Глава 12. Элен отошла не слишком далеко, но дерево, к которому она прислонилась, скрывало ее от посторонних глаз почти наполовину

Элен отошла не слишком далеко, но дерево, к которому она прислонилась, скрывало ее от посторонних глаз почти наполовину. Она смотрела прямо перед собой и не перевела глаза на Эдгара, когда тот появился в поле ее зрения. Тогда он встал прямо перед ней, положил одну руку на ствол рядом с ее головой, и подождал, когда ее взгляд целиком сосредоточится на нем.

– Устала? – спросил он.

– Нет.

– Это была долгая прогулка для тебя, – сказал он, – к тому же тебе пришлось поддерживать беседу с новым тестем.

– Ты хочешь сделать из меня беззащитную фиалку? – усмехнулась она. – Не получится. Тебе следовало жениться на какой-нибудь юной девственнице.

– Ты хорошо обращаешься с детьми, – заявил он.

– Вздор! – Ее ответ прозвучал неожиданно резко. – Я их терпеть не могу.

– Малыш Гринвалд был один рядом с тем старым деревом, – добавил он. – Он чувствовал себя покинутым, если ты не заметила. Ты сделала его счастливым.

– О, это так легко – сделать ребёнка счастливым, – нетерпеливо воскликнула она, – и как утомительно для взрослого человека.

– Ты выглядела довольной, – возразил он.

– Эдгар. – Она посмотрела ему в глаза. – Ты хотел бы полностью владеть моим телом и душой, не так ли? Это у тебя в крови – желание контролировать все, что находится в твоей власти. Ты владел моим телом, и я собираюсь и дальше позволять тебе это, хотя и решила сегодня утром напомнить о твоем обещании и воззвать к твоей чести, чтобы ты сдержал слово. Но, чёрт побери, у нас общая кровать, и я не в силах отказаться от доступного мужчины. Владеть моей душой ты не будешь. Ты можешь пытаться провоцировать меня столько, сколько хочешь, но ничего не добьешься. Будь благодарен, что я не позволяю тебе влезть в мою душу.

Ее слова причинили ему боль. Частично из-за того, что она пренебрежительно отозвалась о нём, как о доступном мужчине, – впрочем, это было вполне в ее духе. Куда сильнее Эдгара задело то, что Элен твердо решила не впускать его в свою жизнь. Она отдавала только тело, но не душу. Более чем когда-либо она казалась ему незнакомкой, – незнакомкой, которую нелегко было полюбить. Но он страстно желал узнать ее ближе и полюбить.

– Неужели твоя душа столь ужасна? – спросил он.

Она улыбнулась и сняла с рук перчатки, чтобы опереться ладонями о его грудь.

– Ты не представляешь, как привлекательно ты выглядишь в этом пальто с капюшоном, – сказала она, – и с этим суровым выражением лица. Ты выглядишь так, словно можешь удержать весь мир на своих плечах, Эдгар, и решить все земные проблемы.

– Возможно, – отозвался он, – я мог бы помочь решить твои проблемы, если бы ты поделилась ими со мной, Элен.

Она засмеялась.

– Ну, хорошо, – воскликнула она, – тогда помоги мне справиться с одной из них. Как мне убедить сильного, властного, нахмуренного мужчину поцеловать меня?

Он пытался поймать ее взгляд, чувствуя одновременно разочарование и раздражение.

Она скорчила гримаску и одарила его одной из своих самых насмешливых улыбок.

– Ты предпочитаешь более сложные проблемы, Эдгар? – поинтересовалась она. – Или это значит, что ты не хочешь целовать меня? Как это ужасно унизительно.

Он поцеловал ее – жёстко, открытым ртом. Ее руки обхватили мужские плечи, она прижалась к нему плотнее, и на несколько мгновений страсть поглотила их целиком. Затем он опустил свои ладони на ее талию и отодвинул Элен назад к дереву, увеличивая расстояние между ними. На смену раздражению пришел гнев.

– Мне не нравится, когда мной играют, Элен, – заявил он, – мне не нравится, когда ты используешь меня в свое удовольствие для развлечения. И не надо соблазнять меня, чтобы таким образом сменить тему. Я не люблю, когда надо мной смеются.

– Ты очень глуп, Эдгар, – отозвалась она, – ты только что дал мне в руки превосходное оружие. Тебе не нравятся быть объектом насмешек? Я специалист по высмеиванию. Я не могу противиться вызову, который ты только что бросил мне.

– Ты так сильно меня ненавидишь? – спросил он.

Она улыбнулась.

– Я жажду тебя, Эдгар, – промолвила она. – Даже с ребёнком в моем чреве, я все равно жажду тебя. Этого недостаточно?

– Что я сделал, что ты возненавидела меня? – продолжал допытываться он. – Я должен взять всю вину на себя за то, что ты оказалась в таком положении?

– Что ты сделал? – она вскинула брови. – Ты женился на мне, Эдгар. Ты дал мне респектабельность, безопасность, защиту и богатство. Ты очень богат, не так ли? Богаче, чем твой отец, даже если не считать того, что ты он него унаследуешь. Ты сделал меня частью очень уважаемой семьи. Ты привез меня в это Аббатство Мобли на Рождество и окружил меня близкими и детьми. Дети везде, куда бы я ни повернулась. Это то, что твой отец называет старым добрым Рождеством. Я в этом ничуть не сомневаюсь, поскольку уже сейчас вижу множество тому доказательств, хотя Рождество еще даже не наступило. И словно всего этого мало, ты пытаешься присвоить мою душу. Ты душишь меня. Я не могу дышать. Вот что ты со мной сделал.

– Боже мой. – Его рука снова вернулась на ствол дерева рядом с ее головой. Он придвинулся ближе, хотя все еще не касался ее. – Боже мой, Элен, кто это был? Кто сделал с тобой такое? Кто причинил тебе столько зла?

– Ты глупец, Эдгар, – ее голос был холоден. – Никто не обижал меня. Это я всегда причиняла боль. Это в моем характере. Я дьявольское создание. Тебе не нужно понимать меня. Довольствуйся моим телом. Оно твоё. Тебе не нужно понимать меня.

Он не поверил ей. О, да, она обижает людей. Он не сомневался, что он не первый мужчина, которого она использовала и осмеяла. Но он не думал, что ей действительно было свойственно так вести себя. Если бы она и вправду была столь аморальна, в ее улыбке и в глубине ее глаз не было бы горечи. И не было бы чего-то более сильного, чем горечь, – того, что порой мелькало в ее взгляде. Что это было? Отчаяние? Что-то или кто-то вызвал все это. Возможно, кто-то. Какой-то мужчина. Когда-то в прошлом ей причинили сильную боль. Такую сильную, что с тех пор она перестала быть собой.

Но как ему теперь узнать правду, как помочь ей, когда она полностью отгородила себя от помощи?

И все же он видел проблеск надежды. Вещи, которые душили ее, должно быть, также и пугали ее. Ее брак с ним, его семья, гости его отца и их дети, Рождество. Но с чего бы ей бояться таких безопасных вещей? Потому что они грозили лишить ее горечи, ее маски? Сегодня ее маска уже пару раз исчезала – сначала, когда она играла с малышом Бриджуотером, а потом – с ребёнком Гринвалдов. И, возможно, даже прошлой ночью, когда она отдала ему себя, ища успокоения.

– В одном ты был прав, – сказала она. – Я устала. Отведи меня домой, Эдгар. Позаботься о своей беременной жене.

Он взял ее под руку и повёл назад, к остальным, чтобы дать знать отцу, что они с Элен возвращаются домой. Его отец улыбнулся и кивнул, а затем склонился к Джонатану, младшему сыну графа Торнхилла, чтобы уделить тому внимание. Малыш Гринвалд вприпрыжку подбежал к Элен и сообщил, что будет кататься на коньках, как только лёд станет достаточно прочным.

– Я буду кататься как ветер, – воскликнул он.

– О, Боже, – сказала она, слегка дотрагиваясь рукой до его шерстяной шапки. – Это очень быстро. Возможно, все, что мы увидим – это лучик света. Это будет Стивен, который катается на коньках.

Он счастливо рассмеялся и убежал обратно.

Ее голос был тёплым и нежным. Она могла верить в то, что не любит детей, но на самом деле, она любила всех малышей без исключения и очень сильно.

В молчании они прошли через лес и поднялись на горку, к широкой дорожке. Она тяжело опиралась на его руку. Он подумал, что ему не следовало позволять ей гулять так долго, ведь всего неделю назад или около того ее все еще мучили тошнота и усталость.

– Расскажи мне о своем первом браке, – попросил он.

Она засмеялась.

– Там ты ничего не найдешь, – заявила она. – Он продлился семь лет. Мой муж был старше твоего отца. Он хорошо заботился обо мне. Он обожал меня. Не удивительно, не так ли? Мне и сейчас приписывают немного красоты, но раньше я была прелестной девушкой, Эдгар. Мне оборачивались вслед. Я была его призом, его любимицей.

– У тебя никогда раньше не было детей? – спросил он.

– Нет. – Она снова засмеялась. – Никогда, но не потому, что он не хотел или не пытался. Можешь представить себе мое изумление, когда я узнала, что беременна от тебя, Эдгар. Семь лет супружества и миллион любовников с тех пор, как я убедилась, что совершенно бесплодна.

Он задался вопросом, осознавала ли она то, что так свободно и небрежно упоминая о любовниках, она унижает его? Впрочем, у него нет причин для жалоб. Эдгар никогда не заблуждался насчет ее прошлого, частью которого был он сам. Она никогда не делала из этого тайны.

– Его бедная первая жена много лет подряд страдала от выкидышей и от рождения мертвых детей, – сказал она. – Возможно, к счастью, это не я была бесплодной?

– Был только один ребёнок, который выжил? – спросил он.

– Да, только Джеральд, – ответила она. – Хотя почему выжил именно он, когда все остальные умерли, – загадка. По крайней мере, так всегда говорил Кристиан. Мальчик не был ни высок, ни крепок, ни красив; он был застенчив и робок; он был не слишком умён; он не выделялся ничем, чем стоило бы выделяться молодому человеку. У него был только один талант – девичий талант, по словам его отца. Он играл на фортепьяно. Полагаю, Кристиан был бы только счастлив, если бы никто из его отпрысков не выжил.

Похоже, ее первый муж не был приятным человеком. Эдгар не мог представить себе, чтобы их отец был нетерпим по отношению к нему или к Коре, даже если они и не оправдывали его ожиданий. Его отец – при всем своем твёрдом характере и жесткой деловой хватке, – дарил безоговорочную любовь всем родным и близким, а также и их супругам. Обращался ли сэр Кристиан Стэплтон со своей женой так же, как и с единственным сыном? Видимо, с тем же презрением, с каким она с тех пор относится к себе самой? Может ли это объяснить ее горечь? Ее отчаяние?

– У твоего ребёнка будет отцовская любовь, – сказал он. – Не важно, у него или у нее. Мне не важно, какого он будет пола, как будет выглядеть и какие у него или у нее будут способности и таланты. Даже если у него действительно будут серьёзные дефекты. Это будет мой ребёнок, и я буду глубоко любить его.

Если он хотел смягчить ее, то сильно ошибся.

– Это ты сейчас так думаешь, Эдгар, – презрительно возразила она. - А если это будет сын, и у него не будет таких прекрасных физических данных, как у тебя, или он не сможет сложить два и два, или начнет убегать, чтобы поиграть на фортепьяно, когда ты захочешь обучить его своему делу? Тогда ты начнешь его сравнивать с собой, и со своим отцом, и сочтёшь его неполноценным. И он будет считать себя презираемым, и превратится в слабое, болезненное существо. Но он не сможет прийти ко мне за утешением, я не дам ему этого. Я повернусь к нему спиной. Я не хочу воспринимать эту беременность в романтичном свете. Я не хочу думать в возвышенных выражениях о привлекательном малыше, о безумно любящей его матери и сильном, дающем защиту отце. Вифлиемская пещера[1] должна была быть холодным, вонючим, неудобным и совершенно унизительным местом для младенца и его матери. Как мы посмели превратить это во что-то блаженное?! Это было отвратительно. Именно в этом заключен главный смысл. Смысл в том, что начало жизни того самого младенца, было таким же мучительным, как и его конец. Вот что я собираюсь сделать для тебя, именно об этом предупреждает нас та пещера. Но вместо того, чтобы принять реальность и смириться с ней, мы все смягчаем и превращаем в сентиментальность. Что подвигло тебя на этот страстный и нелепый монолог?

– Я осмелился думать о моем ребёнке с любовью, – сказал он, – хотя она или он еще даже не родился.

– О, Эдгар, – произнесла она устало, – не представляла, что ты настолько благороден. На первый взгляд ты кажешься серьёзным, властным и безжалостным. Наша первая встреча только подтвердила это впечатление. Я бы хотела, чтобы ты не был таким благородным. Благопристойность приводит меня в ужас.

– А я, сударыня, – признался он, – окончательно сбит с толку. Ты хочешь заставить меня поверить в то, что добрые чувства тебе совершенно не свойственны. Но ты помогаешь покинутому ребёнку взобраться на дерево и ласково гладишь его по голове. И ты горячо защищаешь женщину и ребёнка, чьи мужество и страдания были низведены до слащавых сантиментов, которыми окружена рождественская история. И ты держишь меня на расстоянии вытянутой руки, чтобы защитить от себя самой, от собственного несчастья. Ведь в этом все дело, не правда ли?

Она склонила голову ему на плечо и вздохнула.

– Эта прогулка была долгой, – произнесла она. – Я очень устала, Эдгар. Устала оттого, что меня все время понукают, провоцируют и мучают вопросами. Давай на этом закончим. Поднимись вместе со мной, когда вернёмся домой. Раздели со мной ложе. Обними меня так же, как ты делал это прошлой ночью. Ты ведь держал меня в объятьях всю ночь, не так ли? Твоя рука, наверное, онемела. Обними меня сегодня снова. И вовлеки меня дальше в этот ужас супружества. Возможно, я засну, а когда проснусь, снова буду полна сил и энергии, чтобы сражаться с тобой. Я буду сражаться с тобой, ты же знаешь. Видишь, я ненавижу тебя.

Он неожиданно улыбнулся, а потом громко рассмеялся. Она произносила слова почти с нежностью. О, да, он завлечёт ее глубже в ужас супружества – их супружества, ее новой семьи, детей, Рождества. В одном она была права. Он мог быть безжалостным, когда ставил перед собой какую-либо цель. Сейчас у него была цель. Цель, которая была важна не только для его разума, но и для сердца. Он хотел супружеских отношений с этой женщиной.

Настоящего брака.

Он нашёл ее слабое место, – она сама вручила ему в руки это оружие. Он был знатоком – безжалостным знатоком – в нахождении и изучении слабостей противника, и не отступал до тех пор, пока не получал то, что хотел. У Элен, миссис Эдгар Доунс, не было ни единого шанса.

За исключением того, что она была чертовски упряма. Она – сильный противник. Он не смог бы противостоять слабому противнику, который сдаётся при одном виде грозного соперника. В такой битве нет вызова. Элен не была таким противником. Она могла бросать ему в лицо слова ненависти, в то время как нуждалась в поддержке его рук.

– Могу я понести тебя на руках остаток пути? – спросил он, видя ее усталость.

– Если ты только попытаешься, Эдгар, – ответила она, – двери моей спальни будут для тебя навеки закрыты, и я буду выкрикивать через них гадкие слова, которые постыдится произнести любая уважающая себя леди, в ответ на все, что ты захочешь мне сказать. Я буду позорить тебя перед твоим отцом и сестрой, и перед всеми этими отвратительно важными людьми. Я не куль с картошкой, чтобы тащить меня только потому, что я имела несчастье оказаться в положении и в твоей власти.

– Простого «нет, спасибо» было бы достаточно, – сказал он.

– Мне хотелось бы, чтобы ты не был таким большим, – заявила она. – Мне хотелось бы, чтобы ты был маленьким и слабым. Я ненавижу твою силу.

– Верю, – откликнулся он на ее слова, когда они вошли в дом, – я понял твою мысль. Пойдем. Я провожу тебя наверх, и буду держать в своих объятиях, пока ты будешь спать.

– Ой, уходи, – воскликнула она, отпуская его руку, – поиграй в бильярд, или выпей портвейна, или сделай то, что ты обычно делаешь, чтобы заработать еще один миллион фунтов перед Рождеством. Я не нуждаюсь в тебе, и во сне тоже. Я напишу несколько писем.

– После того, как отдохнешь, – твёрдо сказал он и снова взял ее за руку. – И если ты действительно ищешь ссоры, Элен, я как раз в настроении обеспечить тебе ее. – Он повел ее вверх по лестнице.

– Ну тебя, – фыркнула она. – Нет, не хочу. Я слишком устала.

Он снова рассмеялся.

* * *

Джек Сперлинг прибыл в Аббатство Мобли ближе к полудню, Грейнджеры – как раз перед ужином.

Джека незамедлительно провели в библиотеку, и Эдгар вместе со своим отцом сразу же присоединился к нему.

– Сперлинг, – Эдгар кивнул головой в ответ на приветствие молодого человека. – Рад, что вы благополучно добрались. Это тот самый молодой джентльмен, о котором я говорил Вам, отец.

– Мистер Сперлинг, – старший Доунс нахмурил брови и окинул гостя взглядом с головы до ног. – Вы очень молоды.

– Мне двадцать два, сэр, – произнес юноша, краснея.

– И осмелюсь сказать, Вы, как и большинство молодых джентльменов, любите тратить деньги при любой возможности, – заявил мистер Доунс, – или даже чаще.

Джек покраснел еще больше.

– Последние два года я зарабатывал на жизнь, сэр, – он расправил плечи. – Все, что я заработал, все, что скопил, тратясь только на питание и жилье, я отдавал в счет оплаты долгов, в которые я не влезал.

– Да, да, – хмурый вид мистера Доунса говорил о его недовольстве. – Полагаю, Вы достаточно глупы, чтобы разориться из-за расточительства своего отца. Во имя этого нелепого понятия о чести джентльмена.

– Сэр, – возмущенно воскликнул юноша, раздувая ноздри, – со всем моим уважением, я не желаю слушать, как оскорбляют моего отца. И честь для джентльмена – это наивысшая ценность.

Мистер Доунс махнул рукой.

– Работая с моим сыном и со мной, молодой человек, – сказал он, – Вы сможете стать богатым. Но если Вы намереваетесь тратить Ваши с трудом заработанные фунты на выплату отцовских долгов – Вы не наш человек. Вам потребуется более дорогая и стильная одежда, чем та, которую Вы сейчас носите. И также более чем приличная крыша над головой. Вам нужна будет жена, которая будет поддерживать Ваш имидж в деловом мире. Я думаю, у Вас уже есть достойная девушка на примете. Вам следует думать о себе самом, а не о кредиторах, которым Вы ничего не должны, если забыть о чести джентльмена. В этом перспектива. Мой сын уже предлагал Вам работу у нас, и я склонен поддержать его. Но только если Вы готовы стать преданным своему делу бизнесменом. Вы готовы?

Джек побледнел. Он мог бы работать на этих двух могущественных людей, которые знают, как стать успешным и разбогатеть. Как джентльмен, который получил достойное образование и приобрел опыт, управляя имением отца, а также работая клерком в Лондоне, он мог бы учиться у них, пройти хорошую школу, и когда-нибудь открыть свое собственное дело. Это был уникальный шанс, возможность, о которой можно было только мечтать. Он сможет сделать предложение Фанни Грейнджер. Все, что от него требовалось – отказаться от пары принципов и сказать «да».

Эдгар наблюдал за лицом юноши. Сам он не стал бы использовать этот подход, но его отец вырос в более суровом мире.

– Нет, сэр, – лицо Джека Сперлинга стало белым, как бумага. Он почти прошептал эти слова. Но они были совершенно отчетливыми. – Нет, спасибо, сэр. Я вернусь в город на почтовых. Благодарю, что уделили мне время. И Вас тоже, сэр. – Его взгляд обратился к Эдгару.

– Почему нет? – пробурчал мистер Доунс. – Надо думать, потому что Вы джентльмен. Глупый щенок.

– Да, сэр, – с достоинством ответил Джек. – Потому что я джентльмен и горжусь этим. Лучше я умру от голода, оставаясь джентльменом, чем буду жить в богатстве, но как… как… – Он стремительно поклонился. – Всего Вам доброго.

– Присядьте, мистер Сперлинг, – сказал мистер Доунс, указывая на стул рядом с юношей. – Кажется, мой сын верно оценил Вас. Я тоже узнал достаточно. Мы должны поговорить о деле. Люди, которые начинают заниматься торговлей с единственной целью – разбогатеть, даже если ради этого им придется отказаться от своих обязательств, от ответственности, и пройтись по головам, – такие люди часто добиваются успеха. Но это не те люди, с которыми я хотел бы иметь дело или вести совместный бизнес. По-видимому, Вы не такой человек.

Джек перевел взгляд с него на Эдгара.

– Это была проверка, – пояснил Эдгар, пожимая плечами. – Вы прошли ее.

– Я оправдал бы Ваше доверие, сэр, – натянуто произнес юноша, – без всякой проверки. Я джентльмен.

– А я – нет, мистер Сперлинг, – парировал мистер Доунс. – Я бизнесмен. Присядьте. Вы счастливчик. Полагаю, Вы знаете, почему моему сыну пришла в голову идея нанять Вас как перспективного сотрудника для нашей фирмы?

– Мистер Доунс был вынужден жениться на леди Стэплтон, – ответил Джек Сперлинг, – и хотел компенсировать унижение, причиненное мисс Грейнджер, которая ждала от него предложения. Да, я понимаю, сэр.

– Это в наших интересах сделать Вас приемлемым женихом для леди, – продолжил мистер Доунс. – Той леди, которая прибудет сюда вместе со своими родителями ещё до захода солнца, так сказать. – Джек снова покраснел. – И будьте уверены, молодой человек, речь не идет о взятке. Мы требуем работы от своих служащих.

– Я не взял бы и гроша, который не был бы заработан мною, – воскликнул Джек. – И не согласился бы на невесту, которую бы мне купили.

– А что насчет собственности вашего отца, – спросил мистер Доунс. – Вашего покойного отца?

Молодой человек опустил голову.

– Он умер более года назад, – ответил он.

– Что стало с имением? – Мистер Доунс барабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Оно было продано?

– Еще нет, – сказал Джек. – Оно в состоянии упадка.

– Я готов купить его, – предложил мистер Доунс. – В качестве инвестиции. Деловой риск. Когда придет время, я выгодно продам его, или мой сын сделает это после меня. Вам, мистер Сперлинг. Когда Вы будете в состоянии его выкупить. Оно не достанется Вам дешево.

Эдгар заметил, как побелели костяшки пальцев, которыми молодой человек вцепился в подлокотники кресла.

– Я не ожидал этого, сэр, – произнес он. – Спасибо, сэр.

– Мы заботимся о своих служащих, мистер Сперлинг, – заявил мистер Доунс. - Мы также многого ждём от них.

– Да, сэр.

– Мы надеемся, что в течение следующей недели Вы насладитесь Рождеством в Аббатстве Мобли и станете очень осторожно ухаживать за юной леди. Ее отец не в курсе, что Вы тоже будете здесь, если, конечно, Вы не сообщили девушке, а она – матушке. Он не станет благожелательно относиться к поклоннику, который собирается работать клерком у моего сына, еще даже не получив повышения. Не сейчас, когда он питал надежды в отношении моего сына.

– Нет, сэр.

– Возможно, он смирится, когда поймет, что Вы – привилегированный сотрудник, – продолжал мистер Доунс. – Тот, от кого ждут стремительного подъема в деловом мире, и тот, кто в конечном итоге сможет соперничать с нами в богатстве и влиянии. Будучи сам джентльменом, он, без сомнения, оценит и то, что мы планируем вложить средства в покупку и восстановление поместья Вашего отца – как Вашей будущей загородной резиденции, которой Вы сможете владеть, когда достигнете определенных высот в компании.

Молодой человек плотно сжал веки.

– Да, сэр.

Мистер Доунс посмотрел на своего сына.

– Полагаю, мы обсудили все, что требовалось. – Он поднял брови. – Или мы что-то упустили?

– Не думаю, – улыбнулся Эдгар. – Осталось только поблагодарить мистера Сперлинга за то, что согласился выручить меня в трудной ситуации.

– Вы отправитесь в Бристоль, когда мой сын вернётся туда после Рождества, – сказал мистер Доунс. - Он даст Вам работу. Понятное дело, на испытательный срок. Эдгар, пожалуйста, позвони в колокольчик. Дворецкий покажет Вам Вашу комнату, мистер Сперлинг, и объяснит, как пройти в гостиную. Будем рады, если Вы спуститесь туда к чаю в четыре часа.

– Благодарю Вас, сэр. – Джек поднялся на ноги и поклонился. Он кивнул головой Эдгару и вышел вслед за дворецким.

– Никогда не жалел о своей отставке, – сказал мистер Доунс, когда двери за гостем закрылись. Он с удовольствием рассмеялся. – Но чертовски приятно время от времени возвращаться к старому. Полагаю, ты верно оценил его характер, Эдгар. На какой-то момент мне даже показалось, что он собирается вызвать меня на дуэль.

– Вы были ужасны, – Эдгар тоже усмехнулся. – Бедный молодой человек. Он даже забыл, что это он оказывает мне любезность.

– Мы не можем содержать бесполезных служащих только потому, что они оказывают нам любезность, Эдгар, – возразил его отец. – Насколько я могу судить, из юноши выйдет толк. Ты не жалеешь о девушке?

– Я женат на Элен, – натянуто произнес Эдгар.

– Достойный ответ, конечно, – согласился его отец. – Черт побери, в наши дни не было принято забираться в постель к респектабельным дамам до свадьбы. Ты меня разочаровал. Но ты поступил правильно, и можно только надеяться, что все обернется к лучшему. Она красивая женщина, и у нее есть характер. Хотя многие задаются вопросом, о чем она думала, позволяя уложить себя в постель, ведь она леди.

– Это ее проблема, отец, – отрезал Эдгар, – и моя.

– Еще один достойный ответ. – Мистер Доунс поднялся на ноги. - Я обещал показать консерваторию миссис Кросс. Очень приятная дама, Эдгар. Она напоминает мне вашу мать, или какой она была бы сейчас. – Он вздохнул. – Бывает, я не вспоминаю о ней несколько дней подряд. Должно быть, я старею.

– Должно быть, Вы наконец начинаете прощать себя, – тихо отозвался Эдгар.

– Хмм. – Его отец покинул комнату.

Поиск по сайту: