Глава двадцатая. — Но что он сделал? — спросила Салли дрожащим голосом

Хна

— Но что он сделал? — спросила Салли дрожащим голосом. — В чем его преступление?

Прошло полчаса. Они с Ребеккой сидели во мраке, не смея разговаривать даже шепотом, и лишь прислушивались к тяжелым шагам над головами и громким голосам на лестнице. Наконец, предупредив Катца об ответственности, полицейские ушли, но он все равно не открывал дверь в подвал еще минут пять.

Салли не могла думать ни о чем другом, как об этой новой угрозе. Что она будет делать, если Голдберга схватят? Чувство страха вновь начало давить на нее — он что, преступник?

— Это политика… не преступление… — Моррис Катц пытался объяснить, хотя он и сам не был в курсе дела. — Они сказали, что он в этой стране нелегально… Надо было подать документы… Не знаю…

— Но смертельный приговор? — Салли едва могла говорить.

— В Англии из-за политики людей не убивают. В других местах… На вас навесят любое преступление, не важно, из-за чего оно произошло.

— Но они сказали, что он убийца…

— Они все что угодно скажут. Голдберг не такой. Борец — да, но…

Тут Салли вспомнила, что Ребекка как раз хотела что-то рассказать, когда приехала полиция. Она молниеносно повернулась к ней.

— Ребекка, когда они приехали, ты рассказывала о том, что сделала. Сказала «Abgesehen Von» — разве что…

— Abgesehen von… Ah! Der Tzaddik, ja? [13]

— Да, точно. Ты сказала, что тебе не удалось ему отомстить, разве что… И тут приехала полиция, помнишь?

Салли очень хотела узнать побольше от Ребекки, потому что, даже переживая за Голдберга, чувствовала, что добралась до чего-то важного и это важное уже где-то рядом.

— А! Вспомнила. Я сказала, что ничего не получилось. Однако, когда я была в доме Цадика, перед тем как сбежались люди, я увидела его багаж.

— Это я помню. И?

— На сумках были наклейки. Я взяла одну. Даже не знаю, почему забыла об этом. Я привезла ее с собой, она здесь, в кармане.

Через секунду Ребекка вытащила клочок бумаги. Наклейка была мятая и потрепанная, но буквы еще можно было различить: X. ЛИ, ЭСКВАЙР, ПЛОЩАДЬ ФУРНЬЕ, 12, СПАЙТАЛФИЛДС, ЛОНДОН.

— Значит, это его имя, — сказала Ребекка. — Или одно из них. Ли. Эсквайр — это не часть имени, нет? И адрес — Спайталфилдс…

Она странно произносила это имя — как-то чудно шевеля губами, не так, как говорила обычно. Но Салли не заметила этого. Она сжала кулаки и ударяла ими друг о друга, будто пытаясь что-то вспомнить.

— Салли? В чем дело?

И тут она вспомнила! Ведь мистер Байуотер рассказывал ей о судебном деле, о котором ему поведал приятель: Ли против Белковича, как Ли отстранил Белковича от бизнеса и управляющим поставил Пэрриша. Она вспомнила: мистер Байуотер говорил, что, видимо, за Пэрришем стоит этот Ли. Как она могла забыть? И адрес — площадь в Спайталфилдс с каким-то французским названием, начинающимся на Ф…

— Это он! Значит, это он!

Салли начала объяснять, каким образом замешана в этом деле; рассказала про Харриет, Пэрриша, свой побег и про то, как нашла убежище в миссии. Рассказ занял много времени, и, после того как она закончила, Ребекка начала смотреть на нее с большим пониманием. Но в этом взгляде одновременно с сожалением сквозила и зависть. Салли вспомнила, что у Ребекки тоже был ребенок, которого она потеряла.

Но все это время у нее в голове вертелась новость о Голдберге. Салли была напугана. Закончив свой рассказ, она тут же вернулась к этой теме:

— Мы должны найти адвоката. Надо помочь Голдбергу, чтобы его не выслали из страны. У него есть адвокат? Вы что-нибудь о нем знаете, мистер Катц? Я сама почти ничего… Но мы должны найти адвоката.

Моррис Катц пожал плечами:

— У меня есть знакомый на Дин-стрит в Сохо, но знает ли он адвокатов…

— Мистер Вентворт! — Салли вспомнила имя адвоката, о котором ей говорила Маргарет Хэддоу, он помог в офисе с бумагами. Когда же это было? Вчера?

Она встала — слишком резко, отчего у нее потемнело в глазах и пришлось схватиться за руку Ребекки. Та тоже поднялась со стула.

— Я найду адвоката мистеру Голдбергу, — сообщила Салли, когда голова перестала кружиться.

Она поблагодарила мистера Катца за помощь и надела плащ и шляпку. Все вокруг происходило слишком медленно, ее пальцы неуклюже возились с пуговицами, Салли чувствовала, будто холод парализует ее.

Ребекка подошла к двери. Они крепко обнялись и поцеловались, как сестры.

Бенгал-Корт в свете луны казался старинным и зловещим местом. Тень, словно огромный занавес, скрывала половину улицы. Салли не решалась ступать в эту тень, но выхода не было. Она повернула ключ в замке.

Поднялась по знакомой лестнице в полной темноте и прошла в кабинет. Затем зажгла свечку, взятую в архиве, и быстро нацарапала записку Маргарет. Может ли компаньонка сказать мистеру Вентворту, что Салли хочет встретиться с ним как можно скорее по делу чрезвычайной важности? Она будет ждать его (в офисе нельзя, поскольку за ним все еще могут следить) в… — Салли поколебалась пару секунд — в церкви Святого Диониса неподалеку отсюда, на Фенчерч-стрит.

Встречаясь с ним, она очень рискует. Салли знает: адвокат будет настаивать, чтобы она явилась в полицию. Но это они обсудят позже. Сейчас главное — договориться с мистером Вентвортом насчет Голдберга.

Она оставила записку на столе, посмотрела по сторонам и заметила на стене карту Лондона. Довольно быстро нашла площадь Фурнье — площадь находилась через одну-две улицы от того места, где она была сегодня вечером, в доме Морриса Катца. Справочник, который Салли отыскала на полке, подтвердил: в доме номер двенадцать на площади Фурнье жил X. Ли, эсквайр.

И что ей это давало? Лишь большую осведомленность. И мелькнувшую в голове мысль, от которой ее снова бросило в дрожь. Она задула свечку и сидела в полной темноте, все обдумывая. И чем больше размышляла, тем страшнее ей делалось и на сердце становилось невыносимо тяжело.

Немного погодя Салли тихо вышла из конторы и направилась в миссию. Когда она подходила к дому, часы ближайшей церкви пробили два раза. Харриет отказалась вылезать из теплой постели и идти умываться, она, как всегда, начала что-то бурчать и морщиться, и в этом было что-то такое знакомое и дорогое для Салли, что она заплакала, и не из-за опасений за Голдберга или страха перед таинственным X. Ли, а от любви к своему ребенку. Страх и опасения пришли позже, во сне.

Церковь Святого Диониса была одним из творений Кристофера Рена [14]: высокая, темная, величавая, в девять утра она была еще пуста. Салли привела Харриет с собой, они сели на скамью в задних рядах и начали читать надписи на ближайших надгробных плитах.

Ждать пришлось недолго — несколько минут. Дверь церкви отворилась, и вошел низенький потрепанный человек. Он снял шляпу, быстрым шагом направился в их сторону и присел рядом на скамью.

— Мисс Локхарт, я Вентворт. Это Харриет? Доброе утро, Харриет. Что-то сегодня много полицейских на улице, заметили? Хм. Итак, вы решили, что будете делать?

— Дело не во мне, мистер Вентворт. Мое дело какое-то время может подождать. Это касается другого человека.

Он понимающе кивнул, широко раскрыв глаза, словно птица. Харриет смотрела на него как завороженная. Он был похож на гнома, некрасивый, с широким ртом, кустистыми рыжими бровями и такого же цвета волосами, но выражение его лица было таким ясным и живым, что совсем не казалось уродливым. Вентворт сел поудобнее и заложил руку за спинку скамьи.

— Продолжайте, — велел он.

— Если кого-то обвиняют в преступлении в другой стране — гражданина другой страны, — а ловят здесь, его должны отправить на родину?

— В какой стране?

— В Венгрии?

— Да. Между Британией и Австро-Венгерской империей существует договор об экстрадиции.

— А если он невиновен? Если обвинение сфабриковано и его хотят выслать по политическим мотивам?

— Суд здесь не может решать, виновен он или нет; этим должен заниматься венгерский суд. Но если станет очевидно, что обвинение политическое, экстрадиция будет неправомерной.

— Вы хотите сказать…

— Ее не применят. В таком случае его не имеют права высылать из страны.

Салли почувствовала огромное облегчение. Она откинулась на спинку и прикрыла глаза, осознавая, как же нервничала все это время. Когда она вновь посмотрела на мистера Вентворта, то увидела, что адвокат спокойно наблюдает за ней.

— Хорошенько подумайте, прежде чем что-либо говорить мне, — предупредил он. — Помните, что я сам обязан подчиняться законам.

Салли пристально оглядела адвоката. Она заметила, что у него истрепанные манжеты и грязный воротник, но глаза его — ясные и спокойные — излучали уверенность, которую Салли всегда ощущала рядом с людьми, знающими свое дело.

Она вздохнула и рассказала все, что знает о Голдберге. Он молчал, лишь изредка переспрашивал о чем-либо и записывал все карандашом в видавшем виды блокноте.

Когда рассказ был закончен, мистер Вентворт резко захлопнул блокнот и взглянул на Салли, его лицо, похожее на лицо гнома, было серьезным.

— А другое дело, ваше? Вы уверены, что не хотите ничего предпринять?

— Я… Мне сначала нужно кое-что выяснить. Думаю, я знаю, кто стоит за всем. Но если начать дергаться сейчас, можно его спугнуть, тогда он найдет другой способ разделаться со мной.

Адвокат скептически смерил взглядом свою собеседницу. Салли продолжала:

— Это человек, который обманывает и эксплуатирует иммигрантов. И… И вовлекает девушек в проституцию. Я познакомилась с мистером Голдбергом, потому что он как раз расследует это дело.

— Хм… — Адвокат на секунду задумался. — Я повторю то, что сказал мисс Хэддоу: я не могу помочь вам, пока вы скрываетесь от полиции. Если быть откровенным, должен сообщить: полиции выдан ордер на ваш арест за похищение ребенка, и, если я не донесу на вас, меня могут привлечь к ответственности как соучастника. Я не донесу, хотя должен. Хорошо, вы знаете, где находится мой офис. Вот моя визитная карточка, если понадобится разыскать меня дома. Я пока полистаю свои книги и изучу законы, касающиеся экстрадиции. Если что-нибудь случится, скажем, если Голдберга арестуют, свяжитесь со мной, и мы предъявим иск, сославшись на Habeas corpus. [15]

— При чем здесь habeas corpus?

— Закон обязывает доставлять задержанного в суд для рассмотрения вопроса о законности его ареста. Если суд решит, что оснований для этого было недостаточно, его отпустят. В нашем случае это поможет затянуть процесс и выиграть время, чтобы установить политическую подоплеку дела.

Он встал и торжественно пожал руку Харриет.

— Кстати, как я уже говорил, — обратился он к Салли, — сегодня на улицах что-то слишком много полиции. Вот и все.

Адвокат пожал ей руку, кивнул и вышел так же стремительно, как и вошел. Салли вдруг подумала, что он ни разу не обмолвился о том, каким трудным будет это дело и как ему неловко за него браться, и о том, что она причиняет ему кучу неудобств. Он был полной противоположностью беспомощному мистеру Эдкоку.

Помня о его предупреждении, она выскользнула из церкви через боковой выход и осмотрелась по сторонам, прежде чем свернуть налево на Лайм-стрит и отправиться в сторону Спайталфилдс.

В миссии Салли ждала работа. Принесли большой ворох старой одежды, и Анжела Тернер хотела, чтобы кто-нибудь рассортировал ее и выбрал вещи, которые еще можно носить. Пока Харриет сосредоточенно играла рядом, Салли занималась разбором этих тряпок, думая о мистере Вентворте, экстрадиции и habeas corpus, но главным образом кое о чем другом.

Пообедав хлебом и сыром, помыв затем тарелки за тремя-четырьмя женщинами и детьми, которые трапезничали с ними, Салли отвела Харриет в комнату поспать. Когда девочка уже лежала в постели, она села рядом с ней и погладила по голове.

— Хэтти?

— М-м?

— Ты очень хорошая девочка. А ты будешь смелой девочкой?

Харриет молча смотрела на нее, держа большой палец одной руки во рту, а другую руку приложив к уху, — она обычно спала в такой позе. Салли опустилась на колени, положила голову рядом с головкой дочки и зашептала:

— Когда мама была маленькой девочкой, как Харриет, папа водил ее в лес высоко в горах, мы жили в палатке, готовили еду на костре и пили воду из ручья. Нам приходилось быть очень смелыми — в лесу водились тигры, змеи и дикие обезьяны. Но даже когда мама не видела своего папу, она знала, что он где-то рядом, и ей не было страшно. Хэтти, радость моя, ты будешь такой же смелой? Потому что маме придется ненадолго отлучиться. Но мы отведем тебя к другу, который за тобой присмотрит. Мамы не будет рядом, но она все равно будет близко. А после этого скоро мы поедем домой…

Харриет уснула. Голос Салли дрогнул. Она нежно убрала волосы с лица дочери и смотрела на нее около минуты, пораженная сосредоточенностью ее личика. Даже во сне сосредоточенность была очень свойственна Харриет. Салли хотела бы разглядеть в ней черты своего отца, но их не было, потому что он вовсе не был настоящим отцом Салли, как она узнала лишь после его смерти. Все, что останется Харриет от него, — воспоминания Салли. И фирма, которую она основала на оставленные им деньги.

Однажды… Когда? Может быть, скоро.

Салли тихо поднялась, написала две записки — Анжеле Тернер и мисс Роббинс, и ушла в ванную.

— Салли, что ты сделала? Dein shones Haar… [16]

— Решила изменить внешность. Но просто подстричься недостаточно — цвет тоже надо изменить. Ты мне не поможешь?

Ребекка повернулась к миссис Катц и ее дочери Лее, державшей за руку Харриет, и они быстро заговорили по-немецки. Салли расслышала слова «Mit Henna farben» [17], миссис Катц закивала головой и вышла.

— Хна? Я не знаю этого слова. — Ребекка снова обратилась к Салли: — Миссис Катц покрасит твои волосы в рыжий цвет. Темно-рыжий. Да, мы можем тебе помочь. Но зачем? Зачем тебе все это?

Увидев, что Харриет увлеклась игрой с маленькой деревянной собачкой, Салли заговорила вполголоса:

— Твой рассказ навел меня на мысль. У меня появилась идея, только надо хорошенько замаскироваться. И оставить Харриет в надежном месте. На миссию я надеяться не могу — там все слишком заняты, некому будет за ней приглядывать. Но я подумала, может, вы за ней присмотрите… Миссис Катц и Лея так добры… Я не люблю просить об одолжении, но больше мне в голову ничего не приходит.

Первый раз в жизни Салли попросила кого-то об услуге, не имея возможности заплатить за нее. Она чувствовала себя голой, и не только из-за коротко остриженной головы. Ребекка взглянула на Лею, и та, маленькая и живая девушка, похожая на птичку, тут же кивнула.

— Конечно, — сказала она. — Конечно, мы поможем. Но что вы собираетесь делать?

Салли содрогнулась. Каждый раз, когда она думала об этом, ей становилось дурно, но она уже приняла решение и не пойдет на попятную.

— Я собираюсь проникнуть в дом Цадика. Хочу сама увидеть его. Если я могу что-либо сделать, чтобы остановить его, то я это сделаю. Но нужно выглядеть по-другому. Он знает меня в лицо, а если нет, то знает Пэрриш — они не будут ждать кого-то с темными волосами. Они вообще никого не будут ждать. Так что… Вот это я и собираюсь сделать.

Девушки молча смотрели на Салли. Ей даже показалось, что они ничего не поняли, но Лея хорошо говорила по-английски, к тому же Салли сама пыталась переводить по ходу того, как говорила. Нет, они все прекрасно поняли.

— Но как? — спросила Лея.

— Пока не знаю. Как-нибудь. Это может занять какое-то время, поэтому…

Она взглянула на Харриет, которая не замечала ничего вокруг, кроме деревянной собачки. Ребекка нагнулась, подняла девочку и посадила к себе на колени.

— Малышка будет в безопасности, — сказала она. — Мы за ней присмотрим. Но вы действительно приняли решение?

Теперь они понимали друг друга лучше — половину говорили по-немецки, половину по-английски. Салли кивнула:

— Приняла. Я должна это сделать. Не только из-за себя и Харриет, но и из-за мистера Голдберга. Я все обдумала. Зачем им вдруг арестовывать его именно сейчас? Он не скрывался, он журналист, к тому же известный. Только сейчас, когда он стал расследовать дела Цадика, за ним начала охотиться полиция. Пойми, Ребекка, я обязана это сделать. Но мне нужно, чтобы ты рассказала мне все, что помнишь, — каждую деталь — о нем, о его слугах, о привычках, — словом, все.

Миссис Катц вошла в комнату с тазом, наполненным горячей водой, с полотенцем и коричневым бумажным пакетом. Она что-то сказала Лее, и девушка перевела:

— Это займет два часа. Мама сказала, что придется терпеть горячую воду. К тому же у вас волосы слишком светлые, поэтому они могут не очень сильно потемнеть. Но мы постараемся. Приспустите платье и оберните полотенце вокруг шеи, чтобы не осталось пятен.

Харриет с любопытством наблюдала, как Салли нагнулась над тазом, и миссис Катц принялась за дело. А Ребекка тем временем рассказывала все, что могла вспомнить. Служанка, с которой она познакомилась, была из России и работала лишь в одном доме, не будучи личной служанкой Цадика. Тот, как король, путешествовал со свитой. В нее входили: секретарь, немец по фамилии Уинтерхалтер, повар — француз, имени которого Ребекка не знала, личный врач, доктор Штраус — тоже из Германии, кучер и слуги, которые помогали ему передвигаться, и старший над ними — Мишлет.

В обязанности Мишлета входило одевать и мыть Цадика, а также заботиться обо всех остальных личных нуждах своего хозяина. В доме Мишлет был самым главным, не считая самого Цадика. Ребекка считала, что слуга этот человек тщеславный, пыталась вспомнить, что она о нем слышала: своенравный, толстый, любитель шоколада, всяких сладостей и ароматных сигарет. Он был единственным в доме, кто мог совладать с обезьянкой, которая безнаказанно кусала всех, кого захочет. Однажды она впилась зубами и в его руку, а он, вместо того чтобы попытаться отдернуть ее или разжать челюсти обезьяны, спокойно затянулся сигаретой, а потом затушил ее о голову зубастой проказницы. Та закричала, убежала и с тех пор боялась к нему подходить.

А что до самой обезьяны…

— Это сущее зло, — сказала Ребекка, втирая Салли в волосы что-то не очень приятно пахнущее. — Мне все равно, что там говорят о животных — мол, это невинные существа, не знающие, что такое добро и зло, Адам и Ева, дерево познания и все такое прочее. Эта обезьяна не невинное существо. Она знает, что такое зло, и она творит зло. Если бы я верила в весь этот фольклор, в дибуков и големов, я бы подумала, что это и есть злой дух, а не живое существо из плоти и крови. Порой, когда Цадик хочет наказать кого-нибудь из слуг, он приказывает обезьяне напасть на него, что та и делает. И они не смеют защищаться, за исключением того случая с Мишлетом. Та служанка, Ольга, рассказала мне еще кое-что. Она сказала, что обезьяна стареет. Цадик пытался заменить ее и тренировал молодых приматов, но ничего не получалось. Придет время, когда она совсем состарится и не сможет выполнять своих обязанностей, а потом умрет, и что он будет делать тогда, одному Богу известно… Так, теперь опять надо смыть. Наклоните голову над тазом…

На Салли израсходовали почти всю хну, миссис Катц и Ребекка втирали, промывали, потом снова намазывали волосы густой массой и опять смывали. Мистер Катц вошел в комнату в разгар операции, поднял руки, показывая, что не смотрит, вышел, но потом вернулся снова, поиграть с Харриет.

Через некоторое время они поужинали супом со свеклой и соленьями, закусили черным хлебом, а затем Салли (со все еще обмотанной полотенцем головой) отвела Харриет наверх и уложила на раскладную кровать, которую поставили в комнате Ребекки. Мистеру Катцу было не впервой укрывать беглецов; его бизнес процветал, и он мог позволить себе помогать нуждающимся в помощи. К тому же он любил детей.

Салли оставили наедине с Харриет, чтобы они могли попрощаться. Девочка хотела спать, и ей уже не было дела до полотенца у матери на голове.

— Спокойной ночи, моя дорогая, — прошептала Салли. — Помнишь, что мама говорила тебе о смелости?

— Тигры? — вспомнила Харриет.

— Точно. Даже если ты не видишь маму, знай, что она рядом. А теперь закрой глаза, моя малышка. Будь умницей. Будь смелой девочкой…

Салли поцеловала дочку в лоб, лотом в обе щечки и крепко обняла. Когда она устраивала ее поудобнее, несколько слезинок упали на подушку рядом с девочкой, но Харриет ничего не заметила.

Потом Салли спустилась по лестнице, полотенце сняли, и на всеобщее обозрение были представлены темно-рыжие подстриженные волосы. Она даже не узнала себя в зеркальце, которое ей вручила миссис Катц.

— Спасибо, — поблагодарила всех Салли. — Это… Это именно то, что я хотела.

— Die Augenbrauen! [18]— вдруг вскричала Ребекка. — Брови должны быть темнее. У вас светлые брови — это ведь странно. Светлые брови с темными волосами. Они должны подходить по цвету.

Лея нашла карандаш, Салли послюнявила его и подрисовала брови. Теперь она была абсолютно на себя не похожа. И тут же подумала, что ей нужно и другое имя.

— Луиза Кемп, — сказала она. — Так я себя назову. Я служанка, могу выполнять любую работу. Вроде того. Спасибо вам всем.

— Салли, не забывай, что он опасен. Он убивает людей, — напомнила Ребекка.

— Сколько нам ждать, прежде чем идти на выручку? — спросила Лея.

— Я как-нибудь дам знать. Если нет…

— А что с Голдбергом?

Салли поколебалась, потом пожала плечами.

— Если он объявится… Не знаю. Скажите ему, что я встречалась с адвокатом… Присмотрите за Харриет.

— С ней все будет в порядке, — успокоила ее Ребекка.

Они поцеловались. Салли надела плащ, шляпку и вышла.

Поиск по сайту: