КОРАБЛЬ НА МЕЛИ

После бриллиантов самая редкая вещь на свете -- это способность оценить их. Передаю не совсем точно эту верную мысль Лабрюйэра. Он говорит вообще о чувстве выбора, о чувстве вкуса. Какое, в самом деле, это редкостное качество! В нем одном почти весь секрет гениальности. Достаточно, например, государственному человеку обнаружить это свойство, и великое имя ему в истории обеспечено. Подберите себе действительно талантливых помощников, и они дадут вашему имени совокупный блеск свой, как некоторые группы отдаленных звезд дают впечатление одной яркой звезды. Что касается талантливых людей, то, право же, их гораздо больше на свете, чем бездарных знаменитостей. Таланты затерты в толпе, заслонены. Помните опыт с Санчо-Пансой? Этого вульгарного труса, простого мужика из Ламанчи, герцог ради шутки сделал на малое время губернатором одного острова. Хотели посмеяться над шутом, которого весь темный ум состоял из народной мудрости, из пословиц и прибауток, которыми он замучивал благородного Дон-Кихота. Хотели похохотать -- и что же? Пришлось подивиться очень разумным распоряжениям мужика-губернатора. Разумность их состояла просто в здравом смысле, в естественной простоте требований. Так как простонародье вечно копается в естестве природы, в ее невыдуманных законах, то даже темные люди приобретают подчас изумительную трезвость суждений. Наоборот, среди раззолоченных царедворцев, где церемонии заменяют ум, а этикет -- нравственность, даже незаурядные умы связаны до паралича: у них нет личного понимания вещей, так как для них обязательно общепринятое. Но общепринятое всегда потому и ложно, что оно обще, не индивидуально, не пригнано к данному случаю. Природа -- большой барин; капризы ее неисчислимы; решительно необходимо отвечать на каждый из них отдельно, если хотите обратить их в пользу себе, а не во вред. Здесь именно гений прикасается к природе. Великие люди понимают вещи индивидуально, они замечают малейшие оттенки в неисчерпаемом разнообразии природы. Вникая в тонкие отличия, они всегда изобретают, открывают новое, до того неведомое. Ограниченные люди, наоборот, замечают лишь общие контуры, смотрят как сквозь туман. Оттого суждение их шаблонно, трафаретно и всегда одно и то же. Ясно, к кому более благоволит природа. Близорукий потому не пользуется ее благами, что не видит их. Зрячий их видит и пользуется. В этом вся разница.

О, какая жалость, что великие люди наши не только в огромном большинстве погибают в подонках народных, будучи затерты нищетой, невежеством, рабством, а даже, и выбившись кверху, остаются часто плохо использованными своей страною. Позвольте вернуться к Менделееву. Тяжелая потеря его в самом деле удар всей России. Все знают, что Менделеев был великий ученый, но это неправда: он был не только великий ученый, но и великий гражданин своей земли. К глубокому сожалению, он с этой стороны был не понят, не оценен. Хуже того -- он был не замечен при жизни как гражданин и потому, может быть, и не был понят. Ибо что же тут трудного понять замечательного человека? Насколько трудно бывает иногда разгадать тупого резонера, настолько ясен гений, любимец богов. Менделеев во всем был чрезвычайно ясен, но просто не заметили его. Среди мошек и букашек бюрократической кунсткамеры у нас слона-то и не заметили. А Менделеев -- попади он в среду государственных деятелей -- поистине был бы слоном между ними.

Кроме последней книги "К познанию России" прочтите или хотя бы раскройте в любом месте "Заветные мысли" Менделеева, или его брошюру "О народном просвещении России", или его "Проект училища наставников", или "Толковый тариф", или "Основы фабрично-заводской промышленности". Какая оригинальность и государственная глубина мысли! Поневоле вспоминаешь зачинателя нашего просвещения Ломоносова, его всеобъемлющий и тоже государственный ум, оттертый до шуваловской передней. Но Ломоносов был из нищей семьи и жил в довольно темную пору, и сам был во многом слабый человек. Менделеев же вышел из культурно-русского строя и овладел неизмеримо богатым опытом цивилизации. И в Европе, и в Америке он считался большим человеком и был бы гордостью любой страны. Спрашивается, как было не заметить эту огромную фигуру, как не приспособить для большой государственной работы?

Я уже говорил, что Менделеев, посвятив свою молодость науке, очень склонен был отдать зрелые годы иному служению, служению отечеству. Ученый эгоизм в нем рано уступил проснувшемуся гражданскому чувству, инстинкту патриота, увидевшему родину в опасности. Менделеев видимо хотел государственной службы, но, конечно, не переписывать бумаги. Большому кораблю не то что хочется большого плавания, а оно ему свойственно, оно обусловлено его осадкой и грузом. На мелких фарватерах большой корабль просто садится на мель. Именно такое впечатление большого государственного человека, севшего на мель, производят политические брошюры и книги Менделеева. Громадный корабль, врезавшийся в песок, неподвижный, засасываемый грунтом, причем груз драгоценных мыслей отдан на волю волн. Ну, не стыдно ли, в самом деле, что такой великий ученый, как Менделеев, был ничто в ведомстве просвещения, а какие-то графы Толстые, Дмитрий и Иван, ничем неотличимые и незамечательные, были министрами просвещения? Не стыдно ли читать: "Докладная записка заслуженного профессора Д. И. Менделеева, представленная 30 декабря 1905 г. его сиятельству министру народного просвещения графу И. И. Толстому"? Надо заметить, что Менделеев был немалое время учителем гимназий, кадетских корпусов, университетов и институтов, то есть педагог очень опытный, пропустивший через свое наблюдение тысячи учеников и студентов. Казалось бы, как не заметить такого педагога, одновременно доказавшего громадную трудоспособность и гениальную проницательность ума? "Но он был химик". Да. Что ж такое? Химия -- в математическом обследовании ее -- есть философия природы, и все же дает нечто уму, а не отнимает от него. Ну, а графы Толстые, которые не знали ни физики, ни химии, ни математики, как, по-видимому, вообще ничего не знали в точности, -- почему же они, не бывшие педагогами вовсе, казались лучшими хозяевами учебного ведомства? Почему Менделееву был предпочтен Делянов, спустивший ведомство на нет? Или генерал Глазов, отличившийся лишь тем, что сдал русское просвещение революции, совершенно как сдали гг. Стессель и Небогатов японцам свои крепость и эскадру?

Поиск по сайту: