ОСМОТР ТЕЛ

Он пришел в себя от холода и сразу понял, что небывалая острота восприятия его не покинула. Однако на этот раз беспамятство не сопровождалось видениями. Анатолий прекрасно помнил все, что произошло.

Спасен!

Однако для закрепления успеха следовало убраться как можно дальше. Анатолий решил встать и размяться, чтоб согреться. Но едва он поднялся во весь рост, как земля качнулась под ногами, а перед глазами поплыли разно­цветные круги. Анатолий с трудом добрался до стены. Бег­лец из него был пока никакой. Он ощупал рукой лицо. Мелкие, полученные при падении царапины. До свадьбы заживет. Когда же коснулся рукой затылка, пальцы стали липкими от крови. Пуля, выпущенная Никитой на проща­ние, все-таки его зацепила. Утешало то, что кровь была гу­стой. Значит, кровотечение остановилось?

Анатолий вцепился зубами в рукав и терзал его до тех пор, пока не удалось оторвать полоску ткани. Ею он обмотал шею. Голова по-прежнему кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Пускаться в путь было слишком рано, поэтому Анатолий сел и попытался осмотреться. Для того чтобы оставить полную картину окружающего места, было слишком темно. Однако кое-что Анатолий все же увидел. Прямо у его ног лежал череп, уставившийся пустыми глазницами вверх. Чуть дальше белела кость. На первый раз этого было вполне достаточно. Анатолий понимал, какие

открытия сделает, если пройдет вперед на десять метров.

Кладбище!

Он оказался на кладбище, которым пользовались на Дзержинской сейчас. На кладбище, которое чекисты использовали еще в довоенные времена.

Черт бы с ним! Тьма и залежи костей были, как по нему, гораздо лучше, чем яркий свет лаборатории и капельницы с жидким огнем. Семь капельниц, стоявших в ряд…

Как же его ребята?! Неужели их тела и души тоже иско­режил Корбут, неужто все они превратились в таких же чу­довищ, как Колька?

Стоп! Что сказал Никита? Здесь его дожидается дружок. Хотел он того или нет, а двигаться к залежам костей при­дется.

Чтобы отыскать Кольку, возможно, даже придется пере­бираться через них. Новая попытка встать принесла те же результаты. Анатолий даже почувствовал, что его состоя­ние стремительно ухудшается. Страшно хотелось пить. На­чал бить озноб, а внутренности скручивало. Тогда он пополз к залежам костей на четвереньках.

Добравшись до первой груды, немного передохнул продолжил свой путь. Пальцы натыкались на черепа, под коленями хрустели кости, но Анатолий продолжал двигаться. Он боялся, что если остановится, то обязательно умрет и останется лежать здесь, в том месте, которое ему отвел Корбут.

Эта фамилия подхлестнула его обжигающим кнутом, заставила перебраться через очередную гору костей. Колька лежал у самой стены, прямо под дверью, находившейся на высоте четырех метров. Здорово, дружище. Вот и свиделись. Кажется, ты говорил, что человеку, захоронившему непогребенный труп, будет отпущено три греха? Серега тогда еще шутил. Вспоминал про рожок патронов, который ты ему должен. Можешь не волноваться: патроны Сереге больше не понадобятся. Покойся с миром. Анатолий почувствовал, как по щекам катятся горячие слезы. Он стал их вытирать, а провел пальцами по холодной щек друга. Теперь он почти такой, каким был всегда. Смерть помогла избавиться Кольке от заразы, яда, влитого в него профессором.

В голове у Толи забились тревожные мысли, забились, как птицы в клетках, которых достают оттуда, чтобы свер­нуть им шею…

«А я? Как я? Меняюсь? Превращаюсь медленно в чудо­вище? Нет-нет. Пока – нет. Пока могу еще рассуждать. По­ка могу любить, могу ненавидеть. Пока принадлежу к ста­рой расе…»

Если бы Анатолий мог трезво оценить ситуацию, он тыся­чу раз подумал бы, прежде чем поднимать шум у двери. Его в любой момент могли услышать и пристрелить. Однако в полубреду Анатолий не отдавал себе в этом отчета. Он твердо решил похоронить Кольку и тут же приступил к исполнению обещания. Нужно было перетащить тело на свободное место, к противоположной стене. Толя не знал, сколько вре­мени потратил на это. Озноб сменился жаром, а мелькание цветных кругов перед глазами стало постоянным.

Он тащил Кольку, останавливался, чтобы передохнуть, терял сознание и опять полз вперед. Стена, до которой Анатолий пытался добраться, продолжала оставаться бесконечно далекой до тех пор, пока он не уперся в нее лбом. На следующем этапе требовалось вырыть могилу. Толя даже подыскал для этой цели подходящий стальной прут, но окончательно обессилел. На всем протяжении длительного перерыва он разговаривал с Колькой, что-то втолковывал ему и в чем-то клялся. Потом начал рыть могилы. Яма все не становилась глубже. Анатолию казалось, что он выбросил целую тонну земли, но когда он касался пальцами дна ямы, то понимал, что не продвинулся вниз даже на десять сантиметров.

Наконец, после долгих мытарств, тело было помещено в могилу и засыпано бурыми комьями. Анатолий растянулся рядом. Не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой, он лежал в полузабытьи, пока не понял: если не покинет подземное кладбище сейчас, то останется здесь навсегда. Если не умрет от голода, то его доконает жар. И он пошел. Поначалу падал через каждые десять метров. Потом освоился и, когда чувст­вовал приближение пика слабости, садился на землю. Клад­бище станции Лубянка осталось далеко позади, но до насто­ящего Метро Анатолий еще не добрался.

Приходилось идти по туннелям без рельсов, сворачивать в помещения, даже отдаленно не похожие на подсобки в туннелях. Голод, поначалу не дававший забыть о себе ни на секунду, отступил. Анатолий просто чувствовал пустоту в желудке. Он спал прямо на земле, утолял жажду, облизывая сырые стены, часто видел поблизости красные огоньки кры­синых глаз и так привык к этому, что перестал обращать на грызунов внимание. Выйти в нормальный туннель так и не удавалось. Были моменты полного отчаяния, когда Анатолий думал, что умер и путешествует по загробному миру.

Он вспоминал где-то вычитанную фразу о том, что ад есть бесконечное повторение ада. Если это так, то он просто кружил по царству мертвых, постоянно возвращаясь в исход­ную точку. В конце концов, Анатолий пообещал себе, что не сдвинется больше ни на шаг, и собирался отыскать место, где можно было просидеть до скончания веков, когда увидел ко­стер. Огоньки пламени плясали во мраке и, сколько бы Анатолий ни тер глаза, не исчезали. Оставалось всего лишь до­браться до огня, но он медлил, не веря своему счастью.

Насколько это было возможно, привел себя в порядок.

Приблизившись к костру, он услышал грозный окрик и лязг передернутого затвора. Обычное дело – блокпост. Анатолий поднял руки и остановился. Человека с фонари­ком, вышедшего из-за груды мешков, почему-то интересо­вал не сам пришелец, а его глаза. Он светил в них фонариком и так, и этак. Когда Анатолию окончательно надоела такая своеобразная проверка и он хотел заявить свой протест, его наконец-то пропустили к людям. Странным был этот блокпост. Мешки с песком здесь уложили по окружности так, словно пограничники ожидали нападения со всех сторон и собирались держать круговую оборону. Ана­толий давно не видел людей и с неподдельным интересом рассматривал их. Все были одеты в невообразимое тряпье, но главным, что делало их похожими друг на друга, была не одежда, а одинаковое, бесконечно усталое выражение лиц. Анатолию хотелось поговорить, хотя бы узнать о том, где ни находится. Однако желающих вступить с ним в беседу не нашлось. Он с большим трудом смог узнать, откуда следует ждать нападения.

– Они с любой стороны могут появиться, – ответил на вопрос Анатолия бородатый мужик, перезаряжавший пулемет. – Строить предположения бесполезно.

Анатолий не стал расспрашивать солдат о том, кто имелся в виду под словом «они». По всему чувствовалось: задай он такой вопрос – и будет выглядеть полным идиотом. Оставалось ждать и самому увидеть «их». Судя по настроению пограничников, атака была не за горами. Анатолий жевал кусок прогорклого сала, которым его угостили и ждал.

– Идут! – толкнул пулеметчик его в бок. – Смотри, вот они, проклятые!

Анатолий посмотрел в указанном направлении и увидел множество блестящих огоньков. Они медленно приближались. Сходились, расступались и вновь сходились. Это блестели глаза существ, идущих на блокпост. Анатолий много слышал о монстрах, проникающих в Метро с поверхности. Рассказывали о гигантских слизняках, кузнечиках громадных размеров и даже человекоподобных существах, кото­рых называли «черными». Кто атакует блокпост сейчас? Анатолий смотрел на танец движущихся огоньков и рисовал в воображении чудовищ, не имевших даже отдаленно­го сходства с людьми.

Вопреки ожиданиям, существа, появившиеся из темно­ты, имели по две ноги и руки. Когда они оказались совсем рядом, Анатолий понял, что их атакуют самые обычные люди. Правда, очень смелые. Они шли на блокпост с автоматами наперевес, даже не пытаясь пригнуться. Раздалась команда «огонь». Отрывисто залаял пулемет, поливая атакующих свинцом. Ничего не изменилось. Пули, впивающиеся в тела, не оказывали на «них» ровным счетом ника­кого воздействия.

Свинцовый ураган был для этих существ всего лишь ветром, создающим мелкие неудобства, досадной помехой. Что же это такое? Почему никто не падает? И зачем, в та­ком случае, зря тратить патроны? Пораженный происходя­щим, Анатолий выглянул из-за груды мешков и похолодел от ужаса. Отряд возглавлял Гриша. С уже знакомым камен­ным выражением лица и холодным серебром в глазах, он взял автомат наизготовку…

Защитники блокпоста, прошитые автоматными очере­дями, падали один за другим. Теперь Анатолий хорошо видел шагающих вслед за Гришей пацанов из своей дивер­сионной группы. Уже абсолютно чужих, позабывших о своем прошлом парнях со станции Гуляй Поле, детях док­тора Корбута. Пришла их очередь стрелять. Представите­ли «новой расы» почти не целились, но их пули не пропа­дали даром. Бой превратился в бойню. Глаза застил пороховой дым, в котором метались тени напуганных до смерти людей.

– Гэмэчелы идут! Спасайтесь, гэмэчелы!

Подгоняемый пронзительными выкриками, Анатолий отступал вместе со всеми. Впрочем, отступлением назвать это было нельзя. Паника, животный ужас, безоглядное бегство – вот более точные определения. Перепрыгивая через трупы, Анатолий мчался вслед за бородачом-пулеметчиком. В пылу бега он даже не заметил, как под ногами по­явились шпалы и рельсы. Обычный туннель, в который он так мечтал выбраться, наконец!

Мало-помалу грохот выстрелов стал стихать и окончательно смолк вдали. Бородач нырнул в ближайшую под­собку и, тяжело дыша, привалился к стене.

- Все. Гэмэчелы смяли нас. Можно считать, что мы поте­ряли еще одну линию.

- Откуда они взялись? – с замиранием сердца спросил Анатолий. – Когда появились?

– С Красной линии. Сначала мы думали, что этих су­ществ послали коммунисты, но потом выяснилось: крас­ных больше не существует. Гэмэчелы уничтожили их пер­выми, а потом взялись за расчистку всего Метро. Их невоз­можно убить. Нельзя определить их тактику. Эти чудови­ща не чувствительны к радиации и часто атакуют станции с поверхности. В общем, дни Метро сочтены…

– Чтобы унять вихрь кружившихся в мозгу мыслей, Анатолий сжал виски ладонями. Гэмэчелы захватывают Метро. Уничтожают людей. Новая раса атакует. Он вскочил на ноги, бросился к бородачу и принялся трясти его за плечи:

– Когда, черт тебя возьми, это началось?!

– Год назад. Первые отряды гэмэчелов появились год назад…

– Врешь! Сейчас же признайся: ты лжешь!

Не может быть. Он бродил по Метро день, самое большое два. Выпасть из жизни на год? Как такое могло произойти? Нет – это сумасшествие. Бред воспаленного мозга. Болезнь.

Бородач смотрел Анатолия распахнутыми от удивления глазами. Он тоже, видно, считал его сумасшедшим.

В туннеле раздались шаги. Мерный стук ботинок. Бородач осторожно выглянул наружу и обернулся к Анатолию:

– Они уже здесь.

Затем без всякого предупреждения выскочил наружу.

Прогрохотала автоматная очередь, послышался звук падающего тела. Анатолий понял, что оказался в ловушке. Рас­спрашивая бородача о последних новостях, он потерял драгоценное время. Что ж. Остается ждать и гадать, кто убьет его. Скорее всего, это сделает Гриша, возглавлявший отряд, Он уже не боится птиц. Навсегда избавлен от клаустрофобии. Суперчеловек с легкостью поставит жирную точку жизни бывшего друга.

Толя смирился с тем, что умрет. Он уже слышал дыхание приближающегося к подсобке существа. Еще мгновение – и он встретится с подернутым серебром, бесстрастным взглядом Гриши. Однако в дверном проеме появился Гриша. Внутрь проскользнула старуха в лохмотьях. Она взяла Анатолия за руку:

– Пойдем. У меня ты будешь в безопасности.

Снаружи их поджидал мальчик. Он приветливо улыб­нулся и протянул Анатолию поджаренную крысу:

– Ешь!

Анатолий оттолкнул протянутую руку. Однако мальчик настойчиво продолжал совать свое угощение. Крыса снова и снова оказывалась у губ Анатолия. Рост мальчика вдруг начал стремительно увеличиваться. Он стал таким боль­шим, что уже упирался головой в потолок туннеля. Как ни сопротивлялся Анатолий, ему пришлось проглотить скрю­чившийся от огня мерзкий трупик.

– Вот и молодец. Давай еще ложечку.

Анатолий вдруг понял, что лежит на полу и смотрит на склонившуюся над ним Мамочку. Та держала в руках мис­ку и, зачерпнув ложкой какое-то варево, поднесла ее к гу­бам Анатолия.

– Ешь, солдат. Тебе нужно есть, чтобы силы вернулись.

Анатолий послушно проглотил угощение и неожиданно для себя нашел его очень вкусным. Скорее всего, это были грибы, приготовленные каким-то особым способом. Он съел еще одну ложку супа, затем еще и еще. Миска опустела. Мамочка поставила ее на пол и положил руку на лоб Анатолия:

- Жар прошел. Ты выкарабкался, солдат.

- Где я?

Анатолий приподнялся. Он увидел, что лежит на полу крохотного помещения, укрытый старым, дырявым одеялом. Комнатушка освещалась керосиновой лампой. Через приоткрытую дверь был виден горящий костер и подвешенный над ним черный от копоти котелок.

– Где? У меня в берлоге. Мы в боковом туннеле неподалеку от Маяковской.

- Маяковская? Как я здесь оказался?

- Очень просто. Приполз.

Его нашли на путях. Оборванный, грязный и босой, он бредил о конце Метро, беспричинно рыдал и молил поскорее зарыть его в землю рядом с Колькой на Лубянском кладбище. Значит, никаких гэмэчелов? В Метро все осталось таким же, как прежде?

Да. Пока, во всяком случае.

Толя захохотал – безудержно, до судорог, как хохотал опоенный Корбутом Серега.

Мамочка взглянула на него с тревогой и вновь пощупа­ла лоб.

- Не волнуйтесь, – переводя дух, с трудом выговорил Анатолий. – Все в… Нормально, в общем. Послушайте, Ма­мочка… Мне ведь вас так называть?

- Окстись. Я Клавдия Игоревна, – строго сказала женщи­на. – И не приведи тебе Господь встретиться с Мамочкой.

Он посмотрел на Клавдию Игоревну. Во время их предыду­щей встречи все в ней выглядело пугающим: и шрам на лице, и глубоко запавшие глаза, и седые волосы. Теперь перед Ана­толием сидела самая обычная, очень усталая и бесконечно не­счастная женщина. Когда-то она получила от Анатолия кусок свиной колбасы и отблагодарила тем, что спасла ему жизнь.

Женщина встала и направилась в угол комнатушки. По­рылась в ворохе сваленного там тряпья. Положила на пол рядом с Анатолием драный свитер, потертые джинсы и ста­рые ботинки без шнурков:

– Вот. Можешь одеться.

Чтобы не смущать Анатолия, женщина вышла наружу. Когда он встал и наклонился к груде одежды, то вдруг понял, что очень долго не ухаживал за больными ногами. Анатолий замер, не находя в себе сил посмотреть на язвы. Без мыла, теп­лой воды и чистых повязок они должны были расползтись и углубиться до самого мяса. Тогда где же боль? Где мерзкое ощущение того, что тело гниет? Неужели он еще настолько слаб, что не в состоянии понимать это? Посмотреть на ноги все же придется. Рано или поздно он все равно увидит язвы и станет думать о том, что с ними делать.

Анатолий потер глаза и решил, что сошел с ума. Его но­ги, на которые совсем недавно нельзя было смотреть без содрогания, стали ногами нормального человека. От язв не осталось даже шрамов. Ни малейшего намека на страшную болезнь. Не веря своим глазам, он закрыл их и тщательно ощупал места, где находились язвы. Как бы ни был стра­шен генетический модификатор Корбута, на Анатолия он оказал исцеляющее воздействие. Еще один побочный эф­фект?

Браво, профессор! Твой пациент теперь просто обязан вернуться и сказать тебе спасибо.

Теперь Анатолий чувствовал только легкую слабость и зверский аппетит. Он быстро оделся. Выйдя наружу, при­сел у костра рядом с Клавдией Игоревной. Та, угадав его желание, налила полную миску супа, передала гостю и ус­тавилась на огонь. Анатолий вооружился ложкой и, в не­сколько приемов, добрался до дна миски.

- Клавдия Игоревна, а где ваш сын? Тот мальчик…

- Миша на станции. Скоро вернется.

- А как случилось, что вы с сыном живете тут одни? А люди?

- А много добра нам сделали эти люди? Лично я получа­ла от них в подарок только зло и ненависть. Не знаю, может, в Метро и встречаются хорошие люди. У тех, с кем не имею дело я, нельзя вызвать сочувствия. Можно только запугать. Заставить дрожать от страха, рассказывая о Звере. А те люди, которые довели тебя до ручки, разве они хорошие?

Злых людей не бывает. И те, которые били меня, – хоро­шие люди. И те, кто выбил глаз Марку Крысобою, – тоже добрые люди. Анатолию очень хотелось ответить Клавдии Игоревне цитатами из любимой книги. Возможно, раньше он так бы и сделал. Однако после знакомства с Никитой и Корбутом все изменилось. Не прав бы Иешуа. Прав был Понтий Пилат. Злые люди существуют.

- У меня – отдельная история.

- Вот и у меня отдельная. Когда жизнь наверху закончи­лась, я спустилась в Метро вместе с мужем. В отличие от других мужчин, растерянных и напуганных, мой Слава слышал, что делать. Полковнику, военному летчику было луч­ше других известно, что ядерный удар приведет к катастро­фе и жизнь на поверхности станет невозможной. Он не просто спустился в Метро выживать, он пришел, чтобы до­казать: люди и под землей могут и должны оставаться людьми. Тогда я была молода и красива. Находилась под защитой самого сильного человека на свете и ничего не бо­ялась. Мой Слава стал одним из первых сталкеров. Возгла­вил отряд смельчаков, выходивших на поверхность уже тогда, когда пламя радиации еще не успело погаснуть. Это благодаря им в Метро появились свиньи. Мой муж руково­дил той смелой экспедицией на ВДНХ. В те времена моя жизнь казалась сказкой, а самым большим страхом и разо­чарованием – когда он задерживался на поверхности. Не знала я тогда, что такое настоящая беда. Она пришла шесть лет назад. Тот день навсегда врезался мне в память, выжег в ней след каленым железом. Утром меня осмотрел врач, а к середине дня я уже знала, что беременна. О ребенке мы мечтали еще на поверхности. Я с нетерпением дожидалась возвращения мужа, подбирала нужные слова, чтобы рас­сказать о свалившемся на нас счастье. Слава вернулся очень усталым, расстроенным. Я-то думала, он будет кри­чать от счастья, а он только кивнул головой. Всю ночь он просидел у костра, курил самокрутку за самокруткой. Я бы­ла обижена, не подходила к нему. Ждала, что он вернется в палатку и попросит прощения. Как много бы я отдала за то, чтобы вернуть ту ночь. Не знала я, что она будет последней в жизни моего мужа.

Толя заерзал, прокашлялся. Трофическая язва на душе этой женщины оставалась свежей, и залечить ее ему было нечем. Но Клавдия Игоревна теперь уже говорила не с ним, а со своим Славой.

– Я бы… все сделала бы иначе. Я бы ему все-все сказала, что всегда хотела сказать и на что никогда не хватало вре­мени. Ну или хотя бы прижалась к нему, обняла бы, и сиде­ла так всю ночь, и не уснула бы ни на миг, чтобы на всю ос­тавшуюся пустую стылую жизнь с ним насидеться… Но я осталась в палатке. А он – у костра. Утром я встала, подошла… Костер погас. У Славы был жар. И без сознания он лежал. Потом пришел в себя ненадолго…

- Что это было? Что с ним стряслось? – спросил Толя.

- Сталкеры принесли с поверхности какую-то неизвест­ную инфекцию. Несколько человек на станции в ту ночь умерли. Их тела покрылись язвами и почернели, а народ, быстро позабыв о заслугах сталкеров, требовал немедленно расправиться с оставшимися в живых и с их семьями. Для профилактики. Такая медицина… У нас было время бежать, спастись и, возможно, вылечиться в дальнейшем. У Славы было много друзей, и все они предлагали свою помощь. Но мой муж отказался от помощи. Всегда и везде он привык рассчитывать только на себя, смотреть в лицо опасности, не опуская взгляда. Вячеслав вышел к людям. Думал, пой­мут. Думал, вспомнят о всех его добрых делах. И поплатил­ся. Те, кто еще вчера готов был целовать ему руки, наброси­лись на больного сталкера, как волки. Его били палками и просто ногами. Раскроили череп, полумертвого швырнули на пути. Я пыталась вступиться за мужа, и кто-то полоснул меня ножом по лицу. Почему я осталась жить? Почему не умерла рядом с мужем? Он не разрешил мне. Когда я склонилась над ним и кровь, текшая из раны на лице, смеша­лась с его кровью, он сказал: «Клава, береги сына». Полковник отдал последний в жизни приказ, и мне пришлось его выполнять.

- Сына? Но ведь…

- Он знал, что у него родится сын. Миша появился на свет, когда я была уже изгнанницей, бездомной бродяжкой. Недавно пыталась рассказать ему об отце, но он пока мал, чтобы все понять. Убежден, что жизнь в Метро состоит только из воровства и побоев. Как, скажите на милость, объ­яснить сыну, что хорошие люди существуют?

Женщина вытащили из кармана пальто два измятых полковничьих погона с потускневшими звездочками.

– Вот все, что удалось сохранить в память о нем. Награ­ды и китель я давным-давно выменяла на еду. Знаете ли, поначалу страшно не хотелось есть крыс.

Поиск по сайту: