КРАБ ИЗ ЯМЫ

Анатолий сидел, опустив глаза. Только теперь, после рас­сказа Клавдии Игоревны, он понял, что не знает настояще­го, истинного Метро. До этого он жил в тепличных услови­ях и имел наглость считать себя обделенным судьбой. Нет, он просто счастливчик, который не видел настоящей грязи, не ощущал чистой звенящей боли, не знал, каковы на вкус истинные страдания. Вот и экспедицию в логово Корбута он считал простым заданием, в стиле получил-сдал. Был уверен, что никому ничего не должен.

Говорил себе, что заботится о мировой справедливости. Якобы человечество спасал. А на деле просто упражнялся, очки зарабатывал, красовался сам перед собой.

А не было никакого человечества. Были отдельные не­счастные люди. Такие, как Колька застреленный. Как по­гибший Вячеслав, как его жена и сын, ввергнутые в униже­ния и нищету. Вот ради них и…

Едва он вспомнил про мальчика, из темноты туннеля послышались легкие шаги и появился Миша собственной персоной. Все такой же чумазый, в курточке с разноцвет­ными заплатами и огромных ботинках. Мать принялась укорять сына за долгое отсутствие, а он в ответ сунул руку в карман куртки и вытащил несколько патронов. Поймав взгляд черных глазенок Миши, Анатолий подмигнул ему. Мальчонка расплылся в щербатой улыбке. Присел на кор­точки у костра и принялся с поразительной быстротой хлебать приготовленный матерью суп. Какой же он ма­ленький. И в то же время значительно взрослее Толи. Уже кормилец, добытчик. В свои пять лет несет ответствен­ность. Самостоятельный парень. Гены героя-полковника дают о себе знать. Ворует, конечно, ворует. Просто не зна­ет другого способа зарабатывать на жизнь. Ведь в пять лет еще надо ходить в садик.

Анатолий помрачнел.

Дети – цветы жизни. Слова Корбута. Пора было подумать над тем, как нанести визит профессору и заплатить по сче­там. На Войковскую Анатолий возвращаться не собирался.

Он ни за что не придет туда побежденным. Командиром без команды. Генералом без войска. Пусть в произошедшем есть немалая доля вины Нестора, который, при всей своей проницательности, не смог распознать в Никите провока­тора. Сейчас это уже неважно. Сейчас это уже личное между Анатолием и Никитой-иудой. И доктором-изувером.

Сначала лаборатория, а уж потом Гуляй Поле. Собрать новую группу он не собирался. Хватит и одного Аршинова. Старый прапорщик ведь жаловался на то, что ему не позволяют принять участие в настоящем деле. Анатолий предоставит ему возможность показать себя во всей красе.

Ко всему прочему, Аршинов являлся ходячим складом оружия и снаряжения. Оставалось добраться до туннеля за Белорусской, подать условный сигнал и… А если Аршинов не объявиться? Ничего, Анатолий его отыщет. Все. Пора отблагодарить приютившую его женщину и идти.

Однако та покачала головой:

– Без документов, солдат, тебе Белорусскую не пройти.

Толя вспомнил, с какой легкостью он проскользнул через станцию на пути сюда, и все понял. Свободный проход обеспечил Аршинов. Его же документы остались в подсоб­ке у Дзержинской и давно оказались у коммунистов. Но что ему остается? Обман? Штурм?

Выбора все равно нет. Надо идти.

Но его остановила Клавдия Игоревна:

– Я помогу вам достать документы. Есть один знакомый, который сможет это сделать.

Она принесла из комнаты обрывок пожелтевшей бумаги и огрызок карандаша. Написав что-то, передала записку сыну и шепнула ему несколько слов на ухо. Мишка пони­мающе кивнул головой и растворился в темноте. В ожида­нии прихода таинственного специалиста по документам, Анатолий задумчиво смотрел на пляску языков пламени костра. Его план начал разваливаться с самого начала. Ка­кая уж там лаборатория, если он даже не сможет пробрать­ся через Белорусскую. В запасе имелся еще один вариант – сдаться патрулям, сообщить о своей принадлежности к станции Войковская и дожидаться, пока свои подберут. Если только агенты красных не подберут его раньше…

Но, допустим, Нестор отправит за ним отряд. Пусть он даже вернется на Гуляй Поле. И что?

Разгром диверсионной группы не удастся сохранить в тайне. Поднимется шум. Разъяренные анархисты гро­могласно поклянутся отомстить. Слух о том, что кому-то удалось спастись, долетит до красных. Охрану лабо­ратории усилят, и соваться туда станет совершенно бес­полезно. Кратчайший путь не всегда приводит к цели быстрее. Хватит с него и первой попытки. Тогда тоже все казалось проще простого, а закончилось кладбищем на Лубянке.

Разморенный едой и теплом, Анатолий начал клевать носом. Организм требовал нормального сна. Едва Анато­лий закрыл глаза, как увидел знакомый, освещенный одной лампочкой коридор. Он подошел к двери лаборатории и приложил к ней ухо. Изнутри не доносилось ни звука. Анатолий толкнул дверь и вошел. Все кровати, за исключе­нием одной, были пусты. На той же, которую когда-то за­нимал Толя, кто-то лежал. Человек был укрыт с головой старым одеялом. Видны были только руки, которые поче­му-то не стали прикручивать к металлическому каркасу проволокой. Тихо булькала капельница.

Неужели Корбут отыскал добровольца? Скорее всего, нашелся коммунист, который во имя светлых идей со­гласился присоединиться к новой расе по собственной воле. Толя приблизился к кровати и осторожно отбросил край одеяла. Добровольцем была Елена. Ее русые воло­сы разметались по клеенчатой подушке и стали похожи­ми на нимб. Лицо было безмятежным. Совсем, как у Кольки незадолго до того, как он начал душить ассис­тента. Почувствовав Толино присутствие, девушка от­крыла глаза.

– Вот и вы. Хорошо, что пришли попрощаться. Когда вы сбежали, профессор потребовал, чтобы я заняла ваше мес­то. Мне пришлось согласиться.

Серые глаза Елены подернулись серебром. Она отброси­ла одеяло, резко встала, вырвала иглу капельницы из руки и, пройдя мимо окаменевшего Анатолия, скрылась за две­рью. В лабораторию вошел Никита. Увидев Анатолия, он укоризненно покачал головой:

– Пойдем. Я же говорил: тебя там дружок дожидается.

Это всего лишь сон. Кошмар и ничего больше. Доводилось видеть и кое-что похуже. Анатолий последовал за Никитой. Вместе они прошли в комнату с двумя дверями. Там их поджидал Колька, очень занятый тем, что отряхивал с одежды налипшую землю. Покончив с этим занятием, взглянул на вошедших:

– Кто тебя просил меня хоронить? Мы же не умираем. Как то, что не живет, может умереть? Друга в землю зарыл. Ладно, прощаю на первый раз. Держи краба!

Толя в замешательстве смотрел на протянутую ему руку и удивлялся: откуда у Кольки могла взяться татуировка в виде перстня.

– Держи краба, тебе говорят!

Анатолий понял, что уже не спит, и руку ему протягивает вовсе не Колька. Рядом с Мишей стоял человек средне­го роста. Вырядился он удивительно: пиджак зеленого цве­та, невообразимо широкие красные штаны и щегольского вида полусапожки на высоких каблуках венчал серый вяза­ный шарф, несколько раз обмотанный вокруг шеи. Откуда, черт возьми, он взял все это в Метро? Одни только штаны должны были стоить целое состояние! Наголо бритая голо­ва и удивительно подвижные черты цыгановатого лица не позволяли определить возраст франта.

– Зови меня Краб. Погоняло у меня такое, – пояснил стран­ный тип. – Имени тебе знать не надо, да я его уже и не помню.

Анатолий с растерянной улыбкой пожал протянутую руку и сказал:

– Анатолий Томский. А погоняло у меня… Ну, скажем, Том. Катит?

– Катит, Том. Значит, тебе ксива нужна?

Анатолий кивнул. Краб разразился пространным моно­логом, настолько усыпанным воровскими словечками, что Толику пришлось напрягаться, чтобы понять, о чем идет речь. Суть выступления сводилась к тому, что за надеж­ный документ следует заплатить никак не меньше пяти рожков патронов, а если Анатолий собирается брать пас­порт в долг, то должен что-то оставить в залог. В любом случае, деньги вперед.

– Если через Белорусскую проведешь, получишь шесть рожков, – пообещал Толя.

Краб задумался, однако это не помешало ему с уморитель­ными ужимками несколько раз пройтись вокруг костра. По­движным было не только лицо Краба, – он весь сгорал от же­лания двигаться. Прервав раздумья, Краб покачал головой:

– Не прокатит. Ты, видать, из анархистов? Где гарантия, что, когда окажешься на своей линии, не забудешь про обе­щание?

– Мое слово.

– Так себе гарантия.

– Тогда и говорить не о чем. Спасибо за потраченное время.

– Ну-ну… Погоди, революционер. – Краб сплюнул. Обе­щанные шесть рожков явно вызвали у него обильное слю­ноотделение. – У меня не получится, а у Креста все срастет­ся. К Кресту тебе надо. Он тут главный. Король всех воров Метро. Пахан. Вот он прогарантирует…

«Какого черта, – подумал Толя. – К ворам, так к ворам. Есть ситуации, в которых все средства хороши».

– Веди к пахану.

Клавдия Игоревна протянула Толе выцветший рюкзак без лямки:

– Возьми, солдат. Тут еды немного. Бери-бери! Такого ты наговорил в бреду, жаль тебя. И помочь тебе хочу. С богом!

Анатолий обнял женщину, та по-матерински поцело­вала его в щеку. Понятно было, что Клавдия Игоревна отдает последнее. Возможно, сегодня ей уже не будет чем накормить сына, и Мишка опять пойдет на Маяковскую воровать. Однако полковничья вдова, называвшая Анатолия солдатом, была приучена отдавать последнее тому, кто стоит на переднем крае. Анатолий приблизился к Мише, подхватил его и поднял на вытянутых руках:

– Вырастай побыстрее, Михаил Вячеславович!

Закружилась голова… Видно, силы еще не вернулись к Толе. Совладав с собой, Анатолий все же благополучно поставил Мишку на землю. Мальчик протянул Анатолию ла­дошку. Совсем не детским, мужским жестом.

– Прощай, солдат, – вслед за мамой повторил он.

Уходя вслед за Крабом в туннель, Анатолий несколько раз оборачивался, чтобы запомнить эту картину: огонь ко­стерка и силуэты людей, вдруг ставших ему словно родны­ми. Он вернется сюда. Сделает свое дело и вернется, чтобы забрать Клавдию Игоревну и ее маленького сына на Гуляй Поле. Пусть хоть с опозданием, но узнают: добрые люди есть.

Занятый своими мыслями, Анатолий пропускал мимо ушей неумолчную болтовню Краба.

– Мы тогда на Проспекте Мира кассу сняли – мама не горюй. Торгаши ганзейские и глазом не успели моргнуть, а все уже чики-чики. Полные рюкзаки несли. «Волын» штук двадцать, «маслят» рожков сорок. В общем – бей посуду, я плачу! Посты без проблем прошли. Оставалось только Новослободскую перемахнуть и – дома. Только Рваному, таракану млялетучему, вздумалось прямо в туннеле перекур устроить. Я ему сразу сказал – не нра­вится мне это место. Мол, потопали – дома накуришься. Нет. Уперся. Расселись вчетвером – короли королями, а я дальше пошел. Думал, нагонят. Какое там! Не успел и сотни метров отойти, как вопить начали. Страшно так, будто на куски режут. Я, понятное дело, малость струх­нул. Не сразу туда вернулся. А когда пришел, только окурки на рельсах дымились. Ладно бы только кореша мои пропали. Можно было считать, что их Зверь уволок, про которого Клавка постоянно лопочет. А то ведь и рюк­зачки – тю-тю. Я так думаю, что Зверь тут ни при чем. Зверю люди нужны, а «сидоры» с патронами – без надоб­ности. Он их жрать не станет. На Маяковской потом большая буча была. Крест не поверил, что добро просто так пропало. Думали, я братков порешил, а все, что слямзили, – заныкал. Хотели на ножи поставить. Насилу от­бился. Так считаю: есть в Метро и другой народец, кроме нас. Такой, что все ходы-выходы знает. В боковых тунне­лях как дома себя чувствует и на любую станцию мимо блокпостов пройдет.

Анатолий слушал Краба и мысленно с ним соглашался. Как быть с тем, что он сам выбрался с Лубянки, миновав фашистский треугольник Пушкинская – Чеховская – Тверская? Не мог же он проползти мимо фашистов неза­меченным. В чем-чем, а в бдительности солдатам Рейха отказать нельзя. Анатолий был уверен: хотя бы третья часть таинственных коридоров, по которым он полз, была явью, а не бредом. Но если он нашел их, наверняка были и другие люди, которые знали о существовании секрет­ных ходов.

Краб вывел его из бокового коридора в общий туннель, и через двести метров они поднялись на перрон Маяковской. Анатолию чудилось, что со времени его посещения этой станции прошла целая вечность. После всех скитаний по безлюдным уголкам Метро Маяковская уже не казалось

самой унылой из станций. Здесь жили люди, бурлили страсти. Наверное, и тут и влюблялись, и становились заклятыми врагами. Станция как станция, в общем.

Анатолий узнал и драные палатки, и продавца шашлыков с его грязным фартуком и мангалом, распространявшим невообразимую вонь. Все осталось таким же, как прежде. Хотя нет. Анатолий понял это по взгляду шашлычника. В прошлый раз он смотрел на бравого молодца в камуфляже почти раболепно. Теперь – с презрением. Анатолий увидел худого, как скелет, мужчину, который, пристроив на коленях осколок потускневшего зеркала, скреб недельную щетину на щеках обломком опасной бритвы.

Толя взглянул на свои грязные джинсы, на перепачкан­ные руки, провел ладонью по колючему подбородку… Черт побери, за эти дни (недели?) он, наверное, порядком поистаскался! Подойдя к бреющемуся мужичку, Толя попросил поглядеться в зеркало. Тот пожал плечами – смотрись, жалко, что ли.

Одного взгляда на собственное отражение хватило для того, чтобы Толя остолбенел. Испугало не исхудавшее, по­крытое разводами грязи лицо. Он был совсем седой! Не ве­ря своим глазам, Анатолий потер зеркало рукавом. Ника­ких изменений. Взъерошил чуб, все еще надеясь, что его стальной цвет – лишь налет пыли. Не помогло. Седина не исчезла. Анатолий выругался, вернул зеркало и нагнал спутника. Твари за все заплатят!

Краб повел Анатолия в дальний конец платформы. Здесь, за скопищем обычных палаток, Анатолий увидел ме­сто, огороженное наподобие качалки на Войковской. Из-за брезентовой стенки доносились голоса, толчками лилась песня, исполняемая хриплым басом.

– А вот и яма!

Опять яма! Та, что на Лубянке, наполненная грудами ко­стей, в которой он похоронил Кольку? Может, хватит с не­го ям? Ну а все Метро – разве это не одна гигантская яма?.. Краб гостеприимно откинул полог входа, и Анатолий оказался в настоящем воровском логове. Среди керосино­вых ламп и плошек с фитилем и мазутом, за столами и про­сто на полу разместилась самая разношерстная публика, которую только можно было представить. Коммунисты могли бы позавидовать такому «Интерстанционалу». Славяне, цыгане, смуглые кавказцы, узкоглазые таджики пере­мешались в пеструю галдящую массу. Кто-то играл в карты, яростно шлепая ими по столу. Кто-то, обильно пересыпая свою речь воровским жаргоном и обычным матом, расска­зывал о «лохах» и «фраерах ушастых». Кто-то просто при­хлебывал чай, кто-то курил самокрутку и слушал воров­ские истории.

Анатолий сразу узнал того, кого Краб именовал Крестом. Большой проницательности тут не требовалось. В дальнем углу отгороженной площадки образовалось свободное место. Некий вакуум, куда, казалось, не мог пробиться даже махо­рочный дым. В центре свободного пространства стоял низ­кий топчан, на котором полулежал босой мужчина лет шес­тидесяти. Его сорочка была расстегнута, а на лишенной растительности груди грозно скалил пасть синий татуирован­ный тигр. Крест лениво поигрывал четками из черных пласт­массовых бусин и о чем-то говорил сидевшей у него в ногах рыжеволосой женщине.

Краб завладел рукой Анатолия и потащил его за собой, то и дело кивая знакомым. На подходе к «приемной» Кре­ста вор замедлил шаг, а в пяти метрах от топчана остановился:

– Здорово, Крест. Вот, клиента притаранил.

Представив таким образом Анатолия, Краб растворился в толпе, а Крест оценивающе посмотрел на гостя из-под густых черных бровей:

– Кто такой, салажонок? Откуда сам?

Анатолию хотел ответить на испытующий взгляд и презрительный тон грубостью, но вовремя спохватился. Неза­чем тут бравировать, ни к чему дразнить тигра.

- Анатолий. Живу на Войковской.

- Ага. Анархия – мать порядка? Из соколов Нестора, значит?

Анатолий кивнул:

- На Красной линии попал в передрягу. Остался без бу­маг. Нужен паспорт, чтобы проскочить Белорусскую. Рас­плачусь на той стороне.

- Поди погуляй, пока я с братвой на твой счет перетру, –.лениво кивнул Крест.

Анатолий отошел в сторонку и сел на лавку, за краешек стола, где шла бурная игра в «двадцать одно». На пришель­ца тут же уставились семь пар глаз. Внимательных, изучаю­щих. Если бы Толя не к Кресту пришел, худо бы кончился этот обмен взглядами. Через несколько мучительно долгих минут смотрины закончились. Игроки вернулись к своим картам. С облегчением вздохнув, Анатолий исподтишка по­смотрел на Креста. Вокруг пахана собралось несколько человек довольно свирепого вида. Оживленно жестикулируя, они что-то доказывали атаману. Крест внимательно выслу­шивал советников, иногда кивал и смотрел поверх голов па Анатолия. О чем говорили эти люди? Что могли так долго решать по поводу никчемного безвестного бродяги?

Анатолий почувствовал, что взмок от пота. Не от страха, от неизвестности. Он никогда не имел дела с ворами. А ведь, наверное, организация у них была не хуже, чем у анархис­тов. Пусть не было такого числа боевиков, такого количе­ства «тачанок», зато людишки свои наверняка присутство­вали на любой станции – и у красных, и у фашистов, и у сектантов любых. Как лимфатическая система – пронизы­вающая весь организм и при этом невидимая. Только вос­паленная, гнойная.

Что, если воровская сходка сочтет за лучшее просто из­бавиться от подозрительного незнакомца? У воров найдет­ся множество мест, где за захоронение его трупа никто не получит отпущение трех грехов. Все могло закончиться го­раздо раньше, чем он предполагал. Нож в бок и – конец всей истории.

– Эй, анархист! Ну-ка поди… – с воровской напускной вальяжностью позвал его Крест.

Вновь очутившись перед атаманом, Толя больше не хотел ждать, не хотел прятать глаза. Есть у воров слово «терпила». Прогибают того, кто прогибается. И Толя, выпрямив­шись, заглянул Кресту прямо в матовые его зрачки.

Вор, казалось, намеренно тянул время, продолжая поиг­рывать своими четками. Наконец широко улыбнулся, об­нажив ряд железных зубов.

Хоть ты и борзой фраер, это по роже видать, но живи пока. Вообще-то с Нестором у меня свои счеты, еще с гражданской войны мы не все проблемы с ним перетерли. Но ты тут ни при делах. Катись себе на Белорусскую. Паспорт не потребуется. Краб куда надо проведет и должок с тебя получит. Только об одном предупреждаю: если мой кореш с пустыми руками вернется или случайно Богу душу отдаст, я тебя в любом конце Метро из-под земли достану. Если что плохое замыслишь – сразу панихиду по своей грешной душонке заказывай.

Выдав Анатолию свое решение, Крест прикрыл глаза и устало махнул рукой.

Толя и сам не заметил, как ноги вынесли его на станцию. Он не слушал Краба, ноющего, что зря связался с Анатолием. Не обращал внимания на снующих рядом людей. Он хотел только одного – спуститься вниз и шагать по туннелю. Быть снова один на один с Метро. К чертям Креста, к чертям Москвина, Никиту, Корбута, Нестора даже к чертям, к дьяволу всех, кто решил, что может распоряжаться его судьбой. Нет больше миссий, нет высоких целей, нет идеологий. Есть только Толя, есть люди, которых он полюбил, и люди, которых он обрек. Есть враги, к которым у него теперь личный счет. Вот настоящая анархия!

Он больше не командир боевого подразделения, а одиночка, жизнь которого не стоит больше пустой гильзы. А его товарищи обращены в чудовищ или уничтожены и утили­зированы, как неудачные опытные образцы. И девушку, ко­торую он, кажется, полюбил, лапает предатель и сластолю­бивый лжец. Теперь все, что он собирается делать, нужно не абстрактному человечеству, а ему самому. Это теперь не священная народная война, а Толина, личная.

Анатолий спрыгнул вслед за Крабом на рельсы и всей грудью вдохнул воздух туннеля. Разреженый и влажный. Воздух без запаха, но с тысячью настроений. Воздух, кото­рым Толя дышал с детства. Которым будет дышать всю ос­тавшуюся жизнь. Краб уловил настроение Анатолия, пре­кратил трескотню и включил фонарик. Круг света запрыгал по паутине трещин на бетонных стенах. Начался обратный отсчет.

Поиск по сайту: