ГОБЕЛЕНЫ: Оковы

от Пробуждения Эльфов год 4283-й, март

…Тянется, бежит из-под пальцев нить, вплетаются в ткань гобелена предвидения и предчувствия, память и прозрение… Сплетаются нити — пурпур, огонь и кровь, тьма и холодная сталь; и плачет ветер, перебирая режущие листья осоки…

— Учитель.

Изначальный обернулся, по его лицу скользнула тень удивления — уж слишком странно звучал голос Ученика.

— Учитель… позволь…

Глаза фаэрни горели темным лихорадочным огнем. Мелькор поднялся, успокаивающим жестом положил руку на плечо Ученика; тот вздрогнул.

— Да что с тобой? Говори.

— Не могу больше видеть… это… — Ортхэннэр поднял руку, но отдернул почти мгновенно, не осмеливаясь коснуться матово поблескивающего темного, с неуловимым отливом в синеву, глухого браслета на запястье Изначального. — Я попробую… снять… А раны, — он вскинул на Учителя умоляющие глаза, — раны я залечу потом, я умею, ты же знаешь…

— Это невозможно, — глухо ответил Изначальный.

— Нет, нет! Я думал… искал… Это же только железо! Смотри, — фаэрни показал узкую полоску металла, щерящуюся острыми мелкими зубцами, — ничто не устоит, даже камень — я пробовал… Позволь!

— Это невозможно, — повторил Мелькор.

— Почему?

Изначальный не смог ответить. Как убедить, если просто знаешь и не можешь объяснить?

— Позволь…

— Хорошо.

…В отличие от внешней, гладкой, внутренняя сторона железного браслета была неровной и зернистой. Когда, вслед за движением узкой режущей полоски, наручник сдвинулся к запястью, весь мир заволокла багровая пелена боли, и Мелькор закусил губу, с трудом подавив стон. Не скоро — показалось, прошли века боли — он услышал, как сквозь туман, срывающийся отчаянный шепот Гортхауэра:

— Не получается… не получается…

С трудом разлепил веки. Гортхауэр стоял на коленях — бледный, потрясенный. Его руки и рукава одежды, так же как и руки Мелькора, были перемазаны кровью; бесполезная полоска светлого металла, что тверже камня, валялась на полу. На гладкой поверхности наручника не осталось даже царапины: Воротэмнар — «Те, что сковывают навеки».

…оковы ненависти не разбить…

Наверное, он произнес это вслух, потому что Гортхауэр вдруг уткнулся ему в колена и застыл так, вздрагивая всем телом…

Записывает Эханно эр'Лхор, летописец Севера:

"В году 19-м от начала Твердыни на западе за горами встало зарево, как бы от великого пожара; и небо окрасилось в цвет крови. Тогда иртха, жившие в Гортар Орэ неподалеку от тех мест и не ждавшие ничего, кроме зла, из-за моря, решили, что возвратились единожды принесшие уже беду в эти края; а потому, даже и без приказа Гортхауэра Айан'таэро или Властителя Севера, направился навстречу пришельцам большой отряд иртха, числом более тысячи.

Было же это, когда Нолдор дома Феанаро пришли на белых кораблях из Земли Бессмертных; и, как Феанаро ни желал, чтобы Нолофинве Инголдо, брат его, также смог переправиться через море, приказал он сжечь корабли.

Хотя и не были Нолдор готовы к нападению иртха, но доблесть их и воинское умение были велики, а потому оттеснили они иртха и преследовали их, убив многих, даже и до Равнины Ветров — Антала Суули, что эльфы называют Ард-гален, и до самых врат Твердыни. Тогда растворились Врата, и вышли на битву Ллах'айни, Огненные духи, грозные в бою; и предводитель Нолдор, Куруфинве Феанаро, сражался с Нээрэ, первым из Огненных духов, и был повержен им, и принял бы смерть, если бы не подоспело на помощь вождю Нолдор войско, ведомое сынами его…"

…У восточных отрогов Эред Вэтрин Феанаро приказал остановиться тем, кто нес его; и, обратившись лицом к черным горам, трижды проклял он Врага и, обратившись к своим сыновьям, повелел им повторить ту клятву, что привела их в Покинутые Земли, хотя и понимал в предсмертном прозрении, что клятва эта тщетна. А после он приказал покинуть его всем, кроме Майдроса.

Никто не слышал, о чем говорил Феанаро своему старшему сыну; но когда Майдрос вернулся к братьям, обычно смуглое лицо его было восковым, изжелта-бледным.

— Куруфинве Феанаро Нолдоран, король Нолдор, покинул нас, — хрипло проговорил он. — Все вы слышали его волю; нам должно исполнить клятву и отметить за смерть государя и отца нашего: лишь тогда душа его обретет Исцеление в земле Аман. Я, Нелъофинве Маитимо Аран Этъанголдион, король Изгнанников, сказал.

«…И рассказывают, что нет ни могилы, ни гробницы у Феанаро; ибо столь яростным было пламя духа его, что и самое тело его обратило оно в пепел, и останки его развеял ветер, подобно тому, как развеивается легкий дым над костром…»

Сыны Феанаро едва успели вернуться в Митрим, когда по равнине вдоль озера дробно застучали копыта вороных коней. Всадников было пятеро; спешившись под настороженными взглядами Нолдор, они попросили о встрече с королем.

Новый король Изгнанников-Нолдор был в черном и алом; и волосы его в лучах закатного солнца отливали медью.

— Что вам нужно здесь? Откуда вы пришли и кем посланы ко мне? — отрывисто бросил он.

Светловолосый юноша в черных одеждах склонил голову в знак приветствия:

— Нелъофинве Маитимо Аран Этъанголдион, нас послал Мелькор Аран Форондорион, Владыка Севера, — выговор у посланника был немного странный, но не резал слух: должно быть, тот, кто обучал его, хорошо знал Высокое Наречие. — Он скорбит о смерти Короля Нолдор Куруфинве Феанаро. Он готов дать виру за кровь вашего короля: если же на то не будет твоего согласия, пусть дело решит поединок королей…

Не отрываясь, Майдрос смотрел в лицо посланника. Странное что-то было в нем — он был иным, хотя невозможным казалось понять, чем этот юноша отличается от Нолдор.

— Мелькор Аран Форондорион говорит: он хочет мира с народом Нолдор; и, если мир этот будет заключен, вам будет возвращено то, о чем вы клялись. Слово Короля и князей Нолдор он готов принять порукой тому, что вы не преступите пределов северных земель…

Келегорм недобро прищурился и шагнул было вперед, но остановился под тяжелым взглядом старшего брата. Сдвинув брови, Майдрос Высокий слушал посланника. Не пошевелился даже тогда, когда посланник заговорил о возвращении Сильмарила. Только когда юноша умолк, король поднялся и заговорил медленно и ровно, взвешивая каждое слово:

— Передай своему господину: я, Нелъофинве Маитимо Аран Этъанголдион, сын Куруфинве Феанаро, потомок Финве Аран Нолдоран, слышал слово Мелькора Аран Форондорион, короля Севера. Передай — я согласен. Я приду.

… — Ты безумен, брат! Еще не оплакан наш отец, душа его еще не нашла дороги в Чертог Ожидания — а ты решил вступить в сговор с Врагом?! Или ты не давал клятвы отмщения?

— Успокойся, Тъелкормо. Я предвижу, что Моргот сам решит встретиться со мной: силы его невелики, ему нужна передышка. Ты сам слышал, чем он готов поступиться ради этого. Иди. Собери отряд. Мы устроим достойную встречу Морготу и его свите.

Келегорм усмехнулся недобро, коротко кивнул и вышел из шатра.

— Но ты дал слово, брат… достойно ли короля Нолдор нарушать его? — тихо проговорил Амрод.

— Ты собираешься блюсти честь с убийцей и лжецом? Неужели ты не понимаешь — Врагу нужна отсрочка; дай ему только собраться с силами — и он преступит клятву. Так не лучше ли упредить удар Моргота?

Амрод опустил голову: он больше не спорил.

… — Это опасно, Тано. Я не верю Нелъофинве: боюсь, месть для него важнее мира и он готовит ловушку.

— Он дал слово, таирни… — Изначальный раздумчиво потер висок.

— Когда на одной чаше весов — слово короля, а на другой — исполнение клятвы и месть, что перевесит?

— Я думал об этом. Со мной пойдут Ллах'айни.

Поднялся, медленно прошелся по комнате:

— И все-таки мне хочется верить, что эта предосторожность окажется напрасной…

…Он вошел в зал, держась очень прямо — слишком прямо; ломким движением опустился в кресло.

— Я не думал… не думал, что будет так больно…

— Что, Тано?.. — Гортхауэр уже стоял рядом. — Ты ранен?

— Нет… — трудно выговорил Изначальный. — Кровь… не моя. Тело… не ранено…

Он не стал дожидаться вопросов — просто распахнул на миг мысли. Этого оказалось довольно: Гортхауэр увидел все. И отряд Майдроса, и смерть троих из десяти сопровождавших Тано — не мог он, просто не мог успеть везде после того, как обожгла боль первой чужой раны, после того, как задохнулся от ледяного ожога чужой смерти, принимая в себя боль уходящего, — и яростный бой Нолдор с Ллах'айни, и обратный путь к Твердыне… Он не стал спрашивать больше ничего.

— Пленного доставят скоро. Нелъофинве. Сразу ко мне, — отрывисто бросил Изначальный. И, глубоко вздохнув со странной заминкой — как будто вздох этот причинил боль: — Прости, мне сейчас надо быть одному. Прости, тъирни…

Все ближе и ближе: бледное небо вспорото клыками черных бесснежных скал, черная арка — провал во тьму, и смыкаются каменные челюсти горных склонов. Чуждое, до ледяного озноба — чуждое, чужое и страшное, сковывающее волю, ломающее душу: чертог Смерти. Нолдо почти не замечал того, что было вокруг: спроси его кто — он не смог бы описать замок. Помнил только, что его вели какими-то бесконечными коридорами, что горели мертвенные огни, что стояли, застыв у окованных железом дверей, стражи в черном с мертвыми бледными лицами… Мрак и холод. Обитель Врага.

Он сжался, ожидая тяжелого лязга — но высокие двери растворились совершенно бесшумно. Его ввели в зал и поставили перед троном.

Король Нолдор поднял глаза.

Смерть сидела на черном престоле. Эта смерть заглянула в лицо Финве — и король Нолдор лежал среди мрака и огненных сполохов, сжимая в руке рукоять оплавленного меча, и неподвижные глаза его были как стылый лед под пеплом. Эта смерть коснулась ледяным дыханием Феанаро — и с последним вздохом пеплом и прахом рассыпалось тело короля Изгнанников, сгорев в пламени его духа как на погребальном костре. Эта смерть занесла меч над воинами Нолдор — и они пали мертвыми на чужую холодную землю, и жухлая седая трава была красной от их крови.

Смерть сидела на черном престоле — небытие, принявшее зримый облик; и король Нолдор понял, почему никто не держит его, почему ему оставили свободными руки, почему не обезоружили. Он и без того не смог бы поднять меча, не смог бы сделать и шага вперед: он ощущал себя песчинкой на берегу, над которым нависла темная волна Силы — и замерла за миг до того, как обрушиться на беззащитную землю, смести все на своем пути, поглотить весь мир. Майдросу потребовалось все его мужество для того, чтобы просто устоять на ногах.

— Ты совершил ошибку, нолдо.

Тяжелые слова были как камни — ни насмешки, ни горечи, ни ярости: смертный холод спокойствия. Но тяжелее было вынести взгляд — пронизывающий, обжигающий, он, казалось Майдросу, выворачивал его наизнанку, проникал в самые сокровенные его мысли. Он знал, что мы замышляем. Знал с самого начала. Глупо. Все бесполезно, и отец — отец знал, провидел это… Его не победить…

— Ты обрек свой народ на бессмысленную и жестокую войну. Твои братья отреклись от тебя. Никто из них не придет за тобой, никто не будет пытаться спасти тебя. Они предали тебя. Но у тебя есть еще возможность все исправить. Я отпущу тебя — если ты выполнишь мои условия.

Майдрос молчал, с отвагой обреченного глядя в лицо Врага — высеченную изо льда маску.

— Клянись не преступать границ моих земель и не поднимать меча против моего народа. Клянись Сильмариллами: если ты преступишь это слово, то лишишься камней навсегда. Ваша клятва держит вас крепче оков: преследовать любого, будь то Вала, майя, эльф или смертный, или иной из живущих, кто завладеет Сильмариллами, покуда камни не вернутся к вам. Исполнив клятву, данную мне, вы получите камни. Клянись — и я верну тебе свободу.

Майдрос облизнул внезапно пересохшие губы: на ладони Проклятого сиял Сильмарил — манил к себе, притягивал завороженный взгляд.

— Он твой — в обмен на клятву. Если же твои братья подтвердят ее, вы получите остальные камни. Мне они не нужны. Выбирай.

— Я не верю тебе. И не будет мира между нами — во веки веков! Делай со мной что хочешь — мне все равно; но знай, что сыновья Феанаро отплатят тебе за все. Ты хочешь клятвы? — я клянусь, и братья мои подтвердят эту клятву: до предела земель, до границ мира мы станем преследовать тебя — и в тот час, когда в оковах ты будешь повержен к стопам Великих, отец мой будет отмщен! И ты увидишь, как последние из твоих прислужников будут подыхать, прикованные к скале…

Он не договорил: безумная черно-огненная боль обожгла его, скрутила, швырнула на каменные плиты, и — оглушительнее обвала, холоднее вечных льдов Хэлкараксэ — размеренно и страшно прозвучало в зале:

— Ты — сказал. Ты — выбрал. Неси же свою кару — до того часа, пока преданный не простит предательство. Да будет так.

…Выворачивает суставы боль, тонет мир в ледяном тумане, и стоит перед глазами ледяное узкое лицо Смерти и глаза, бездонные глаза, сухие и страшные, и звучит, отдаваясь эхом медного колокола, — как проклятие Владыки Судеб — в меркнущем сознании: пока преданный не простит предательство… - и тянутся, тянутся бесконечные паутинные нити воспоминаний, сплетаются — тают в безвременье ледяной и черной вечности; нет мира — есть только он и льдистое бледное небо, пронзенное высокими башнями, расчерченное угольными изломами скал…

…как дуновение ласкового ветра, несущего медовый аромат цветов, как песня жаворонка- лирулин в небесной лазури — звон золотых струн и голос, забытый и знакомый… неужели и это — только морок, наваждение Моринготто, отголосок воспоминаний? Или разум покидает сына Феанаро?..

Но струны звенят — то ближе, то дальше, там, внизу, и голос не смолкает, возвращая надежду, суля избавление от боли…

Тогда Майдрос запел, не узнавая охрипшего, сорванного своего голоса, — и песнь зазвучала яснее, приближаясь, — и вот Финдекано уже стоит у подножия скалы, и ветер треплет темные пряди его волос, перевитые золотыми нитями.

…пока преданный не простит предательство…

— Финдекано…

Песня смолкла; Фингон кусал губы, в беспомощной растерянности глядя на того, кто был его другом.

— Прости… меня. — Майдрос не узнавал своего голоса. — Корабли… я не помешал отцу… убей…

«Впервые мы увидели творения Манве Сулимо, подобные огромным орлам или тучам, сулящим грозу, в тот год, когда свершилось предсказанное Нелъофинве и оковы Силы были сняты с него; ибо Финдекано, которого он предал, не воспротивившись сожжению кораблей, узнал о пленении Нелъофинве и пришел, чтобы освободить его. И Свидетель Манве именем Соронтур перенес Финдекано на скалу, где прикован был Нелъофинве; но нечем было разомкнуть оковы Нелъофинве, потому Финдекано отсек ему кисть правой руки. И Свидетель Манве унес обоих прочь от Гор Ночи…»

Поиск по сайту: