Заказ 56)2 о? 8 страница

У значительной части опрошенных отрицательный ответ явился результатом того, что они ие в полной мере

* Читатель помнит, что психическое отношение к социальному элементу деяния, если он вместе с «фактическим ядром» не прида­ет ситуации свойства объективной общественной опасности, мы предпочитаем не называть умыслом (стр. 177). Однако при состав­лении анкет и при обобщении полученного на их основе материала мы, естественно вынуждены были пользоваться привычными терми­нами, например говорить об умысле в отношении характера действия при доведении до самоубийства.

уяснили себе либо структуру, либо юридическую суть проблемы.

В первом случае, приняв доказываемое за доказан­ное, отвечавшие рассуждали по такой схеме: насилие не может быть неосторожным, поэтому, если применяется насилие, субъект действует умышленно. Типичные при­меры: «При неосторожности сила не применяется», «Са­мо применение насилия делается умышленно», «Неосто­рожным насилие быть.не может. Насилие всегда пресле­дует цель. При неосторожной вине цель, как правило, отсутствует», «Изнасилование может иметь место толь­ко с прямым умыслом, поэтому неосторожной формы вганы не может быть, так как это будет противоречить смыслу (понятию) прямого умысла».

Между тем логический центр вопроса заключался именно в установлении того, что неосторожное отноше­ние к характеру способа, с помощью которого преодо­левается сопротивление потерпевшей, исключает воз­можность считать этот способ насилием.

Во втором случае отвечавшие рассматривали умы­сел как отношение к фактическому характеру своих действий и на этой основе приходили к убедительному выводу, что совершить половое сношение по неосторож­ности нельзя. Примеры: «Трудно себе представить, как можно изнасиловать по неосторожности»; «Субъект пря­мо желает удовлетворить свои половые потребности»;

«Совершить.насильственный половой акт без желания совершить его — невозможно»; «При изнасиловании цель совпадает с последствиями»; «Изнасилование со­провождается многочисленными действиями, результат от которых ожидается и достигается один», в то время как неосторожные преступления имеют, как правило, одноактный характер.

Между тем юридическая суть вопроса заключалась в этом случае в установлении отношения лица к социаль­ному элементу деяния—насильственному характеру способа вступления в половое сношение.

В этом отдают себе отчет некоторые из заполнивших анкету. Они подчеркивают, что субъект может ошибочно считать сопротивление женщины притворным. При этом одни считают, что допущенная при такой ситуации не­осторожность («должен был я мог понимать, что сопро­тивление действительное») обосновывает вменение со­

деянного в вину в качестве изнасилования. «Нужно решать, — пишет один из авторов, — в каждом отдельном случае, в зависимости от поведения потерпевшей, а во­обще неосторожная вина при изнасиловании возможна». Приведя случай, когда мужчина, ошибочно полагая, что женщина, встретившая его в условленном месте,—та самая, с которой он через посредника договорился о встрече, применил для вступления с нею в половое сно­шение насилие, другой автор подчеркивает: «Изнасило­вание есть—умысла нет».

Другие опрошенные полагают, что неосторожность в отношении характера способа исключает возможность квалификации содеянного как изнасилования. «Еслл не нанял сопротивления потерпевшей,—пишет один из них, — как отказа от акта, вины его в том нет».

В ответах на вопрос анкеты о возможности «неосто­рожного изнасилования» выявилась и еще одна поучи­тельная деталь. Из числа авторов, высказывающихся против такой возможности, некоторые стремятся ра­скрыть субъективную сторону деяния в традиционных терминах прямого умысла, искусственно придавая при этом извасиловаиию обрисовку материального престу­пления. «Лицо предвидит, — говорится в одном;нз отве­тов,—'что оно совершает насилие, сознает свои действия и желает наступления изнасилования». Другой ответ:

«Субъект сознает, предвидит свои общественно опасные действия и желает неизбежности наступления общест­венно опасных последствий».

Однако другие работники, чувствуя, быть может, ис­кусственность такого подхода, раскрывают умысел при изнасиловании только через сознание общественно опас­ного характера совершаемых действий. «Диспозиция ст. 117 УК..,—пишет один из опрошенных,—предпола­гает сознание преступником противоправности своих действий при преодолении сопротивления потерпевшей». Другой автор отвергает возможность неосторожного изнасиловаиия, «поскольку виновный сознает, что со­вершает половой акт против воли или без согласия потерпевшей».

На вопрос о возможности неосторожного отношения к характеру своих действий при доведении до самоубий­ства из 99 опрошенных отрицательно ответили 87 чело­век, т, е. 87%. Интересно, что, несмотря на отсутствие в

постановке этого вопроса «отвлекающего» элемента, положительные и отрицательные ответы яа него распре­делились примерно так же, как и по вопросу о возмож­ности неосторожного изнасилования. Несколько боль­ший (на 6%) удельный вес положительных ответов в этом случае мы склонны объяснить тем, что в определе­нии доведения до самоубийства в законе социальный элемент («доводящий» характер поведения виновного) выдвинут на передний план и поэтому у опрашиваемых было меньше соблазна заняться размышлениями о воз­можности неосторожного отношения к самим по себе действиям в их фактическом содержании. Возможно, что если бы законодатель поступил таким же 'образом при построении определения изнасилования (например, «применение физического насилия, угроз или использо­вание беспомощного состояния потерпевшей при поло­вом сношении с нею»), то указанного различия не бы­ло бы.

Значительное сходство в распределении ответов на тот и другой 'вопросы при низком удельном весе по­ложительных ответов дает нам основания и для более важного для целей нашей работы вывода: несмотря на отсутствие четкого ответа на этот вопрос в литера­туре, подавляющее большинство практических работ­ников «чувствуют», что при отсутствии неуголовно-правового нормативного источника обязанности соз­навать нечто, в частности, социальный характер дей­ствия, оно не может быть вменено не сознающему лицу в неосторожность.

Естественно, ответы практических работников на вопрос о возможности неосторожного отношения к ха­рактеру своих действий при нарушении должностным лицом правил охраны труда представили существенно иную картину, чем обрисованная выше в связи с вопро­сами о неосторожном изнасиловании и неосторожном доведении до самоубийства. Из 117 практических работ­ников, ответивших на указанный вопрос, положительный ответ дали 68 человек, т. е. 58°/о. Для того чтобы иметь возможность более полно оценить значение этой цифры, полезно сопоставить ее с некоторыми другими показате­лями того же ряда.

На вопрос: подлежит ли уголовной ответственности по ч. 2 ст. 166 УК РСФСР лицо, убившее на охоте не­

сколько бобров, не зная, что охотиться на них запреще­но, 52 человека из 87 опрошенных, т. е. 60%, ответили положительно. Очевидно, эта цифра отражает в первую очередь те случаи, когда субъект должен был и мог знать о незаконности своих действий.

На вопрос: необходимо ли для ответственности за частнопредпринимательскую деятельность, чтобы лицо хотя и не сознавало, но могло и должно было сознавать уголовную противоправность либо общественную опас­ность своих действий, из 92 опрошенных 42 человека, т. е. 46%, ответили положительно.

Эта цифра была бы выше, если бы 22 человека, т. е. 23% указанного общего числа, не пошли дальше, выска­завшись за привлечение к уголовной ответственности и в том случае, когда лицо объективно занималось частно­предпринимательской деятельностью, независимо от осо­знания или возможности осознания общественной опас­ности или противоправности содеянного. Бесспорно, эти 22 человека допускают привлечение к уголовной ответ­ственности и при наличии неосторожности в отношении незаконности частнопредпринимательской деятельности.

Перед практическими работниками был поставлен вопрос о возможности неосторожного отношения лица к последствиям своих действий в некоторых составах. Не­зависимо от того, какова наша точка зрения на этот во­прос', мы попытались выяснить позицию практических работников опять-таки на примере составов, в которых на лице в одном случае не лежит, а 'в другом лежит нор­мативная обязанность сознавать опасный характер при­чиняющего действия. Мы предполагали—и это оправда­лось—что во втором случае удельный вес положитель­ных ответов будет значительно выше, чем в первом. Для удобства сравнения.мы отобрали составы, уже изу­ченные нами применительно к субъективному режиму элемента «&»,

В первом случае (при отсутствии нормативной обя­занности) на вопрос о возможности неосторожного от­ношения к последствиям при доведении до самоубийства из 108 опрошенных положительный ответ дали 48 чело­век, т. е. 44%.

' См. стр. 188.

Во втором случае (при наличии такой обязанности) на такой же вопрос применительно к последствиям нару­шения правил охраны труда из 93 ответов положитель­ных было 73, т. е. 80°/о.

Для наглядности попытаемся теперь представить результаты наших подсчетов в виде таблицы.

Положение вещей, отражаемое этой таблицей, нельзя признать благополучным. Это особенно относится к во­просу о возможности неосторожности в отношении ха­рактера действия при частнопредпринимательской дея­тельности и последствия при доведении ло 'самоубийст­ва. И в том, и в другом случае удельный вес ожидае­мых ответов мог бы быть значительно выше.

В отношении частнопредпринимательской деятель­ности это положение, по-видимому, объясняется тем, чю практические работники достаточно хорошо пред­ставляют себе уровень осведомленности граждан о том, что такое частнопредпринимательская деятельность³. Что касается отношения к последствиям в составе доведения до самоубийства, то здесь трудно предло-

' При наличии сознания опасности действия.

² При наличии по меньшей мере неосторожности в отношении опасности действия.

³ См. стр. 194.

ЭД2

жить какое-либо объяснение, тем более что в учебной и иной литературе по этому вопросу единодушно приз­нается, что в этом составе неосторожное отношение к последствиям является правилом.

В то же время в таблице получили отражение и не­которые закономерности. К их числу мы относим высо­кий удельный вес ожидаемых ответов на вопрос об ••п- ношении к характеру действия при изнасиловании и доведении до самоубийства и к характеру последствия при нарушении техники безопасности. Относительно высокий удельный вес таких ответов на вопрос об от­ношении к характеру действия при нарушении техники безопасности и незаконной охоте также представляется нам показательным. Существенное—на 22%—возрас­тание удельного веса ожидаемых ответов при переходе от «действия» к «последствию» при 'нарушении техники безопасности в косвенной форме подтверждает подчерк­нутое ранее различие между границами обязанности соз­навать и обязанности предвидеть.

Квалифицирующее сопутствующее обстоятельство и к в ал и ф и ци р у ю щ ее последствие: субъективный режим

Соображения о «субъективном режиме» элементов «Ь» и «5» в структурах типа (а- Ь) и {а • Ь -5) относятся также к режиму элемента «8» во всех структурах с тем уточнением, что, говоря о субъективном отношении к этому элементу при.совершении преступления умыш­ленно, было бы желательно, как и применительно к элементу «Ь» в структуре типа (а •Ь-г) пользоваться тер­минами, не использованными законодателем в опреде­лении умысла, например говорить о том, что лицо «представляло себе», «отдавало себе отчет» и т. п.¹.

Применяя изложенные выше соображения к элемен­ту «8», получаем, что умышленное совершение преступ­ления, в структуру которого входит этот элемент, пред­полагает, что субъект сознает его характер. Если этого нет, элемент «&» «е может быть вменен в вину, по об-

* См. стр. 177. Как и выше, мы этого не делаем по сообра­жениям практического удобства

щему правилу, даже при наличии по отношению к нему «неосторожности».

Это относится, например, к использованию техничес­ких средств при краже: субъект сознает, что используе­мые им средства обладают признаками, дающими осно­вание относить их к числу технических. Хотя примене­ние технических средств влечет за собой серьезное усиление наказания за кражу, вопрос о том, какие средства совершения кражи следует считать техничес­кими, обсуждается в литературе так, как если бы то или иное его решение не имело никакого отношения к пре­ступнику: никто не проявляет интереса к тому, как он относится к характеру этих средств.

При совершении квалифицированного грабежа и квалифицированного разбоя субъект сознает, что он, соответственно, применяет насилие, не опасное для жизни или здоровья потерпевшего, или оружие или дру­гие предметы, используемые в качестве оружия. Мы имеем в виду, что он отдает себе отчет в тех свойствах применяемого им насилия, которые сообщают насилию указанный выше характер, или в том, что применяемые им предметы относятся к категории оружия или же об­ладают такими режущими, колющими и т. п. свойства­ми, которые дают возможность причинить с их помощью потерпевшему такой же вред, как и с помощью настоя­щего оружия. Опять-таки вопросу об отношении субъ­екта к особенностям насилия при грабеже и к характе­ру предметов, использование которых придает разбою квалифицированный характер, в литературе, как пра­вило, не уделяется никакого внимания.

При умышленном уничтожении социалистического и личного имущества общеопасным способом виновный сознает характер применяемого им способа. В литера­туре понятие общеопасного способа совершения этих •преступлений нередко подвергается.подробному анали­зу. В частности, указывается, что здесь имеется в виду использование средств, «обладающих большой разру­шительной силой, которые создают опасность наступле­ния общественного бедствия или непосредственную угрозу жизни либо здоровью многих лиц...»¹. Как эти особенности способа отражаются в сознании субъекта?

* <Уголовное право. Часть Особенная», М., 1966, стр. 289.

Об этом в учебной литературе и комментариях ничего не говорится.

Вопросу о психическом отношении к элементу «5» при совершении преступлений против личности в литературе уделяется большое внимание, однако лишь в тех преде­лах, в которых ему уделяет внимание практика руково­дящих су дебных органов. Эта последняя, как мы видели', решает этот вопрос различным образом. То же самое вслед за ней делает и теория. За указанными предела­ми теоретики не проявляют интереса к этой проблеме. Так обстоит дело в отношении выполнения потерпев­шим своего служебного или общественного долга при умышленном убийстве, мучительного или истязающего характера телесных повреждений, извращенного харак­тера удовлетворения половой страсти при половом сно­шении с лицом, не достигшим половой зрелости, опас­ности способа незаконного лишения свободы для жизни или здоровья потерпевшего и т.д. Во всех этих случаях мы считаем необходимым и достаточным сознание соот­ветствующего элемента. Как было подчеркнуто выше², такое же отношение должно быть установлено к особой жестокости способа или его опасности для жизни мно­гих людей при умышленном убийстве, несовершенноле­тию потерпевшей при изнасиловании, принадлежности потерпевшего к числу работников милиции или народ­ных дружинников и т. п.

.Сказанное, как на.ч представляется, относится и к целому ряду составов, фигурирующих в других главах уголовного кодекса. Виновный сознает «крупные разме­ры» при спекуляции и при обмане покупателей (чч. 2 ст.ст. 154, 156 УК РСФСР), тяжкий характер преступ­ления, о совершении которого потерпевшим субъект учиняет ложный донос или дает ложное показание (чч. 2 ст.ст. 180, 181), «особую важность» документа или бланка при похищении таковых (ч. 2 ст. 195), ис­ключительный цинизм или особую дерзость при хули­ганстве (ч. 2 ст. 206) и т. д.

Особого упоминания заслуживает вопрос о субъек­тивной стороне заранее не обещанного укрывательства преступлений. Как известно, при укрывательстве одно-

' См. стр. 54. ' См. стр. 56.

родных преступлений закон предусматривает более су­ровое наказание, если преступление относится к более гяжкому виду. Так, ст. 189 УК РСФСР предусматрива­ет лишение свободы на срок до двух или до пяти лег за укрывательство соответственно простой и квалифициро­ванной кражи или простого и квалифицированного гра­бежа.

Еще более тонкая дифференциация.проводится в отно­шении мошенничества, направленного.против личной собственности: лишение свободы на срок до пяти лет предусматривается здесь за заранее не обещанное укры­вательство не любого квалифицированного мошенниче­ства, а лишь такого, которое причинило значительный ущерб потерпевшему или было совершено особо опас­ным рецидивистом.

При анализе состава укрывательства в учебной ли­тературе и комментариях обычно указывается, что это преступление может быть совершено с прямым умыс­лом, в содержание которого входит не только сознание характера преступления, совершенного исполнителем, и того, что укрыватель своими действиями содействует его сокрытию, но и желание оказать содействие. В со­ответствии с изложенными выше соображениями мы считали бы в этих случаях необходимым и достаточным наличие у виновного сознания фактических обстоя­тельств совершенного исполнителем преступления, а также того, что он своими действиями укрывает пре­ступника или орудия и средства совершения.преступле­ния, следы преступления либо предметы, добытые пре­ступным путем. Отсутствие сознания того, что укрывае­мый был использован в качестве орудия совершения преступления, или сознания какого-либо из элементов этого последнего существенно меняет решение вопроса об ответственности.

Если субъект, сознавая, что лицо, передающее ему имущество на хранение, совершило мошенничество, в то же время не сознает, что посредством мошенничества указанное лицо завладело именно этим имуществом, или, сознавая, что это имущество незадолго до передачи бы­ло получено указанным лицом от другого человека, в то же время не сознает, что оно было получено таким об­разом посредством обмана, он не подлежит уголовной ответственности. Если же, сознавая, что передаваемое

ему имущество добыто путем мошенничества, субъект в то же время не сознает, что преступление причинило по­терпевшему значительный ущерб, он подлежит ответст­венности не по ч. 1, а по ч. 2 ст. 189 (лишение свободы яа срок до двух лет). При этом доказывать, что своими действиями виновный желал оказать содействие сокры­тию преступления, нет надобности.

В соответствии с развитыми выше соображениями о вменении элементов «Ь» и «з» в неосторожность, при соответствующих условиях в неосторожность может быть вменен и элемент «5». К случаям этого рода отно­сится ценность пород рыб или водных животных, являю­щихся объектом улова или убоя при незаконном заня­тии рыбным и другими водными добывающими промыс­лами (ч. 2 ст. 163 УК РСФСР), и полная ' запрещен-ность охоты на зверей и птиц при.незаконной охоте

(ч. 2 ст. 166).

В случаях, когда субъективная сторона материаль­ного преступления в применяемой статье Особенной части обрисована как умышленная и в диспозиции.нет указаний на то, что речь в 'ней идет только о прямом умысле,.психическое отношение субъекта к последст­вию может быть как «прямо», так и «косвенноумыш-ленным» (ст. 103 УК РСФСР: умышленное убийство).

Сложнее обстоит дело в тех случаях, когда субъек­тивная сторона преступления этого вида в применяемой статье Особенной части не обрисована. Очевидно, и в этих случаях уголовная ответственность возможна при.наличии любой формы умысла. Однако вопрос о квали­фикации в случаях умышленного причинения вреда здесь 'не так прост. Это особенно хорошо видно на примере преступлений, связанных с нарушением различных нор­мативных правил безопасности, например движения и эксплуатации железнодорожного, водного, воздушного и автомобильного транспорта, действующих на транс­порте правил об охране порядка и безопасности движе­ния, правил безопасности горных или строительных ра­бот и т. д., когда нарушение повлекло за собой гибель людей. К интересующей нас категории относится также производство аборта, повлекшее смерть потерпевшей, и тому подобные преступления.

Прямой умысел (естественно, имеется в виду отно­шение именно и только к последствиям) в этих соста-

вах исключается и практикой, и теорией. Мы думаем, что это правильно, и вернемся к этому вопросу в даль­нейшем.

По вопросу о возможности в этих случаях косвенно­го умысла мнения теоретиков расходятся. Любопытно при этом, что большинство ученых не допускают кос­венного умысла в отношении последствий, например при незаконном производстве аборта', и, напротив, счи­тают его возможным, скажем, при нарушении правил безопасности движения железнодорожного транспорта².

Иной раз в одном и том же источнике этот вопрос решается по-разному в отношении однородных преступ­лений. Так, в одном из учебников Особенной части кос­венный умысел в отношении последствий допускается при нарушении правил безопасности движения желез­нодорожного и не допускается при нарушении правил без­опасности движения автомобильного транспорта³.

Аргументы в пользу того или иного решения вопроса обычно не приводятся либо имеют по преимуществу формально-логический характер. Указывается, напри­мер, что поскольку при убийстве возможен косвенный умысел в отношении смерти, постольку причинение смерти с косвенным умыслом является убийством. По-видимому, объективной основы и здесь пока нет.

Нам представляется, что эту основу следует искать в особенностях конфигурации социальных и факти­ческих элементов конкретных преступлений, которая может соответствовать или не соответствовать структу­ре общественной опасности деялия, как эта структура обрисована в применяемой статье закона.

При совершении преступлений указанной выше кате­гории конфигурация социальных и фактических элемен­тов отличается тем, что нарушение правил обращения с механизмами, взрывчатыми веществами и т. п. созда­ет опасность причинения неопределенному кругу лиц или имуществу вреда, характер и тяжесть которого определяются в первую очередь не тяжестью самого

' «Уголовное право. Часть Особенная», М., 1966, стр. 193; «Со­ветское уголовное право. Часть Особенная», М., 1965, стр. 182.

² «Советское уголовное право. Часть Особенная», М., 1965, стр. 89 и приведенные там примеры из практики.

³ Т а м ж е, стр. 89 и 407.

нарушения, а обстановкой, складывающейся на мест? нарушения независимо от виновного. В результате гру­бое 'нарушение может не причинить никаких последст­вий, тогда как вредные последствия малозначительного самого по себе нарушения могут быть весьма серьез­ными.

Отношение числа нарушений с вредными последст­виями к общему числу нарушений данного вида неве­лико, вероятность причинения данным нарушением вредных последствий поэтому мала. Так, по данным Б.Л.Зотова, уголовно наказуемые нарушения правил безопасности движения и эксплуатации автомототран-спорта составляют долю процента общего числа зареги­стрированных нарушений этих правил ('не считая к то­му же «проколов» талона, устных предупреждений и т. п.).

Этой объективной конфигурации соответствует ти­пичная субъективная ситуация: «умысел» (сознание) или «неосторожность» (долженствование сознавать) в отношении нарушения, неосторожность в отношении вредных последствий; последнее—потому, что тот, кто сознает или должен сознавать, что нарушает правила безопасности, должен и может сознавать создаваемую этим нарушением опасность. Пока указанная конфигу­рация не нарушена, речь идет о преступлении против общественной безопасности в отличие, скажем, от пре­ступления против личности.

Эта конфигурация нарушается, когда антиобщест­венное (опасное) действие, которое может выражаться, но обычно не выражается, в нарушении нормативных правил безопасности (в этих случаях элемент «Ь» струк­туры (а •&•/•) обычно не поддается конкретизации и по­этому в определении, например, убийства законодатель не перечисляет признаков действия), само по себе со­здает высокую степень вероятности причинения вреда определенному лицу или определенным лицам. Харак­тер и тяжесть вреда определяются в этом случае в пер­вую очередь свойствами причиняющего действия. Имея это в виду, можно сказать, что здесь причиняющее дей­ствие объективно направлено именно против указанных лиц.

В субъективной сфере эту ситуацию наиболее отчет­ливо выражает умысел в отношении последствия, и в

14 Заказ 5&12 209

атом причина того, что он исключается из состава пре­ступлений рассматриваемой группы, в частности преду­смотренных ст. 211 УК РСФСР. Однако причинение смерти в результате наезда «превращается» из авто­аварии с человеческими жертвами в убийство в первую очередь не потому, что смерть причинена с прямым умыслом, а потому, что в этом случае объективная кон­фигурация социальных и фактических элементов соде­янного отвечает признакам.структуры общественной опасности преступления против личности. Прямой умы­сел—один из показателей этого. Не следует забывать, что общественная опасность—ее наличие и характер— объективная категория, и присутствие умысла в той или иной форме само по себе не может сделать преступле­нием против личности деяние, которое объективно тако­вым не является.

Что касается случаев, когда в отношении последст­вий 'имеется косвенный умысел, то здесь содеянное мо­жет квалифицироваться как преступление против лич­ности или против общественной безопасности в зависи­мости от конкретной конфигурации элементов. Если.водитель на закрытом повороте шоссе производит обгон, надеясь на то, что встречной машины не будет (рассчи­тывать на это, даже легкомысленно, нельзя), он в слу­чае наступления тяжких последствий отвечает за пре­ступление против общественной безопасности. Если же он, скрываясь от погони, врезается в толпу, причинение им при этом смерти кому-либо является убийством с косвенным умыслом.

Позиция судебной практики, которая по делам, свя­занным с нарушением правил 'безопасности движения автомототранспорта, исключает косвенный умысел в от­ношении последствий', не в полной мере отражает эту возможную жизненную диалектику событий и в этом смысле не является ни достаточно гибкой, ни правиль­ной по существу.

Авторы, по-разному решающие вопрос о возможности и значении косвенного умысла в отношении последствий при 'незаконном производстве аборта и при нарушении

* См. п. 2 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 9 апреля 1965 г. и п. 6 постановления Пленума Верховного Су­да РСФСР от 30 марта 1963 г.

правил безопасности движения железнодорожного тран­спорта, исходят из более реалистических соображений. Нам представляется весьма показательным в этом смыс­ле, что из числа опрошенных практических работников возможность умысла в отношении последствий призна­ли: в составе нарушения техники безопасности—20% и в составе доведения до самоубийства—56°/о. Нельзя не заметить, что такая тенденция серьезно отличается от того, что говорится по этому поводу в литературе, и, по-видимому, больше отвечает нуждам практической

жизни.

Таким образом, становится очевидной необходимость при совершенствовании уголовного законодательства максимально учитывать сложность и подвижность кон­фигурации элементов реальных деяний, с тем чтобы она находила наиболее адекватное отражение в структуре элементов состава преступления, выраженной в диспо­зиции нормы Особенной части.

ПРАВИЛО 5. «УЧЕТ СПЕЦИАЛЬНЫХ УКАЗАНИЙ ЗАКОНА ОБ ОТНОШЕНИИ ЛИЦА К ЭЛЕМЕНТАМ СОСТАВА УМЫШЛЕННОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ»

Изложенные выше соображения относились к опре­делению субъективной стороны в первую очередь в со­ставах, в обрисовке которых в законе субъективная сто­рона никак не обозначена. Эта часть задачи, естествен­но, наиболее сложна. Однако и при анализе законода­тельных определений, в которых субъективная сторона тем или иным способом обрисована как умышленная (графы 3—6 схемы), мы должны в рамках того. что более общим образом было сказано выше, соблюдать определенные правила. Эти правила можно свести к об­щему положению о том, что при анализе любого зако­нодательного определения преступления, в том числе умышленного, необходимо точно следовать указаниям закона о характере субъективного отношения лица к каждому из элементов состава. Рассмотрим подробно эту сторону дела.

' См. стр. 161, 162. 14* 211

Если взять преступления, субъективная сторона ко­торых обрисована в законе как умышленная путем ука­зания на умышленность действия, то среди них можно заметить такие, которые законодатель «целиком» харак­теризует как умышленные. В числе этих составов могут быть структуры как типа (а-Ь), (а-Ь-з) или[(а'Ь)-(3)] так и типа (а-Ь-г) или [(а • Ь) • (/?)]. Среди первых мож­но назвать хулиганство — «умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу», среди вторых—умыш­ленное убийство.

Поиск по сайту: