АСТ АХЭ: Бродяга

429 год I Эпохи

Во все века, во всех землях находятся неуемные непоседы, те, кому не дают покоя вопросы — а что за тем холмом? за этими горами? в тех лесах?.. Во все века, во все времена они уходят из дома в дорогу; не Странники, которым должно узнать и вернуться, не скитальцы, которым возвращаться некуда: их люди называют — бродягами. Таким и был Халдар из дома Хадора.

Бывал он во многих людских поселениях; забрел однажды и в Нарготронд к государю Финроду… Но дорога бродяги похожа на капризную и своенравную женщину: никогда не знаешь, что выкинет в следующий момент. Эта дорога и привела Халдара за Северные Горы. Ничего особо хорошего увидеть здесь он не ожидал: по слухам, за Эред Энгрин, как называл эти горы Старший Народ, лежали мрачные края, населенные невиданными чудовищами и дикарями, что, пожалуй, и похуже всяких чудовищ будут. Но по дороге никого не попадалось — ни чудовищ, ни людей, зато зверья и птиц хватало, а в лесах было полно грибов и ягод. Леса как леса, ничего особенного — разве что зверье непуганое; да еще эта долина между двумя небольшими речушками… Он наткнулся на поросшие мхом камни — развалины моста, — и ведь дернуло же любопытство проклятое, переплыл речной поток, выбрался-таки на тот берег. Ну, не похожи были эти места ни на что из того, что видел прежде. Добрался — понял, чем.

Весь берег зарос высоким — по грудь — чернобыльником, а кое-где пробивались маки — небывалые, бархатисто-черные, с темно-красным пятном в чаше цветка. Ни зверя, ни птицы. Тихо. Пусто. Но опасности он здесь не чувствовал, только неясную печаль, а потому решил еще чуть-чуть побродить. Видел седые ивы на берегу, видел черные тополя и яблони — яблони без единого плода, яблони, чьи ветви были похожи на искалеченные руки, в без-надеждной мольбе протянутые к небу. Боги светлые, как же тихо…

Он и не заметил, как стемнело. С берегов потянулся медленный туман, плыть назад ночью не хотелось; Халдар с тоской подумал о дорожном мешке, который оставил на том берегу под камнем. Хорошо хоть звери не откопают. А в мешке — вяленое мясо, и еще оставалось немного сухарей; однако ужина явно не предвидится — ничего, наверстаем упущенное за завтраком… Он с удивлением понял вдруг, что о еде подумал больше по привычке: голода не чувствовал. Да что ж тут такое, колдовство, что ли? Чары? Может, и не надо бы здесь ночевать, ну да ладно…

Халдар завернулся в плащ и прикорнул у корней старой яблони.

…Был — город: медовый, золотой — словно солнцем напоенное дерево стен, тонкая резьба — травы и цветы, и ветви деревьев, птицы и звери, и крылатые змеи; и серебряное кружево — переплеты стрельчатых окон.

Были — ветви яблонь, клонящиеся под бременем плодов — золото-медовых, медвяных, янтарных, просвечивающих на солнце, — и медные сосны.

Были — люди в черном и серебре, похожие на птиц и цветы ночи, на ветер и стебли ковыля под луной, — тонкие летящие руки, и глаза — невероятные огромные и ясные глаза, каких не встретишь и у Старшего Народа.

А он был — тенью среди них, был каждым из них и был ими всеми — мальчишкой с широко распахнутыми недетскими глазами, и юношей, неловко придерживающим рукоять меча на поясе, и мужчиной со взглядом спокойным и твердым; и перед ним — перед ними — стоял — высокий даже среди этих людей, в черном, в черненой кольчуге, и плащ бился за его плечами, и он говорил — говорил о войне, о том, что надо уходить, и узкое лицо его было бледным, а в запавших глазах застыло что-то тревожное, больное, и по лицам слушавших его скользили тени, а он все говорил — с силой отчаяния, с болью, и непонятны были слова чужого певучего языка, было внятно только одно — уходите, это война, уходите…

…Он проснулся с первыми лучами солнца; перевернулся на спину и долго лежал так, глядя в светлеющее небо, пока не растворились в сиянии последние звезды. От сна — или видения — осталась только горечь и — имя. Слова чужого языка. Он повторил их, чтобы не забыть, боясь, что уйдет и это воспоминание: Лаан Гэлломэ. И еще раз. И еще.

Перебравшись на тот берег, Халдар натянул одежду и первым делом полез под знакомый камень; как он и думал, мешок с провизией и немудреным скарбом оказался в полной неприкосновенности. Человек вытащил сухарь, разломил пополам, да так и остался сидеть — задумался. Долго сидел, припоминая; память сна утекала, как вода сквозь пальцы, он вспомнил только еще одно слово — Хэлгор и связанный с этим словом жест черного вестника — на север. Что ж, на север так на север: может, там что прояснится. История пока получалась донельзя темная и таинственная. Халдар решительно сунул сухарь назад, затянул потуже горловину мешка, наскоро умылся речной водой, но пить не стал — мало ли что; забросил мешок за спину и зашагал дальше — на север.

Долго ли, коротко… впрочем, так только в сказках говорят; в дороге «коротко» обычно не бывает, Халдар успел вдосталь набродиться по лесистым холмам, пополнив, впрочем, свои не слишком богатые запасы еды, — и вышел на вересковую пустошь, с запада, сколько хватало глаз, защищенную горами. На пустоши было заметно холоднее, чем в лесах, да и укрыться особенно негде, а потому он решил провести ночь у горного отрога, поросшего редкими соснами, чтобы с утра отправиться в дорогу и попытаться добраться… а куда, собственно? Халдар не имел ни малейшего представления о том, что ищет в этих суровых и не слишком приветливых землях. Сон, теперь уже почти забытый, оставил некую уверенность в том, что на севере есть еще какое-то жилье. Уверенность эта с каждым днем становилась все слабее, но стоило напоследок попытаться еще раз.

Идти по каменистой звенящей земле было легко, и к вечеру следующего дня человек дошел почти до подножия гор. Похоже, у гор было озеро, только почему-то совсем черное, он мог уже различить пробегающие по нему волны…

Черные маки. Бархатно-черное море маков и тихий беззвучный шепот — шорох — вздох. В быстро темнеющем небе вырисовываются силуэты полуразрушенных башен, вырастающих из сумрачных скал. Никого. Ни человека, ни зверя, ни птицы. Он пошел через поле, искоса поглядывая на цветы. Не то чтобы ему было страшно: просто было чувство, что делает он что-то недозволенное, едва ли не запретное — как в ту ночь полнолуния, когда он подсмотрел танец лесных духов. И было странное чувство — словно все это сон, и он идет во сне, не ведая цели, не зная, сколько продлится этот путь. Надо бы, что ли, взять с собой один цветок на память…

Когда он достиг гор, была уже ночь. Отыскал небольшую пещерку, забился в нее, положив под голову дорожный мешок, сжался в комок, чтобы скорее согреться, и закрыл глаза. Непонятный шорох-шепот звучал теперь напевно, словно колыбельная, и все слышнее в мелодии звучали глубокие печальные и скорбные ноты. Халдар слишком устал, чтобы задумываться над тем, что слышал; он и сам не заметил, как уснул, убаюканный странной музыкой.

Очнувшись, приподнялся рывком и сел, едва не ударившись головой о низкий свод пещерки — в ушах еще отдавался собственный, сквозь зубы, стон.

— А ведь вечером хотел еще цветочек на память сорвать, — пробормотал он хрипло. — Цветочек, а?! Говорили же умные люди: не лезь, куда не надо, дурень… Дурень и есть…

Выполз из пещерки, волоча за собой мешок.

— Надо бы отсюда выбираться, да поскорее… еще одна такая ночка — точно свихнусь, — за долгие месяцы в дороге он привык разговаривать с самим собой, но тут прикусил язык. Его била дрожь — не от холода, хотя и озяб он изрядно. Надо постараться выкинуть все это из головы… выкинешь, как же!.. Хоть с закрытыми глазами иди — помнишь все на ощупь. И, заслоняя все — невероятное это лицо, бледное до прозрачности, тонкое, словно изо льда выточенное, застывшее, и только глаза, утонувшие в темных полукружьях — больные звезды в тени длинных ресниц, не бывает у людей таких глаз, ни у кого не бывает, не может быть такого, и за спиной — то ли плащ, то ли крылья, не разобрать, и не забыть никогда, и не понять никогда — кто он, когда он был…

Как добрался до леса к юго-востоку от макового поля, Халдар не помнил. Осталось смутное воспоминание, что шел вроде бы ночью — боялся заснуть, а в лесу повалился в траву и долго лежал так, не двигаясь: хорошо-то как, боги, лес, просто лес, птица какая-то кричит, кто ее разберет, что за птица, мураш по травинке ползет — ишь ты, стервец, ма-ахонький, а до чего упорный! — солнышко сквозь листву греет — не так чтобы сильно греет, но все равно — хорошо…

Еще несколько дней он шел по лесу, засыпая, только когда уже не мог стоять на ногах — боялся снов. Припасенная еда уже дня два как закончилась, одними ягодами не прокормишься, но он хотел побыстрее добраться до жилья — все равно какого, только бы дойти, — а потому даже на охоту времени не тратил.

Люди в поселении были похожи на людей народа Беора — такие же темноволосые и темноглазые; однако язык их Халдару был совершенно непонятен, и он, отчаявшись, решил уже было объяснить им жестами, что умирает с голоду, но по его лицу и так все было видно, а потому через несколько минут он оказался за тяжелым дубовым столом: на резной столешнице перед ним стояла деревянная миска с дымящимся жареным мясом, на блюде рядом возвышалась пирамида из ломтей ржаного хлеба, а рядом — солидных размеров кувшин с медвяным, пахнущим луговыми травами напитком и тяжелый кубок под стать кувшину — словом, королевское пиршество.

Халдар как раз расправлялся с последним куском отменного сочного мяса, приправленного чем-то кисловато-пряным и острым, когда в дверях появился совсем почти седой человек лет пятидесяти в простой черной одежде, по рукавам и у ворота скупо отделанной серебром. Халдар на него воззрился, не прекращая работать челюстями; собственно, челюсти заработали, пожалуй, вдвое быстрее: показалось, что пришедший собирается с ним, Халдаром, поговорить о чем-то.

Выждав, человек обратился к Халдару на языке Дор-ломин:

— Привет тебе, о странник. Ты из дома Хадора Лориндола?

— Да… — ошарашенно проговорил Халдар.

— Сказали мне, что шел ты с севера. Это так?

— Угу… кхгм… с севера, — в Халдаре медленно просыпалось естественное в подобных обстоятельствах любопытство: обороты речи северянина были немного церемонными, но говорил он вполне правильно, непонятно только, откуда язык знал; а черные с серебром одежды вызвали у Халдара чувство некоторого опасения, как-то связав в его сознании этого сухощавого, сурового на вид человека с долиной черных маков.

— Прошу тебя, гость наш, простить меня за столь вопиющее нарушение приличий; вижу я, что неучтиво прервал твою трапезу. К тому же я не представился: имя мое Хоннар эр'Лхор.

— Э-э… хм… сожалею, что имя твоего рода («Надеюсь, это действительно имя рода и я ничего не перепутал…») ничего не говорит мне, благородный господин, ибо не искушен я в истории и обычаях этих земель и вовсе не знаю здешних народов, — невольно попадая в тон, ответил Халдар. — Мое имя Халдар из рода Гуннора, сына Малаха Арадана… младшего сына, — добавил он поспешно, видя, что северянин удивленно приподнял бровь. — И не в чем тебе винить себя, благородный Хоннар из рода… м-м… Лхор, ибо я уже насытился и готов ответить на твои вопросы.

Хоннар окинул гостя внимательным взглядом, и Халдар, осознав, какое зрелище сейчас являет собой, невольно смутился. Северянин уловил его замешательство:

— Должно быть, наш благородный гость хотел бы сперва вымыться, переодеться и отдохнуть с дороги; я вижу, ты нуждаешься в сне, Халдар из дома Хадора. Беседа может подождать; тебе подберут одежду…

Но мысль о сне вызвала у Халдара болезненную гримасу, и он, забыв об учтивости, перебил:

— Спать я не хочу; вот помыться и переодеться было бы нехудо… — спохватился, — а после я весь к твоим услугам, благородный Хоннар.

Хоннар кивнул.

Через некоторое время Халдара — уже чисто вымытого, весьма пристойно одетого и гладко выбритого (негустая юношеская бородка, клочковатая и подпаленная у какого-то костра, была не тем украшением, с которым тяжело расставаться), — препроводили в добротный деревянный дом, хозяином которого и был Хоннар. Гостю был вручен серебряный, тонкой работы кубок, украшенный дымчатым хрусталем, каковой кубок хозяин тут же и наполнил давешним медвяным напитком. Не очень представляя, каковы требования здешнего этикета в таких случаях, Халдар подождал, пока Хоннар наполнит свой кубок, и начал рассказ.

По чести, молодой человек ожидал, что его повествование произведет большее впечатление, но хозяин никаких признаков удивления не проявлял, и Халдар начал испытывать некоторое разочарование.

— Правильно ли я понял? — внезапно спросил Хоннар. — Ты провел ночь у Хэлгор?

— Ну… да, если это и вправду так называется.

Северянин посмотрел внимательно:

— Зачем?

— Хотел понять, — пожал плечами Халдар.

— Ну и как, понял? — в голосе Хоннара, показалось, прозвучала жесткая нотка.

— Нет. Что это за место? И почему — маки? Что там было?

— Мы никогда этого не делаем, — задумчиво проговорил старший, словно не услышав вопросов. — Никогда не остаемся там. Там память. Не воспоминания — память. И Хэлгор, и Лаан Ниэн…

— Лаан… Гэлломэ?

— Когда-то так и было. Теперь — Долина Скорби, Лаан Ниэн. Хорошо, что ты не понимаешь… пока.

— Почему?

— Потому что ты из дома Хадора, а Хадор — ленник Инголдо-финве.

— Объяснил, называется… Что ж, по-твоему, мы там дикари дремучие и ничего не поймем?

— Такие мысли просто напрашиваются, мой благородный гость, как некая небольшая месть: вы ведь нас считаете дикарями, не правда ли? — Хоннар коротко усмехнулся.

— Ну… как тебе сказать… — Халдар поскреб в затылке: а ведь и правда, сам-то кого ожидал встретить, когда сюда шел?..

— На самом деле, смею тебя уверить, мы вовсе так не думаем, — серьезно сказал Хоннар. — Ты скорее всего просто не захочешь верить, если я расскажу тебе.

— Великие Валар, но почему?!

— Вот-вот, «великие Валар»… Тебе бы с Учителем поговорить.

— А кто это?

— Учитель… — Глаза собеседника вдруг потеплели, заулыбались, черты сурового лица смягчились, во всем его облике появилось что-то неуловимо юное, словно он сбросил пару десятков лет; Халдар молчал, донельзя удивленный этим неожиданным преображением.

— Учитель — это Учитель, и ничего тут больше не скажешь. Если уж ты действительно решил понять, что здесь у нас происходит, как мы живем, ты с ним встретишься непременно, рано или поздно.

— Так можно ж прямо сейчас!.. Чего тянуть-то!

Хоннар подпер голову рукой и посмотрел на молодого человека прежним, без тени улыбки, взглядом:

— Нет, мальчик. Не спеши. Еще не время. Поживи пока здесь; я советовал бы тебе немного подучить наш язык — видишь ли, на севере племен много, наречия разнятся, конечно, но и похожи все в чем-то, так что тебя поймут. А не поймут — разыщи кого-нибудь из братьев или сестер, — снова на миг потеплели глаза. — Они тебе помогут.

— А как мне их узнать? Ну, твоих братьев и сестер?

— Они носят черное с серебром.

Похоже, разговор был окончен.

— Теперь иди, Халдар из дома Хадора. Ты нуждаешься в отдыхе.

— Но… — начал было Халдар, однако передумал спорить: устал он изрядно, что верно, то верно.

— И не страшись снов, — тихо сказал Хоннар. — Такое тебе больше не приснится. Ты и без того не забудешь. Завтра я сам отведу тебя в Лаан Иэлли.

— Куда? — осторожно переспросил Халдар.

— В Долину Ирисов, по ту сторону гор — ее еще называют Майо, Долиной Видений. Это не так далеко, как кажется…

— Опять видения?!

Хоннар улыбнулся уголком губ:

— Отдых нужен не только твоему телу, но и твоей душе. Белые ирисы лечат раны души. Ты поймешь это сам.

По северным землям Халдар бродил еще много месяцев. Люди здешние ему нравились, говорил он теперь на невероятной смеси по меньшей мере семи наречий — его действительно понимали, хотя и подсмеивались иногда. Людей в черном он встречал не раз; именовали их всегда с почтением — рыцари Аст Ахэ, люди Твердыни. На попытки расспросить поподробнее пожимали плечами: люди Твердыни, что ж еще объяснять, все сказано! Удивляло то, что старшему из них было за семьдесят, а самые младшие были чуть постарше его самого — лет двадцать пять. И постепенно он начал догадываться, кого они называли — Тано, Учителем, о ком всегда говорили со знакомым уже Халдару теплым светом в глазах, иногда — с чуть печальной улыбкой. Но имени ему не называли ни разу.

Не то чтобы своего ремесла у Халдара не было, однако ж он не упускал случая научиться чему-нибудь новому: и в дороге пригодиться может, и потом когда-нибудь — эти времена, впрочем, казались ему весьма отдаленными, — когда и ему надо будет осесть где-то и обзавестись своей семьей. Надо ж как-то свой хлеб отрабатывать: где помогал ставить дом, где — поле вспахать, а где и в кузне молотом помахать приходилось. Хорошо, словом, было, да только одно непонятно: с чего же такие жуткие сказки рассказывают о северных землях? Люди здесь как люди; не болтливые, это верно, слов попусту не тратят, а вот знают и умеют, может, и поболе, чем в том же Дор-ломин. И встретят по-доброму, и накормят, и напоят… стоящие люди, одним словом. Про черно-серебряных и разговору нет: что твои мудрецы, вот только подсмеиваются иногда, но тоже — по-доброму, необидно как-то. И чудищ, кстати, тоже не было никаких, а зверье обычное, как и везде. Вон раз на медведя ходил — так медведь как медведь; помял слегка, конечно, но зато потом люди зауважали. Из шкуры того медведя Халдар себе куртку меховую сшил; гордился страшно…

Пожалуй, он даже не удивился, когда в конце следующего года, вдосталь набродившись по северным селениям, добрался-таки до Твердыни Севера — до того жуткого места, которое на юге считали оплотом Зла. Ну, то есть не слишком удивился. Так, по привычке.

Халдар так и остался стоять на пороге, приоткрыв рот от удивления; выглядел, наверно, донельзя глупо, но ничего с собой поделать не мог. Потому что того, кто стоял сейчас перед ним, он узнал, узнал сразу: лицо, которое не мог забыть ни на мгновение, и глаза, каких не бывает ни у людей, ни у Старших.

— Ты?..

— Я. Мир тебе, пришедший, чтобы узнать.

Халдар мучительно пытался разобраться в путанице собственных мыслей: легко сказать — «чтобы узнать», а — что узнать? — столько вопросов сразу…

— Мое имя Мелькор. А ты — Халдар из дома Хадора Лориндола?

— Да…

Халдар был окончательно сбит с толку. Он, конечно, догадывался, ожидал как раз чего-то подобного — но нельзя же вот так, прямо с порога, огорошить! Ну, о чем теперь с ним говорить, скажите на милость? Ничего себе, Враг Мира…

— Ты хотел узнать о долине у Хэлгор и о Лаан Ниэн, — решил помочь молодому человеку Вала. — Но, думаю, об этом мы сможем поговорить позже. Это долгий рассказ.

Халдар кивнул, судорожно сглотнув вставший в горле комок.

— Да нет, я не ясновидящий. Мне просто рассказывали о тебе. Еще ты хочешь понять, почему на юге меня считают Врагом. И о тех людях, которых встречал, — о людях Твердыни.

— Ага…

— Ну что ж… Садись, поговорим, Халдар из дома Хадора.

Вот так вот. Запросто. Еще бы вина предложил, совсем был бы — человек как человек…

— Хочешь вина?

Тьфу ты, пропасть! А говорил, мыслей не читает… Оно конечно, вино бы не помешало: глотка пересохла. Да, может, и в голове что прояснится. Понять бы хоть, как его называть…

То, что в зал почти мгновенно вошел воин, только укрепило подозрения Халдара: не иначе этот, здешний государь то есть, не только мысли читает, но и разговаривать умеет мыслями. Но, видно, тут дело было в другом; черноволосый воин, почему-то показавшийся Халдару знакомым, был в запыленном плаще, похоже, у него даже не было времени умыться с дороги. Он коротко поклонился Мелькору, подошел ближе и начал говорить что-то сорванным приглушенным голосом. Вала слушал внимательно; глаза его потемнели, черты лица стали резче. Когда воин умолк, он немного помолчал, потом сказал несколько коротких отрывистых фраз на том же незнакомом языке, улыбнулся уголком губ и уже мягче добавил несколько слов. Воин снова поклонился, прижав руку к сердцу, развернулся и вышел.

— Случилось что? — нерешительно спросил Халдар.

— Да. Кочевое племя. Напали на одно из поселений Хэлъе-иранна, северных кланов. Я отправил туда небольшой отряд — на переговоры. Будем надеяться, что этого достаточно. А Хоннар останется здесь — ему нужно отдохнуть.

— Хоннар?..

— Ты знаком с его отцом, — и после недолгого молчания: — Вина сейчас принесут.

— Государь… но почему ты не послал войско, чтобы усмирить их?

— Лучше попытаться решить дело миром. Начать войну легко, а остановить ее… — Вала не окончил фразы. — Страх — не лучший союзник. Разве в Дор-ломин тех, кто повинуется из страха, ценят больше, чем тех, кто следует велению сердца? Вот видишь… Будут бояться меня — станут бояться и людей Твердыни. Буду жесток я — жестокими станут они. А где жестокость, нет места мудрости, нет места справедливости и милосердию. И потому не дороже ли один, пришедший по велению сердца, сотни ведомых страхом?

— Тебя не посчитают ли слабым, — поколебавшись, прибавил: — государь?

Надо же обращаться к нему как-то. Не Врагом же звать, в самом деле! — да и по имени — неловко…

Изначальный устало вздохнул:

— Не мечами держится мир… А земли хватит на всех.

Халдар задумался:

— Хорошо. Но ты ведь берешь подать с людей Севера за то, что учишь их и защищаешь?

— Кто не накормит своего ребенка? — вопросом на вопрос ответил Изначальный. — Сюда ведь приходят не только наследники вождей, но и дети землепашцев, кузнецов, ткачей, плотников… А вернувшись через несколько лет, они будут уже мастерами.

— Выходит, это плата за обучение? О да, ты очень умен, государь!

— Ну, знаешь ли, по одним книгам пахать землю и ковать металл не обучишься. При необходимости Твердыня вполне может себя прокормить — да и без того «подать», как ты выразился, с кланов-ирана не слишком велика.

— И ты, конечно, все знаешь и умеешь? — в тоне Халдара проскользнуло легкое недоверие. И снова Изначальный ответил совершенно серьезно:

— Многое. Мне тоже приходится учиться.

— Я и не думал, что могучие боги бывают столь смиренны! — хмыкнул Халдар, но тут же спохватился: — Прости, государь, если оскорбил тебя…

— Не называй меня государем. Подумай сам — что за держава в две тысячи человек… И смирение тут ни при чем. Я действительно не всемогущ.

— Например, не умеешь сражаться?

— Умею, — тяжело молвил Изначальный.

— Но… почему тогда ты не выступаешь во главе войска, как наши вожди?

— Трудно объяснить… Думаешь, я боюсь?

Халдар вздрогнул: кажется. Вала все-таки читал его мысли.

— Нет. Видишь ли… впрочем, может, ты хочешь убедиться в том, что я действительно умею держать в руках меч?

— Хм… не то чтобы я сам хорошо это умел… но попробовать можно.

— Тогда подожди немного.

Изначальный вскоре вернулся с двумя равными мечами. В первый раз с начала разговора Халдар увидел его руки, обтянутые черными кожаными перчатками с широкими раструбами.

— Что ж, начнем. Ты предпочитаешь свой меч или?..

… — Ты умаляешь свои способности, Халдар. Из тебя вышел бы хороший воин.

— М-да… будь это настоящий бой, твои слова написали бы на моей могиле.

— Но я — Бессмертный. Может, ты предпочел бы поединок с одним из воинов Твердыни?

— Н-нет уж, благодарю. Владыка. Если их учил ты…

— Большей частью Гортхауэр.

Халдар кивнул:

— Я о нем слышал; нет, благодарю. Но все же я не понимаю…

Изначальный с застывшим лицом стягивал перчатки. Халдар присмотрелся и невольно вздрогнул:

— Вот так так…

— Что, достаточное объяснение? — криво усмехнулся Мелькор. — На самом деле все несколько сложнее. Видишь ли, мы, боги, — снова усмешка, — все-таки отличаемся от людей. Я, наверно, уже просто не могу убить. И в бою был бы, по некоторым причинам, помехой.

Халдар был настолько ошеломлен, что не сразу решился спросить:

— Они… об этом знают?

— Нет.

— А… почему ты мне рассказал?

— Во-первых, ты хотел понять. Во-вторых — должен же ты знать что-то о том, чьим гостем собираешься быть в ближайшее время.

— Как ты узнал?

— У тебя все на лице написано.

— Ты прав, — человек наконец нашел в себе силы улыбнуться. — А бродягу-то в ученики возьмешь?

Вала молча кивнул.

— Хорошо, что ты оказался таким. С тобой легко и просто. И все-таки… неправильный ты какой-то государь.

— Да и бог неправильный, так?

Халдар посерьезнел.

— Может, и так. А может, боги такими и должны быть…

Преклонил колено, поднял руки ладонями вверх:

— Сердце мое в ладонях твоих, Учитель.

Кажется, Изначальный несколько растерялся:

— Это просьба ученичества, в которой нельзя отказать… но ты уверен, что хочешь стать моим учеником?

— Да.

— Кор-эме о анти-эте, таирни, — Изначальный почти коснулся рук Халдара — ладонь-к-ладони, — и жестом показал: встань.

— Что ты сказал?..

— Тебе не до конца объяснили обычай? Это значит — «мир мой в ладонях твоих, ученик». А язык… теперь это язык Аст Ахэ, — помолчал. — Но помни: уж коли ты решил стать моим учеником, и спрос с тебя будет особый.

— Сечь будешь? — озорно ухмыльнулся Халдар.

— Сечь? — Изначальный недоуменно приподнял бровь.

— Ну да. Берешь прут — ивовый, скажем, — и… Да ты смеешься надо мной!..

— Откровенно говоря, да. Хотя иве можно найти и более достойное применение.

— И чему ты будешь меня учить?

— Многому. Лечить с помощью слова, трав и камней. Отличать растения, годные в пищу. Слушать лес. Языкам — Синдарин, Квэниа… Ах'энн — без этого ты не сможешь читать наши книги. Да, а читать ты умеешь?

Халдар смущенно опустил глаза.

— Ну, ничего, научишься, невелик грех. Оружием владеть…

— Так много? И что, все твои ученики это знают?

— Конечно, — пожал плечами Изначальный, — и не только это. Но тебе придется отказаться от привычки носить меч.

— Почему?

— Таков здешний обычай. Пока не научишься достаточно хорошо владеть оружием, ты не должен его носить.

Халдар вздохнул.

— Что ж, придется привыкать, — улыбнулся, — Учитель..

Поиск по сайту: