АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

ЛЕКЦИЯ VI 16 страница

Читайте также:
  1. ALTERED STATES OF CONSCIOUSNESS PSYHOSEMANTICS 1 страница
  2. ALTERED STATES OF CONSCIOUSNESS PSYHOSEMANTICS 2 страница
  3. ALTERED STATES OF CONSCIOUSNESS PSYHOSEMANTICS 3 страница
  4. ALTERED STATES OF CONSCIOUSNESS PSYHOSEMANTICS 4 страница
  5. ALTERED STATES OF CONSCIOUSNESS PSYHOSEMANTICS 5 страница
  6. ALTERED STATES OF CONSCIOUSNESS PSYHOSEMANTICS 6 страница
  7. ALTERED STATES OF CONSCIOUSNESS PSYHOSEMANTICS 7 страница
  8. ALTERED STATES OF CONSCIOUSNESS PSYHOSEMANTICS 8 страница
  9. Annotation 1 страница
  10. Annotation 2 страница
  11. Annotation 3 страница
  12. Annotation 4 страница

Мы должны радоваться тому, что уже в настоящее время в двух больших лабораториях, в лабораториях проф. Н.И. Красногорского и А.Г. Иванова-Смоленского, ведутся систематические исследования над нервной деятельностью детей. Необходимо также отметить большую роль лаборатории Н.М. Щелованова и покойного ныне Н.Л. Фигурина. Эти исследования должны быть расширены в сторону изучения тех основ, которые составляют базу для построения второй сигнальной системы и таким образом обеспечивают нам переход к физиологическому изучению психической деятельности не животных, а человека.

В заключение хочется выразить уверенность, что большой коллектив учеников и сотрудников Ивана Петровича со всеми их учениками и сотрудниками осуществит идею, которая создана Иваном Петровичем, идею изучения второй сигнальной системы, и поможет нам всем, таким образом, создать то учение о наивысших проявлениях высшей нервной деятельности, о котором мечтал Иван Петрович, но приступить к которому ему помешала смерть.


 

ПРЕДИСЛОВИЕ К IV тому трудов И.П. Павлова [31]

Четвертый том Собрания сочинений Ивана Петровича Павлова представляет собой перепечатанную без изменений книгу «Лекции о работе больших полушарий головного мозга» (издание третье), вышедшую в свет в 1937 г. В этом гениальном произведении Павлов впервые дал систематизированное и критически продуманное изложение всего огромного материала, накопленного им и многочисленными его учениками за 25 лет. Этой книге предшествовал бесконечный ряд опубликованных сотрудниками Павлова отдельных статей и диссертаций, посвященных изложению экспериментально добытых фактических данных. Наряду с этим, сам Иван Петрович давал регулярно один или два раза в год свои доклады, освещавшие новейшие данные и создававшие установки для дальнейшей работы. Эти доклады, собранные в книгу «Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных», показывают последовательный ход развития учения об условных рефлексах, постепенное изменение взглядов на отдельные частные вопросы, все большее и большее выкристаллизовывание основной концепции, уточнение формулировок, расширение круга интересов, углубление в понимании механизмов и динамики высшей нервной деятельности. В данной же книге весь этот огромный материал изложен не в историческом порядке, а в виде стройного учения. Однако, как отметил автор в своем предисловии, это не было учение законченное и ставящее точки на известных положениях. Наоборот, автор указал, что живое, непрерывно развивающееся дело заставило его в самом процессе писания производить некоторые переделки и вносить в позднейшие главы поправки к главам ранним – свидетельство свежести, новизны, многосторонности и сложности проблемы, могущества и продуктивности применяемого метода, подвижности и мощности мысли исследователя.

И действительно, книга эта уже к моменту своего выхода в свет не полностью отражала весь фактический материал. Павлову пришлось выпустить шесть изданий «Двадцатилетнего опыта» со все нарастающим числом докладов и сообщений, пока, наконец, общее число их не превысило более чем в два раза число сообщений первого издания. Ясно, что этот быстрый рост знаний не мог найти себе отражения в систематизированной книге «Лекции о работе больших полушарий головного мозга», так как переработка такой книги требовала огромной затраты времени и сил. И мы не можем не скорбеть о том, что не сбылась высказанная в предисловии Ивана Петровича мечта – дожить до возможности дать четвертое переработанное издание. Хотя таким образом эта книга основана на использовании фактов, добытых Иваном Петровичем только за половину периода его работы над проблемой высшей нервной деятельности, это нисколько не умаляет значения ее для настоящего момента. Важно то, что она дает собственную, павловскую систему изложения предмета, что в ней уже уловлены и четко формулированы все основные линии исследования, что именно эти мысли и формулировки послужили Ивану Петровичу основой для дальнейших исканий и переработки материала, что и сейчас мы находим в них ключи к разгадке новых фактов и неисчерпаемый источник неразрешенных задач. Действительно, в этой книге мы уже имеем не только обоснование всех главных механизмов, определяющих динамику мозговой деятельности (образование временных связей, взаимодействие возбуждения и торможения, иррадиация и концентрация обоих этих процессов, наконец положительная и отрицательная индукция), но и учение о постепенно возникающих, в результате накопления и взаимодействия временных связей, функциональных мозаичных структурах в коре мозга, о системности в работе мозга, о борьбе тенденций к стереотипии с тенденцией постоянного обновления и перестройки структур, о типах нервной деятельности, о функциональных свойствах нервного процесса, обусловливающих типовые особенности, о важнейших критериях для оценки типовых особенностей, об экспериментальных неврозах, о путях подхода к изучению высшей нервной деятельности человека. Тут мы находим ценнейшие страницы, с одной стороны, рисующие широкие перспективы использования лабораторного опыта для трактовки данных неврологической и психиатрической клиник, с другой стороны, предостерегающие от поспешных в этом направлении шагов и от всяких попыток упрощенного переноса взглядов с животных на человека. Ценнейшие страницы посвящены также вопросу о «наших ошибках», где автор критикует собственные выводы и построения, основанные на сыром первоначальном материале и требующие подчас коренное переделки на основе новых, более обильных и разносторонних данных. В этом – огромное воспитательное значение книги, которая должна служить и историческим памятником русской науки и одним из важнейших методологических и методических руководств для натуралистов всех направлений.


 

ОЧЕРЕДНЫЕ ВОПРОСЫ ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ [32]

Богатое наследие, оставленное Иваном Петровичем Павловым, успешно разрабатывается в настоящее время большим коллективом его учеников и последователей. Наследие это настолько богато и настолько разносторонне, что не предвидится возможности исчерпать его. Каждый год приносит нам новые мысли и открывает новые пути для расширения и углубления учения, которое создано Иваном Петровичем.

В сегодняшнем докладе я остановлюсь только на одной стороне научного наследия Ивана Петровича – именно, на вопросах, стоявших в центре его внимания в последние 33 года его жизни, – вопросах физиологии высшей нервной деятельности. Понятно, что этой проблемой не исчерпывается наследие Ивана Петровича, но охватить и разработать в одном докладе все стороны этого наследия, конечно, невозможно. Даже тогда, когда мы обращаемся только к одному учению о высшей нервной деятельности, и тут приходится из общей массы вопросов, стоящих перед нами для разработки, выбирать только некоторые – те, которые сегодня кажутся нам особенно актуальными или особенно интересными в том или ином отношении. Поэтому да простится мне, что я не сумею охватить все стороны учения о высшей нервной деятельности и остановлюсь только на рассмотрении некоторых пунктов, которые лично мне кажутся актуальными для сегодняшнего дня.

Приступая к изучению высшей нервной деятельности, Иван Петрович имел в виду создание экспериментальной психологии, создание объективной психологии. Опыт первых лет заставил его временно отказаться от этой задачи и заняться изучением физиологии больших полушарий, создать объективное учение о процессах, разыгрывающихся в больших полушариях мозга, и этот раздел науки, разрабатывавшийся им в течение последних лет, Иван Петрович более ограничительно назвал «истинной физиологией больших полушарий головного мозга».

Из этого, однако, никогда не следовало, что он отказался от попытки создать объективную психологию и откинул психологию как предмет ненужный или предмет, не интересующий его. Наоборот, в течение всей своей жизни он таил мысль привести физиологию и психологию к единству, к единому учению, к единому истинно научному представлению о высших формах деятельности человеческого мозга. И если он ограничивался на протяжении многих лет своей деятельности исключительно изучением высшей нервной деятельности животных, то в последние годы он переключился на человека и пытался найти подступы к тому, чтобы основные положения своего учения, установленные экспериментами на животных, перенести на человека.

В этом отношении он был чрезвычайно осторожен и не допускал простого, упрощенного перехода, не допускал попыток применения на человеке тех методологических приемов, которые оказались очень полезными и продуктивными в отно­шении высшей нервной деятельности животных.

Ошибочно представление, которое складывалось у некоторых лиц, будто Иван Петрович отрицал существование субъективного мира, что он, якобы, пренебрегал этим субъективным миром и отказывался когда-либо приступить к его изучению. Ошибочность этого представления о работе и взглядах Ивана Петровича совершенно ясна из тех высказываний, которые неоднократно приходилось от него слышать как в его официальных выступлениях, так и в частных беседах и читать в написанных им произведениях. Он всегда мечтал о том, чтобы создать истинную физиологию мозга, на которую когда-нибудь удастся разложить все многообразие субъективного мира человека.

Из этого явствует, что одной из основных задач дальнейшего изучения вопросов высшей нервной деятельности является сопоставление данных объективного анализа физиологии больших полушарий с теми показаниями, которые дает нам наш субъективный мир, с теми субъективными переживаниями, ощущениями и представлениями, которые мы получаем в опыте и которые могут быть наложены на физиологическую канву.

Мне неоднократно приходилось высказывать мысль о том, что истинно материалистический подход к этому вопросу допу­скает пополнение наших знаний по физиологии больших полушарий человеческого мозга, значительно более сложной и многообразной, чем физиологические процессы, разыгрывающиеся в нервной системе животных, путем использования субъективного метода, если этот субъективный метод проводится в определенных формах, в определенных условиях, с одной стороны гарантирующих точность наблюдения, а с другой – обеспечивающих возможность сопоставления и сравнения субъективно наблюдаемых явлений с данными объективной физиологии.

На этом вопросе мне хотелось бы вкратце остановиться сейчас и показать, в каких формах удается осуществить сближение данных субъективного метода исследования с данными объективной физиологии.

Один из путей такого сближения – использование физиологии органов чувств. Физиология органов чувств, которая на протяжении многих десятков лет очень тщательно разрабатывалась рядом исследователей, дала нам огромный фактический материал о роли и функциях отдельных рецепторных приборов, связанных с ними афферентных систем и завершающих эти аппараты проекционных областей головного мозга.

К сожалению, подавляющее большинство исследователей, работающих в области физиологии органов чувств, было занято специальными вопросами этой физиологии. Подавляющее большинство из них избрало ту или иную афферентную систему, те или иные органы чувств и изучало либо физиологическую акустику, либо физиологическую оптику, либо физиологию органов кожной чувствительности, либо вкус, обоняние и т.д. и, специализировавшись по необходимости в той или иной из этих областей знания, стремилось обнаружить и разработать специальные формы деятельности каждого из этих приборов.

В результате этого, благодаря особенностям каждой из этих систем, создавались очень сложные, очень богатые содержанием учения по каждому из этих разделов, но не было стремления выработать общие законы деятельности органов чувств и претворить изучение органов чувств в физиологию центральной нервной системы.

Я не могу сказать, что таких попыток не было и что такой тенденции не было, наоборот, мы знаем ряд классиков физиологии, которые именно так смотрели на дело, но в большинстве случаев изучение каждой отдельной системы являлось чем-то самодовлеющим и общие закономерности деятельности больших полушарий оказывались при этом затушеванными.

Наиболее яркое и счастливое исключение, как мне кажется, представлял покойный Э. Геринг, для которого физиология органов чувств была не чем иным, как «общей физиологией нервной системы», и который преподавал в Лейпцигском университете свой курс физиологии под названием «Общая физиология нервной системы».

И вот сейчас, после замечательных исследований Ивана Петровича и его сотрудников, которыми установлены определенные закономерности работы больших полушарий головного мозга, всплыл снова интерес к физиологии органов чувств, которая дает возможность изучать у человека те же закономерности абсолютно точно и проводить параллели между данными строго объективной физиологии, созданной Иваном Петровичем, и той физиологии, которая базируется на использовании субъективных показаний.

В этом отношении большой интерес представляют прежде всего явления, которые характеризуют возбудимость отдельных рецепторных систем, которые характеризуют изменения этой чувствительности, характеризуют общие закономерности возникновения тех или иных ощущений, и, с другой стороны, та динамика течения процессов, которая вскрывается перед нами при субъективном наблюдении. И надо сказать, что эти исследования дают нам превосходный материал для установления общих закономерностей.

Прежде всего я позволю себе напомнить, что одним из важнейших моментов в учении Ивана Петровича являлось изучение условных рефлексов не только на изолированные раздражители, но и на комплексы раздражений, действующих на центральную нервную систему животного одновременно или слагающихся в последовательные цепи, а также анализ раздражений, которые наносятся на различные органы чувств животного.

Благодаря систематическому изучению как изолированных рефлекторных актов, так и их взаимодействия, Ивану Петровичу удалось установить такие важные элементарные законы деятельности больших полушарий, как иррадиация и концентрация возбуждения, как положительная и отрицательная индукция, как индукция одновременная и последовательная. Те общие закономерности, которые характеризуют координационные аппараты вообще, Ивану Петровичу удалось вскрыть в деятельности больших полушарий и притом – в процессе формирования рефлекторных актов и их неизбежной, неизменной и неустанной перестройки и переделки.

Несколько лет тому назад мною был подчеркнут факт взаимодействия афферентных систем, именно как результат, с одной стороны, изучения объективной физиологии условных рефлексов и, с другой стороны, как результат изучения субъективных явлений, обнаруживаемых в нашем субъективном мире при воздействии на наши органы чувств тех или иных раздражителей.

При сопоставлении результатов обнаружились удивительно яркие параллели. Оказалось, что те же закономерности, которые характеризуют объективную физиологию больших полушарий животных, вскрываются и в субъективных показаниях наших органов чувств, если мы не ограничиваемся изолированным исследованием отдельных афферентных систем, а изучаем их в процессе их взаимодействия.

В этом отношении чрезвычайно интересный материал представляют явления изменения возбудимости отдельных афферентных систем, в тех случаях, когда к ним присоединяется одновременное возбуждение других органов чувств или если раздражение одного органа чувств происходит на фоне предшествовавшего ему раздражения другого органа чувств. Мы имеем явления, с одной стороны, реципрокности между отдельными афферентными системами, явления взаимного исключения, а с другой – явления взаимного усиления, взаимной сенсибилизации. Эти данные позволяют вскрыть те процессы, которые лежат в основе возникновения конечной суммарной или, вернее, не суммарной, а результирующей субъективной картины.

Особенный интерес представляет то обстоятельство, что благодаря этому взаимодействию афферентных систем во многих случаях удается констатировать взаимное выключение субъективных восприятий того или иного порядка, в результате чего некоторые из субъективных элементов оказываются выделенными в более чистом, более отчетливом виде.

Так, например, вы знаете, что до сих пор спорным и неясным является вопрос о том, как осуществляется восприятие белого цвета, как осуществляется ахроматическая видимость, – представляет ли она самостоятельную форму возбуждения каких-то отделов нервной системы, или является результатом взаимного выключения различными цветовыми компонентами друг друга, происходит ли это выключение в периферических частях нервной системы зрительного прибора, или в центральной нервной системе.

При систематическом изучении мы убеждаемся в том, что во многих случаях заведомо существующие процессы, которые должны сопровождаться и обычно сопровождаются цветовыми компонентами в нашем зрительном восприятии, могут быть поставлены в такие условия, что цветовые компоненты окажутся совершенно исключенными. В этих случаях мы получаем чистое ахроматическое зрение, между тем как в основе его лежит не уничтожение цветовых компонентов, а их взаимное торможение.

Механизм этого явления Геринг искал на периферии в борьбе процессов ассимиляции и диссимиляции, возникающих в результате действия дополнительных или, как он говорил, противоположных цветов. Взамен такого представления мы выдвигаем другое, заключающееся в том, что дополнительные цвета вызывают в центральной нервной системе самостоятельные процессы возбуждения, вступающие друг с другом в антагонистические отношения и реципрокно тормозящие друг друга. Следовательно, вместо представления о происходящем в каком-то одном пункте периферического прибора столкновении противоположных химических процессов мы выдвигаем представление, по которому самостоятельно протекающие в различных элементах центральной нервной системы физиологические процессы стоят по отношению друг к другу в известных антагонистических, реципрокных отношениях и на основе физиологического процесса торможения друг друга компенсируют, выключают.

Это может быть доказано тем, что, создавая особые условия для сталкивания во времени этих процессов, мы можем констатировать и одновременное их существование, и невозможность воспринять их субъективно как два различных процесса – воспринимаем как третье, качественно отличное от обоих явление. Следовательно, тут мы впервые наталкиваемся на возможность своеобразного расщепления процессов в центральной нервной системе. Протекающие в коре головного мозга одновременно и сосуществующие процессы мешают друг другу достичь какого-то более высокого уровня, при котором появляется субъективное ощущение. Это заставляет нас предположить, что ограниченное восприятие внешних явлений, с которым мы имеем дело в каждый данный момент, является результатом выключения огромной массы впечатлений, которые могли бы быть восприняты, если бы каждый элемент в нашей нервной системе был свободно предоставлен самому себе. Если бы такого выключения не происходило, мы должны были бы воспринимать гораздо больше субъективных явлений, чем мы воспринимаем фактически в каждый данный момент.

Это – чрезвычайно важный факт, который свидетельствует о том, что работа нашего головного мозга построена по следующему принципу: какой-то круг явлений становится господствующим, становится на время доминирующим и выключает все остальное, делает нас способными воспринимать какую-то определенную категорию явлений и не воспринимать в то же время целый ряд других явлений, которые действуют на нашу нервную систему и которые, каждое в отдельности, самостоятельно могли бы быть источником наших субъективных ощущений.

Следовательно, мы приходим к необходимости признания какого-то постоянно протекающего процесса расслоения нашей нервной системы как по слоям – тангенциально, так и по плоскости – радиально, результатом чего и являются постоянно перемещающиеся очаги возбуждения, большие или маленькие, которые дают нам возможность из всей массы действующих на нас в данный момент раздражителей воспринимать только какую-то ограниченную часть, вечно меняющуюся, вечно колеблющуюся, и таким образом ограничивать область нашего сознания.

На это обстоятельство Иван Петрович всегда обращал очень большое внимание. Не занимаясь совершенно субъективным миром, он на основании объективного изучения высшей нервной деятельности приходил к заключению о том, что в нашей нервной системе постоянно имеется какое-то, как он выражался, светлое пятно, которое перемещается по поверхности больших полушарий и является определяющим в каждый данный момент наше поведение. Иван Петрович допускал, что наше сознание, наш субъективно переживаемый мир и является, может быть, отражением этого светлого пятна, которое дает возможность особенно отчетливо воспринимать те или иные явления, особенно отчетливо, особенно точно реагировать на некоторые категории раздражений, действующих на нас в данный момент, подавляя в то же время все остальное.

Этот вопрос действительно является одним из краеугольных камней физиологии высшей нервной деятельности и психологии. Очевидно, в этом явлении мы должны усматривать одно из частных проявлений той охранительной роли, которую играют явления торможения в физиологии и патологии нервной системы. Эти явления охранительного порядка дают возможность, с одной стороны, экономить силы нашей центральной нервной системы, ограничивая область полной активности только небольшими ее отделами, а с другой – дают возможность утонченной и уточненной реакции благодаря подавлению всего того, что является в данный момент менее важным для организма.

Если мы обратимся к таким явлениям, как явления гипноза, как явления перехода от бодрственного состояния к физиологическому сну, то мы наталкиваемся на различные фазы, которые в этих процессах показывают как бы противоположные тенденции: с одной стороны – временное ослабление этой тормозной деятельности, которое позволяет улавливать как будто бы более широкий круг явлений, чем при полном бодрствовании, и таким образом делает картину более расплывчатой и менее уточненной, с другой стороны – фазы, при которых торможение идет глубже, пока, наконец, не дойдет до того, что вся категория субъективно воспринимаемых явлений выключается, тогда как определенные категории объективных явлений еще существуют и продолжают действовать.

Систематическая работа над физиологией органов чувств под этим углом зрения дает нам возможность понять целый ряд отдельных фактов, которые, на первый взгляд, могли бы казаться случайными, не закономерными и трудно понятными.

Я позволю себе напомнить вам чрезвычайно интересные данные, которые получены Г.В. Гершуни и его сотрудниками при изучении органа слуха и которые свидетельствуют о том, что явления, субъективно воспринимаемые, и объективные реакции как вегетативного, так и соматического характера могут в известных случаях менять соотношения пороговых величин раздражения.

Если в нормальных условиях субъективное восприятие имеет более низкий порог, почти такой же порог, как определенные, объективно наблюдаемые реакции, то в патологических условиях дело может измениться, и на известном уровне, на известном этапе развития болезненного процесса или обратного восстановления нормальных отношений происходит повышение порога для субъективных восприятий. И в этом случае порог для объективно наблюдаемых реакций оказывается значительно ниже, происходит расхождение порогов.

С теоретической точки зрения это обстоятельство является для физиологии чрезвычайно важным, потому что оно показывает, что отдельные процессы в нашей центральной нервной системе, очевидно, протекают на различных уровнях центральной нервной системы, чему прекрасно способствует послойное строение коры больших полушарий, что возможно их взаимное вычленение, освобождение их друг от друга при сохранении отдельных этих компонентов.

Дальше я позволю себе напомнить те данные, которые в последние годы получены целым рядом сотрудников нашей школы при изучении так называемых последовательных образов.

Последовательные образы изучаются у нас на зрительном приборе, на акустическом приборе, а в последнее время – также на рецепторах кожной поверхности. Несмотря на резкие количественные различия в течение этих последовательных образов, удается обнаружить общие закономерности их возникновения. Эти закономерности, безусловно, являются показателями того, что в центральной нервной системе имеются, с одной стороны, общие правила, общие законы функционирования, а с другой стороны, некоторая специфика отдельных проекционных зон и входящих в них микроэлементов. Последняя обусловливает количественные отличия, отличия, касающиеся как длительности протекания процессов, так и степени их выраженности. Но правила закономерности динамики процессов остаются одинаково общими для всех органов чувств.

Изучение последовательных образов для нас особенно важно, потому что тут опять-таки протекающие в центральной нервной системе процессы выявляются благодаря специальным условиям постановки опытов, тогда как при отсутствии этих специальных условий они остаются скрытыми.

Мы хорошо знаем, что, подвергнув глаз мимолетному раздражению, мы тем самым создаем условия, при которых наш зрительный прибор от периферии и до центральной его части остается выведенным из равновесия на очень долгие сроки, длящиеся иногда десятки секунд, а иногда и целые минуты. Между тем в обычных условиях нам приходится воспринимать явления внешнего мира, которые сменяют друг друга со скоростью тысячных долей секунды и даже, может быть, с еще большей скоростью. Следовательно, какие-то следовые процессы, разыгрывающиеся в нашей центральной нервной системе, ускользают при обычных условиях от нашего внимания, потому что подавляются раздражениями из внешнего мира. Но если бы мы, вслед за коротким раздражением зрительного прибора, выключили бы всякую возможность проникновения света в наш глаз или в значительной степени ограничили эту возможность, то мы убедились бы в том, что протекает целый ряд волнообразно разливающихся смен возбуждения и угнетения зрительного прибора, которые сопровождаются возникновением определенных хроматических, эффектов.

Мы получаем, следовательно, новое подтверждение тому факту, что целый ряд процессов, возникающих в центральной нервной системе и имеющих длительное и притом волнообразное течение, может быть стушеван под влиянием внешних раздражений, действующих на тот же рецепторный прибор, и может быть вскрыт, если эти раздражения исключены. Но при определенном соотношении величин объективно действующего освещения и следовых процессов мы можем получить всевозможные комбинации этих взаимоотношений, вплоть до обратных отношений, когда следовые образы, возникающие в нашем зрительном приборе, исключают возможность восприятия внешних раздражений малой интенсивности. Следовательно, воспринимая в каждый данный момент ту или иную картину из внешнего мира, мы должны помнить, что она является не точным количественным отражением происходящего во внешнем мире, а результатом определенной физиологической переработки, которая, благодаря определенным закономерностям нашей центральной нервной системы, ведет к более углубленной и четкой оценке явлений.

Эти обстоятельства представляют для нас интерес еще в том отношении, что тут обнаруживается определенное взаимодействие различных афферентных систем. В работе Л.Т. Загорулько был показан целый ряд фактов, свидетельствующих о том, что процессы, протекающие в одном органе чувств, в одной афферентной системе, количественно и качественно меняются под влиянием раздражений, действующих на другие органы.

Мы видим таким образом, что при определенной постановке вопроса есть возможность изучать динамику корковой деятельности с большой точностью, пользуясь субъективной оценкой явлений, пользуясь нашей способностью субъективно переживать определенные внешние явления. Изучая закономерности этих явлений, мы имеем возможность сравнивать их с теми закономерностями, которые обнаруживает объективное изучение условно-рефлекторной деятельности. И сейчас ближайшую нашу задачу должно составлять не только простое сопоставление, но и установление точных временных отношений между этими двумя рядами явлений для того, чтобы можно было сказать, какие из них являются точно совпадающими и отражающими две стороны одной и той же деятельности коры головного мозга. Это – одна из больших, важных задач, которые стоят сейчас перед нами и которые составят предмет наших работ.

Из тех фактов, о которых я сейчас говорил и на которых я позволил себе остановить ваше внимание, вытекает еще одно важное обстоятельство. Я подчеркнул явления взаимодействия, которые выражаются, с одной стороны, в форме определенной реципрокности, определенного антагонизма между различными отделами нервной системы, а с другой стороны, в форме взаимного усиления, сенсибилизации, что особенно четко показано в отношении наших органов чувств в работах А.И. Бронштейна. Но тут же я подчеркнул другое очень важное явление, это явление расслоения и явление переключения одной деятельности на другую под влиянием коллизий, вызванных различного рода раздражениями.

Когда мы опять возвращаемся к объективной физиологии центральной нервной системы, мы находим в учении Ивана Петровича факты, которые легко сопоставимы с показаниями нашего субъективного мира. Я говорил о возможности ограничения возбудимости некоторых отделов центральной нервной системы, говорил о том, что наличие какого-то активного участка нервной системы вместе с тем создает условия для подавления деятельности других отделов, и таким образом осуществляется то светлое пятно, о котором говорил Иван Петрович, – вечно движущееся, изменчивое светлое пятно максимальной активности.

В последнее время накапливается целый ряд данных, свидетельствующих о том, что при изучении высшей нервной деятельности собаки можно наблюдать такие же явления. Их можно характеризовать как явления определенной установки, определенной ориентировки нервной системы на ту или иную деятельность.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.008 сек.)