом выработали дифференцировку, а потом в один прекрасный день начинаете действовать наоборот: тормозной раздражитель начинаете подкреплять, а положительный оставляете без подкрепления. Тут вы сталкиваете процессы торможения и возбуждения в самом их корне, когда они находятся на кульминационном пункте, и заставляете их превращаться в противоположный процесс. Большинство собак это переносит очень хорошо, но попадаются такие, у которых этот момент оказывается роковым и вызывает уже болезненные явления в нервной системе. Можно представить себе много других случаев.

Курьезный факт имел место недавно в одной из моих лабораторий в результате несовершенства условий нашей работы. Собака стоит в закрытой камере, экспериментатор сидит отдельно. Вращающаяся кормушка подает пищу из-за экрана вслед за тем или иным раздражением. И вот оказывается, что пробралась крыса и умудрилась в момент опыта сидеть по ту сторону экрана и есть мясной порошок, который предназначен для собаки. Экспериментатор поворачивает кормушку во время действия положительного условного раздражителя, выезжает кормушка, из которой перед носом собаки выпрыгивает крыса. Совершенно неожиданный конфликт, неожиданный и для подопытного животного и для самого экспериментатора!

Должно ли это просто сойти для нервной системы собаки или нет? Оказывается, что такого случая достаточно, чтобы выбить работу нервной системы иногда на целые недели из колеи. Этот несчастный случай зависит от несовершенства условий нашей работы. Но иногда такие же случаи умышленно создаются, мы сознательно подстраиваем такие конфликты, которые ведут к резкому столкновению явлений возбуждения и торможения. В результате этого наступают более или менее резко выраженные расстройства нервной деятельности, которые дают возможность перейти уже к той второй половине программы, которую Иван Петрович наметил еще в 1903 г., когда сказал, что он будет при помощи слюнной железы изучать не только «экспериментальную психологию», но и «экспериментальную психопатологию» у животных.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.012 сек.)