ГРАММАТИКА

§ 43. Что такое грамматика¹

¹ Грамма2тика – от греческого grammatiké techné – «письменное искусство» (от gramma – «буква»).

Как мы уже знаем, лексика, словарный состав языка сам по себе не составляет языка, а является строительным материалом для языка.

Тип языка определяет грамматика как наиболее устойчивая его часть. Так, несмотря на все исторические изменения, происшедшие в течение веков в истории английского и французского языков, оба они принадлежат по своему типу к флективным индоевропейским языкам, причем английский – к германским, а французский – к романским.

Здесь следует остановиться на двух вопросах: 1) на характере грамматической абстракции и 2) на том, как мысли (смысл) благодаря грамматике получают материальное бытие, необходимое для речевого общения.

С абстракцией мы встречались уже в лексикологии; любое слово в языке соотносится не с отдельной, индивидуальной вещью, а с целым классом вещей, что обязательно предполагает абстрагирование от отдельного и индивидуального. «В языке есть только общее», писал Ленин, комментируя Гегеля («Философские тетради»).

Действительно, «дома2» в жизни бывают очень разнообразные – и деревянные, и каменные, и одноэтажные, и многоэтажные, и даже «высотные», разного цвета, различного расположения и разной формы, но слово дом одинаково пригодно для называния любого «дома». Если еще можно себе представить два совершенно одинаковых дома, то двух одинаковых людей быть не может, каждый человек чем-нибудь отличается от других, однако слово человек применимо к любому «человеку». Такова лекси2ческая абстра2кция.

Не следует думать, что грамматическая абстракция – это лишь «усиленная» лексическая абстракция, что это лишь количественное изменение того же самого.

Граммати2ческая абстра2кция качественно отличается от лексической, и поэтому явления лексики конкретны по сравнению с абстрактными фактами грамматики.

В этом смысле возможна аналогия между грамматикой и геометрией: геометрия изучает не конкретные вещи, а их пространственные параметры: длину, ширину, высоту, те фигуры, которые получаются от сочетания этих данных на плоскости и в объеме, и рассматривает не сами вещи и предметы, а только образующие их схемы и каркасы, для чего следует отбросить многие признаки, свойственные предметам, и ограничиться лишь теми, которые нужны для данной схемы. Для кирпича как предмета существенными признаками являются его материальный состав, характер поверхностей, вес, цвет, а его геометрический каркас – параллелепипед – учитывает только длину, ширину и высоту, абстрагируясь от всех прочих признаков.

При наличии обязательной абстракции слово всегда связано с конкретностью, что и составляет лексическое значение слова, его лексическую индивидуальность. Для лексики топор и стол – разные слова с разным значением, и это лексически самое важное.

Для грамматики же, лишенной конкретности, топор и стол то же самое, так как грамматика имеет дело не с конкретными словами (нос, стол, дуб, топор, вокзал и т. п.), а с их каркасами – лексемами (см. ниже).

Действительно, у слов нос, стол, дуб, топор, вокзал, очень различных по лексическому значению, грамматика одинакова – это можно показать следующей схемой:

А что2 будет стоять перед этими - я, - у, -ом, -е, -ы, -ов, -ом, -ами, -ax – для грамматики несущественно.

¹ Конечно, и в грамматике есть свои разряды и классы, где возникают для «того же» и различия; например, кот, брат имеют в вин. п. ед. ч. -а; муж, шалаш в род. п. мн. ч. -ей; дом, доктор в им. п. мн. ч. -а и т. п., но эти различия опять-таки не связаны с конкретным лексическим значением, что видно из примеров.

Так же и для составления предложения грамматика абстрагируется от конкретных лексических значений слов; поэтому в одинаково построенном предложении мы можем заменить, судя по заданию высказывания, одно слово другим, не меняя ничего более в данном предложении, например:

Я вижу этот большой шкаф (стол, дуб, топор, вокзал) ¹.

¹ При этом, конечно, могут возникнуть и нелепые сочетания, вроде обеденный шкаф (ср. стол) или схватился за вокзал (ср. шкаф), но, во-первых, эти нелепости лексического, а не грамматического порядка (грамматически нельзя для всех приведенных слов сказать: эта большая шкаф, вокзал), а во-вторых, не всегда при этом получается нелепость, если учесть переносные значения и тропы (обеденный вокзал или развесистый шкаф).

Грамматика по преимуществу выражает отношения не как конкретные отношения каких-либо конкретных слов, а как отношения лексем, т. е. отношения грамматические, лишенные всякой конкретности. Тем самым грамматическая абстракция – качественно особая абстракция, а не та, что лексическая.

Грамматически и лексемы, и их серии, и группы (организованные по тому или иному принципу) образуют те или иные модели¹ в языке.

¹ Моде2ль – от французского mode1le – «образец». Для языковедения термин модель (pattern) был предложен американским лингвистом Э. Сепиром в его книге «Язык» (Language, 1921, русский пер. 1934; новое изд. – 1993). Не следует смешивать это чисто лингвистическое понятие модели с тем, что описывает И. И. Ревзин в книге «Модели языка» (М., 1962); автор сам об этом предупреждает, говоря, что «модель... абсолютно не соответствует сепировскому pattern. Модель... не есть часть языка как системы, а представляет собой некоторое гипотетическое научное построение, некоторый конструкт» (с. 9). Книга И. И. Ревзина посвящена особой задаче – приложению математических методов к языкознанию.

Таковы, например, модели производных существительных с суффиксами: -ец-, -ник-, -чик-: кос-ец, жн-ец, стрел-ец, гон-ец, пис-ец;зад-ник, лес-ник, башмач-ник, печ-ник, лавоч-ник; воз-чик, ряд-чик, переплет-чик, мет-чик, лет-чик и т. п.; таковы модели имен действия на -ание, -ение: леж-ание, кат-ание, мет-ание, кид-ание, увядание; кип-ение, извин-ение, сид-ение, пот-ение, изображ-ение и т. д. По модели слов артист, шахматист, марксист образованы слова: значкист, чекист; по модели сложного слова ипподром –велодром, мотодром, аэро(плано)дром, танкодром, рюходром (Н. Тихонов); по модели слова библиотека – фонотека, игротека, фильмотека и т. д. Подобные модели являются словообразовáтельными.

Иного вида модели являются словоизменúтельными, например модели склонения: боб-а, поп-а, кот-а, враг-а, друг-а, муж-а, кон-я, рул-я, цар-я, вихр-я, председател-я и др. падежи; или: вод-ы, трав-ы, толп-ы, мод-ы, свобод-ы; тюр-и, простын-и, зар-и, кабарг-и, бан-и, дал-и, утк-и и др. падежи. Или модели спряжения: игр-ал, ляг-ал, пих-ал, кат-ал, ах-ал и другие формы, белел, черн-ел, весел-ел, сед-ел, пот-ел, мл-ел и другие формы.

Таким образом, модели в языке бывают словообразовательные и словоизменительные.

Среди наличных грамматических моделей в данном языке данного периода следует различать модели продукти2вные и непродукти2вные.

Продуктúвные модели не только охватывают очень большое количество лексического материала, но и служат образцом для любых новообразований (образование различных частей речи от заимствованных, искусственных и вообще новых слов), а также способны языковые факты, функционирующие по непродуктивным моделям, переводить под свой образец.

Например, в истории русского языка продуктивная модель 2-го склонения (типа стол, конь) «перетянула» из 3-го склонения такие слова, как лось, гость, гвоздь, голубь и т. п. (которые до того склонялись как слово путь, оставшееся единственным в непродуктивном склонении).

В современном русском языке в группу глаголов первого продуктивного класса (играть – играют и т. д.) вовлекаются глаголы Других глагольных классов (типа мазать – мажут, показать – покажут), либо возникают параллельные формы, например: полоскать – полощут и полоскают, брызгать – брызжут и брызгают, махать – машут и махают и т. д., а у детей даже: скакают, плакают, мазают (вместо: скачут, плачут, мажут). Еще 100 лет тому назад можно было образовать от глагола икать только форму ичут, а вXX в. все уже употребляли форму икают, а ведь это то же, что детское плакают! В случае с формой икают можно воочию убедиться, что значит победа продуктивной модели над непродуктивной.

Аналогичное явление можно наблюдать в немецком языке, где непродуктивные «сильные глаголы», связанные с внутренней флексией, в просторечии и в детской речи можно встретить в виде «слабых глаголов» без внутренней флексии (вместо springen – sprang, singen – sang, finden – fand: springte, singte, findte и под.).

Непродукти2вные же модели исчерпываются считанными лексическими примерами (например, глаголы типа печь – пекут, течь – текут, жечь – жгут, беречь – берегут и т. д., или типа лезть – лезут, нести – несут, вести – ведут и почти утраченное грясти при грядут; или единичное по склонению слово путь, или слова мать и дочь, имеющие в косвенных падежах основу на -ер: матери, дочери и т. п.) и не могут служить образцом для новообразований.

Не следует смешивать частоту употребительности тех или иных грамматических форм с грамматической продуктивностью и непродуктивностью. Так, в русском языке такие глаголы, как быть, дать, давать, лить, пить, брать, жечь, печь, течь, беречь, стеречь, вести, красть, цвести, плести, молоть, колоть, полоть, пороть, (по)-боротъ (всего 5 глаголов на -оть!), тереть, (за)переть, (у)мереть инекоторые другие, обладают большой частотностью употребления, однако все они относятся к непродуктивным моделям, а терминологические глаголы на -ировать (ангажировать, аранжировать, ассенизировать, манкировать, пунктировать, пуантилироватъ и т. д.) все относятся к продуктивной модели, но по частотности употребления стоят очень низко.

Решение второго вопроса – о способности грамматики материализовать человеческие мысли – связано с положением грамматики в структуре языка.

Фонетика и лексика занимают в структуре языка периферийное положение: лексика относится к смыслово2й периферии, фонетика – к материа2льной.

Грамматика в этом смысле занимает центра2льное положение. Если лексика непосредственно называет действительность, а фонетика непосредственно воспринимается органом чувств (ухом), то грамматика всегда является опосредствованной.

Связь грамматики с действительностью осуществляется только через лексику, так как грамматика, как таковая, лишена всякой конкретности.

Соотношение с восприятием осуществляется для грамматики через фонетику, грамматику, как таковую, непосредственно воспринимать нельзя, – она сама по себе нематериальна, но вне фонетической материальности немыслима, так как то, что не выражено так или иначе фонетически, отсутствует и в самой грамматике. Так, в русском языке различие рода у существительных бывает только в единственном числе: этот большой пруд, эта большая река, это большое озеро, но во множественном различия в роде нет: эти большие пруды (реки, озера); следовательно, существительные, не имеющие единственного числа (ворота, ножницы, штаны и т. п.), рода не имеют. Таким образом, каждое грамматическое явление всегда имеет две стороны: вну2треннюю, граммати2ческое значе2ние, то, что выражено, и вне2шнюю, граммати2ческий спо2соб выраже2ния, то, чéм выражено. Рассмотрение любого грамматического явления в этих двух аспектах обязательно.

«Подразумеваемой» грамматики не существует так же, как не существует и ничего не выражающих «грамматических способов».

То, что2 действительно есть в грамматике данного языка, так или иначе выражено и доступно для восприятия собеседника через свое фонетическое оформление.

Вот почему благодаря грамматике лексика через фонетику получает возможность облечь человеческие мысли в материально доступную для восприятия данность.

В дальнейшем мы будем различать: 1) грамматические значения, 2) грамматические способы их выражения и 3) возникающую в результате взаимодействия грамматических способов и грамматических значений грамматическую форму как единство данного грамматического значения и данного грамматического способа.

Для понимания грамматических единиц, грамматической формы важным является линейность речи и системность языка¹.

¹Эти понятия часто называют: синтагмати2ческие отноше2ния и парадигмати2ческие отноше2ния. Парадигматические отношения являются прямым следствием системности языка, синтагматические же отношения связаны с линейностью речи, но в связи с тем пониманием синтагмы, которое будет изложено в § 59, синтагматика тоже парадигматична, а не только линейна. Поэтому в дальнейшем мы будем говорить о линейных и парадигматических отношениях.

Линейность речи состоит в том, что языковое высказывание осуществляется во времени, когда один элемент последовательно следует за другим; с этой точки зрения всякое высказывание – лента или цепь, распадающаяся на звенья, следующие одно за другим во времени.

Линейно предложение, распадающееся на слова (лексемы); линейна лексема, распадающаяся на морфемы; линейна морфема, распадающаяся на фонемы; линейность фонемы уже равна нулю, так как элементы фонемы не могут быть произведены один за другим во времени, они должны осуществляться одновременно, фонема – уже скорее точка как элемент линии высших единиц. Благодаря линейности речи важно для грамматики не только количество и качество звеньев данной цепи, но и их порядок; перестановка отдельных звеньев может быть таким же выразительным грамматическим способом, как и прибавление или убавление какого-нибудь звена (см. ниже, § 52, «Способ порядка слов»); отсюда же и выразительные возможности нуля или отсутствия какого-либо звена цепи (фонемы, морфемы, лексемы), что, впрочем, связано уже и с другим обязательным качеством языка – системностью.

Системность языка, как мы уже выяснили выше (см. гл. I), состоит не в простой внешней организации языковых материалов, а в том, что все однородные элементы структуры языка взаимосвязаны и получают свою значимость лишь как противопоставленные части целого.

Для грамматики это качество особо важно; так, можно говорить о категории рода или падежа лишь в том случае, если есть хотя бы два противопоставленных рода или падежа¹ в данном языке; если же такого противопоставления нет, а существует лишь одна форма (как для рода в английском или в тюркских языках или для падежа во французском), то данной категории вообще в этом языке нет.

¹ Например, в английском местоимении he – «он» (субъектный падеж) и him – «его» (объектный падеж).

Тем самым данная единица языка (морфема, лексема) всегда выводится из совокупности разных форм данной единицы как их единство; например, для русских слов забрать, заберу, забирать, забор общий корень должен быть представлен как бр -, бер -, бар-, бор -, для слов выжать, выжму, выжимать – как ж -, жм -, жим- и т. п.¹

¹Здесь имеется в виду не исторический корень с его видоизменениями: жа -, жьм-, жим -, а синхронно взятый корень современного языка, где благодаря переразложению [а] стало не элементом корня, а тематической гласной, ср. пис-а-ть и ж-а-ть, как зр-е-ть (зрю), ср. гляд-е-ть и т. п.

Лексе2ма¹ брат должна представлять единство всех форм изменения данного слова: брат, брата, брату, братом, брате, братья, братьев, братьям, братьями, братьях (с основой брат- – брат j-). Отсюда следует и определение лексемы: слово в совокупности всех его словоизменительных форм².

¹ Лексе2ма – от греческого lexis – «слово».

² Расширение определения этого термина характеристикой «и во всей совокупности своих значений» не относится к грамматике – это область лексикологии, где предпочтительнее говорить о слове, а не о лексеме.

Грамматическое значение и его типы выясняются из сопоставления их с вещественным и лексическим значением.

Разберем элементарный пример: форму столикам. Следующая схема поможет нашему анализу:

1) Противопоставление части [стол'-] и части [-ик-ам] основано на различии самостоятельного (№ 1) и несамостоятельного (№ 2) в отношении значения¹; действительно, № 1 может значить и без помощи элемента № 2, который, наоборот, без элемента № 1 значить не может; № 1 – это вещéственное значéние, № 2 – грамматúческое.

¹ Речь идет именно о самостоятельности значения, а не употребления, так как [стол'-] отдельно не употребляется; ср. корень слова земля [з'эмл'-], где это еще яснее.

2) Противопоставление части [стол'-ик-] и части [-ам] основано на различии конкретного (№ 3) и абстрактного (№ 4) значения; действительно, составные части элемента [стол'-ик] в разной степени обладают признаками конкретности: [стол'-] в большей степени, [-ик] в гораздо меньшей; элемент же [-ам] абсолютно никакой конкретности не содержит, так как показывает чистое отношение; № 3 – это лексúческое значéние, а № 4 – реляциóнное¹ значéние.

¹ Реляцио2нный – от латинского rela$tio – «отношение».

3) Элемент [-ик-] (№ 5), входящий в обоих указанных противопоставлениях в разные части: первый раз совместно с [-ам], второй раз совместно с [стол'-] действительно «двуприроден»: с одной стороны, как и [-ам] (№ 4), он несамостоятелен, а может значить и даже употребляться только при наличии № 1, с другой же стороны, он принципиально отличен от [-ам] (№ 4) наличием конкретности, что сближает его с [стол'-] (№ 1); № 5 – это деривациóнное¹ значение.

¹ Деривацио2нный – от латинского deriva$tio – «отведение».

Итак:

№ 1 – вещественное значение, соответствующее отдельному самостоятельному понятию.

№ 5 – деривационное, соответствующее значение признаков, не мыслимых самостоятельно, а сопровождающих вещественное значение корня, ограничивающих и уточняющих его. Понятию «стол» может соответствовать любой стол: и большой, и маленький; к «стол» присоединяется [-ик], и понятие сужает свой объем; столик – это только «маленький стол».

№ 4 – реляционное значение, выражающее только отношение лексемы столик к другим членам предложения: И столикам пусть найдется место (но: Столиками я доволен).

№ 2 – грамматическое значение, которое охватывает № 4 – реляционное и № 5 – деривационное. Изменения № 4, реляционного значения, охватываются словоизменением; изменения № 5, деривационного значения, охватываются словообразованием; и то, и другое – формообразование: словоизменительное и словообразовательное (см. ниже) ¹.

¹ Иное объяснение формообразования, словообразования и словоизменения см. у В. В. Виноградова в статье «О формах слова» (Известия АН СССР. Т. 3. Вып. 1, 1944).

№ 3 – лексическое значение, которое охватывает и № 1, вещественное значение, и № 5, деривационное значение. При отсутствии элемента, содержащего № 5, деривационное значение, № 1, вещественное значение, остается носителем лексического значения; так бывает во всех непроизводных словах (дом, стол, пень, ум, земля, вода, окно, море и т. п.). В этих случаях фактически лексическое и вещественное значения совпадают. При наличии № 5, элемента, содержащего деривационное значение, совпадения нет, что показывает, что в первом случае это только кажущееся совпадение, так как вещественное значение абстрагировано от части речи, тогда как лексическое значение обязательно включает в себя признак части речи; ср. 1) [труд-], 2) [трудн-], 3) [трудов-], 4) [трудност'-], 5) [труди-]. Эти основы имеют одно и то же вещественное значение и разные лексические, причем № 1 и № 4 связаны со значением существительного, № 2 и № 3 – прилагательного и № 5 – глагола¹.

¹ Отнесение основы к той или иной части речи бывает более или менее определенным в разных типах языков. Так, в индоевропейских языках и, в частности, в русском такие основы, как [труд-], ясны по своей принадлежности существительному; но основы [трудн-], [трудов-] могут быть и подлинными основами прилагательных трудн-ый и трудов-ой, но могут быть и элементами новой основы существительных: трудн-ость, трудов-ик и т. п.

Лексическое значение – не просто механическая сумма № 1 и № 5, вещественного и деривационного значений, а единство, имеющее свое особое качество. По преимуществу носителями этого качества являются основы (см. ниже), и это уже представляет собой охват лексики грамматикой; другой охват – это выражение реляционных значений, что осуществляется разными грамматическими способами.

Граммати2ческий спо2соб– это материальное выражение грамматических значений, как реляционных, так и деривационных. В конечном счете все грамматические различия морфем, показывающие изменения падежей, чисел, лиц, времен и т. п., выражаются фонематическими различиями, т. е. различием составляющих морфемы фонем (замена одной фонемы другой, присоединение фонемы, удаление фонемы, перестановка фонем; причем отсутствие фонемы в одной форме по соотношению с наличием фонемы в другой форме – такое же выразительное средство); кроме того, в предложении к этому присоединяются интонационные изменения, расстановка пауз, градация ударений, а также возможность перестановки более крупных звеньев речевой цепи (лексем, их групп); в роли грамматического способа выступают также особые служебные слова, нужные как для выражения отношений между членами предложений, так и между предложениями. Таким образом, грамматические значения выражаются не непосредственно фонемами (или тем более звуками речи), а известными техническими комбинациями из фонетического материала, являющимися грамматическими способами. Это можно пояснить следующим примером: на первый взгляд может показаться, что в примере ру2ки – руки2 различие именительного падежа множественного числа и родительного падежа единственного числа опирается на то, что в первом случае (ру2ки) [у] долгое и сильное, а [и] короткое и слабое, а во втором случае (руки2) – наоборот: [и] долгое и сильное, а [у] короткое и слабое; но на самом деле эти явления вторичные, вследствие того что в одной форме ударение на основе (ру2ки), а в другой (руки2) на окончании (ср. села – село2, во2ды – вода2, где уже иные звуковые различия, а явление то же самое); значит, грамматический способ здесь – передвижение ударения, остальные звуковые изменения грамматики не касаются: это следствие данных позиций¹.

¹ См. подробнее: Курилович Е.Р. Система русского ударения // Очерки по лингвистике. М., 1962. С. 436 и сл.

Грамматических способов, используемых в языках, ограниченное количество, это: аффиксация разного типа, внутренняя флексия, повторы, сложения, служебные слова, порядок слов, ударение, интонация и супплетивизм. Грамматика любого языка может выражаться только этими способами. Одни языки (как русский, английский) используют все возможные грамматические способы, другие (как китайский, французский) – только некоторые; конечно, никакого отношения к оценке языка, как и все грамматическое, этот вопрос не имеет (обзор грамматических способов см. ниже).

Одним из самых трудных вопросов теоретической грамматики является вопрос о грамматических категориях.

Долгое время языковеды грамматическую систему новых языков облекали в схемы, выработанные античными грамматистами для категорий греческого и латинского языков, например учение «Об осьмих частех слова» (т. е. частях речи) в средневековой русской грамматической традиции; позднее пытались механически перенести логические категории в грамматику; в разное время делались попытки вывести особые «понятийные» категории, которые были бы не логическими, а языковыми, но общими для всех языков. Неудачи всех этих попыток коренились в том, что «категории» прилагались к языку извне, а не выводились из материи и формы данных языков.

Грамматические категории – это, прежде всего, совокупности элементов языка (слов, их значимых частей, их сочетаний), образующие грамматические общности. Что же объединяет эти общности в языке? Мы думаем, что это – грамматические значения, а не грамматические способы или формы (есть и такое мнение у грамматистов).

Например, в русском языке есть категория несовершенного и совершенного вида в глаголе. Это грамматическое противопоставление может выражаться разными способами:

или в английском, где противопоставление единственного и множественного числа может быть выражено также разными способами:

Пестрота способов различения данных категорий не мешает единству каждой из них. В этом сказывается изоморфи2зм¹ грамматических способов, т. е. то, что разные способы могут выступать в одной и той же грамматической функции.

¹ Изоморфи2зм – греческое isos – «равный» и morphe – «вид, форма» – «изо... в сложных словах означает равенство или подобие по форме или назначению» (Словарь иностранных слов. М., 1955. С. 258).

Таким образом, граммати2ческая катего2рия– это совокупность элементов языка (слов, значимых частей слов и сочетаний слов), объединенная грамматическим значением при обязательном наличии выражающего его грамматического способа (выражение тех же значений посредством сопровождающих знаменательных слов, как, например, наречия при глаголе, – грамматических категорий не образуют). Ниже мы рассмотрим этот вопрос подробнее в связи с вопросом о частях речи¹.

¹ См. ниже, § 58.

Наиболее трудный вопрос грамматики – это вопрос о грамматической форме.

Слово форма – многозначно. В «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова к этому слову приводится 12 значений¹, из которых 9 никакого отношения к данному вопросу не имеют, а 3 могут к нему относиться. Восьмое значение прямо касается интересующего нас вопроса: «Способ внешнего выражения грамматических категорий, взаимоотношений слов в речи и взаимоотношений предложений». Такое определение относится к грамматическому способу, а не к грамматической форме. Из всех остальных определений, казалось бы, можно было привлечь второе значение – техническое, но, как известно, такая форма, как литейная, не обладает единством со своим содержимым, может оставаться и без содержимого, а после отливки не имеет больше отношения к отлитому; здесь понятие «форма» противопоставляется понятию «содержимое», а не «содержание».

¹ См.: Толковый словарь русского языка; Под ред. Д. Н. Ушакова. Т. 4, 1940. С. 1100. [Новое изд. - 1995].

Другое значение – шестое, философское, где понятие «форма» противопоставлено понятию «содержание»; так, национальная культура – содержание, а национальный язык – ее форма; однако и это не отвечает форме в языке, так как с этой, философской, точки зрения весь язык – форма по отношению к мышлению и культуре.

Форма в языке, и в частности в грамматике, – особое понятие, требующее особого определения.

А. А. Потебня (1835–1891), осознавая, что внешнее, техническое понимание формы в языке непродуктивно, пришел к выводу, что «грамматическая форма... есть значение, а не звук»¹, но это никак не разъясняло нужного понятия. Некоторые другие соображения Потебни о форме мы приведем ниже.

¹Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. М.: Учпедгиз, 1958. Т. 1-2. С. 61.

Ближе подошел к решению вопроса Ф. Ф. Фортунатов (1848– 1914), который дал такое определение: «Формой отдельных слов в собственном значении этого термина называется... способность отдельных слов выделять из себя для сознания говорящих формальную и оснóвную принадлежность слова. Формальной принадлежностью слова является при этом та принадлежность звуковой стороны слова, которая видоизменяет значение другой, оснóвной принадлежности этого слова, как существующей в другом слове или в других словах с другой формальной принадлежностью...»¹

¹ Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языковедение, общий курс 1901– 1902 гг. // Избранные труды. М.: Учпедгиз, 1956. Т. 1. С. 137.

Исходя из этого определения, Ф. Ф. Фортунатов выводил формы словоизменения и словообразования:

«Формы отдельных полных слов, обозначающие различия в отношениях данных предметов мысли к другим предметам мысли в предложениях, называются формами словоизменения... Другие формы отдельных полных слов, не формы словоизменения, называются формами словообразования»¹.

¹ Там же. С. 155.

Другое подразделение – на синтаксические и несинтаксические формы. Синтаксические формы – это формы, зависящие от синтаксических отношений членов предложения по согласованию или управлению; например, в русском языке формы падежа у существительных (вижу дом, любуюсь домом), формы рода, числа и падежа у прилагательных (большой дом, большую собаку, большое окно), формы лица и числа у глаголов (я купаюсь, собака купается, собаки купаются); несинтаксические формы – это формы, не зависящие от отношений членов предложения; например, в русском языке форма рода и числа у существительных (зал, зала, зало; стол – столы), форма вида, наклонения и времени у глаголов (я беру, я возьму, я взял бы, возьми), форма степеней сравнения у прилагательных (умный, умнее, умнейший).

Некоторые языковеды считают, что все синтаксические формы словоизменительные, а все несинтаксические – словообразовательные. Но последнее неверно. В результате словообразования возникает новое слово (белый, белить, побелка, беленький, беловатый, белизна и т. п.), однако в стол – столы, умный – умнее, взять – возьму – взял нового слова не получается; это формы несинтаксические, но словоизменительные.

Если прямолинейно проводить указанное выше определение формы у Ф. Ф. Фортунатова, то одни слова в языке окажутся «с формой», «оформленные» (те, которые выделяют основную и формальную принадлежность: топор-ом, добр-ому, бег-ут), другие же – «без формы», «бесформенные» (там, вчера, хлоп, брысь, кенгуру), что встает в противоречие с общим положением о том, что язык в целом – форма и все в языке оформлено.

По этому поводу интересные мысли были у А. А. Потебни, который, цитируя положение Гумбольдта: «данная форма имеет для меня смысл по месту, которое она занимает в склонении или спряжении»¹, указывал: «распознавание формы» может пользоваться «знанием места, которое занимает слово в целом, будет ли это целой речью или схемой форм»².

¹ Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. 1–2. М.: Учпедгиз. 1958. С. 44.

² Там же. С. 66.

Собственно говоря, и у Фортунатова вопрос о форме не ограничивается рассечением линейности речи на звенья, а именно способность выделять основную и формальную принадлежность слово получает по соотношению с другими членами парадигмы, т. е. «схемы форм» по Потебне. Столик потому разлагается на [стол' + ик + нуль], что в других словах есть, с одной стороны, повторение той же «формальной принадлежности» [ик + нуль] в соединении с другими «основными принадлежностями»: носик, ротик, садик и т. п., а с другой – есть повторение той же «основной принадлежности» [стол (')] в сочетании с другими «формальными принадлежностями»: столовая, столоваться, настольный. Это соотношение можно выразить следующей схемой, где прописные буквы обозначают «осно2вные принадлежности», а строчные – «формальные принадлежности»:

¹См.: Поржезинский В. К. Введение в языковедение, 1915. С. 141.

Все это вытекает из системности языка, где все факты одного качества (падежи, числа, лица, времена и т. п.) связаны в одно целое и каждый факт получает свою значимость по «месту в целом», как говорит Потебня. Ряды форм, в которые входит данное явление, будем называть парадúгмами, а те свойства формы, которые возникают благодаря соотносительности членов парадигмы, – парадигматúческой фóрмой. Отсюда несколько следствий.

Во-первых, понятие отрицательной формы или нулевых показателей формы, обоснованное в трудах Ф. Ф. Фортунатова¹, И. А. Бодуэна де Куртенэ и Ф. де Соссюра; так, в русском языке признаком мужского рода единственного числа для глаголов прошедшего времени и кратких прилагательных и причастий будет отсутствие окончания на фоне его присутствия в формах женского и среднего рода (ходил – ходил-а, ходил-о; хорош – хорош-а, хорош-о; убит – убит-а, убит-о).

¹ См.: Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языковедение // Избранные труды. Т. 1, 1956. С. 138.

Нулевые показатели в грамматике имеют такое же значение и такую же выразительную силу, как и положительные показатели (прибавление аффиксов, чередование фонем и т. п.). Нулевые показатели, т. е. отсутствие положительного показателя в соотношении системы форм с его присутствием в других формах опирается на системность языка и парадигматичность форм, образующих ту или иную частную систему. Могут быть нулевые аффиксы (см. только что приведенные примеры: ходил, хорош, убит), могут быть и значимые нули при чередованиях фонем (порывать – порвать), могут быть и нулевые служебные слова, например связки (я был здесь, я буду здесь, но: я – здесь; он был награжден, но: он – награжден и т. п.).

Во-вторых, и «бесформенные слова», т. е. не распадающиеся на «осно2вную» и «формальную» части, обладают формой благодаря «знанию места» в целом, «будет ли это целой речью или схемой форм» (Потебня). Возьмем несклоняемое «бесформенное» слово кенгуру; это слово не распадается на «осно2вную» и «формальную» части¹, но, сопоставляя такие целые, как: Серый волк лежал на песке – Серый кенгуру лежал на песке; Я вижу волка – Я вижу кенгуру и т. п., мы заключаем, что кенгуру – существительное, выступающее в роли подлежащего и дополнения в тех же сочетаниях в предложении, что и волк, т. е. слово кенгуру в русском языке имеет форму существительного, хотя и не склоняется по падежам. В предложении: Кенгуру – раз антраша! – все три слова «бесформенны» с точки зрения линейной формы, но парадигматически они все оформлены, и мы грамматически это предложение понимаем так же, как предложение: Олень сделал прыжок. В этом опять же сказывается грамматический изоморфизм.

¹ Дети по-своему «исправляют» это неудобство по пропорции: вижу собаку: вижу кенгуру = это собака: это кенгура (т. е. линейно разлагают: кенгур-а, кенгур-ы, кенгур-у и кенгур-енок).

В-третьих, для характеристики грамматической формы играет роль не только словоизменительная парадигма (система форм словоизменения: склонение, спряжение), но и словообразовательная парадигма (соотношение с производными и производящими формами). Так, в русских прилагательных может быть суффикс -ск- и суффикс -к-; в некоторых случаях сразу бывает трудно определить, какой же из указанных суффиксов, например в прилагательных, образованных от основ на - ц - (в написании: молодецкий, Павелецкий и т. п.). Разъясняется вопрос через словообразовательную парадигму: суффикс - ск - бывает в отыменных прилагательных, а суффикс - к - – в отглагольных; ср. конский, царский, рязанский и ломкий, хрусткий, робкий; откуда в языке в случаях молодецкий, Павелецкий суффикс - ск -, фонетически же сочетание [цс] упрощается в [ц]; такие же случаи, как ломкий, ковкий и др., следует понимать как отглагольные.

Подытожим все сказанное о форме.

1. Форма в грамматике не то же самое, что грамматический способ.

2. Форма не может быть отожествлена со значением.

3. Форма в грамматике – это соотношение грамматического значения и грамматического способа в их единстве; меняя способ при сохранности значения или меняя значение при сохранности способа, мы получаем новые формы. Например, предобрый и добрый-добрый по значению одно и то же – превосходная степень прилагательного, но способ выражения этого значения различен: приставка в слове предобрый и повтор в добрый-добрый; это разная форма и разные формы; добрый-добрый и ходишь-ходишь одинаковы по способу (повтор), но различны по значению: добрый-добрый – превосходная степень прилагательного, ходишь-ходишь – особый видовой оттенок глагола; это тоже разная форма и разные формы¹.

¹ Проявление формы в слове, т. е. слово в той или иной форме, также принято называть формой, например форма добрый-предобрый, форма добрая, форма ходил и т. п. В настоящее время чаще употребляют в таких случаях термин словофо2рма, предложенный А. И. Смирницким.

4. Вследствие линейности речи форма прежде всего выявляется распадением речевой цепи на отдельные звенья: лексемы, морфемы, фонемы.

Синтаксическое целое распадается на составляющие его слова:

Это || воспитательный || дом; слово воспитательный распадается на морфемы: вос-пит-а-тель-н-ый ¹, корень слова воспитательный (морфема) распадается на фонемы: [п'-и-т].

¹ Морфологическое строение русских слов сложнее, чем это здесь показано, см. ниже, § 45 – об аффиксации.

Но такое распадение линейной формы не может осуществиться без наличия парадигматической формы.

5. Парадигматическая форма – это характеристика того или другого слова или сочетания слов как члена целого – парадигмы форм; одинаковые по линейной форме слова могут иметь разную парадигматическую форму; так, зло – существительное, зло – краткое прилагательное и зло – наречие по линейной форме распадаются одинаково на две морфемы [зл-о], но парадигматически все эти три слова имеют разную форму:

1) зло (существительное) – член парадигмы склонения (зла, злу и т. д.);

2) зло (прилагательное) – член родовой и числовой парадигмы (зол, зла, зло, злы) и парадигмы степеней сравнения (злее);

3) зло (наречие) – член только парадигмы степеней сравнения (злее).

То же самое у существительного печь (печи, печью, печи и т. д.) и инфинитива глагола печь (пеку, печешь; пек, пеки), хотя линейно эти два слова оформлены одинаково, а похожая пара знать существительное и знать инфинитив имеет и разные линейные формы: существительное [знат' + нуль], глагол [зн-а-т'].

6. Словоизменение охватывает те случаи, когда это формы того же слова, т. е. когда лексическое значение остается тем же, а реляционное значение меняется; таковы для русского языка у прилагательных формы рода, числа, падежа и степени сравнения; у существительных формы падежа и числа; у глаголов формы лица, числа, вида, наклонения, времени, а в прошедшем времени рода и числа.

7. Словообразование относится к разным способам производства от данных основ и корней других слов с особым лексическим значением; таковы для русского языка у прилагательных уменьшительные и увеличительные формы, у существительных собирательные, увеличительные, уменьшительные, у глаголов префиксальные формы, где, кроме вида, меняется и лексическое значение (писать – написать – не меняется, а писать – записать – «сделать запись» – меняется); и, конечно, все случаи производства других частей речи от основы данной части речи: труд – трудный – трудиться; печь – печной – печник и т. п.

8. Количество грамматических способов в языках мира ограничено. Они стандартны и могут быть характерными для данного языка только косвенно. Грамматические значения в разных языках есть и общие, есть и различные, что приводит к тому же выводу. Формы же всегда индивидуальны и характерны для данного языка.

Так, в большинстве языков существует категория множественного числа, но формы множественного числа в разных языках будут различны; например, в малайском повтор: orang – «человек», orang-orang ¹ – «люди», в африканском языке шиллук – изменение тона: jit с высоким тоном – «ухо», jit с низким тоном – «уши»; в арабском перестановка гласных трансфикса: [i – a ] hamar – «осел», [а – i ] ham ir – «ослы»; в русском изменение окончания: меч – мечи; в немецком изменение гласной корня: die Mutter – «мать», die Mütter ² – «матери», или изменение артикля: das Fen-ster – «окно», die Fenster – «окна» и т. п.

¹В современной индонезийской орфографии: orang.

² Является ли здесь в немецком die «тем же» артиклем или это «артиклиомонимы», несущественно: различение и опознание числа дается внутренней флексией.

По свидетельству Э. Сепира: «На языке насс, одном из языков Британской Колумбии, множественное число образуется четырьмя различными способами. Большинство имен (и глаголов) во множественном числе удваивается, т. е. часть корневого элемента повторяется, например gyat – «человек», gyigyat – «люди». Второй способ сводится к употреблению некоторых характерных префиксов, например an'on – «рука», ka-an'on – «руки», wai – «весло», lu-wai – «весла». Множественное число образуется также посредством внутренней перегласовки, например gwula – «плащ», gwila – «плащи». Наконец, четвертый вид множественного числа состоит в присоединении к имени суффиксального грамматического элемента, например waky – «брат», wakykw – «братья»¹.

¹ Сепир Э. Язык / Русский пер. А. М. Сухотина, 1934. С. 47. [Новое изд. - 1993].

Поиск по сайту: