ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ТВЕРСКУЮ

Аршинов уверенно шел по знакомому туннелю, не вклю­чая фонарика, и рассказывал о последних новостях.

– Помнишь, Толян, я у тебя щупальцами интересовался? Так вот, никакие это не щупальца, а змеи. Подземные, по­нимаешь? Они сквозь грунт с такой скоростью чешут, что теперь ухо востро держать надо. Одну атаку мы отбили, но думаю, эта мерзость теперь с силами соберется и на нас опять попрет. Если автомат в руках и патронов достаточ­но – бояться особо нечего, но если ты один, да еще безо­ружный, в туннеле окажешься – пиши пропало. Из наших одного утащили так быстро, что и глазом никто моргнуть не успел. Непонятно только, откуда взялись вдруг. Один умник сказал, что, может, они это… мигрируют. Дай бог, что­бы он прав был. Потому что, если они сами не уйдут, мы с ними точно ничего не сделаем… Мда. Его-то они и схавали.

А Толе было достаточно просто слышать голос прапорщика, такой уверенный, такой домашний. Голос человека, который был надежным якорем, связывающим его с Гуляй Полем, с прежней понятной жизнью, который мог бы быть его другом и который все еще может-таки другом стать. Толя был уверен: отыскав Аршинова, он сделал даже не половину, а большую часть дела. Сознание того, что долю забот можно теперь переложить на надежные плечи, позволяло расслабиться от многодневного напряжения.

Он улыбнулся в темноту. Аршинов – настоящий, крепкий мужик. Он никогда не покажет удивления, а уж тем более страха. Даже о червях прапорщик говорит таким будничным тоном, словно служил с ними в одной части. Лучшей кандидатуры для похода на Корбута и его подопечных

нечего и желать.

Аршинов отвел Анатолия и Краба метров на двести от развилки. Раздался негромкий щелчок, скрипнула дверь. В темноте раздались удаляющиеся шаги прапорщика. Вспыхнул огонек керосиновой лампы, и Анатолий увидел, что они не в какой-то подсобке, а в очень большом помеще­нии, дальняя часть которого терялась во мраке. Можно бы­ло лишь различить очертания огромных шкафов, выкра­шенных в темно-зеленый цвет и снабженных написанными через трафарет буквенно-цифровыми обозначениями. Именно таким и представлял себе Толя военный склад.

Аршинов поставил керосинку на стол, заваленный про­водами, трубками и кусками проволоки.

– Мой секретный ангар. – Прапорщик с гордостью обвел склад рукой. – Здесь можно найти все, чего душа пожелает: от мелкокалиберной винтовки до гранатомета «Муха». Там в углу бочонок с краном. Можете умыться, а заодно и сбро­сить свое тряпье. Особенно это касается тебя, нарядный дружок. Я понимаю, ты играешь в семафор, но хотелось бы привлекать поменьше внимания.

Анатолий ожидал, что Краб сорвется и пошлет прапора в дальние дали, но тот избавился от своей одежды молча и с видимой охотой. Они с наслаждением умылись чистой, холодной водой, и Анатолий пожалел лишь о том, что бочо­нок оказался слишком мал. Наметанным глазом бывалого старшины Аршинов определил размеры одежды и обуви. Когда умывание закончилось, Анатолия и Краба уже ждали комплекты формы.

На очищенном от инструментов и деталей столе стоял чайник, кружки и глубокие алюминиевые тарелки, доверху наполненные холодной свиной колбасой. Во время еды Аршинов не докучал расспросами. Он просто посасывал свою самокрутку и смотрел на то, как работают челюсти и исчезает с тарелок колбаса. Утолив голод, Анатолий заговорил. Уже после первых слов ли­цо Аршинова помрачнело. На протяжении рассказа он несколько раз вскакивал с табурета и мерил шагами склад.

Когда Толя договорил, Аршинов закурил, качая головой:

– А на Войковской все еще ждут возвращения вашей группы.

– Группа еще действует, – серьезно ответил Анатолий. – Пока я жив, группа действует.

– Что будем делать? – Аршинов уселся напротив него.

– Для начала надо отпустить этого парня, – кивнул Толя на Краба. – Это мой проводник. Я ему патронов должен… Десять рожков.

Аршинов присвистнул, но не отказал. Сходил за патро­нами, принес набитые магазинами подсумки, положил пе­ред Крабом. Однако тот награду не принял.

– Не надо мне этого. Лучше рассчитайся со мной по-дру­гому, Том.

Толя внимательно посмотрел на него:

- Это как?

- Знаешь… Мне с тобой понравилось. Звучит, может, туповато… Но вроде как смысл какой-то у жизни появил­ся. Чувство, что не зря все. Что для истории. – Он улыб­нулся.

- Уверен? – немного оторопев, спросил Толя. – Мы, мо­жет, на смерть идем.

- Господи, – притворно испугался вор. – Это же у нас обычное дело, заместо ужина.

- А Крест?

- А что Крест? Он мне не папа и не мама. Такой же бизнесмен, как и все остальные. Только у него теперь свое дело, а у меня свое.

- Мир спасать? – усмехнулся Толя.

- Тебя из дерьма вытаскивать, – нагло подминул Краб.

- Да пусть идет, раз сам хочет, – высказался прапорщик.

- Он вообще-то вор, – предупредил Аршинова Анатолий.

- И что? А я – убийца, елы-палы.

Прапор прикурил одну самокрутку от другой, пустил ед­кий дым и оскалился.

– Ну и слава Кропоткину, – подытожил Толя. – Теперь к делу. Цель у нас та же – станция Дзержинская. На сей раз нас никто не проведет через границу… Штурмом, понятное дело, мы ее никогда не возьмем. Я оттуда выбрался через Лубянское кладбище. Но обратного пути найти не смогу. Остается только проникнуть с поверхности. Найти будки вентиляционных шахт, вскрыть и спуститься вниз. Наде­юсь, сверху красные никого не ждут. Прапор?

– Будки действительно есть, и над станцией Лубянка – ты извини, я уж ее по старинке – их в изобилии, – отклик­нулся Аршинов. – Оружие, cнаряжение, тротил у меня есть. С дверью проблем не возникнет. Пусть хоть на сто за­совов запирают, у меня взрывчатки хватит. Только одна проблема: кто-нибудь из вас бывал наверху?

– С детства не выходил, – признался Толя. – И очень со­скучился.

Аршинов одобрительно ухмыльнулся:

– Это, поверь мне, не так весело, как ты думаешь. Но увлекательно. Потянуло меня на приключения на старости лет… Придется, видно, по полной программе.

Прапорщик скрылся между шкафами и вскоре вернулся с картой, на тыльной стороне которой виднелись бумаж­ные полоски, скрепляющие истертые места. Со стола убра­ли посуду и расстелили план.

Карта была особенная, не чета тем, что Толя встречал раньше, где станции располагались по определенным гео­метрическим правилам: окружность, прямые линии. На этой карте станции Метро были не uлавными. Заключен­ные в кружки, красные буквы «М» рассыпались по улицам, проспектам и площадям в полном беспорядке.

– До Лубянской площади дойдем по Тверской. – Арши­нов провел пальцем по улице, отмеченной на карте жир­ной зеленой линией. – Знакомый бродяга-сталкер гово­рил, что там пока безопасно и ночью можно пройти, не встретив ни одного чудища. На звезды кремлевские толь­ко смотреть нельзя… О Театральном проезде ничего не слыхал, но если не ловить ворон, то проскочить его мож­но минут за десять. А начать, друзья мои, придется со станции Тверская. В общем, к старым приятелям, Толян, хочешь не хочешь, надо идти. Разговаривать с этими от­морозками – не самое приятное из занятий, но я надеюсь, что, если им дать на лапу, проявят человечность.

Анатолий подошел к брошенным на пол лохмотьям, вы­нул из кармана брюк картонные прямоугольники, полу­ченные от Михаила, и показал Аршинову:

– Здесь два пропуска. У Краба есть свой. Прапорщик взял протянутую

карточку и присвистнул:

– А вы даром времени не теряли. Черт меня возьми, ес­ли это не пропуска ганзейских дипломатов. Ловко! С таки­ми ксивами жизнь становится милее.

В прошлый раз Толя рассчитывал, что в контакт с под­данными Рейха вступать больше не придется. Тогда он еле удержался от того, чтобы полезть в драку. Сможет ли он вытерпеть вновь и не сорваться? Оставалось надеяться лишь, что на Тверской они не задержатся. Да что там де­лать? Нашли нужного человечка, всучили ему взятку, вы­брались на поверхность. Ничего, как-нибудь выдержит. Соберет в кулак всю волю и постарается меньше смотреть на мерзкие рожи.

- Хороший план. Когда выходим?

- Собираемся, поспим пару часов, и в путь.

Аршинов уложил гостей на длинных ящиках, а сам, при­хватив керосинку, исчез среди шкафов и стеллажей. Под­ложив руки под голову, Анатолий смотрел в потолок. Он думал, что не сможет уснуть, но довольно скоро обернулся в мягкий кокон сна. Ему приснился город…

Он увидел на Москву с высоты птичьего полета. Дома, улицы, проспекты и скверы выглядели как разноцветные кубики, параллелепипеды, квадраты, круги и линии. Среди игрушечных на вид жилых массивов то тут, то там мелькали обозначения станций Метрополитена. Анатолий понял, что видит не сам город, а во много раз увеличенную, объем­ную карту Аршинова.

Карта была живой. По улицам двигались машины, а во дворах домов и на тротуарах можно было рассмотреть фи­гурки людей. Они спешили по своим делам, спускались по игрушечным лестницам под землю, выходили наверх, соединялись в группы, вновь разделялись, чтобы растекаться по улицам людскими реками и маленькими ручейками. Обитатели гигантского муравейника влюблялись, жени­лись, рожали детей, дрались и убивали друг друга, не подозревая о том, что их расписанной по минутам жизни вот-вот придет конец. Анатолий это предвидел, поскольку сей­час был Богом, бестелесным существом, парившим над Москвой.

И вдруг воздух сгустился настолько, что стал похожим на стекло. Вслед за этим невидимая, гигантских размеров воздушная волна прокатилась по городу, сметая все на сво­ем пути, ломая деревья, как спички, оставляя после себя ос­товы строений с пустыми глазницами окон. Менее устой­чивые домики сминались и рушились, словно карточные, погребая под обломками оказавшихся вблизи человечков. Машины взмывали в воздух, как игрушечные, сталкива­лись, отлетали к тротуарам, прямо под падавшие фонарные столбы, Какое-то время взрывались фонтанами голубых искр поврежденные линии электропередачи. Яркие краски стремительно тускнели.

Теперь Анатолий видел Метро. Оно тоже изменялось. Сначала остановились поезда, затем на станциях и в тунне­лях погас свет. Когда он загорелся вновь, то был уже не эле­ктрическим. Тусклые оранжевые огоньки осветили остовы составов. Вновь появились люди. Совсем не похожие на тех, кто ходил по поверхности. Вездесущая, проникающая во все щели серая пыль обесцветила одежду и лица. Обита­тели Метро брели от станции к станции в поисках лучшей жизни. Многих поглощали темные туннели, а те, кто доби­рался до цели, разочаровывался в ней и продолжал беско­нечное путешествие под землей.

Изменились обозначения станций. Теперь вместо красных букв «М» в кружки были заключены другие знаки: коричневый круг Ганзы, красный флаг коммунистов, трехногая свастика Рейха, пентаграмма сатанистов. Анатолий отыскал Дзержинскую-Лубянку. Она обозначалась глазом. Черным, окруженным серебряным нимбом зрачком. В отличие от других символов око профессора Корбута пульсировало, втягивая в себя энергетические потоки соседних станций. Оно пожирало жизненные силы Метро, чтобы смешать их в жуткий коктейль и выплеснуть его обратно в туннели.

Последними, кого увидел Анатолий перед тем, как вырваться из пучины кошмара, были существа, оккупировавшие поверхность. По завалам битого кирпича, потрескавшихся бетонных блоков и ржавых металлических конструкций хаотично метались черные и серые тени…

Анатолий почувствовал сквозь сон, как кто-то трясет его за плечо.

– Томский, кончай дрыхнуть. Пять часов спишь, – раз­дался над ухом голос Аршинова. – Я здесь не для того, что­бы тебя сторожить!

Анатолий сел, потер глаза и зевнул. Прапорщик с помо­щью Краба уже собрал все необходимое для путешествия. Снаряжение упаковали в большие рюкзаки на алюминие­вых рамах. Пока Анатолий споласкивал лицо остатками воды из чайника, прапорщик еще раз изучил карту и спря­тал ее в рюкзак.

Обратный путь до Белорусской показался Толе ко­ротким.

Он больше молчал, думая о том, что увидит, когда вый­дет на поверхность, и что ожидает его в лаборатории Кор­бута. Ему вспомнилась Елена. Там ли она еще? Надеется ли, глупенькая, повести в последний бросок удивительный метропаровоз? Или смирилась уже с тем, что ей уготована роль безгласной подстилки для мерзкого толстяка? Нет, такая девушка ни за что не смогла бы жить обманутой и ис­пользованной! Тогда что же – сбежала? Брошена в тюрь­му? Изнасилована и покончила с собой? Убила Никиту? Чем больше Толя думал о ней, тем больше распалял свое воображение.

Ведь он действительно влюбился.

Конечно, на Гуляй Поле у него бывали женщины – посвящение в боевики по-анархистски без этого не обходи­лось. Женщины бывали, а любви не было. Так просто, осту­дить пыл, позабавиться.

А тут… Но что, если она уступила Никите? Нет, добро­вольно она с ним никогда не станет… С этим мерзавцем… Хоть он для нее и начальник, и благодетель… Или станет?!

Одно было точно: Никиту Толя хотел задушить голыми руками. Даже к Корбуту он такой зверской злости не чув­ствовал. Одно дело – злой гений, другое – элементарный ублюдок и подлец.

А если она там? Если сидит в тюрьме, отказав сласто­любцу? Тогда, конечно, Толя освободит ее! Но сможет ли забрать с собой? Пойдет ли она, комсомолка, с ним – анар­хистом?

Толя улыбнулся. Он вдруг понял, что его Елена Пре­красная тянула его на Дзержинскую ничуть не меньше Корбута, и желание увидеть чудесную девушку вновь вело его на проклятую станцию ровно настолько же, как и наме­рение спасти мир. И не факт, признался себе на миг Толя, что целый мир был важнее.

Тем временем Аршинов и Краб в очередной раз полая­лись и в очередной раз помирились.

Люди в форме, с автоматами на плечах и диппропусками Ганзы в карманах вызывали у дозорных центральных станций недоуменные взгляды. Но задерживать их никто не решался. Оставив позади Белорусскую, группа приближалась к Маяковской, когда произошла небольшая заминка. Фонарик выхватил из темноты странную груду,

лежавшую прямо поперек путей. Свет заставил груду ожить и зашевелиться. Прикрывая глаза рукой, с земли поднялся явно не успевший протрезветь мужичок. Он долго смотрел на троих парней в камуфляже, а потом рванулся к Крабу:

– Здорово! Ты чего так вырядился?! Ссучился, падла? К

вохрам подался?

– Отвали!

Краб оттолкнул кореша, достал из рюкзака подсумок с рожками и

швырнул его к ногам пьянчуги.

- Кресту отнесешь. Передашь, чтобы обо мне больше не вспоминал. Скажешь, мол, помер Краб.

- Так ты мертвый? – разинул рот мужичонка и протер пьяные глаза.

- Труп-трупом! – кивнул Краб и отвернулся от старого знакомого.

Подниматься на платформу станции не стали. Держась у путевой стены, быстро проскочили эту клоаку и двинули дальше.

Уже в туннеле, ведущем к фашистскому треугольнику, чувствовалась напряженность.

Что-то, что не позволяло расслабиться. Аура страха. Нервы пошаливают, сказал себе Толя, но автомат сжал по­крепче. Вскоре появился и первый признак приближения Рейха.

У стены лежал человек. Одежда, давно превратившаяся в лохмотья, едва прикрывала почерневшее от побоев тело. Он был мертв. Покойник прикрывал голову руками, но Анатолий заметил лысину, окруженную венчиком седых волос, багровый след от кольца на шее и горб. Цербер. Не­счастный старик вырвался наконец на свободу. Ему больше не надо лаять, развлекая скучающих фашистов. Анатолий снял с себя куртку и накрыл горемыку. Больше ничего сделать было нельзя.

На блокпосту их встретил знакомый офицер. Он узнал Анатолия и развел руками:

– Опять ты, шутник. И снова к Малюте?

– К нему.

– Прокол. Нет Малюты.

– В отлучке?

– В отключке. Похоронили мы его вчера. Он хватил лишнего и решил с Цербером побаловаться, а старикан совсем взбесился. Ну и перегрыз рыжему горло. Собака загрызла хозяина. Такие вот дела. Теперь у нас ни Малю­ты, ни Цербера. Так что ты вовремя, цепь свободна.

Толю передернуло. Однако пришлось сдержаться.

– Не спеши. – Краб предъявил веселому офицеру про­пуск Ганзы. – Мы здесь по дипломатической части.

– Ага. Дипломаты, – скептически оглядел Краба фа­шист. – Ты вообще на цыгана смахиваешь. А с цыганами у нас переговоры короткие.

Вперед выступил Аршинов, выразительно позвякивая патронами.

- У нас, партайгеноссе, дипломатическая неприкосно­венность. Отойдем?

- А может, и не цыган. Темень такая, попробуй разгля­ди, – задумчиво произнес офицер, вернувшись через три минуты с оттянутыми карманами.

- Бизнес есть бизнес, как говорят у нас в Ганзе, – доволь­но улыбнулся Аршинов.

- Пропустить этих! – крикнул офицер своим подчинен­ным и опять обернулся к Аршинову: – Часика два придет­ся подождать. Гермоворота за здорово живешь открыть не получится. Придется к начальству идти, своей головой ру­чаться. А там гестапо, проверки… – Он вздохнул.

- Зачем гермоворота? Зачем гестапо? К чему весь этот шум? – Аршинов протянул взяточнику очередную пригор­шню патронов. – Может быть, есть путь поскромнее? Ды­ра, через которую можно без лишнего шума наверх выныр­нуть?

- А, черт с вами! – Офицер снял фуражку и принялся обмахивать ею раскрасневшееся лицо. – Есть выход в буд­ку вентиляционной шахты. Дверь в конце вестибюля Твер­ской. По-моему, не заварена…

- Так веди же нас, фюрер! – с плохо скрытой издевкой произнес Толя.

Офицер перевел на него остывший взгляд:

– Нет, все-таки через гестапо.

Из-за этой милой шутки Аршинову пришлось расстать­ся еще с дюжиной патронов. Фашист приказал им молчать, чего бы ни случилось, и почти бегом повел к переходу на Тверскую. Встречные солдаты Рейха с удивлением рассма­тривали торопливую четверку, но при виде офицера отсту­пали в сторону и вскидывали руки в приветствии. К счас­тью, неприметную дверь в торце вестибюля, прямо под свисавшим с потолка флагом со свастикой, заварить не успели. Офицер повернул баранку запорного механизма, отодви­нул засовы.

– Ауфидерзейн. А ты, юморист, – сказал он, презритель­но глядя Толе в глаза, – учти, что это был последний раз. Увижу еще – покажу тебе, что значит русский порядок. Бу­дешь болтаться.

Толино терпение лопнуло. Он шагнул к фашисту, враз оказавшись с ним лицом к лицу, и от всей души врезал ему коленом в пах. От боли офицер даже не смог закричать, а просто хватал ртом воздух, как выброшенная на берег ры­ба. Анатолий сделал шаг назад, размахнулся и красивым прямым в челюсть довершил картину разгрома: фашист опрокинулся на спину, его фуражка, подскакивая, покатилась по гранитному полу. Анатолий поднял ее и нахлобучил офицеру на голову козырьком назад.

– Но-но, кокетка, – сказал он. – Анархия – мать порядка.

Полегчало!

Поиск по сайту: