Судьба нэпа

С 1923 г, страна вступила в полосу хозяйственного подъема. Остались позади продовольственный, транспорт­ный, топливный кризисы. Восстанавливалось народное хо­зяйство, при этом темпы восстановления сельского хозяй­ства и кустарного производства были выше темпов восста­новления государственной промышленности, которая тре­бовала больших капиталовложений. К середине 20-х годов сельское хозяйство, легкая и пищевая промышленность в основном достигли довоенного объема производства. Этому не помешал и значительный неурожай 1924 г., охвативший Нижнее и часть Среднего Поволжья, Северный Кавказ, не­которые районы Дона, Центральной черноземной области и Восточной Украины — территории с населением около 8 млн. человек.

Восстановлению сельского хозяйства и связанных с ним отраслей промышленности во многом способствовала тор­говля. Страна превратилась в большой рынок, часто напо­минавший базар. Торговали все: бывшие мешочники, рабо­чие, демобилизованные солдаты, домохозяйки, безработ­ные, государственные служащие (совслужащие) и т.п. Час­тник стал главной фигурой розничной торговли, которая к середине 20-х годов значительно стабилизировалась путем создания широкой сети магазинов и магазинчиков. Частно­го торговца называли лавочником.

В оптовой торговле преобладали государственные и ко­оперативные предприятия. Наиболее быстро развивалась потребительская кооперация, тесно связанная с деревней. Во главе потребкооперации стоял Центросоюз. Наряду с ней получили стимулы и другие формы кооперации: снабжен­ческая, кредитная, промысловая, сельскохозяйственная, производственная, жилищная. Руководство страны контро­лировало и поощряло кооперативное движение, относя его к социалистическому сектору экономики.

Тем не менее далеко не все и в руководстве, и в обществе были довольны возрождением торгового капитала. Вывшие красные командиры, красноармейцы, партизаны и т.д. счи-тали, что новый курс предает цели, за которые они проли­вали крОвь на фронтах гражданской войны, и поощряет вче­рашнего «врага народа» — мешочника и спекулянта, помо­гает новым буржуа — нэпманам. Объективной почвой для подобных настроений являлось быстрое социальное рассло­ение общества как в городе, так и в деревне. Образ жизни «новой буржуазии» вызывал и зависть, и откровенное воз­мущение.

Многие нэпманы, чувствуя временность и неустойчи­вость своего положения в условиях диктатуры пролетариа­та, стремились к скорейшему обогащению и проматыванию «бешеных денег». Историки назвали это явление «грима­сами» и «угаром» нэпа.

Начиная с 1922 г. было проведено несколько показатель­ных судебных процессов над частными торговцами, пред­принимателями и связанными с ними совслужащими. Наи­более крупные из них состоялись в июле-декабре 1923 г. — дело ГУМа, Моссельпрома и др. На них были вскрыты ог­ромные убытки, нанесенные государству в результате хи­щений и деятельности частника в качестве посредника при сбыте товаров государственных предприятий. Покупая у руководства госпредприятий и трестов товары с большой скидкой, частник перепродавал их с огромной прибылью, часть которой отдавал «спонсору».

Переломным в истории нэпа и государства стал 1925 г. — год завершения восстановительного процесса в области про­мышленности. Осенью 1926 г. XV Всесоюзная партийная конференция, подводя итоги восстановления народного хо­зяйства, заявила о необходимости перехода к структурной перестройке хозяйства.

Относительно быстрое восстановление экономики и пер­вые успехи нэпа во многом были обусловлены резким сокра­щением военных расходов, которые в 1925 г. составили 50% расходов Наркомата путей сообщения. Численность воору­женных сил была доведена до минимума — с 5,3 млн. до 600 тыс человек. Судьба нэпа и страны была в зависимости от

международного положения СССР и военной политики го­сударства, которое находилось в «капиталистическом окру­жении», постоянном ожидании нового военного нашествия. Ослабление обороноспособности, которую Ленин рассмат­ривал в качестве «зеницы ока» партии и правительства, было вынужденным и непродолжительным фактором внут­ренней и внешней политики СССР. Возрастание военной угрозы в конце 20-х годов привело к свертыванию нэпа вна­чале в сельском хозяйстве, затем, на рубеже 20-х — 30-х годов, в промышленности, а к середине 30-х и в торговле.

В условиях рыночной экономики продовольственное снабжение армии и растущих городов гарантировалось при соблюдении двух главных условий — ориентированности промышленности на потребности деревни и доступности промпродукции для крестьянства. Нарушение этих условий вызвало два крупных кризиса нэпа — 1923 г. и 1927/28 гг. Первый вошел в историю как «кризис сбыта», второй — как «кризис хлебозаготовок».

Кризис сбыта. В 1923 г. промышленность в значитель­ной степени перестроилась на нужды деревни. Однако же­лание получить максимальную прибыль в условиях хозрас­чета толкало работников ВСНХ, руководителей трестов и синдикатов до предела поднять цену на «свой» товар. Цены на промтовары выросли более чем в три раза по отношению к сельскохозяйственным. «Ножницы» цен достигли макси­мальной величины к октябрю 1923 г. Относительно низкая покупательная способность крестьян привела к затоварива­нию складов не только сельскохозяйственными машинами, но и самыми простыми и самыми необходимыми средства­ми сельхозпроизводства: косами, боронами, плугами и т.п. «Кризис сбыта» промпродукции отразился на хлебозаготов­ках. Государство было вынуждено вмешаться в процесс ценообразования, административным путем снизить цены на промышленные товары, повысить закупочные цены на сельскохозяйственные товары и организовать дешевый кре­дит для крестьянства. Это обеспечило растущий спрос де­ревни. Почти весь запас сельхозмашин и инвентаря был быстро распродан, хлебопоставки не были сорваны. Кризис был преодолен.

После восстановления народного хозяйства руководство страны взяло курс на перестройку экономики через преиму­щественное развитие тяжелой промышленности, прежде всего машиностроения. Только он позволял вывести страну в разряд промышленно развитых и обороноспособных стран. Промышленность стала ориентироваться прежде всего на свои, а ие на деревенские потребности. Нужды деревни были отодвинуты на второй план.

Индустриализация потребовала увеличить хлебный эк­спорт для закупки машин и оборудования. Это усилило не­эквивалентный обмен между городом и деревней. В этих условиях не половина, как в начале 20-х гг., а 3/4 тяжести госбюджета легло на плечи крестьянства. Экономисты под­считали, что в 1926/27 сельскохозяйственном году кресть­янство недополучило при обмене своих продуктов на про­мышленные товары сумму в 645 млн. довоенных (не червон­ных) рублей. Это дало основание сторонникам мелкотовар­ного производства утверждать, что крестьянство больше потеряло, чем приобрело благодаря Октябрьской револю­ции. В условиях однопартийной системы вывод был не столько смел, сколько опасен.

Кризис хлебозаготовок. Политика «дать деревне мень­ше — взять у нее больше» в рыночных условиях была труд­новыполнима. Положение резко ухудшилось в 1927 г., ког­да пошли разговоры о близкой войне с Англией, разорвав­шей дипломатические отношения с СССР. Начатые советс­ким руководством, они самым неожиданным образом уда­рили по продовольственному снабжению городов. Возник ажиотажный спрос на стратегические товары, прежде все­го на хлеб. Он резко взвинтил рыночные цены. Они почти в 5 раз превысили государственные закупочные цены. Крес­тьяне требовали не менее чем втрое повысить последние, фактически бойкотируя хлебозаготовки. План хлебозагото­вок 1927 г. был провален.

Возник острый продовольственный кризис, который заставил государство, с одной стороны, ввести карточную систему снабжения в городах, с другой — усилить админи­стративный нажим на деревню. Недовольство крестьян го-дарственной политикой цен Сталин в 1928 г. истолковал

как саботаж, как «хлебную стачку»бы наносят удар в спину пролетарскому государеву, время как внешний враг готовится к новой войне.

В1928-29 гг. власти перешли к чрезвычайным методам хлебозаготовок по примеру продотрядов времен граждане-кой войны. Для их проведения в деревню было послано 30 тысяч коммунистов, уполномоченных принимать чрезвы­чайные меры к саботажникам-кулакам. Закрывали рынки и базары, проводили обыски по крестьянским дворам. Кре-стьян заставляли сдавать хлеб в счет государственного зай­ма индустриализации (введен в 1926 г.), в счет будущего года, настаивали на самообложении и обязательной сверх­плановой продаже хлеба. Тех, кто отказывался сдавать хлеб, привлекали к суду по ст. 107 УК РСФСР и соответствующим статьям союзных республик «за спекуляцию». Суды авто­матически выносили решения о конфискации как товарных излишков, так и запасов, необходимых для потребления и производства. Изымали инвентарь. Крестьян, осуждавших насилие, подвергали тюремному заключению по ст. 58-10 — антисоветская агитация. А ведь еще в декабре 1927 г. на XV съезде ВКП(б) В. М. Молотов говорил, что тот, кто предлагает политику насильственного изъятия хлеба, тот враг рабочих и крестьян. И Сталин подтверждал: «Правиль­но!».

Летом 1928 г. государство ослабило нажим, частично пошло на экономическое стимулирование. Чрезвычайные меры были отменены, закупочные цены повышены на 15-20%. Это было сделано по настоянию Н. И. Бухарина, ко­торый считал, что ставка на насилие приведет к голоду. Принудительные заготовки хлеба, проведенные по настоя­нию Сталина в первой половине 1928 г., Бухарин назвал военно-феодальной эксплуатацией крестьянства, а Рыков — попыткой превратить деревню «в дойную корову индустри­ализации». Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, М. П. Томский при­чину кризиса хлебозаготовок видели в ошибках планирова­ния, предлагали выйти из него путем корректировки цено­вой политики, временных закупок хлеба за рубежом, частичч ного сокращения капиталовложений в металлургию и маши- \ ностроение, т.е. в снижении темпов индустриализации

Несмотря на уступки крестьянству, осенью 1928 г. за-готовки хлеба вновь оказались под угрозой. Крестьяне уже _яе верили государству. Зажиточные хозяева сокращали по­севы, «самоликвидировались», середняки не хотели расши­рять производство, т.к. боялись попасть в разряд кулаков. К кулакам правительство стало причислять не только крес­тьян, эксплуатирующих наемный труд батраков, но и хо­зяйства с годовым доходом в 1500 руб.

Опираясь на большинство в Политбюро ЦК, Сталин аШОвь дал директиву на места применить жесткие админис­тративные меры к богатым крестьянам. Однако применять их стали и к середнякам. Молодой донской писатель М.А.Шолохов летом 1929г. писал своим московским из­дателям: «Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен». С 1929 г. чрезвычайные меры стали системой. С нэпом в де­ревне было покончено, что и закрепила сплошная коллек­тивизация.

В промышленности стали сворачивать аренду, хозрас­чет, переходить к госзаказу, централизованному управле­нию. Договорная система была практически ликвидирова­на. Если в 1929 г. по хоздоговорам производилось более 4/5 промышленной продукции, то в 1930 г. — лишь 5%.

Страна вступила в эпоху «большого скачка». Советская история 20-х годов непредусмотренным образом подтверди­ла слова Ленина о том, что нэп вводится «всерьез и надол­го... но не навсегда», сказанные им в декабре 1921 г. на IX Всероссийском съезде Советов. В партийно-государственном руководстве победу одержали сторонники позиции «не на­всегда».

Поиск по сайту: