Глава 19. Через некоторое время после возвращения из Краснодона в Москву Герасимов приступил к съемкам фильма непосредственно в павильонах студии имени Горького

Через некоторое время после возвращения из Краснодона в Москву Герасимов приступил к съемкам фильма непосредственно в павильонах студии имени Горького.
Но в свободное время (когда, к примеру, на студии строились декорации) съемочный коллектив продолжал играть спектакль "Молодая гвардия" на сцене Театра киноактера.
Я знал, что в ближайшее время на студии будет построена декорация Краснодонской тюрьмы - точный макет той, какая действительно существовала в Краснодоне в период оккупации. В этой декорации мне и моим товарищам предстояло сыграть одну из ответственных сцен в фильме, сцену "допроса", или, как ее еще называли, "очная ставка", когда гитлеровцы допрашивают Олега Кошевого и других членов штаба.
Я придавал особое значение этой сцене. Она являлась одним из кульминационных взлетов в драматургическом сюжете.

Ожидание съемок посеяло в мою душу боязнь, а точнее, неуверенность. Мне стало казаться, что эту сцену я играю не так, как следовало бы.
Роли гитлеровских офицеров играли замечательные артисты: Бокарев, Файт, Шпигель, Тетерин, Высоковский...
Роль переводчика-предателя Шурки Рейбанда отлично играл ныне известный кинорежиссер Ю.П.Егоров. В его интонациях было столько любования собой и иезуитского

На фото: кадр из фильма "Молодая гвардия"

омерзения, что все это вызывало липкую гадливость к его "герою". Превосходно играл роль начальника полиции Соликовского артист Шаповалов. Все они были заняты в сцене "допроса".
Спектакль "Молодая гвардия" просмотрели тогда все ведущие актеры Театра киноактера. Почти все они во время антрактов или по окончании спектакля подходили ко мне, но ни один из них не сделал мне существенных замечаний. Все говорили только хорошее.
Надо сказать, что в штате Государственного театра киноактера в то время было много известных, а точнее, знаменитых артистов кино. Впоследствии со всеми из них в этом же театре и на других сценах мне пришлось играть спектакли или концерты, как говорится, "бок о бок". Вот фамилии некоторых из них: Макарова, Орлова, Ладынина, Смирнова, Алисова, Федорова, Жеймо, Сухаревская, Цесарская, Яроцкая, Зорская, Войцик, Алейников, Андреев, Бабочкин, Чирков, Крючков, Столяров, Дружников, Переверзев, Гарин, Сорокин, Кузнецов, Тенин, Бернес, Хвыля, Кмит и др...
Любой разговор с этими и другими мастерами сцены был для меня, конечно, небесполезен.
И все-таки предстоящие съемки сцены "допроса" не давали мне покоя.
Тогда я решил обратиться к Сергею Бондарчуку. Сергей Федорович был тогда тоже студентом актерского факультета, и мы относились друг к другу с большим уважением и попросту. Я звал его "Серго", а он меня - "Володимер". С первых дней работы в спектакле, а затем в фильме, я сразу почувствовал профессиональную симпатию к нему. Я заметил, сто он очень пристально и любознательно присматривается ко всему окружающему, присутствует на всех съемках и репетициях, даже если не занят в них, часто уединяется и что-то записывает.
- Послушай, Серго, - обратился я к нему. - В сцене "допроса" я чувствую себя не в себе. Что-то мне кажется так, а что-то не так. Ты в этой сцене не занят. Говорят, со стороны виднее. Не сможешь ли ты что-нибудь подсказать?
- Может быть, ты очень сильно кричишь, - подумав, ответил он. - А поэтому не полностью отдаешь отчет сказанным словам? Попробуй чуть потише.
Но когда я попробовал "чуть потише" и опять обратился к Бондарчуку с жалобой, что мне "что-то не хватает", то получил от него ошеломляющий ответ:
- Скажи мне, - спросил он, - кто играет роль Олега Кошевого, ты или я?
- Я, - ответил я.
- Так вот... С твоей колокольни виднее. Ты фронтовик. Бывший разведчик. И никто, кроме тебя самого, не даст тебе наиболее полного ответа. Никто! Не верь никому. Верь только самому себе. И не приставай ко мне с этой сценой.
Я привел этот пример не только потому, что тогда ясно понял, что чем человек одаренней и талантливей, тем с большим уважением он относится к труду своего собрата-актера.
Много позже, когда в фильме бывшего фронтовика, режиссера Сергея Бондарчука "Судьба человека" мне пришлось играть один эпизод, я усвоил эту истину еще глубже.
В творчестве необходимы знание материала и уверенность.
Опасение за сцену "допроса" не давало мне покоя, и я решил поговорить с Сергеем Аполлинариевичем.
- Сергей Аполлинариевич, - обратился я к Герасимову, - скоро будет сниматься сцена "допроса", а я чувствую себя не очень уверенно. Мне бы хотелось посмотреть кое-что из отснятого материала. Я, например, совсем не видел на экране сцену "казни".
- Раз ты чувствуешь неуверенность, значит нужно посмотреть материал, - согласился он. - Кстати, сегодня мы будем просматривать сцену "женской тюрьмы". Эту сцену я уже смонтировал. Инна Макарова и Нонна Мордюкова сыграли блестяще. Словом, это настоящие, непокорные Люба и Ульяна. В фильме после "женской тюрьмы" пойдет сцена "допроса". Думаю, отличная игра Макаровой и Мордюковой тебе поможет... А сцену "казни" посмотри завтра: я буду показывать ее в смонтированном виде композитору Шостаковичу. Но ты никому не проговорись. Это секрет. Просмотр завтра в двенадцать часов. Приходи к этому времени, но не опаздывай. Шостакович никогда не опаздывает.
На этом наш разговор закончился.
Во второй половине дня я посмотрел на экране сцену "женской тюрьмы".
Игра Макаровой и Мордюковой потрясла меня. Я увидел настоящую Любку Шевцову и настоящую Ульяну Громову. Все было не так, как на спектакле - более зримо и впечатляюще. "Молодцы! - думал я. - Какие молодцы! Мне до них далеко...".
На другой день я приехал на студию за полчаса до назначенного времени.
Примерно к этому же времени приехал на студию Д.Д.Шостакович.
Пока Шостакович и Герасимов беседовали в кабинете у директора студии, ассистент режиссера провел меня в просмотровый зал.
- Сиди тихо, - предупредил он, - никому не открывай. Я закрою тебя на ключ. Сейчас они придут.
Через несколько минут щелкнул замок. Вошли Шостакович и Герасимов.
В маленьком зале стоял полумрак, и я не сразу рассмотрел лица вошедших.
Погас свет. На экране поплыли кадры.
Я тотчас вспомнил все пережитое, и горло схватили спазмы... В окружении немецких часовых молодогвардейцы идут по экрану очень медленно. Сцена по метражу большая. Она почти без слов. Никакой музыки нет, как это было на съемке. И от немой тишины становится жутко... Молодогвардейцы прислушиваются к рокоту пролетающих в небе самолетов. Олег Кошевой подходит к шурфу. Он произносит свой последний монолог. Фенбонг сбрасывает его в шахту. Молодогвардейцы поют "Интернационал". Сцена закончилась.
Зажегся свет. Наступила пауза.
- Можно п-повторить? - попросил Шостакович.
Опять гаснет свет, и опять на экране плывут те же кадры.
Когда сцена прошла на экране вторично и когда опять зажегся свет, я увидел, как Шостакович достал платок, снял круглые очки и стал вытирать слезы.
- Это п-потрясающе, - по-детски всхлипнув, произнес он. - Меня это так р-растрогало, что я не могу успокоиться... Можно п-повторить еще?
- Повторить можно. Но сколько раз придется повторять? - спросил Герасимов.
- У меня уже начала складываться музыка. Я ее уже слышу, - признался композитор. - Повторять придется раз двадцать, а может быть п-пятьдесят. Я должен уложиться в ритм.
- В таком случае позову ассистента. Я не могу весь день сидеть у пульта, - сказал Герасимов и вышел из зала.
Я вылез из своего темного угла и тоже направился к выходу, но меня остановил голос композитора.
- Молодой человек, это вы играете Олега Кошевого?
- Я.
- Рад п-познакомиться. Композитор Шостакович, - сказал он, протягивая руку, а другой поправляя очки.
- Иванов, - ответил я, ощущая пожатие железных пальцев, и, подумав, добавил: - Иванов Володя.
- Вы прекрасно играете роль Олега, Володя. Вы п-получите искреннее признание широкой публики. П-поверьте мне. Вы заставили меня плакать, и я до сих пор не могу успокоиться... Вам повезло, что вы работаете с Герасимовым, не отрывайтесь от него. Он - п-прекрасный художник, и у него надо учиться...
- Спасибо, - поблагодарил я.

Поиск по сайту: