 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
ЛЕКЦИЯ VI 13 страница
Постепенно происходит формирование рефлексов, носящих характер коротких фазических сокращений на том или ином тоническом фоне. Иногда наступает ритмическая деятельность.
Анализ этих явлений показал нам, что явление, установленное мною и К.И. Кунстман, носит не случайный характер. Выключение большого количества афферентных волокон, идущих от одной конечности, ведет к тому, что рефлекторные пути оказываются подверженными влиянию всех остальных афферентных дуг. Мы должны были высказать то положение, которое вытекало и из целого ряда других физиологических процессов, что все афферентные волокна, идущие к центральной нервной системе и приносящие серии импульсов с периферии, находятся в определенном взаимодействии, что эти серии импульсов не только возбуждают, но и тормозят нервные центры, ограждают их от влияния сторонних афферентных потоков, что принцип взаимодействия афферентных систем является доминирующим в деятельности центральной нервной системы. С наличием тех или иных афферентных систем связан тот или иной характер всей рефлекторной деятельности организма. И действительно, дальнейший анализ показал, что по мере того, как возникают в онтогенезе отдельные афферентные системы, происходит определенная смена этапов функционирования нервной системы.
В настоящее время мы имеем, на основании наших исследований и исследований других лабораторий, ряд указаний на то, что каждая афферентная система, созревая и вступая в деятельность, ведет к значительной перестройке всей рефлекторной деятельности (П.К. Анохин, И.А. Аршавский, В.А. Винокуров, Б.Д. Кравчинский).
Мы имеем очень интересные примеры. Общая тоническая деятельность тех или иных животных организмов оказывается связанной с возникновением различных афферентных систем: У одних преимущественно от вестибулярного нерва и проприоцепторов двигательного прибора, у других от интероцепторов брюшных внутренностей, у третьих общий тонус мышц связан с раздражением легочного и дыхательного аппарата.
Мы имеем определенные указания на то, что внутрисосудистые рецепторы посылают по афферентным волокнам импульсы, которые не только участвуют в регуляции кровяного давления и дыхания, но и влияют на состояние активности центральной нервной системы, состояние готовности к работе скелетной мускулатуры.
Особенное значение приобретает сначала тригеминальная система, затем система кожных нервов всего тела, затем вступление блуждающего нерва и т. д. Каждый такой этап, связанный с возникновением какой-либо афферентной системы, представляет собой повод для перестройки координационных отношений.
Каковы же механизмы, которые эту перестройку координаций осуществляют?
Наряду с перечисленными механизмами интрацентрального взаимодействия афферентных систем существует целый ряд центробежных механизмов, которые этой перестройкой управляют. В этом отношении я должен указать на наличие целого ряда центральных аппаратов, управляющих состоянием как периферических нервных приборов, так и периферических рецепторов.
Я позволю себе напомнить вскрытую мной и моими сотрудниками и в настоящее время получившую широкое признание адаптационно-трофическую роль симпатической нервной системы. В симпатической и во всей вегетативной нервной системе мы имеем аппараты, которые, не вызывая деятельности скелетной мускулатуры, однако, в значительной степени определяют характер и степень участия ее в тех или иных деятельностях. За счет этой адаптационно-трофической иннервации, осуществляемой симпатическими и парасимпатическими и отчасти заднекорешковыми волокнами путем антидромного проведения, создаются условия для резкого изменения функциональных свойств периферических рецепторов и нервно-мышечных приборов, а также всей центральной нервной системы. Знаменитое сеченовское торможение, которое явилось первым доказательством роли тормозных процессов в деятельности центральной нервной системы, оказалось связанным с деятельностью симпатической нервной системы. Сеченовское торможение представляет собой случай торможения рефлекторной деятельности со стороны гипоталамуса при раздражении его кристаллом поваренной соли. Это торможение осуществляется через симпатическую нервную систему. При систематическом сравнении десимпатизированных конечностей с конечностями, сохранившими полную иннервацию, мы убеждаемся в том, что симпатическая нервная система является не только агентом, который может изменять функциональное состояние всех рефлекторных дуг как анимальных, так и вегетативных, но является, в основном, стабилизатором, который препятствует резким колебаниям функциональных свойств под влиянием целого ряда внешних и эндогенных условий. Оказывается, что все десимпатизированные органы отличаются большой расхлябанностью и от минуты к минуте меняют свои функциональные свойства, становясь то чрезвычайно активными, то мало активными. Постоянный тонус симпатической системы держит эти колебания в очень узких рамках и обеспечивает стабильность рефлекторных актов.
Последний момент, на котором я позволю себе остановить ваше внимание, это те отношения, которые обнаружены мной и моими сотрудниками между вегетативной нервной системой и мозжечком. Как вы знаете, давно уже мозжечок охарактеризован как отдел центральной нервной системы, который обеспечивает нормальную координированную деятельность. Удаление мозжечка сопровождается целым рядом расстройств координации, которые обозначаются словами – атаксия, атония, адинамия, астазия, и т.п.; одним словом, целым рядом нарушений нервной системы, которые вместе взятые резко расстраивают координационные отношения.
Мы в настоящее время имеем возможность утверждать, что роль мозжечка в отношении скелетной мускулатуры основана на тех же механизмах, на которых основано влияние мозжечка на все внутренние органы, на все вегетативные процессы. Речь идет о механизме адаптационно-трофического влияния, которое характеризует симпатическую нервную систему. Мозжечок является высшим центральным образованием, которое ограждает организм от чрезмерного подчинения случайным внешним явлениям. Он создает известную стабилизацию по принципу, аналогичному деятельности симпатической системы, и может быть отчасти и через симпатическую систему. Вместе с тем, создавая готовность организма к тем или иным сдвигам, мозжечок может вызвать резкие перестройки.
Раздражение мозжечка в условиях острого или хронического опыта может повести к смене всех координационных отношений. Вся координированная деятельность может быть на известный период смыта. Подобно тому, как мы счищаем мокрой тряпкой надпись мелом на доске для того, чтобы освободить эту доску для новой записи, так же точно под влиянием раздражения мозжечка могут быть в течение нескольких секунд легко смыты все координации: антагонистические мышцы начнут вступать в одновременную деятельность. Но что для нас чрезвычайно важно – мозжечок проявляет свою деятельность не только в виде воздействия на короткий, определенный срок, он оказывает длительное тоническое влияние как на нервные центры, так и на периферическую систему, в результате чего вся центральная нервная система является хронически измененной.
Чрезвычайно важным является то обстоятельство, что воздействие, оказанное со стороны высших отделов центральной нервной системы на нижележащие, не проходит бесследно и всякое воздействие со стороны коры головного мозга или со стороны мозжечка на нижележащие центры оставляет какой-то след, который, куммулируясь, может вести к стойкой хронической перестройке в центральной нервной системе. Чрезвычайно важно то обстоятельство, что самое влияние мозжечка на центральные образования, да и на периферические приборы, является очень сходным с тем образом влияния, которое для некоторых классов животных является основным.
И я позволю себе сделать предположение, что в процессе развития нервной системы позвоночных животных, в частности, млекопитающих и человека, использованными оказываются два способа центрального воздействия на моторные аппараты. Один – это пусковой механизм, который определяет собой непосредственную деятельность и выполнение тех или иных сложных актов, основанных на функциональных структурах центральной нервной системы, и другой – суммарное воздействие на всю центральную нервную систему и периферические приборы, которое ведет к переустановке функциональных свойств и к созданию большей или меньшей готовности для выполнения того или иного моторного акта. И вот это воздействие, осуществляемое и на органах растительной жизни, и на периферической мускулатуре, и на периферическом нерве, и на низших отделах центральной нервной системы, и на самой коре головного мозга, – является особенностью мозжечка и вегетативной нервной системы.
Мы, таким образом, получаем картину, которую можно грубо сравнить с картиной, имеющей место при игре на некоторых музыкальных инструментах. Всем хорошо известно, что пианисты пользуются, с одной стороны, клавиатурой, а с другой – педальной системой, которая дает возможность укоротить или удлинить время звучания и регулировать силу звучания, обеспечивает очень громкое выполнение музыкального произведения и, наоборот, обеспечивает выполнение пиано. Вот такие механизмы, обеспечивающие ту или иную сторону деятельности инструмента, – это то, что мы имеем и в нашей центральной нервной системе. Мозжечок соответствует педальному аппарату, а большие полушария и сегментарный аппарат представляют собой клавиатуру. С участием этих обоих механизмов и благодаря постоянному взаимодействию афферентных систем, в большей или меньшей степени влияющих на эти два механизма, возможно, и осуществляются все те краткосрочные и длительные перестройки, которые характеризуют нашу нервную деятельность.
О ВТОРОЙ СИГНАЛЬНОЙ СИСТЕМЕ [28]
В числе вопросов, которые возникли у И.П. Павлова в процессе изучения проблемы высшей нервной деятельности, одним из важнейших являлся вопрос о том, чем отличается высшая нервная деятельность человека от высшей нервной деятельности животных.
В самом начале (в 1901-1903 гг.), приступая к изучению этой проблемы, Иван Петрович назвал ее «экспериментальной психологией и психопатологией животных». Он уже с самого начала предвидел, что эти исследования будут направлены на то, чтобы создать физиологические основы изучения психических явлений, но, вместе с тем, он тогда ограничил свою задачу изучением психологии и психопатологии животных.
Это не значит, что перед ним не стояла как дальнейшая цель идея изучения психологии человека. Конечной целью своей Иван Петрович считал проникновение в психическую деятельность человека и включение психологии, именно психологии человека, в сферу естествознания.
Более двух десятков лет работал Иван Петрович исключительно на материале животных, главным образом собак, и в значительной мере уяснил себе те закономерности, которые лежат в основе высшей нервной деятельности. Он считал условные рефлексы частным случаем «временной связи», которая лежит, с одной стороны, в основе образования условных рефлексов, с другой – в основе ассоциативных процессов.
Но чем глубже проникал он в изучение этих временных связей, тем острее вставал вопрос: в какой мере учение об условных рефлексах может приблизить нас к изучению психической деятельности человека, чем отличается существенно высшая нервная деятельность человека от высшей нервной деятельности животных?
В процессе изучения этого вопроса возникал последовательно целый ряд предположений, которые, однако, оказывались несостоятельными, которые себя не оправдали в достаточной мере и от которых пришлось отказаться.
Сама проблема временной связи была удачно разработана Иваном Петровичем благодаря тому, что он взял за образец временные связи между какой-либо сенсорной и какой-то одной эффекторной зоной, иначе говоря, временные связи, выливающиеся во внешнюю работу, во внешнюю деятельность, объективно учитываемую, доступную регистрации, количественной оценке и экспериментированию. Было само собой понятно, что те закономерности, которые вскрываются при изучении условно-рефлекторной деятельности, являются закономерностями временных связей вообще и, следовательно, представляют собой объективную картину тех процессов, которые характеризуют и ассоциационную деятельность животных и человека.
Но все-таки в тех временных связях, которые изучал Иван Петрович, мы имеем только элементарнейший процесс высшей нервной деятельности. Было высказано предположение, что высшая нервная деятельность человека вероятно отличается тем, что условные связи могут образовываться не только между каким-то новым раздражителем и безусловной наследственно-фиксированной формой деятельности, но также и на почве выработанных ранее условных рефлексов.
Это предположение очень скоро должно было быть откинуто в силу того, что оказалось возможным вырабатывать условные рефлексы на почве условных и у животных, притом условные рефлексы двух, трех, четырех степеней. Так что нанизывание условных рефлексов нескольких этажей друг на; друга вовсе не представляет чего-либо такого, что может характеризовать высшую нервную деятельность человека.
Кроме того выяснилось, что сам по себе механизм образования условных связей уже до такой степени элементарен, что взрослый человеческий организм далеко не гордится выработкой новых условных связей. Он гордится скорее тем, что этой выработке сильно противодействует и очень быстро укладывает вырабатывающиеся рефлексы в известные рамки.
Исследования школы А.Г. Иванова-Смоленского показали, что легкость и быстрота образования условных рефлексов являются характерными для раннего детского возраста, а уже с четырех лет начинается область ограничения. Выработка условных рефлексов оказывается несколько ограниченной, зато особенно успешно развиваются всевозможные тормозные процессы, которые ведут к уточнению условно-рефлекторной деятельности.
Просматривая различные моменты, которые могли бы: быть выдвинуты для понимания основных принципиальных отличий высшей нервной деятельности человека от высшей нервной деятельности животных, Иван Петрович остановился в последние годы своей жизни на оценке сигнального значения условно-рефлекторной деятельности. Он характеризовал условно-рефлекторную деятельность как деятельность, которая возникает под влиянием определенных сигналов, падающих на животный организм из внешней среды и являющихся предвестниками каких-либо существенных явлений, могущих вызвать те или иные безусловные рефлексы у животного.
И вот этому сигнальному значению Иван Петрович уделял очень большое внимание, так как этим сигнальным значением условных раздражителей определяется биологический смысл всей высшей нервной деятельности человека и животных: вырабатывается индивидуальное приспособление организма к новым условиям за счет способности реагировать не на существенно важный, воздействующий сильно на организм агент, а на его предвестники, на его сигналы.
В дальнейшем Иван Петрович подчеркнул, что наряду с примитивной или первичной сигнальной системой существует вторая сигнальная система, которую он и принял за существенный признак отличия человеческой высшей нервной деятельности от высшей нервной деятельности животных.
Под второй сигнальной системой Иван Петрович подразумевал сигнальную систему, основанную на использовании взамен явлений и объектов внешнего мира их символов или знаков. Для каждого действия, каждого предмета, каждого явления, протекающего во внешнем мире, человек создает определенный, например словесный, символ или знак и оперирует этим символом. Выполнение тех или иных деятельностей не под влиянием объективно протекающих реальных явлений внешнего мира, а под влиянием (не менее реальных самих по себе!) знаков, которые символизируют эти предметы, события и действия, составляет высшую форму высшей нервной деятельности.
Действительно, человечество в очень широкой мере использует эту возможность, и вся наша жизнь складывается из бесконечного ряда событий и действий, которые определяются именно этими высшими сигналами, сигналами второй системы, символами объектов, событий, явлений, а затем и результатами внутримозгового взаимодействия этих символов.
Прежде всего, конечно, важно было получить экспериментальное доказательство того, что такое руководство второй сигнальной системы может иметь место в действительной жизни. В этом отношении мы имеем определенные данные, полученные опять-таки Ивановым-Смоленским и его сотрудниками. Получение этих данных заключалось в следующем: у детей вырабатывались условные рефлексы на те или иные раздражители, в частности на объекты того или иного цвета, на те или иные звуковые раздражители, и когда эти условные рефлексы были в достаточной степени упрочены, вместо условных раздражителей произносили слова, которые обозначают эти объективные предметы. Вместо того, чтобы показывать красный квадрат, произносили слова «красный квадрат», вместо того, чтобы давать звук какого-нибудь инструмента, говорили, что звучит такой-то инструмент. Оказалось, что эти условные обозначения реальных предметов являются настолько же действительными, настолько же активными, как и сами эти объекты. Таким образом возможность использования второй сигнальной системы для осуществления рефлекторной деятельности была доказана лабораторным путем.
Существенно важный вопрос заключается в том, что нужно понимать под этой второй сигнальной системой? С одной стороны, – какими рамками нужно ее ограничивать и, с другой стороны, – как широко можно ее распространять на те или иные формы деятельности человека? Далее, каков механизм возникновения этой второй сигнальной системы, каков механизм осуществления тех деятельностей, которые основаны на использовании второй сигнальной системы?
Я не буду здесь вдаваться в подробности того, как нужно ограничить вторую сигнальную систему, – на эту тему я имел честь выступать с докладом в прошлом году, в годовщину рождения Ивана Петровича.[29] Тогда я указал в своем докладе на ошибочные взгляды, которые возникают по поводу второй сигнальной системы и которые вытекают из неправильного понимания установок, данных самим Иваном Петровичем.
Вопрос касался того разграничения, которое провел Иван Петрович между двумя человеческими «натурами», из которых одну он назвал «художественной», другую – «мыслительной», предполагая, что в основе различия должно лежать преимущественное использование первой или второй сигнальной системы.
Иван Петрович предполагал, что одна категория людей живет и действует, преимущественно пользуясь сигналами первой сигнальной системы, сигналами, связанными обычно с вызовом значительных эмоциональных переживаний, сопровождающихся в связи с этим значительными вегетативными сдвигами, другая категория людей преимущественно пользуется в своей деятельности сигналами второй сигнальной системы, живет по преимуществу в мире символов или отвлеченных понятий – эту категорию он назвал «мыслительной» категорией. По этим признакам он старался оценить каждого изучаемого больного, прежде чем подвергать его состояние дальнейшему анализу.
Из этого многими был сделан неправильный вывод, что будто бы вторая сигнальная система характеризует представителей науки, а первая сигнальная система характеризует представителей искусства. Этот ошибочный вывод из учения Ивана Петровича я постарался насколько возможно отвести в своем прошлогоднем докладе, подчеркнув важность второй сигнальной системы не только для научного творчества, но и для творчества деятелей искусства. В частности, я остановился на музыкальном искусстве, которое сплошь построено на использовании определенных символов в виде нотных знаков и обеспечивает возможность таких же широких взаимоотношений между отдельными группами людей на протяжении больших отрезков времени и на огромных расстояниях друг от друга, как это имеет место в случае научного творчества.
Поэтому к данному вопросу я сейчас уже возвращаться не буду, а постараюсь показать, каким образом складывается переход от первой сигнальной системы ко второй.
Нельзя представлять себе, что вторая сигнальная система, как Deus ex machina, внезапно возникла у какой-то категории животных и привела к образованию современного человечества. Очевидно, мы должны себе представить какие-то промежуточные этапы, которые обеспечили возможность использования символов вместо реальных объектов и реальных явлений.
Понятно, что это в действительности так и есть, и если мы обратимся к систематическому анализу явлений второй сигнальной системы, то сумеем найти элементарные корни, связывающие вторую сигнальную систему с первой сигнальной системой, так же как удалось установить зависимость между условными рефлексами первой сигнальной системы и врожденными безусловными реакциями организма.
Если я выступаю сегодня с этим докладом, то с целью дать толчок дальнейшей разработке этой важной интересной проблемы. Иван Петрович пришел к учению о второй сигнальной системе лишь в последние годы своей творческой деятельности и дал замечательные по своему значению указания относительно роли и сущности второй сигнальной системы; однако он не успел еще найти экспериментальные формы, которые позволили бы нам сделать вторую сигнальную систему таким же объектом систематического изучения, как это имело место в отношении первой сигнальной системы.
И после смерти Ивана Петровича мы все работали и работаем много над вопросами высшей нервной деятельности, но все-таки вторая сигнальная система еще не взята надлежащим образом в руки и мы о ней еще очень и очень мало знаем. Это является поводом к тому, чтобы стимулировать изучение второй сигнальной системы и найти подходы к ее пониманию и ее анализу.
Мне дело представляется следующим образом. Когда родится ребенок, он еще являет собою организм, далеко не сформировавшийся, и должен быть отнесен к такой категории существ, которую принято называть незрело рожденной (птенцы птенцовой группы птиц, кролики и др.).
Как известно, птичье царство разделяется на птенцовых и выводковых птиц. Выводковые характеризуются тем, что они родятся уже в значительной степени сформированными, способными вылупиться из яйца без посторонней помощи, обычно способными сразу же по вылуплении совершать локомоторные акты почти с тем же совершенством, как выполняет их взрослый организм, находить себе пищу, следовать за наседкой, реагировать известным образом на производимые ею звуковые сигналы и т.д., словом – это организмы, в значительной степени сформированные и способные к самостоятельному существованию.
Совершенно не то мы видим у птенцовых птиц, которые вылупляются из яйца обычно с посторонней помощью и вылупляются в такой стадии развития, когда их нервная система еще недостаточно сформирована, когда еще недостаточно сложились те врожденные деятельности, которые свойственны данному виду. И уже в процессе постнатального развития, после вылупления из яйца, происходит окончательное дозревание врожденных деятельностей организма.
Но оказывается, что в это время организм птенца уже способен приобретать известные новые формы деятельности, вырабатывать условные связи. Следовательно, выработка условный связей, временных связей приобретенного характера вклинивается в процесс развития нервной системы на той стадии, когда еще не все безусловные или врожденные формы деятельности созрели. Этим обеспечивается возможность более сложных взаимоотношений между приобретенными и врожденными формами поведения.
Если у выводковых птенцов наслоение условных рефлексов происходит тогда, когда врожденные деятельности почти целиком сформировались, то у птенцов птенцовой группы образование приобретенных деятельностей идет в те периоды, когда еще не сформировались некоторые врожденные формы. Само собой понятно, что при этом развитие некоторых врожденных форм поведения может с самого начала быть заторможенным или окажется скрытым от наших глаз до самого последнего времени, и только какое-нибудь патологическое явление, какая-нибудь случайность, происшедшая в жизни индивидуума, например какое-нибудь экспериментальное воздействие, даст возможность вскрыться тем формам врожденных деятельностей, которые должны были бы выступить на сцену, если бы их не замаскировали различные наслоившиеся формы приобретенных деятельностей.
Человеческий организм принадлежит как раз к той категории, которая рождается на свет не вполне созревшей. Человеческий младенец не способен совершать локомоторные движения и целый ряд других деятельностей, он не имеет того распределения тонуса, которое нужно для того, чтобы стоять. Вместе с тем, человеческий организм в эволюционном процессе, в процессе филогенетического развития проделал очень сложную перестройку всех своих деятельностей, – и локомоторный акт, и распределение тонуса, и использование конечностей привели от четвероногого существа, через четверорукое, к двуногому существу, обладающему двумя руками и способному выполнить ими такие акты, на которые не способны никакие другие организмы. Об изменении координации и его влиянии на возникновение и развитие человеческого сознания с исключительной глубиной писал Иосиф Виссарионович Сталин в классическом труде «Анархизм или социализм?».
Следовательно, мы переживаем определенный возраст, когда сталкивается, с одной стороны, повторение в онтогенезе определенных перестроек, сложившихся ранее в процессе филогенетического развития, и, с другой стороны, в этом же периоде присоединяется еще возможность установления новых связей с теми или иными сигнальными раздражителями. Эти приобретенные связи вклиниваются, переплетаются с врожденными деятельностями и ведут к окончательному формированию человеческого поведения. В этом раннем постнатальном периоде уже устанавливаются такие временные связи, которые должны будут потом лечь в основу второй сигнальной системы.
Совершенно естественно думать, что основной принцип складывания второй сигнальной системы должен быть тот же,, который лежит и в основе всей условно-рефлекторной деятельности, – принцип временной связи, со всеми теми закономерностями, которые обеспечивают возникновение новых связей и временный их характер, т.е. уточнение, ограничение как в пространстве, так и во времени за счет различных форм внутреннего торможения должно иметь место и в случае второй сигнальной системы.
Но как она складывается? В этом отношении чрезвычайно важное значение имеет небольшая экспериментальная работа (к сожалению, единственная), выполненная Н.А. Подкопаевым и И.О. Нарбутовичем, которые поставили перед собой задачу выяснить: возможно ли образование условной связи у собаки через посредство промежуточного звена. Они повторно сочетали во времени два индифферентных раздражителя, затем на один из этих раздражителей выработали обычным порядком условный рефлекс; когда вслед за этим испытали второй член из двух спаренных сенсорных раздражителей, он оказался активным и вызвал условно-рефлекторную деятельность.
Таким образом было показано, что временная связь, образовавшаяся между двумя сенсорными пунктами, может быть объективно обнаружена, если один из членов временно связанной пары связывается с объективно наблюдаемым эффекторным проявлением. Этот момент является для нас чрезвычайно важным.
В жизни ребенка бесконечно большие ряды раздражителей совпадают во времени друг с другом, и этим обеспечивается возможность установления временных связей между сенсорными очагами нервной системы, сенсорно-ассоциативных связей, в которых распространение возбуждения может протекать в обе стороны. Это – очень важный момент.
Следующий важный момент заключается в том, что целый ряд этих раздражителей связывается с теми или иными примитивными врожденными деятельностями ребенка. И тут мы прежде всего наталкиваемся на последовательное возникновение определенных явлений, которые ложатся в основу выработки условных связей.
Ребенок, производя свои естественные движения, в частности, самый примитивный, самый первичный акт – сосание, может при этом вызывать возникновение случайных звуков, которые, однако, являются довольно характерными и довольно регулярно повторяются. Тут могут быть различные звуки: шипение, хрипение, издавание звуков «ба», «да», «бе» и «ма» и т.д. Эти примитивные слоги неизбежно воспроизводятся ребенком в те моменты, когда ребенок имеет дело с матерью или с кормящим его лицом. Устанавливаются самые примитивные, первичные условные связи между воспроизведением этих звуков и теми человеческими существами, которые находятся около ребенка. И мне кажется не случайным, что во всех языках, по крайней мере известных мне, эти простые односложные звуки составляют основу тех обозначений, которые распространяются на ближайших родичей – на родителей. Да простят мне филологи, но мне как физиологу кажется, что это явление имеет существенное значение.
«Ма» – звук, который очень легко производится ребенком: – «ма-ма». Почти во всех языках это обозначает мать. Однако бывают исключения: на грузинском языке «мама» – это отец.
«Де», «да», «та» – очень легко воспроизводимые звуки, которые у ребенка очень легко возникают – приобретают известное значение почти во всех языках. Тут и «дед», тут и «дэда» – по-грузински мать.
«Па», «па-па» – отец; на грузинском языке «папа» – дед, на армянском языке «пап» – дед, «тятя» на русском – отец, и т.д.
Примитивные слоги, очень легко возникающие в связи с теми или иными естественными процессами у ребенка, как фырканье, брызганье слюной, отрыв от соска и т.д., в первую очередь используются и приводят к образованию условных связей между этим звуковым раздражителем и часто присутствующими лицами, в первую очередь родителями, которые подкрепляют эту связь. Обыкновенно родители, или вообще взрослые, начинают повторять те звуки, которые производит ребенок, и вместе с тем создают почву для имитации со стороны ребенка. Родители, взрослые сознательно повторяют те звуки, которые издает ребенок, а ребенок, в силу врожденного имитационного акта, начинает этот процесс повторять, связыая его с тем или иным лицом или с тем или иным предметом.
Поиск по сайту: