Глава 2. Папство и Галицко-волынские земли

Активное внедрение католичества в юго-западную Русь связано прежде всего с галицкими-волынскими землями и именем князя Даниила Романовича, выступавшего в роли объединителя русских земель на юге-западе Руси и правившего в период с 1205 по 1264. Политика папства по отношению к Руси в рассматриваемый период связана с его именем, он основной адресат папских католических посланий и он же единственный из русских князей, который пошел на закрепление формальных отношений с католической церковью. Однако здесь важно различать номинальную и фактическую сторону папской политики, которая часто отличалась в части заявленной формы и реального содержания, за этим следовавшего.

Восточно-европейское соседство

Галицкие земли находились в непосредственной близости к границам европейских государств и волею своего положения были вовлечены в перипетии Западной политики, которая включала интересы многих «игроков», среди которых на политику юго-западной Руси более всего влияли взаимоотношения с Литвой, Чехией, Польшей и Венгрией. С каждым из этих государств отношения строились с разной интенсивностью и с разной степенью определяли действия галицко-волынского князя и его заинтересованность в отношениях с римским престолом, преследующим цели обращения в католичество и выстраивавшим для этого свою собственную политическую линию.

Задача римской церкви состояла в том, чтобы вывести галицко-волынские земли из антипапской коалиции, на стороне которой она выступала, начиная с Романа Мстиславича, поддерживая императорскую власть против папской и против крестоносцев[11]. В связи с этим папство стремилось проникнуть в юго-западную Русь и мирными и военными путями. Так, еще в начале XIII века, в 1204 году, Роману Мстиславичу предлагалась католическая корона, от которой он отказался. Не достигнув результата таким способом, папа пытался способствовать решению вопроса военным путем, когда венгерский король Андрей II, «пользуясь поддержкой части галицкого боярства, на время захватил Галичину и посадил в Галиче своего сына Коломара королем» в 1214 году.[12] Попытка закрепить положение нового короля коронацией и проведение унии не увенчались успехом: дело закончилось разгромом венгерских войск и занятием Галича Мстиславым Удалым.

Более поздние отношения с Венгрией также сводились к противостоянию из-за Галичины, которое разрешилось только к 1238 году, когда Даниил завершил объединение земель под своей властью. Дипломатические переговоры с венгерским двором, договоренности с дружественной на тот момент Литвой, умелые действия против черниговских князей, выступление на стороне Фридриха II Гогеншауфена, представлявшего противника папской власти, и поддержка Австрии в итоге привели к желаемому результату, и «венгерский король вплоть до окончания монгольского нашествия на Европу не вмешивался в галицкие дела».[13]

Однако в 1245 году состоялось крупное выступление объединенных польско-венгерских войск во главе с венгерским королем Белой IV и малопольским князем Болеславом, подкрепленное силами черниговских князей и имевшее целью галицко-волынские земли. Однако перевес был на стороне Даниила и поход закончился разгромом войск противника.

Отношения с Венгрией имели последствия в отношениях с папством, которые состояли во многом в самом согласии галицкого князя вести переговоры о заключении унии в 1247 году и в выторговывании от папы гарантий прав на галицко-волынские земли, - Даниил добивается «номинального аннулирования пресловутых претензий венгерских королей на Галичину».[14]

В отношении с Польшей курию не устраивали давние дружественные отношения, существовавшие между польским двором и галицко-волынской Русью, где к середине XIII века Даниил поддерживал князя мазовецкого Конрада. Свои интересы там имела и Венгрия, она выступала на стороне малопольского князя Болеслава Стыдливого. Иннокентий IV в 1247 году в этих двух союзах выступал против Руси, что видно из его переписки с епископом краковским, которого он убеждал: «помогать князю краковскому и сандомирскому в борьбе с «врагами веры»; мазовецких князей, связанных с Русью, папа вполне «верными» не считал».[15] Помимо этого, папы стремилась изолировать отношения двух стран, запрещая полякам браки с русскими, приглашение русских князей на помощь и эмиграцию на Русь, одновременно толкая польских князей на союзы с тевтонцами в Поморье.[16]

Отношения Чехии с галицко-волынскими землями в рассматриваемый период строились вокруг противостояния с Пшемыслом II из-за борьбы за австрийское наследство вследствие бездетной смерти австрийского герцога Фридриха II, в котором участвовал, в том числе, Даниил Галицкий, выступавший в союзе с Венгрией. Они вместе противостояли чешскому королю, которого в свою очередь, поддерживала римская курия. В ходе этого конфликта папа стремился помирить между собой Чехию и Венгрию, одновременно в это время на земли юго-западной Руси надвигались татарские войска Куремсы. Это событие можно было бы отнести к попыткам папы способствовать отражению татар, но «вовсе не татары были у папы на уме, а восставшие прусские племена, против которых, (а не против татар) и двинулся Пшемысл-Оттокар II, желавший таким заручиться поддержкой курии в овладении Австрией».[17]

Крепнувшее литовское государство также влияло на отношения Руси и папства. Литва, являясь активным и постоянным препятствием крестоносного расширения на Восток, была заинтересована в мирных отношениях с галицко-волынскими землями, что подтверждалось договором, заключенным с Русью в 1219 году и продержавшимся до конца 40-х годов XIII века, в рамках которого две союзные силы не раз выступали совместно, в том числе против краковских и куявских князей, которых поддерживала курия, но которые были недружественными по отношению к галицко-волынской Руси.[18] Эта ситуация устраивала Даниила, защищая его северные границы, чего нельзя сказать о римской курии, которая стремилась к нейтрализации галицкого князя для облегчения движения крестоносцев на восток. Для этой цели она старалась склонить Даниила к католической унии.

Однако после набега татар Миндовг, полагая, что Русь ослабла, начиная с конца 40-х годов, стал постепенно захватывать и галицко-волынские земли и земли северо-запада Руси. Это привело к окончанию мирного сосуществования литовского и галицкого князей и началу войны, в ходе которой Даниил занял ряд литовских городов, вступил в союз с враждебными литовскими князьями Тевтивилом и Евдивидом, «заключил соглашение с Ригой и нанес Миндовгу ряд серьезных ударов».[19] Последний, в свою очередь, стал искать союзников против Руси и заключил договор с орденом, который обещался помочь, если литовский князь примет католичество, что и произошло в 1251 году. Но перевес был на стороне Даниила, и он принудил Миндовга к возврату захваченных русских земель и заключению мира в 1254 году. На мир с галицким князем также повлияло то, что орден не прекращал действий против Литвы и в 1253 году рыцари захватили литовскую Клайпеду и воздвигли крепость Меммель. Папская курия попыталась направить действия Миндовга на русские земли, стараясь всячески поссорить с галицким князем. В булле от 6 марта 1255 года папа Александр IV «апостолической властью» утверждает за Миндовгом и его наследниками владение теми землями, которые тот отвоевал от Руси, с тем, что литовский король подчинит население завоеванных земель своей власти и христианской (католической) вере».[20] Однако литовский князь сосредотачивает свои действия на противодействии крестоносным войскам, рвет с курией и отказывается от папской короны в 1260 году.

Эволюция отношений галицкого и литовского князей в середине 13 века демонстрирует смену направлений политики и Даниила и папства в течение этого периода. В 40-е годы 13-го века столкновения крестоносцев с литовским князем Миндовгом заставляли римскую церковь действовать во спасение положения первых, ища союзника в галицко-волынском князе; что для Даниила не представляло особого интереса, пока он не получил опеки папского престола на свои земли, означавшее «номинальное аннулирование пресловутых претензий венгерских королей на Галичину».[21] Коронация Миндовга в 1251 году ставила Даниила в невыгодное положение в войне с Литвой, так как в этом случае литовский князь получал поддержку римского престола и, наоборот, разворачивала политику галицкого князя в сторону курии, заставляя более благосклонно смотреть на унию с римской церковью. Дополнительным подспорьем здесь было участие Даниила в войне за австрийское наследство, о чем его просит венгерский король Бела IV, пытаясь оспорить провозглашение Пшемысла II герцогом австрийским, - по словам Пашуто, «союз с курией здесь мог оказаться полезным».[22]

Отдельной статьей папской политики были действия через представителей доминиканского ордена на территории юго-западной Руси. Обыденной практикой того времени было установление западных приходов и монастырей в русских городах, что было проявлением общей веротерпимости между православием и католичеством. Так, в Киеве действовали доминиканский и бенедиктинский монастыри в первой трети XIII века, в Галиче был основан доминиканский монастырь[23], активные действия были предприняты доминиканскими монахами на половецких землях. Однако за слишком больше рвение в обращении в католичество местные правители в итоге с ними расставались достаточно быстро, - в 30-е годы XIII века они были изгнаны из Киева, так как являлись «папской агентурой»[24]

Таким образом, ближнее внешнеполитическое окружение галицко-волынской Руси, не включая татар, и борьба за восстановление и потом расширение территорий галицким князем были определяющей силой как в интересах Даниила, так и в стремлениях римской курии заключить унию между католической и православной церквями. Для папства окатоличенные юго-западные земли Руси были интересны тем, что они бы 1) перестали быть союзниками Литвы и тем самым бы упростили движение крестоносцев на восток, 2) поддержали папу в борьбе против дружественных Руси польских князей, 3) облегчили овладение австрийским престолом и «посадку» туда своего ставленника, 4) высвободили силы европейских государств, лояльных католическому престолу, для погашения восстаний подобно прусскому. Для Даниила же было важно гарантировать право неприкосновенности на собственные земли. И средством достичь некого общего знаменателя между интересами курии и галицко-волынского князя была уния. Однако «соседские» интересы были не основной движущей силой в итоговых переговорах о принятии короны между Даниилом и римской церковью.

Попытка наладить отношения и заключение унии

Начало отношений между папской курией и галицким князем связано с именем Плано Карпини и его экспедицией, о которой нужно сказать более подробно, так как она более всех касалась «русского вопроса». Цели ее были двоякие; помимо переговоров с татарами папский легат должен был вести переговоры о принятии католичества с Даниилом Романовичем, князем галицко-волынским, и Ярославом Всеволодовичем, владимиро-суздальским князем. По пути в Монголию Карпини[25] удается встретиться с братом Даниила, Васильком, сначала в Кракове а потом в Галиче, где он «выступил перед епископами, собранными по его просьбе. Он зачитал адресованное им послание папы («Cum simus super»), в котором тот убеждал их «вернуться к единству святой матери церкви».[26] Встреча с самим Даниилом не состоялась, так как он был занят походом против татар, и как следствие какого-либо решения о заключении унии не было. Папский легат встретился с галицким князем и провел переговоры только на обратном пути из Монголии; их следствием было отправка ответного посольства со стороны галицкого князя к папе, и оформление присоединения к римской церкви галицких земель, о чем свидетельствует целая серия папских посланий, датированная августом-сентябрем 1247 года. В булле от 12 сентября 1247 года папа пишет о принятии Даниила и Василько, брата галицкого князя, «о принятии им обоих князей и их семейств, а также всякого их владения и имущества, как движимого, так и недвижимого, «под покровительство св. Петра и наше» (т. е. папы)».[27]

Оформление присоединения к римской церкви еще не означало возникновения обязательств со стороны галицкого князя. Они появлялись только после принесения присяги верности уполномоченному папскому посланцу. Поэтому можно говорить о том, что папой был сделан односторонний шаг, за которым должен был последовать другой, связанный с организацией принесения присяги. Эту задачу должен был выполнить архиепископ Альберт, добившись от самого князя и первых лиц церкви торжественного отречения от схизмы и принесения присяги. Но, «никакими данными о поездке архиепископа на земли Юго-Восточной Руси мы не располагаем, а имеющиеся сведения о местопребывании этого иерарха в 1247-1248 гг. заставляют исследователей полагать, что эта поездка вряд ли имела место».[28] Отсюда резонно делать вывод о том, что 1247 год нельзя считать датой формального закрепления зависимости галицких земель от римской церкви.

Однако оформление присоединения к римской церкви имело положительные политические последствия для Даниила. Он решает часть политических проблем, связанных с взаимодействием с пограничными западными государствами, в частности, с католической Венгрией, с королем которой, Белой IV, он вел войну на тот момент. Папа предоставляет галицким князьям «свободу действий в возвращении отнятого у них, если понадобится и с помощью «светского могущества», т. е. вооруженной силой или иным способом, под угрозой строгих кар нарушителям этого предписания».[29] В свете ведущихся военных отношений это означало как минимум нейтралитет и даже полу-поддержку, причем против другого католического государства. Помощь римской церкви также распространялась на запрет крестоносцам приобретать земли в собственность на территории галицкого княжества, если они не давали на то согласия. Эта поддержка носила косвенный характер, но слово пап было значимо, и правители европейских держав были вынуждены к нему прислушиваться, рискуя в противоположном случае получить политический союз, направленный против себя или в худшем случае действия войск ордена; и к тому и к другому папа вполне мог приложить руку, чтобы получить результат в рамках своих целей.

Это общее благоволение по отношению к галицкому князю со стороны римской церкви, даже где-то в ущерб другому католическому правителю в лице Белы IV, было на первый взгляд удивительно. Но важно отметить, что эта политика открытых дверей имела место до принесения присяги Даниилом, и любое требовательное отношение со стороны папы могло помешать ему довести процесс до конца, особенно учитывая то, что желание обратить в католичество галицкие земли исходило от папы. Дополнительно необходимо сказать о том, что в отличие от языческих правителей, чья ситуация была часто безальтернативна перед лицом римской церкви, галицкие земли уже были христианскими и имели поддержку со стороны Византии, что папа не мог не учитывать и не отражать через первоначальную мягкость своей политики.

Первоначальная папская открытость также отразилась и на обрядовой стороне: курия идет в разрез с принятой в католичестве практикой и соглашается на совершение службы на заквашенном хлебе по обряду греческой церкви в галицких землях и на сохранении других сложившихся обрядов, если они не противоречат католической вере, что прописано в булле «Cum te de cetero specialem», от 27 августа 1247 года.[30] И это тем более удивительно, так как римская церковь ведет ожесточенные споры с Константинополем, в которых вопрос об обрядах и в частности о квашеном хлебе является одним из яблок раздора и трактуется как одно из основных извращений христианской веры, и этому вопросу придается догматическое значение. Во имя же политических целей папа легко отказывается от доселе столь непреложного требования.

Таким образом, уместно говорить о том, что папская политика состояла в обращении в католичество галицко-волынских земель, ее инструментами в этом были буллы, написанные на имя галицкого князя, а также папские посланцы, отправляемые в русские земли для ведения переговоров. На период до принесения присяги верности уполномоченному легату папская политика выражалась в большом количестве уступок по отношению к Даниилу и шла против собственных догм, размененных на политические цели, связанные с получением дополнительных земель под свой протекторат.

Формальное закрепление галицких земель относится к другому периоду времени и связано с другим сюжетом, характеризующим папскую политику, - речь идет о коалиции против чешского короля Пшемысла II и помощи против татар. Внимание папской курии было снова приковано к юго-западной Руси в 50-е годы, где произошло изменение в отношениях между Даниилом и венгерским королем Белой IV: в этот период времени они выступали как союзники, и совместно с малопольским королем Болеславом Стыдливым и силезским князем Владиславом ими был создан союз против чешского короля Пшемысла II, которого активно поддерживала папская курия.

Для ослабления коалиции против чешского короля и достижения целей распространения католичества папа снова ищет способ склонить Даниила Галицкого к католичеству. Папы выбирают достаточно удачный момент, когда у галицкого князя ухудшаются отношения с татарами, - в то время в южной Руси действовал татарский воевода Куремса, который приближался к Галицким владениям князя. Курия использовала этот момент для давления на Даниила через венгерского короля, параллельно убедив Пшемысла и Белу заключить мир, что ослабило позиции галицкого князя. Даниил соглашается на папские предложения, будучи в невыигрышном положении и в отношениях с западными соседями и с татарами. Решающим аргументом стало согласие поляков: папскому легату во второй половине 1253 г. удалось добиться цели после того, как польские князья обещали Даниилу помощь против татар:[31] «убѣди его … бояре Лядьскыѣ, рекуще, дабы приялъ бы вѣнѣць. «А мы есмь на помощь противу поганымъ».[32] В итоге, папское посольство с большой пышностью вручает корону галицкому князю в 1253, сопровождаемое присягой верности, которой от него не смогла добиться римская курия ранее. И этот год можно считать официальным установлением унии между Галицкой Русью и Римом, и моментом, когда с коронацией Даниила было достигнуто формальное подчинение галицкой церкви Риму.

Характеризуя политику папства по отношению к этому сюжету отношений римской курии и галицкого князя, необходимо сделать вывод о том, что папство действовало по отношению к Руси как политический игрок, во многом светский, а не религиозный. Ценностная картина, которая должна быть непререкаемой основой церкви и руководством к действию в повседневных мирских делах, в реальности отставляется в сторону или привлекается к делу в зависимости от политических потребностей. Римская церковь опиралась на политическую ситуацию, в рамках которой Даниил был в невыигрышном положении, пытаясь в одиночку противостоять татарам, в дополнение к этому он был искусственно ослаблен папой для того, чтобы быстрее согласиться на подчинение католической церкви.

Смена тона папской политики

Итог затеи папы о заключении унии с католической церковью пришел к своему естественному концу с отсутствием военной поддержки со стороны папства, с этим связано угасание интереса к католичеству Даниила Романовича. Папа Александр IV, сменивший в 1254 г. Иннокентия IV, обвиняет галицкого князя в том, что «церковь возвысила его до вершины королевского величия, совершив священное помазание миром и возложив на главу его королевскую корону», он же «духовные и мирские благодеяния церкви предал забвению и к милостям ее оказался совершенно неблагодарным».[33] На него уполномочены были возложить церковное взыскание и наставить на истинный путь два епископа, оломуцкий и братиславский, но какого-либо продолжения этих намерений не последовало, и Даниил Романович окончательно охладел к католичеству.

К 1257 году произошел разрыв переговоров между Никеей и Римом, который повлиял на политику папства по отношению к славянским землям. Так, по свидетельству Флори, «именно с 1257 г. на страницах папских булл появляется упоминание о «схизматиках» на территории Восточной Европы, представлявших собой объект враждебных действий со стороны курии».[34] В целой серии булл, датированных началом 1257, года папа обращается к Казимиру Куявскому, к епископам Кракова и Вроцлава с призывом выступить ‘contra scismaticos’, нападавших на земли христиан. В обращении к епископу Лукова Александр IV предписывает проповедовать крестовый поход «contra Litwanos, Jatuenzones et Ruthenos ас alios paganos et schismaticos», то есть против русских и прочих язычников и схизматиков. Еще в одной булле папа освобождает духовенство Плоцка, главного города Мазовии, от внесения платежей в папскую казну вследствие разорения «a Pruthenis et aliis paganis et scismaticis»[35], - то есть, в том числе, славянами. Таким образом, в целой серии посланий папы активизируют свою деятельность против «схизматиков», тон писем меняется на резко враждебный, происходит их уравнивание с язычниками, а также идет речь об организации крестового похода против них.

По мнению Флори основанием для их появления были, в том числе жалобы польских князей из восточных областей страны на набеги русских и литовцев на свои земли. Этими русскими не могли быть подданные галицкого князя, который в тот момент вел интенсивную борьбу с татарами. Но это были подданные Миндовга, который к тому моменту уже принял католичество. Иными словами, речь идет об участии подданных одного короля, каким являлся Миндовг на тот момент времени после принятия католичества, в нападениях на подданных другого короля, польского, и об использовании им для этого русского населения. Но об этом составители жалоб умалчивали.

В конце 50-х годов 12 столетия происходят два важных события, помимо разрыва переговоров между Никеем и Римом, которые влияют на политику папства. В 1259 году Орда направляет большое татарское войско во главе с Бурундаем на Галицкие земли, и галицко-волынские князья вынуждены подчиниться татарам, приняв участие в походах против Польши и Венгрии, и с этого момента это становится правилом. Другим важным событием стал разрыв Миндовга с католичеством и реставрация язычества, что в лице курии сразу превратило эти земли во враждебные. И таким образом Ватикан, видя участие русских в походах сначала Миндовга потом татар на Польшу и Венгрию, получал новые аргументы для того, чтобы отнести «схизматиков» в тот же стан врага, к которому изначально относил язычников: «Русь оказывалась частью враждебного, не христианского мира, угрожавшего католической Европе и нападавшего на нее, и, следовательно, по отношению к Руси должны были быть использованы все правила, которые принимались в борьбе католического мира с нехристианами».[36]

Таким образом, во второй половине 50-х годов наступает резкая перемена в папской политике по отношению к Руси. Это было связано с возвратом ромеями Константинополя к 60-м годам 13 века, начавшегося с прихода к власти Михаила Палеолога в 1258 году в Никейской империи и отвоевавшего в 1261 году у крестоносцев Константинополь, тем самым покончив с латинским владычеством. В итоге, латинская империя как таковая перестает существовать. Одновременно в 1257 году происходит разрыв переговоров между Никеей и Римом. Это имело двоякий эффект, и означало крах восточной политики для пап, для которых исчезал форпост католичества на востоке, и вело к отнесению православных в стан врага и приравниванию их к язычникам.

Влияние восточноевропейских государств на папскую политику

Необходимо также сказать несколько слов о том, что папская политика была подвержена влиянию наших непосредственных соседей и что она формировалась не только на основе собственных взглядов пап. В частности, речь идет об отношении к Руси, прежде всего к галицко-волынским княжествам, в странах центральной Европы в середине 13 века и влиянии этого взгляда на папскую политику. Так, венгерский король Бела IV в своем послании Иннокентию IV в 1254 рисует печальный образ своей страны. Она разорена татарами и окружена врагами: «с востока — русскими, куманами и бродниками, с юга — болгарами и боснийскими еретиками».[37] Более того, так как Русь, Кумания и Болгария подчинились власти татар, то венгерскому королю грозит якобы опасность со стороны татар, которые собираются послать бесчисленное войско на него. Но истинная причина дел связана с конфликтом Белы IV с чешским королем Пшемыслом II за обладанием герцогством австрийским, в ходе которой первый активно пользовался помощью половцев, которые были язычниками и привлечение которых не нравилось папской курии. Бела IV же описывал это привлечение папе совсем по-иному: «не получая помощи от христианских государств, король, к собственному огорчению, вынужден для защиты страны привлекать язычников — куманов».[38] Таким образом, Русь предстает как полу-враг, но будучи оккупированной татарами, даже переходит в стан врага, так как становится источником татарской угрозы. Эта есть та идея, которую Бела IV передает папе и таким образом привносит к формированию образа Руси и ее восприятию Римом.

Нечто подобное можно сказать и о чешском королевстве, интересы которого сводились к захвату земель литовцев и расширению выхода к Балтийскому морю. В записях, делавшихся при соборе святого Вита в Праге во «Втором продолжении Козьмы», венгерское войско, начавшее войну против Чехии в 1260 г., описывается как «неверные» и «другие, которые были с ними», чешская же сторона называется «христианами»[39]. В послании папе Александру IV чешский король пишет о том, что победил «схизматиков», рассказывая о поражении венгерского войска под Крейсенбруном в 1260. Налицо, как в случае и с Венгрией, явное противопоставление католического мира и всех остальных, - взгляд на конфликт с религиозным подтекстом.

В «Великопольской хронике» рассказывается о походе татар на Польшу в 1259-1260 и взятии Сандомира. При этом упоминается, что татары вторгаются в Польшу вместе с пруссами, русскими и куманами. Русские же в лице Василька и сыновей Даниила «задумали обмануть жителей крепости с помощью изменнической хитрости».[40] Русские здесь представлены как коварные и однозначно враждебные полякам люли. Но если взглянуть на рассказ Ипатьевской летописи, то в ней говорится об участии русских в походе татар как о вынужденном, и в тоне рассказчика видно сочувствие жителям Сандомира[41]. В польской хронике не говорится о религиозных различиях, русские не называются «схизматиками», но, по мнению Флори, «создававшийся общими усилиями чешского правителя и курии образ Руси как части враждебного христианской Европе мира, где господствуют язычники, получил в Великой Польше, где писалась хроника, заметное распространение, и через его призму там воспринимались и осмысливались сообщения о происходивших событиях».[42]

Таким образом, образ Руси как враждебного мира, создававшегося папской курией, нашел отражение и развитие во взглядах на Русь соседских народов Чехии, Польши, Венгрии и создал искусственную неприязнь у изначально дружественно настроенных народов. Помимо этого, пафос религиозной нетерпимости, которое создало папство по отношению к схизматикам, создавал элемент некой двойственности, заставляя центральноевропейских правителей искать религиозный подтекст в войнах, в которых они участвовали для того, чтобы перетянуть папство на свою сторону в конфликте и заработать или политические дивиденды со стороны курии или же вполне осязаемые в виде принуждения вражеской стороны к миру или созданию коалиции в свою пользу.

Отражение политики папства в Ипатьевской летописи

Характеризуя события, касающиеся отражения политики папства на Руси в Ипатьевской летописи, точнее в Галицко-Волынской летописи, в составе Ипатьевской, прежде всего хочется сказать о некой беглости в освещении вопросов принятия католической веры. В перую очередь с «католическим сюжетом» мы сталкиваемся по отношению к Миндовгу, о котором летописец говорит применительно к противостоянию между ним и его племянниками, Тевтивилом и Евдивидом, которые прежде от него убежали и встали на сторону Даниила и в составе войска галицкого князя пошли на жмудь и ятвагов, заняв Ригу. Ради изгнания их из Риги литовский князь обращается к рижскому магистру с просьбой убить или выгнать Тевтивила, на что тот ему отвечает, что единственный спсоб для Миндовга достичь цели состоит в том, чтобы принять католическое крещение: «Не можеши избавленъ быти, аще не послеши к папѣ и приимеши крещения, не одолѣеши врагу. Дружбу имѣю к тебе».[43] Он действительно принимает крещение, но «Миндогъ же посла к папѣ и прия крещение, крещение же его льстиво бысть»,[44] - то есть летописец сетует на то, что этот шаг литовского князя сделан не по велению сердца, - он фальшив. Однако если мы говорим о противостоянии православия и католичества, то мы должны были бы увидеть дальше в словах летописца «льстивость» в характеристике католической веры в целом в проивовес православию. Однако на эту тему мы не находим упоминания, скорее, наоборот, в словах летописца подразумевается принятие католичества, он негодует на Миндовга, который вот так фальшиво относится к принятию веры, потому что он «жряше богомъ своимъ в тайнѣ: первому Нънадѣеви, и Телявели, и Диверикъзу заеячему богу, и Мѣидѣину».[45] Автор летописи поясняет, что, приняв католичество, литовский князь не оставил тайного почитания языческих богов - Нонадея, Телявеля, и Диверкиза, заячьего бога, и Мидеина. В слеующем же предложении он говорит, что Миндовг делает это явно: «И богомь своим жряше, и мертвых телеса сожигаше, и поганьство свое явѣ творяше».[46] Летописец, таким образом, высказывает свое недовольство тем, что он приняв католичество, не оставил своей языческой веры, в этом его главная претензия, и даже не в том, что он принял иную веру ради политических целей. Это автор летописи или не замечает или считает приемлемым, не говоря уже о том, что факт принятия католичества, а не православия им не комментируется и, судя по другим высказываниям на эту же тему, безоговорочно принимается.

Дальнейшие упоминания католической тематики в летописи связаны непосредственно с переговорами папских послов с Даниилом. В ходе войны за немецкие земли Бела IV обратился за помощью к галицкому князю, чтобы тот помог ему против чехов. Движение в сторону опавских земель началось от Кракова, где в тот момент прибывали и папские послы. И тогда же, видимо, - летопись на то не дает более детальных данных, легаты обратились к Даниилу, прося аудиенцию, но он же им ответил отказом, аргументируя тем, что они находятся на чужой земле: «Не подобаеть ми видитися с вами чюжей земли, нъ пакы».[47] Здесь необходимо сказать о контексте, в котором это было сказано, чтобы понять отношение летописца к этому событию.

Первое и основное состоит в том, что помимо этого комментария, летописец нам ничего не говорит об этом факте. Дальше интересно заметить, что автор летописи говорит о помощи венгерскому королю в одолении чехов в 15 абзацах. При этом он подробно описывает события предшествующие просьбе короля, говоря о выдаче замуж сына Даниила за сестру Герцога, за тем в деталях о самом походе: о переговорах, о решении, с кем и куда идти воевать, о соединении с Болеславом, об обмане Владислава, о выходе к Опаве, о столкновении с ляхами и т.д. И во всем этом списке просьба католических послов о встрече упоминается только одной строкой. Возникает ощущение, что летописец упоминает об этом мимоходом, как если бы написав про главное, летописец вдруг вспомнил об еще одном событии, которое было в Кракове, и вот написать об этом надо.

В дополнение к этим наблюдениям необходимо сказать о том, что эта встреча с папскими послами не была первой, речь идет о событиях 50-х годов, первые же контакты состоялись в 40-х годах, и упоминания об этом событии мы вообще не находим в летописи. Хотя оно было более значимо, чем краковское, так как Даниил не только встретился с папским легатом Планом Карпини, но дал согласие на заключение унии.

Иными словами, косвенные факты заставляют говорить о том, что летописец упоминает о просьбе папских послов начать переговоры о принятии католичества мимоходом и ставя их по значимости далеко не на первое место в описываемых событиях.

Дальнейшее упоминание о переговорах, связанных с принятием католичества, датируется 1255 годом и непосредственно рассказывает о принятии Даниилом Романовичем католической короны. Однако здесь в одном абзаце мы имее дело как минимум с двумя событиями, разнесенными во времени, но здесь же перечисленными «через запятую». Сначал летопись говорит о том, что к галицкому князю приходят королевские послы и предлагают принять корону: «Присла папа послы честны, носяще вѣнѣць и скыпетрь и коруну, еже наречеться королевьскый санъ, рекый: «Сыну, приими от насъ вѣнѣчь королевьства».[48] Сразу после этого документ нам сообщает о предшествующем событии, о том, что папа и до этого присылал послов, но Даниил не принял короны, так как не получил помощи от римской церкви против татар: «Древле бо того прислалъ к нему пискупа Береньского и Каменецького, река ему: «И приими вѣнѣць королевьства». Он же в то время не приялъ бѣ, рѣка: «Рать татарьская не престаеть злѣ живущи с нами, то како могу прияти вѣнѣць бес помощи твоей»[49]. После этого пришел папский легат Описо Мессанский с увещеванием о том, что помощь против татар будет: «Опиза же приде вѣнѣць нося, обѣщеваяся, яко: «Помощь имѣти ти от папы».[50]

В этом пассаже снова смущает скомканность и беглость упоминаний летописца о принятии католической веры. Соединение нескольких событий в одном абзаце, та же структура повествования, как и в случае с просьбой краковских послов о встрече, когда о событии рассказывается не в момент наступления, а после рассказа о более важных, с точки зрения летописца, фактах; все это заставляет думать о низкой значимости просходившего в глазах автора летописи.

Запись о принятии католичества от 1255 года позволяет убедительно говорить о том, что вручение короны было инициировано папством, и не было начинанием Даниила Галицкого. Свидетельством этого является часть сообщения, приведенного выше: «Рать татарьская не престаеть злѣ живущи с нами, то како могу прияти вѣнѣць бес помощи твоей»[51], - речь идет о том, что со стороны папства имело место предложение короны, на которое галицкий князь не может ответить согласием вследствие отсутствия военной помощи против татар. Первое посольство в 50-х годах, таким образом, не имело успеха именно по этой причине. Второе было более успешным и обещания помощи польских князей, о которых содержится упоминание в словах Описсо Мессанского, склоняют галицкого князя в сторону принятия короны и закрепления обязательств по отношению к римской церкви. Но и во втором случае согласие на принятие короны дается Даниилу не без колебаний: «Опиза же приде вѣнѣць нося, обѣщеваяся, яко: «Помощь имѣти ти от папы». Оному же одинако не хотящу, и убѣди его мати его, и Болеславъ, и Семовитъ, и бояре Лядьскыѣ, рекуще, дабы приялъ бы вѣнѣць».[52] Даже имея обещания от папы, Даниил сомневается, и только убеждение матери и ближних бояр заставляет его согласиться принять корону. Хотя, в итоге, помощь со стороны поляков не последовала, и Даниил самостоятельно отбил нападение татар в 1254 году.

Таким образом, уния не рассматривалась Даниилом в отрыве от помощи против татар. Из политической ситуации и реакции на нее галицкого князя видно, что переговоры с папой им воспринимаются через призму политики, и он идет на нее вынужденно, нехотя, будучи в близком к безвыходному положению, и не стремится решить задач догматических и ценностных, - все переговоры сводятся к тому, чтобы оставить status quo в вопросах веры и традиции. То есть, говоря об унии в галицко-волынском княжестве, мы говорим об ее политическом аспекте и в восприятии Даниилом и с точки зрения задач римской церкви, - настойчивость же пап во вручении короны проистекает из возникновения обязательств по отношению к Риму только после принятия формальных знаков.

За политическое восприятие унии свидетельствуют действия митрополита Кирилла при Данииле в течение всего времени, пока он вел переговоры с Иннокентием IV о принятии католичества. Переговоры с Римом начались еще в 1245 году[53], это не помешало галицкому князю отправить Кирилла на пославление в Никею в 1246 году, - и ни до и ни после он не имел сношений с папской курией, что свидетельствует о самостоятельности политики митрополита и независимом от папства в планировании действий. Лаврентьевская летопись в записи от 1250 говорит о том, что «приѣха митрополитъ Кирилъ на Суждальскую землю»[54], для организации и потом участия в заключении брака между дочерью Даниила Александровича и великим князем владимирским Андреем Ярославичем. Такой образ действий митрополита Кирилла, действующего самостоятельно как глава епископств на землях юго-восточной Руси, подчинявшихся его верховной власти как главы общерусской митрополии, однозначно свидетельствует о том, что церковная уния между Галицкой Русью и Римом, по крайней мере, до вручения галицкому князю католической короны, была номинальной, и Даниил в ней ставил во главу угла политические интересы, отодвигая вопросы веры на второй план и даже игнорируя их. С одной стороны, «такое двузначное положение могло сохраняться, как представляется, лишь в условиях продолжавшихся переговоров об унии Церквей».[55] С другой, желание сохранить традиции неизменными и функции митрополита в полной мере скорее свидетельствуют о нежелании Даниила что-либо менять в этой области и впредь, говоря в пользу политического взгляда на унию.

Запись от того же 1255 года имеет важное продолжение, говорящее о том, как воспринималось будущее церквей и какова была идеологическая подоплека принятия католической веры Даниилом: «Онъ же вѣнѣць от Бога прия, от церкве святыхъ Апостолъ, и от стола святаго Петра, и от отца своего папы Некѣнтия, и от всих епископовъ своихъ. Некентий бо кльняше тѣхъ хулящимъ вѣру грѣцкую правовѣрную, и хотящу ему сборъ творити о правой вѣрѣ, о воединеньи церькви».[56] Здесь мы узнаем то, что папа Иннокентий предавал проклятью тех, кто хулил веру православную и хотел созвать собор о воссоединении церквей. То есть в сознании и князя и людей его окружавших католичество не было чем-то запретным и вызывающим отторжение, в последней фразе летописца читается ожидание того, что две веры скоро соединятся; и поэтому принятие короны, и как следствие католической веры, не есть отступление от православия.

Поиск по сайту: