АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

ВОЙНА ГНЕВА: Твердыня

Читайте также:
  1. RusLit:: История :: Алексеев Валентин :: Тридцатилетняя Война.txt
  2. А. Феодальная война второй четверти XV в.
  3. Апокалиптическая война
  4. Афганская война.
  5. Б. Кавказская война
  6. Ближайшие преемники Юстиниана, Славянская иммиграция в пределы империи. Война с Персией
  7. БЛИЗОСТЬ НЕВЕСТЫ И ДУХОВНАЯ ВОЙНА
  8. Британские доминионы и мировая война
  9. В-61. Отечественная война 1812 года.
  10. ВЕЛИКАЯ АЛЮМИНИЕВАЯ ВОЙНА
  11. ВЕЛИКАЯ ВОЙНА.
  12. Великая война. Юго-Западный фронт

 

587 год I Эпохи, март — сентябрь

 

Черный зал, черные с серебром — одежды, отраженное в зеркалах пламя звездных светильников. Круг тех, чьим плечам бремя — судьбы многих. Один — на возвышении, руки в перчатках неподвижно лежат на подлокотниках трона.

— Вы принимали клятву. Вы клялись исполнить любой мой приказ. И теперь я приказываю вам: уходите.

Они молчат — молчат все; тишина неправдоподобная, оглушительная, в ней не слышно даже дыхания. Первым встает золотоглазый светловолосый воин — на тунике серебряно-серым и лиловым вышито крыло ночной птицы:

— Мы принимали клятву, верно. Ни у кого из нас никогда не было и мысли нарушить твой приказ. Но сейчас ты приказываешь нам стать предателями. Прости — это нам не по силам. Мы остаемся. Я, Хонахт, вождь клана Совы, сказал.

Вторым поднимается человек средних лет со странными приподнятыми к вискам зелеными глазами, с проседью в иссиня-черных прямых волосах:

— Слово т'айро Хонахта — истина. И я, Хоннар эр'Лхор, говорю: нас называли Волками Севера — не дело волкам трястись за свою шкуру и предательством спасать жизнь. Мы остаемся.

Вала смотрит прямо перед собой, стиснув больные руки. Один за другим они встают, и эхо высокого зала подхватывает, уносит под своды:

— Я, Рохгар эр'Коррх, сын вождя клана Ворона, говорю…

— Я, Льот ан'Эйр, вождь клана Молнии, говорю…

— Я, Дарг из рода Гоннмара, предводитель Стражей Пограничья, говорю…

— Я, Тъерно из рода Льерт, предводитель сотни, говорю…

— Я, Ульв, предводитель сотни, говорю…

— Я, Тхаль из рода Хъорга, мастер меча, говорю…

Когда в зале снова воцаряется тишина, он поднимается, не глядя ни на кого, и медленно произносит:

— Я не властен ныне приказывать вам и не могу более просить, потому принимаю ваше решение и подчиняюсь ему. Я, Мелькор, сказал.

И склоняет седую голову.

…Он остается один в полумраке зала — выпрямившись, стоит, запрокинув лицо, закрыв глаза, а неслышное эхо повторяет — повторяет — повторяет -

— Я, Къоро тарн-Линнх, сын вождя клана Рыси, воин Свершения, говорю…

— Я, Дарн Кийт-ир, сын вождя клана Ястреба, говорю…

— Я, Лхорро из клана Волка, воин Слова, говорю…

— Я, Торр иро-Бъорг, вождь клана Медведя, говорю…

— Я, Айтии, сын Твердыни, целитель, говорю…

 

«Так он сказал: должно покинуть эту землю женщинам, и детям, и старикам; и тем, кто не успел стать воином…»

Я не уйду, отец. Я ведь тоже умею сражаться, ты сам учил меня!

— Лхайни, в иное время ты только через четыре года принял бы меч Твердыни. Ты слышал то, что было сказано на совете. И я скажу — в бою ты будешь помехой мне.

— За что, отец?!.

— Ты сам поймешь, что это правда. Ты должен уйти.

— Отец!..

— Это слово Тано и мое слово, ирни.

— Я… — сквозь зубы, не поднимая сухих глаз, — я принимаю…

«…и тем главам родов и кланов, кто уже принял меч, но не оставил детей после себя…»

Льот, я прошу! Я мужчина, я воин, почему ты отказываешь мне?

— Брат, у клана должен быть вождь. Это — тяжкое бремя; много легче погибнуть в бою. Тебе — хранить людей. Тебе — меч вождя. Это слово Тано и мое слово, т'айро.

— Я, — глухо и тяжело, — принимаю…

«…и тем, кто хранит мудрость Твердыни — Воинам Слова, Знания и Свершения, тем, кто не оставил учеников…»

Я умею сражаться, Веллх, ты же знаешь!

— Он сказал — это дело воинов. Тебе назначено другое: ты знаешь, что не мог бы стать танцующим-с-мечами.

— Веллх, тарно айанто — ты приказываешь мне бежать? Спасать свою жизнь, позволить моим братьям выкупить ее кровью? За что ты так унижаешь меня?!

— А что останется тем, кто уйдет? Думаешь, им не нужны будут мастера металла, хранители мудрости, менестрели? Хочешь, чтобы и памяти об Аст Ахэ не осталось? Так, тарно Улхар?

— Нет, но…

— Это — слово Тано.

— Я, — прикрыв глаза ладонью, — я… принимаю…

 

«…и ученикам Мастеров Меча, дабы стали они щитом людям…»

Мастер Тхаль, но почему? Ведь и ты идешь в бой! Разве мы не воины?

— Тарни, если все мы погибнем — кто сохранит наше искусство? Или не останется больше танцующих-с-мечами? Мне и без того много лет. Вы трое — лучшие из моих учеников. Вы должны остаться жить. Вы — защита людям. Это слово Тано и мое слово, тарни.

Рука сжала рукоять меча:

— Я принимаю, тарно.

 

… — Харт'ан Мелькор, он говорит слово к хар-ману Рагха, — посланник хорошо знал язык иртха, но имя Тано не смог произнести так, как они. — Хар-ману Рагха, она слышит слово?

— Йах, хагра, сын Волка, — ответила мать рода, указав черному воину на медвежью шкуру у очага. — Огонь иртха — твой огонь.

Воин поклонился и сел. Высокая честь — быть приглашенным к очагу матери рода, он знал это.

— Харт'ан говорит, хар-ману собирает иртха, хар-ману уводит их за горы, откуда приходит солнце.

— Слух Рагха открыт речам хагра. Зачем?

— Он говорит: три, четыре луны проходят, улахх идут из-за горькой воды, много — сосчитать нельзя. Улахх несут смерть. Он говорит — будет битва битв. Он говорит — уходи.

 

 

Рагха задумалась, теребя длинные, во много рядов, бусы из пестрых камешков.

— Много холодов ушло, — медленно заговорила она, — сосчитать нельзя; Рагха тогда говорит, иртха — меч в руке Высокого. Много битв ушло, иртха сражаются за него. Теперь харт'ан говорит, будет битва, иртха уходят. Харт'ан, он уходит тоже?

— Йирг, — словно сталь рассекла воздух.

— Кто тогда сражается за харт'ан Мелхар?

— Хагра из Высокого Дома. Харт'ан говорит, когда улахх приходят, эта земля, ее не будет совсем. Никого не будет. Горт'ханг, злая смерть для иртха. Надо уходить.

— Рагха слышит слово.

На этот раз мать рода умолкла надолго. Наконец протянула руку ладонью вверх, коснулась ею лба:

— Рагха принимает. Хагра, он идет к харт'ан, он говорит: иртха принимают слово Высокого. Десять на десять хагра из иртха, они приходят, они остаются. Рраугнур, сын Волчицы-Рагхи, ведет их. Другие иртха, они идут за горы восхода: так велит Высокий. Харайа, — она поклонилась воину.

— Хар-ману посылает своего сына?..

Мать рода выпрямилась; проговорила, прикрыв глаза:

— Рраугнур.

Иртха, неподвижно стоявший у входа в пещеру, подошел к очагу; поклонился:

— Много новых солнц прошло, сосчитать нельзя. Иртха помнят: Высокий, он вернул Рраугнуру жизнь, вернул сына к очагу Рагхи. Теперь у Рраугнура дети есть, у его детей дети есть. Рраугнур, он в долгу перед Высоким. Рраугнур много новых солнц видел. Теперь Рраугнур долг отдает. Жизнь его, кровь его, дыхание его принадлежат Высокому. Рраугнур, он решил, он говорит так.

Воин сцепил руки в замок, молча поднес к груди: благодарю.

— Харт'ан Мелькор, он говорит: один иртха, он идет к Сосновым горам, к уруг-ай, он несет слово харт'ан.

Мать рода сморщилась неодобрительно:

— Уруг-ай, они глупый совсем. Иртха слышат, уруг-ай, они убивают черных хагра, воюют с Высоким Домом. Уруг-ай — враги всем. Харт'ан, он хранит их жизнь. Зачем?

Воин заколебался — видно, и сам не знал, что на это ответить; пожал плечами:

— Харт'ан, он говорит так.

Мать рода вздохнула, подумала еще.

— Мерх-ха, — ответила. — Харт'ан, он — тот, кто знает. Рагха говорит: уруг-ай, они дают хагра для харт'ан, воевать с улахх, тогда другие уруг-ай, они уходят. Так хорошо?

— Йах. Харайа, — воин повторил знак благодарности.

Но когда он собрался уходить, мать рода остановила его:

— Много холодов назад, сосчитать нельзя, было так. Харт'ан ушел. Проходит много новых солнц, он возвращается. Теперь — когда вернется?

Воин опустил голову, стиснув до хруста зубы.

— Хагра, он слышит слово Рагха? — не получив ответа, осведомилась мать рода.

Юноша коротко и как-то судорожно кивнул. Рагха помолчала: по всему, воин не мог или не хотел ответить ей.

— Мерх-ха, — сказала она наконец. — Рожденный волком, пусть он говорит перед харт'ан Мелхар. Пусть харт'ан Мелхар знает: он уходит, иртха ждут его — много холодов, много новых солнц.

— Харайа… — казалось, воин поперхнулся этим словом; низко поклонился Рагхе и вышел.

 

— …Они уйдут, Тано. Рагха просила благодарить тебя. Сотня воинов ирхи остаются здесь, остальные уйдут. Они говорят — ты сделал им много добра, их воины будут защищать тебя. Рагха обещала отправить гонца к дортонионским ирхи. Сказала, велит им выставить несколько десятков своих воинов, а остальные пусть уходят. Вала молча кивнул.

— Послушай… правда, зачем ты их спасаешь, Тано? — с некоторой нерешительностью в голосе спросил воин. — Этих, дортонионских?

— А они разве не арта-ири?

— Но… они все-таки нелюди…

Вала пристально посмотрел на молодого воина, потом горько усмехнулся:

— Я, знаешь, тоже не человек. Иди, Лхайно. Тебе пора собираться в путь.

На пороге юноша обернулся.

— Тано, — каким-то чужим, неровным голосом проговорил, — Рагха сказала — они будут ждать тебя. Много зим и много весен. Они будут…

Не договорил — отчаянно затряс головой и поспешно зашагал прочь из зала.

 

…В ожидании он медленными шагами мерил зал. Знал, Каков будет разговор. Знал, что скажет ему Ортхэннэр. Знал, что ответить и что делать, когда доводы разума окажутся бессильными перед словом сердца.

Но прежде всего — знал, что сделают с Сотворенным, не успевшим стать Свободным, если его судьбой станет плен и суд Валар.

А будет — черное распятие на белой скале, но он не закричит, я знаю, он не будет кричать, не позволит им увидеть его боль, и это будет тянуться бесконечно, он сильный, очень сильный, он умрет и вернется, и умрет снова…

А из толпы будет смотреть — тот, второй. Что он подумает? Задохнется в ужасе от мысли — я тоже мог быть там? Усмехнется, торжествуя победу, или отвернется безразлично?..

Бесшумно отворилась дверь. Он обернулся.

— Таирни.

— Тано…

— Возьми. Настало время твоей клятвы. Слово верности, Ортхэннэр.

Гортхауэр благоговейно принял в ладони меч Силы и коснулся губами льдистого черного клинка:

— Мэй антъе къелла…

Замолчал. Протянул меч Мелькору, но тот жестом остановил его:

— Он — твой. Мне — больше не понадобится. Собирай людей…

Ученик поднял глаза на Учителя:

— Я уже сделал это, Учитель! Мы готовы и ждем только приказа вступить в бой! Я… я стану щитом тебе. Учитель, — очень тихо.

Что-то дрогнуло в глазах Валы, но голос прозвучал глухо и холодно:

— Ты не понял меня, Ортхэннэр. Собирай людей. Уходите на Восток. Ты поведешь их.

— Что?..

Лицо смертельно раненного — растерянное, потрясенное, беспомощное. Невозможно ошибиться в смысле слов — и невозможно поверить.

Как же… да что же это… За что?..

Фаэрни судорожно вздохнул:

— Нет. Нет! Не проси… не приказывай… однажды ты уже заставил меня уйти, и…

— У меня больше не будет учеников. Кроме этих людей. И — тебя. Ты — был на совете. Ты — слышал. Ты — принял — клятву. Уходи.

— Пусть уходят люди, я остаюсь!

Дрожа всем телом, фаэрни склонил голову — и вдруг, опустившись на колени, порывисто схватил руку Мелькора, прижался к ней губами.

— Тано!

— Иймэ! — сдавленно прорычал Изначальный. Рывком поднял ученика с колен, стиснул его плечи:

— Глупец, — глухо. — Уходи.

Гортхауэр упрямо тряхнул головой.

— Я не оставлю тебя, — с угрюмым вызовом.

Мелькор замолчал надолго. Поднял глаза. Страшный у него был взгляд — как раскаленная добела сталь. Сказал — как, примерившись, бьют под вздох, коротко и резко:

— Ты принял клятву. Если признаешь за мной право Учителя, а за собой — узы ученичества, исполнишь. Или — ломай аир.

Ты думаешь, тебе одному дано видеть, Тано? Думаешь, я не понимаю?! Да вся Арта не стоит и капли твоей крови!

Не-ет!.. — захлебываясь криком, как кровью пополам с ледяным ветром.

— Ты слышал мое слово.

— За что, зачем ты гонишь меня?! Если мы победим, то победим вместе, если же нет… ведь я клялся, я слово дал тебе — никогда не оставлю… ты не можешь, Тано… ты не можешь!..

И тогда Мелькор рывком поднялся с трона и заговорил — холодно и уверенно.

…Слова — как иглы, как вбитые гвозди… Фаэрни не мог потом вспомнить, что говорил Учитель. Помнил только одно: каждое слово Мелькора пронзало, как ледяной клинок, и он корчился от невыносимой боли, обезумев от муки, и только шептал непослушными губами — за что, за что…

Изначальный склонился над распростертым у его ног фаэрни. Опустился на одно колено, осторожно разжал руки Ученика, сведенные судорогой пальцы, впившиеся в виски.

Широко распахнутые страданием невидящие глаза смотрели прямо в лицо Мелькору. Тихо, одним дыханием Вала вымолвил что-то — а потом взял фаэрни за плечи, заставил подняться и, глядя в глаза, жестко повторил:

— Уходи.

— Да, Айанто, — бесстрастно ответил фаэрни.

Он вышел, не оглянувшись.

…Потом он поймет, чем был этот черный клинок в звездных искрах, легший в его ладони — навсегда. Поймет, что Учитель отдал ему свою Силу — всю ту силу, которая еще оставалась у Изначального. Силу, которая способна пробудить к жизни пустыню, которая одним ударом может сокрушать города; силу, которая может убивать и исцелять, разрушать и созидать, повергать в небытие и творить…

Потом…

Тяжело ступая, Изначальный взошел на возвышение и опустился в каменное кресло. Равнодушно-устало подумал о неизбежном приговоре; мысли — тяжелые, безразличные, как холодный серый камень. Отстранение удивился собственному спокойствию, способности взвешивать, оценивать, всели сделано верно.

И осознал вдруг, что все еще смотрит вслед Гортхауэру, словно надеясь, что Ученик вернется.

 

Он был уверен: то, что не удавалось Наблюдающим, удастся ему. За эти века никто из Орх'тэнэй так и не побывал в Твердыне — но он, Гэленнар Соот-сэйор, войдет незамеченным, тенью проскользнет мимо черных воинов. Вышло же, однако, по-другому: те, мимо кого он проходил, оглядывались сторожко, словно что-то чувствовали, а двое или трое увидели его — в этом он был уверен. Странно. Неуютно как-то. Впрочем, никто его не остановил, и до Высокого Зала он добрался беспрепятственно. Постоял перед дверьми, медля открыть их. Он знал, какой будет эта встреча, тысячу раз представлял себе все в мельчайших деталях. Тано будет рад ему. Прикрыл глаза, чувствуя, как поднимается в душе теплая солнечная волна. Тано… Он улыбнулся со сдержанной гордостью. Долгие века он ждал этой встречи. Он не ошибся в выборе пути — и действительно стал лучшим. Достойнейшим. Тано поймет это. А может, не так уж это и важно. Потому что теперь Тано будет с ним.

Он толкнул дверные створки.

— Тано…

Вала обернулся, вздрогнув: не может быть! Неужели…

— Сайэ, Тано.

Певучий глубокий голос, чуть растягивающий гласные, правильное красивое лицо, темные, чуть волнистые волосы — неужели… — нет, светлые глаза, светлые, лучащиеся сочувствием. «Радуйся…» Небо, о какой радости он говорит? Разве он не знает?..

— Соото? Зачем ты… здесь… Уходи…

…Никогда в магическом хрустале он не видел лица Учителя: знал, что Тано почувствует это со-прикосновение мысли, и не хотел открываться раньше времени. А теперь — увидел. И задохнулся от внезапной боли, и улетучились куда-то так тщательно подобранные слова.

— Тано, я… я пришел спасти тебя. Я уведу тебя отсюда, — горячо проговорил он. — Я… — Он смотрел на своего Учителя как завороженный, цепенея от потрясения; зябкий холодок паучьими лапками пробежал по спине. Гэленнар прерывисто вздохнул, тонкое лицо исказилось на мгновение судорогой боли. — Тано, ты ранен, значит… значит, ты можешь погибнуть. Они могут убить тебя!..

Это он осознал только сейчас, и теперь в его голосе звучала мольба почти отчаянная:

— Идем со мной, я сумею тебя защитить!

— Нет, — тихо ответил Изначальный. — Благодарю тебя, Соото, но — нет. Я не один. Я не могу. Слишком поздно ты пришел.

Гэленнар и сам уже проклинал себя за то, что ждал так долго. Но он же не знал, что будет — так!.. Последнее, самое болезненное доказательство правоты…

— Ты не понимаешь! Я следил, я наблюдал за всем, что происходило здесь. Я мог бы прийти раньше, объяснить тебе — но ты бы не поверил. А теперь ты все увидел сам. Твои избранники… они не помогли тебе, а я… Ты должен увидеть, чего я достиг. Увидеть мой народ. Мы покинем эту землю, мы будем вместе…

— Подожди… Соото, неужели ты мог подумать, что я — я оставлю людей, которые верят мне? — в замешательстве проговорил Мелькор. — О чем ты?

Гэленнар глубоко вздохнул, успокаиваясь. Конечно, все было не совсем так, как он себе представлял, — но ничего, он сумеет убедить Учителя. Наконец он собрался с мыслями и вспомнил то, что хотел сказать с самого начала:

— О, Тано… ты столько веков провел среди них — и все еще не понял? Они — наши орудия; Смертные — инструменты богов, которые нам должно использовать во имя достижения цели. Нелепо думать, что мастер может пожертвовать собой ради орудия. Даже если ты так ценишь их, — он бледно улыбнулся, — спасти больше никого не удастся, ты сам знаешь это. Нет смысла рисковать собой. Не будет этих людей — родятся Другие. Их удел — умирать. Наш — жить, верша судьбы мира. Подумай; разве я не прав?

— Соото, — с болезненным недоумением, — опомнись, что ты говоришь?!

— Правду, Учитель. Ты просто не хочешь понять того, что давно уже понял я. И ты забываешь — я знаю обо всем, что происходило здесь. Эти люди боготворят тебя; они будут счастливы умереть, зная, что ты будешь спасен. Поверь мне. Я — знаю. Ты пойдешь со мной, ты увидишь: я достиг того, что оказалось не под силу твоим избранникам. Вместе мы создадим новый, совершенный мир. Мы научимся продлять жизнь избранных, лучших — я уже близок к решению, я покажу тебе, как это можно сделать. Идем. — Гэленнар протянул руку; его глаза лучились вдохновенным светом. — Идем, Тано.

Изначальный молчал, тяжело глядя на эллеро; тот, как видно, по-своему понял его молчание:

— Ты думаешь о том, что те станут искать тебя? Не тревожься. Есть Сила — великая Сила, им не совладать с ней. Эта Сила укроет тебя. Даже я сам еще не знаю всего, что таится в ней, но со временем я… мы сумеем подчинить ее себе, заставим ее служить нам. Идем же, — с мягкой настойчивостью повторил он.

Глаза Изначального потемнели, сузились, лицо заострилось.

— Неужели ты осмелился?.. — еле слышно спросил он. — Небо… Ты безумец, Соото… как ты мог… Эта сила поглотит тебя. Ты будешь думать, что она служит тебе — а на деле ты станешь служить ей. Остановись, пока еще не поздно. Я знаю, о чем говорю. Я сталкивался с ней, — он стиснул зубы, на миг прикрыв глаза; в трещинах шрамов проступили алые капли. — Соото…

Гэленнара передернуло, он страшно побелел.

— Кровь… — проговорил сипло. И внезапно, срываясь на крик: — Это ты безумен! Что они дали тебе, что?! Они даже от этого защитить тебя не смогли — а я предлагаю тебе жизнь, понимаешь? Жизнь! Свободу! Ты предал меня — да, предал, но я пришел, чтобы спасти тебя! Сейчас — когда ты увидел — когда даже любимейший твой ученик — покинул тебя! И только я могу сделать это! Я один! Я готов подарить тебе весь мир — мой мир только за то, чтобы ты был рядом! Потому что ты дорог мне! Потому что я люблю тебя!

Он кричал, не осознавая смысла слов, чувствуя, как подступает, захлестывая мозг, безумие, и снова по пальцам медленно ползло — темное, липкое, горячее, и ничем не смыть…

— Ты что, не понимаешь, что через несколько дней здесь никого не останется? Что вы тут все сдохнете из-за своей дурацкой гордыни и веры неведомо во что? И ты думаешь, я тебе дам умереть?! Нет, ты пойдешь со мной! Сейчас же! Немедленно!

Изначальный шагнул к эльфу, сжимая до хруста кулаки, — в непроглядных ночных глазах бьется яростное пламя.

— Уходи, — одним свистящим дыханием. — Уходи отсюда. Или я ударю тебя. Уходи.

Гэленнар судорожно вздохнул, отступая к дверям.

— Нет, стой.

Он замер, дрожа всем телом. Мелькор шагнул к нему, сжал его плечи, заглянул в лицо:

— Ты не можешь уйти так. Ты должен понять, — совсем другой голос был у него сейчас, почти прежний — мягкий, спокойный — бесконечная мудрость понимания и любви, словно и не было мгновения назад этой вспышки ярости, опалившей Соото, как близкое пламя.

Как завороженный, Гэленнар смотрел в его глубокие странные глаза. И исчезал, растворялся в них — тот, кем он был все эти века, кто пришел сюда, ни на миг не сомневаясь, что Учитель покинет Твердыню вместе с ним, пока не остался только — юноша, так и не успевший понять, почему же Тано не сказал ему — «Путь твой избран»…

Он смотрел — и видел то, о чем не рассказывали ему Наблюдающие, что не открылось ему в мерцающем хрустале. И невозможно было — ни рассказать, ни увидеть: чтобы понять, нужно было — быть здесь, нужно было — стать. Узы прочнее клятв, сильнее заклятий. Крепче оков.

— Ты видишь, — говорил Учитель, — ты понимаешь, почему я не могу уйти…

Он смотрел — и щемящее мучительное чувство охватывало его; он хотел быть среди этих людей, быть одним из них — он хотел быть на месте Учителя, хотел быть им, хотел той же любви, той же верности, он готов был отдать все ради этого…

— Ты видишь, — говорил Учитель печально и мягко, — я не могу оставить их…

…ради того, чтобы стать единым целым — с Тано, с этими людьми — он отдал бы все свои знания, всю силу, саму душу свою…

— Я остаюсь.

…поздно.

Отчаяние охватило его — отчаяние и без-надеждная тоска. Поздно. Ничего этого уже не будет. Через несколько дней — или часов. Не останется ничего. И все, что он делал, — тщетно, бесполезно, все — прах, и уже никогда не понять, в чем он ошибался… на что нужен весь мир, если ему никогда не стать таким, как Тано, если все, что ему суждено видеть, — преданность без любви, верность из страха? Зачем все? Все было зря. Тано не будет. Через несколько дней. Или часов.

А Учитель смотрел ему в глаза — и тогда на один краткий обжигающе яркий миг Гэленнар стал им. Он осознал суть Дара и суть уз, связующих людей Твердыни. Но осознал и цену их — и цена эта ужаснула его.

— Нет! Не хочу! Оставь меня! — неожиданно высоким голосом крикнул эльф, вырываясь из рук Изначального. Его лицо жалко перекосилось, губы дрожали. — Оставь меня! Я… я…

Он метнулся к дверям, рванул кольцо — влажные от ледяного пота пальцы скользили по гладкому металлу — проскользнул в щель между тяжелыми створками и бросился по коридору — прочь, прочь…

 

Воинство Валинора пришло в Белерианд на кораблях Тэлери, но никто из мореходов Тол Эрессэа не вступил в бой.

Первым сошел с корабля Эонве, как подобало предводителю Светлого Войска, и вонзил в землю позлащенное древко знамени Валмара. И вот — на берегу выстроились воины Валинора. Златокудрые Ванъяр, народ Ингве, были здесь под белыми знаменами, сверкавшими на солнце, как снега Таникветил; и те Нолдор из народа Арафинве, что никогда не покидали Земли Бессмертных; и воинство майяр в сияющих доспехах.

Стоя на холме под лазурным знаменем, так сказал Эонве, предводитель Светлого Воинства, Глашатай Манве, Слово и Меч Великих:

— Воители Валар! Могуч Враг, и грозно войско его. Тяжела будет битва, но помните, что во имя Арды и во славу Единого принимаем мы этот бой. И я клянусь — знамя Валинора взовьется над развалинами вражьей Твердыни. Победа близка; да узрит Единый Творец, как свершится воля Его в мире.

Он вознес к небу меч, и тысячи мечей взлетели как один, и тысячи голосов слились в боевом кличе.

Верные, Люди Трех Племен, шли на бой вместе с воителями Валинора; но никого из Нолдор Средиземья, никого из эльфов Белерианда не было в Светлом войске. Лишь после узнали они об этих сражениях, потому немногое рассказывают их предания — только то, что поведали им воины Валинора.

 

"Встречу войск Запада и Севера называют Великой Битвой и Войной Гнева. И выступили все войска Державы Моргота, что стали ныне бесчисленными, и Анфауглит не мог вместить их; и весь Север был охвачен огнем Войны.

Но это не помогло Врагу. Балроги были уничтожены все, кроме тех немногих, что бежали и укрылись в недоступных пещерах у корней земли, и бессчетные полчища орков гибли, как сгорает солома в огне, или были сметены, как сухие листья, гонимые пламенным ветром. Немного осталось их, и долгие годы не тревожили они покой мира. И те немногие, что остались от Трех Домов — Друзей Эльфов, Отцов Людей, — сражались на стороне войска Валар; и в те дни отмщены были Барагунд и Бараир, Галдор и Гундор, Хуор и Хурин, и многие из вождей их. Но большая часть сынов Людей — народ ли Улдора или иные, недавно пришедшие с Востока, — выступили с Врагом, и Эльфы не забывают этого…"

Так говорит «Квэнта Сильмариллион».

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 | 64 | 65 | 66 | 67 | 68 | 69 | 70 | 71 | 72 | 73 | 74 | 75 | 76 | 77 | 78 | 79 | 80 | 81 | 82 | 83 | 84 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.018 сек.)