Воспитание творчеством

Результат

Идея принадлежит ленинградцу Игорю Петровичу Иванову, теперь профессору и доктору педагогических наук. Он получил философское образование, был учителем в школе, работал в ЦК ВЛКСМ и с середины 50-х годов стал заниматься методикой воспитания, но не в одиночку, а с группой учителей и вожатых Ленинграда. Они вместе обсуждали педагогические изобретения Игоря Петровича, тут же применяли их в своих школах и с удивлением обнаруживали, что дети меняются. Они все были молоды, Игорь Петрович поражал их своей начитанностью, новизной взглядов, верой и вдохновением; успехи окрыляли их, будущее их работы казалось им значительным, и они называли себя «Союз энтузиастов».

Союз этот существовал три года. Круг идей определился, они были отработаны настолько, что можно было от разрозненных опытов переходить к широкому эксперименту.

В марте 1959 года во Фрунзенском Доме пионеров и школьников Ленинграда собралась небольшая группа семиклассников и восьмиклассников. Предполагали, что создается скромная районная школа пионерского актива; первых ребят вызывали в Дом пионеров просто телефонограммами на имя старших вожатых: кого пришлют. Однако система идей, дел, отношений, предложенная И. П. Ивановым, оказалась настолько привлекательной, что вскоре в Доме пионеров появились ребята, далекие от общественной работы. Принимали всех, кто придет, без разбора – так и сложилась Фрунзенская коммуна. Коммуной это не вполне обычное и не вполне понятное педагогическое учреждение назвали в честь А. С. Макаренко; и всё, что относилось к Фрунзенской коммуне, – дух, стиль отношений, форму работы и всю методику стали называть коммунарскими. И. П. Иванов так определяет истоки коммуны: «...педагогические заветы В. И. Ленина и Н. К. Крупской, С. Т. Шацкого и А. С. Макаренко, А. П. Гайдара и В. А. Сухомлинского, бесценный опыт школ-коммун 20-х годов, детского и молодежного коммунистического движения, опыт лучших современных школ».

Впервые Коммуна юных фрунзенцев (КЮФ) показала себя на большом летнем сборе в Ефимовском районе Ленинградской области. Говоря нынешним языком, это был лагерь труда и отдыха школьников, но в то время таких лагерей почти не было. Коммунары работали в колхозе и вели себя так, что все вокруг спрашивали: «Откуда таких ребят набрали?»

Этот вопрос всегда потом сопровождал коммуну. Они действительно казались необыкновенными, 14-летние и 15-летние ребята. Абсолютная доброжелательность. Готовность прийти на помощь. Веселый настрой. Выдумки, сюрпризы, розыгрыши. Доброе отношение к старшим друзьям... И какая-то теплота в коммуне, какой-то чистый и светлый воздух; в нем легко дышать, в нем пьянеешь немного, забываешь про себя, про свое, и кажется тебе, что ты и сам стал чище и лучше, ты сам хочешь кому-нибудь немедленно помочь, сделать что-то необыкновенное. Это получилась действительно коммуна: в ней общие настроения, взгляды, отношения, стремления – дух общности.

С первых дней ею руководили педагоги И. П. Иванов, Л. Г. Борисова и методист Дома пионеров Ф. Я. Шапиро.

На ребят дух коммуны действовал неотразимо. Им казалось, что они попали в какой-то уникальный, неповторимый мир, что это они сами молодцы – сумели создать такую прекрасную жизнь.

Но вот коммуна организовала первый свой спутник в одной из школ района. На 100 ребят летнего школьного лагеря пришлось всего с десяток коммунаров – и в спутнике установился точно такой же дух, как в коммуне! И такие же отношения. И ребята оказались – хоть сейчас принимай их в коммуну.

Потом не один, а по 10 лагерей-спутников создавала коммуна; теперь всего по 3–4 коммунара на сотню новых ребят приходилось в лагере. А когда они встречались, то первый вопрос у них был: получилось, вышло, сделали? Так незаметно и неоценимо появилось понятие о результате.

Обычно воспитатель видит результат своей работы через 10, 20 лет, если вообще когда-нибудь видит. Да и как его определить? По должностям и успехам воспитанников, что ли? Да и верно ли это – относить результат сегодняшней работы в такое далекое будущее? Дети-то живут сегодня, а не в будущем... Много раз пытались найти критерии воспитательной работы, составляли списки признаков, но обычно исходили из того, что делает воспитатель, а не из того, что он сделал, что он получил. Вроде бы ничего он и не получает – нет конца воспитательной работе, нету, так сказать, продукта, не детьми же отчитываться. А работа без конца, без результата и, следовательно, без цели – малопродуктивна.

Нет, должен видеть воспитатель сегодняшний и совершенно определенный результат. Должна быть практичная и ясная сегодняшняя цель, точный сегодняшний образец, сравнивая свои успехи с которым воспитатель мог бы сказать себе «да» или «нет», получилось у него или не получилось.

Таким образцом и стала Фрунзенская коммуна, ее дух.

Когда ребята, встречаясь после лагерей-спутников, спрашивали друг друга: «Получилось? Вышло? Сделали?», – то никому не надо было объяснять, что же именно получилось, что сделали. Никто не мог бы в понятиях определить этот дух коммуны, дух коллектива, но каждый знал, есть он или его нет. Есть результат или ничего не вышло. Результат – нечто существенное, существующее, то, про что можно сказать, есть или нет. Результатом в коммунарской методике негласно стали считать появление и полную победу коллективистского духа.

Позже было лето, когда не 10, а 18 лагерей-спутников организовала коммуна, почти две тысячи ребят вывезли, и во всех 18 лагерях получилось.

Да ведь и у каждого из нас для всякого дела есть образцы в голове, которые позволяют нам безоговорочно судить, получилась работа или не получилась. От воскресной прогулки за город до проекта нового города – мы про все можем сказать, получилось или не получилось.

Как только появилось представление о результате работы, вся она приняла совершенно новый характер: каждый обрел ясную цель, появился образ-эталон, без которого воспитывать очень трудно. Образ, а не список качеств, потому что педагогика – не будем забывать – искусство, а искусства нет вне образов. Не случайно именно «Педагогическая поэма» стала руководством для воспитателей: в ней есть образ цели, есть привлекательный эталон.

В коммунарской методике видно стремление добиться такого же результата, какой Макаренко получил, но не копируя его организацию. Это попытка создать аналогичную по результату систему воспитания, но в новых условиях, в обычной школе и в нынешней социальной атмосфере, с нынешними детьми, которые, конечно же, отличаются от бывших беспризорников 20-х годов. Нацелились на результат, а не на повторение методов, пусть и отличных. Не то стало важным, что провели с детьми, а что получили. Не то важно, что делали, а что сделали.

Многие сразу же почувствовали в коммуне вкус и запах современности, современных подходов к делу, современной педагогики. Коммуна стала буквально притягивать к себе взрослых. Ее поддерживали Фрунзенский райком КПСС, Ленинградский обком комсомола, Центральный Комитет ВЛКСМ. Спустя год или два при Доме пионеров постоянно работали выпускники Ленинградской консерватории В. Малов, И. Леонова, М. Бородулин, учителя М. Забиран и А. Зуева, инженер В. Корн, бригадир машиностроительного завода А. Морковский, строитель И. Ефремов, большая группа московских студентов-художников во главе со своим преподавателем Б. М. Неменским. Причем слово «работали» не вполне точно: они жили коммуной, они отдавали ей каждую свободную минуту и уж, конечно, каждый отпуск.

Этим коммуна принципиально отличается от множества подростковых клубов: они держатся не одиночными усилиями добровольного воспитателя-энтузиаста, это большой коллектив старших и младших, «творческое содружество поколений», как говорит И. П. Иванов. И еще коммуна привлекла большое число журналистов, писателей, педагогов-ученых, психологов. Их притягивал необычный дух коммуны. Ну хотя бы просто посидеть и полюбоваться на коммунаров, когда они собираются вместе, отойти душой от забот, перенять радость у веселых, добрых, энергичных ребят и подняться вместе с ними, когда дежурный провозглашает:

– Смело и бодро вперед!

И вместе со всеми ответить:

– Победа во что бы то ни стало!

А сами ребята принимали коммуну как полный переворот в их жизни. «Я стал другим», «Я узнал, что такое жизнь», «Я узнал себя», «Я стал лучше», – объявляли в сотнях анкет.

Приведу неподписанное сочинение старшеклассника из коммуны:

«Первый сбор для меня был весенний, на весенних каникулах. Тогда я впервые с удовольствием пел вместе со всеми, хотя петь я не люблю, потому что не умею. Запел я на сборе лишь потому, что приятно было петь, когда кругом ребята, которые хорошо к тебе относятся, уважают тебя, хотя и они тебя и ты их мало знаешь. Первое, что приходит на память, это атмосфера сбора, атмосфера доброжелательства, уважения, веселья. Именно на сборе люди впервые раскрывают себя.

Потом был летний сбор, он оглушил, ошеломил меня. Меня увлек быстрый ритм, все делалось на подъеме, без какого-либо давления и нажима со стороны коммунаров и старших. Походы, встречи, новые люди, поиски семей героев, дружба с местными, работа в поле – все это мне очень нравилось. Нравились и огоньки, и суды, и диспуты, все это было для меня в первый раз. Старался делать все. И после этого сбора меня приняли в коммунары. Я не понял, что произошло, но событие это повлияло на мою жизнь.

Осенью мы собрали в школе «спутник», т. е. кто был летом на сборе, и решили сами провести осенний сбор. Впервые я принял участие в подготовке сбора. Искали новых людей, думали над тем, какие дела проводить на сборе, думали, как провести спутник поинтереснее, чтобы ребята потом все делали сами и чтобы они ощутили то, что нам удалось ощутить после первого сбора. Приходилось обдумывать, как вызвать у ребят интерес к работе, чтобы они жили коммуной, а не выполняли то, что мы будем говорить».

Приведу еще два письма из сборника «Фрунзенская коммуна» (М., 1969 и 1972 гг.).

«До коммуны у меня был один друг. И все. Остальные – приятели; мы узнавали друг у друга по телефону, что задано на дом, советовались, как решить задачу, вместе гуляли, играли. Они отличались от моих нынешних товарищей. Главное их отличие было в том, что сверстники довольствовались мною таким, каким я был, не заставляли меня быть лучше, не требовали от меня большего, чем я давал. Поэтому мы были только приятелями (школа моя, кстати, тоже довольствовалась и тоже не требовала). А с другом мы еженедельно ссорились. Но именно он привел меня в коммуну. Там у всех были добрые глаза, и называли меня с первого дня по имени – Володя. Через две недели исполнится пять лет со дня моего открытия коммуны. Пять лет приобщения к коммунарскому братству. За это время я разглядел товарищей не только по их добрым глазам, но и по добрым по отношению ко мне делам».

Другой школьник пишет: «Иногда хочется побыть втроем, вчетвером. Но как хорошо, когда вокруг тебя 10, 30, 100. И не чужих людей – они знают тебя, волнуются за тебя, приходят на помощь, улыбаются. Коммуна дала мне 150 таких людей – 150 товарищей. Пожалуй, самая большая заслуга коммуны в том, что она допустила нас к жизни не наблюдателями, а участниками. Она убедила нас, что преступно ждать взрослости, чтобы начать жизнь... Сперва, когда человек приходит в коммуну, он находит удивительно честный, добрый и интересный мир. Когда человек подрастет, он начинает понимать, на чем держится коммуна, в чем ее сущность. Сущность коммуны, по-моему, в том, что мы все живем ради товарищей».

[С.О. Здесь и далее отрывки из издания 1978 г., не вошедшие в сборник «Воспитание по Иванову» (1989), восстановлены мелким шрифтом.]

Спросим себя: а что мы хотели бы от наших вырастающих детей, какими мы хотели бы их видеть? Да, пожалуй, пусть они и будут такими: участниками жизни, а не наблюдателями ее, и пусть стараются быть лучше, и пусть радуются своему труду и гордятся им – считают себя полезными и нужными людьми. Пусть будут также полны веры в жизнь и в свое право и способность улучшить ее. Пусть у них будут добрые глаза, только добрые!

Получается

Три года работы показали, что коммунарская методика очень эффективна. Стало понятно, что это бесценный опыт и надо распространять его, передавать воспитателям и комсомольцам-школьникам.

В январе 1962 года «Комсомольская правда» объявила, что она открывает на своих страницах заочный клуб юных коммунаров. Цель его фактически состояла в пропаганде опыта Фрунзенской коммуны. Школьным комсомольским группам предлагали выполнять задания и присылать ответы. Письма сразу посыпались со всех сторон. Вот одно из них: «В зимние каникулы нам неожиданно пришла мысль: а что, если и в нашей школе создать клуб юных коммунаров (об этом мы вычитали в «Комсомольской правде»). Сходили в горком, посоветовались, решили все это открытие сделать неожиданностью, договорились о том, чтобы открывать клуб в помещении горкома. После открытия, уже в 11-м часу вечера, решили расчистить от снега памятник павшим героям. Мы, организаторы клуба, сияли: с каким энтузиазмом и желанием все высыпали на улицу и под мерцающим северным сиянием, в морозном тумане принялись за работу! Нам казалось, что такого еще не было. Быстро справившись с работой, юные коммунары отправились по домам, а мы, сияющие, не замечая 40-градусного мороза, с лопатами на плечах, пели песни, и домой идти совершенно не хотелось. А назавтра засвистела пурга, и школы не работали целую неделю. Но вряд ли кто-нибудь из нас мог спокойно сидеть целую неделю из-за снежной бури и мороза. Давнишняя наша мечта – организовать молодежное кафе, где можно было бы чувствовать себя полными хозяевами, устраивать дискуссии, конкурсы и просто не зря терять время. И эта мечта, когда за нее взялись коммунары, тоже стала былью.

После организации первого кафе мы решили провести воскресник по уборке от снега школьной территории. Было много оригинальных предложений, но мы остановились на самом необычном, чего у нас еще никогда не было: начать работу ровно в 6 часов 11 минут (в 6, а не в 18!). Правда, пришлось поспорить с любителями поспать, но мы решили испытать волю каждого, его отношение к общественному делу. И что же?

В предрассветных сумерках, при свете луны, окрыленные романтикой коммунары принялись за работу. Постепенно светало, а у нас почему-то прибавлялось и прибавлялось энергии. Единогласно, под общий восторг и вдохновение приняли мы решение: в середине июня своими силами по собственной, инициативе привести в надлежащий вид ближайший пионерский лагерь. Каждый год на подготовку к работе этого лагеря тратится очень много средств и времени, мы же пришли к тому, что можем использовать свою энергию и насладить свои души романтикой.

Большой совет салехардского клуба юных
коммунаров средней школы № 1».

Возможно, читатель улыбнулся возвышенному стилю послания – кажется, оно написано в героические времена начала 20-х годов. Но отметим его несомненную искренность.

В школах появились карты, на которых ребята флажками отмечали места, где созданы секции клуба юных коммунаров. Многим хотелось «насладить свои души романтикой». Но вскоре стало ясно, что опыт трудно передать без живого общения с Фрунзенской коммуной. Работать под мерцающим северным сиянием – это ребята могут. Но сделать коммуну... Ребята должны увидеть образец! В газете можно рассказать о методе, о приеме, об организации, но как передать коммунарский дух? Как показать результат?

Летом 1962 года было решено провести коммунарский сбор во всероссийском пионерском лагере ЦК ВЛКСМ «Орленок» под Туапсе. Это было довольно скромное событие. Собрали всего 40 ребят из тех школ, откуда пришли лучшие отчеты о работе. Центральный Комитет ВЛКСМ выделил путевки, ленинградцы прислали 7 ребят-коммунаров и трех вожатых: В. Малова, И. Леонову, Л. Балашкову. Но было неясно, что из этого получится.

Будет ли отряд старшеклассников жить по законам ленинградской коммуны? Появится ли красивый стиль коммунарской жизни? Привьется ли он?

То, что получилось, превзошло все ожидания.

Этими ребятами нельзя было налюбоваться! Веселые, подтянутые, энергичные – во всех соревнованиях все первые места у них. С утра они каждый день – на работе, если дежурят, то это праздник для всего лагеря, а вечерами их на танцах не увидишь – по вечерам у них «огонек» у костра, разговоры о жизни, о прожитом дне («Была ли от нас сегодня польза?») и песни, песни, песни...

И уж, конечно, никаких ЧП, никаких нарушений дисциплины – ребят можно было оставить одних хоть на сутки, хоть на все время: они совершенно не нуждались в надзоре.

Тогда все это было в новинку. Мы с заведующей школьным отделом «Комсомольской правды» Е. С. Брусковой приезжали в «Орленок» посмотреть на отряд – и глазам своим не верили. Мы же работали в школе, мы же знаем, что такое 40 старшеклассников. В анкетах после сбора комсомольцы писали: «Не думал, что есть такие ребята, не представлял себе, куда еду. Самое сильное впечатление – ленинградские коммунары». «В «Орленке» я узнал, какие есть люди и какой я».

С этим постоянно сталкиваешься, когда читаешь коммунарские анкеты: если на сборе сто человек, все сто с удивлением пишут, какие, оказывается, прекрасные ребята есть на свете! Все сто открывают прекрасных людей в себе самих...

С первого маленького сбора в «Орленке» пошла цепная реакция. Методика, созданная ленинградским ученым, отработанная ленинградскими педагогами, стала распространяться по многим городам. Возвращаясь из «Орленка» в школу, ребята искали близких им учителей, создавали секции клуба юных коммунаров, обучали взрослых и одноклассников работать по-новому. В первую же зиму ребята из орлятского отряда съехались на сбор в Москву, и каждый привез чуть не по десятку своих товарищей. Оказалось, что старшеклассники из 15 разных городов – друзья.

«Я впервые встретился с такими ребятами и нашел среди них таких друзей, каких, может быть, не найду никогда».

«Мне бы очень хотелось, чтобы многие ребята поняли то, что поняла на московском сборе я. Чтобы многие скептики, которые, к сожалению, еще есть, поняли, как хорошо, тепло можно дружить и работать».

«Я поняла, что такое настоящая дружба. И еще я узнала, что можно чувствовать себя счастливой, когда делаешь обыденное дело, поешь вместе с друзьями песни, просто играешь в «козлика» и водишь хоровод».

...Оценим, товарищ читатель, эти восторги. Ведь ребята восхищаются именно работой, отношениями, обновлением своим – никто не пишет, что ему было «весело», совсем другое привлекает! Оценим все это и подумаем: а могли бы мы за 5 дней, собрав сто незнакомых между собой школьников, достичь таких же результатов, даже если бы мы очень старались?

После первого удачного опыта по коммунарской методике стал работать весь «Орленок». Годом раньше вожатые лишь присматривались к отряду «Комсомольской правды» и не понимали, что же это происходит (казалось, что просто в отряде очень хорошие вожатые). Теперь они сами овладели методикой, и уже не 40, а 500 комсомольцев-старшеклассников повезли ее по стране. По живой цепочке передавался из города в город образ коммуны, путешествовала коммунарская методика. Из Ленинграда – в «Орленок», из «Орленка» – в Горловку, из Горловки занесло ее в Пермь, в Мотовиловский РК ВЛКСМ, из Перми – в Соликамск. Мотовилихинская коммуна и сейчас живет, уже почти 15 лет.

В челябинскую школу № 1 вернулись из «Орленка» Саша Мещерский и Наташа Суслина. Поезд приходил в 5 утра, но их встречали, потому что еще в письмах ребята обещали: везем нечто необыкновенное. И тут же, на вокзале, состоялась первая пресс-конференция, в 5 утра. Рассказывали, перебивая друг друга, поразили воображение товарищей, и на следующий день – это было накануне нового учебного года – состоялся первый коммунарский субботник, а вечером зажегся первый в Челябинске «огонек» – маленький костер на заднем дворе школы, вокруг него – 15 ребят, и, что самое важное, в кругу ребят был директор школы В. А. Караковский. Его учили вернувшиеся из «Орленка» гонцы, а он слушал и удивлялся внутренней логике воспитательной системы, которая из Фрунзенской коммуны через «Орленок» пришла к ним.

Я был в этой школе в конце первого коммунарского ее года и провел анкету в старших классах: «Комсомольская работа в школе стала лучше? Хуже? Не изменилась?» Из 56 выпускников (а выпускники, как известно, не самая активная часть школьников) 54 ответили: «Лучше!» и двое: «Не знаем». А недавно «Комсомольская правда» писала о Челябинской школе В. А. Караковского: «Высокое содержание человеческих отношений – забота, доверие, нежность и бережность друг к другу...», «Кажется школа отобрала каких-то очень нежных, даже сентиментальных ребят...», «Кузницей общественников считают ее в обкоме комсомола».

Директор же школы В. А. Караковский в книге «Грани воспитания» так пишет о комсомольцах из школьной коммуны: они «не ждут задания, они сами ищут, где и кому нужна помощь. Их самоорганизация позволяет обходиться без надзора и контроля взрослых. Характер взаимоотношений между ребятами таков, что идет борьба за самую тяжелую лопату, друг помогает другу, стараясь взять на себя наиболее трудную работу. Сколько бы ни было людей, они разбиваются на группы, между которыми идет веселое соревнование. Закончившие работу немедленно приходят на помощь тем, у кого она еще есть.

Обязательным признаком коммунарского десанта является хорошее настроение. Коммунары стремятся любую, даже самую грязную, работу превратить в праздник. Звучат песни, речевки, шутки, смех».

Саша Мещерский, который привез все эти новости из «Орленка», сегодня дипломат, служит в Женеве и раз в год обращается к ребятам по телефону. «Слушайте, – объявляют на сборе, – говорит Женева». В. А. Караковский, кандидат педагогических наук, сейчас работает директором московской школы, разумеется, по той же методике. И непременно получит те же результаты: его дети через год или два будут казаться специально отобранными.

Вот письмо десятиклассника из Ленинграда Айка Котанджяна. Я был в коммуне, которую он создал в своей школе после «Орленка»: она почти не отличалась от Фрунзенской. Айк писал друзьям в Ленинград: «Был в Баку и Сумгаите, пригласили на первый республиканский слет школьного комсомола Азербайджана. Не хочу описывать – было бы нескромно... Просто постарался с моим другом Аркадием Дозорцевым да и с другими хорошими ребятами сделать сбор коммунарским. Кажется, вышло. Ну и всё. Наша цель – счастье людей! Мы победим! Иначе быть не может! Айк Котанджян».

Не надо ничего описывать, не надо долго рассказывать: получилось! Вышло! «Ну и всё».

Чтобы окончательно убедиться в действенности новой методики, лучше понять ее, коммунарский клуб был организован и при редакции «Комсомольской правды». В то время создавалась полоса «Комсомолки» для подростков «Алый парус», естественно, что и клуб назывался так же. В нем было примерно 70 московских старшеклассников из разных школ: ребята-москвичи из «Орленка» приводили своих друзей, а те, в свою очередь, зазывали новичков. Руководили работой клуба вожатые «Орленка» и еще несколько студентов и педагогов: недостатка в старших друзьях не было. В Голубом зале «Комсомольской правды» собралась разношерстная компания, в которой выделялись насмешливые скептики, или ребята уличного толка, или тихони. Но прошли месяцы – и ленинградские коммунары, приезжавшие в Москву, говорили, что в «Алом парусе» точно такой же стиль отношений, точно такой же дух, что и во Фрунзенской коммуне: такое же стремление быть полезным людям, такая же изобретательность в работе, и так же все стараются взять на себя самое трудное дело, и так же неистощимы в выдумках, шутках, розыгрышах, и так же любят преподносить друг другу веселые сюрпризы, и так же могут без конца петь, и так же у всех добрые глаза, как и в коммуне. И так же, как в коммуне, все чувствуют себя защищенными, все открыты, все говорят искренне и с воодушевлением.

Опять получилось...

Ребята собирались лишь раз в неделю, по средам, и хорошие же это были вечера! Никаких трений, никакой необходимости повышать голос или сердиться, ничего формального, никакого стеснения душ. Странно было думать, что до встречи с Фрунзенской коммуной мы все, хоть и были учителями и вожатыми, ничего этого не знали, ничего не умели – были безграмотными. И уж совсем поражало в Голубом зале «Комсомолки» то, что мы не сами придумали нашу коммуну, что мы честно скопировали методику ленинградцев и получили точно такой же, как у них, результат! Теперь наши дети сердились, если оказывалось, что вот уже какое-то время, целую неделю, никому от них не было пользы, никому не принесли они радость... А ведь явились к нам разболтанные, и на каждое серьезное слово – десять шуточек и усмешечек. Мы были подражателями по существу, но это и радовало больше всего: значит, в методике содержится объективное, значит, она не зависит от личностей... Если повторили мы – повторят и другие, и третьи, и четвертые...

Группа химкинских ребят из «Алого паруса» поехала на каникулах в Ленинград, во Фрунзенскую коммуну.

Вот запись в их совместном дневнике: «В субботу вечером мы были в Ленинграде. Впечатлений так много, что даже не знаешь, с чего начать. Самое главное, пожалуй: мы по-настоящему увидели, как живут настоящие люди. За эти 8 дней мы побывали и в спутниках коммуны и собственными глазами увидели, что значит настоящий коллектив (отряд «Кавказ») и как трудно его организовать (отряд «Волга»). Но самое главное, по-моему, коммуна. И хотя много раз говорили нам на «огоньке», чтобы мы не искали чего-то особенного и необыкновенного, все-таки очень здорово – жить и работать, как ленинградские коммунары».

Опускаю письма, отчеты, дневники из Барнаула, Новосибирска, Белебея, Якшур-Бодьи (это в Удмуртии), Киева, Ульяновска. Опускаю рассказ об известной Салаватской коммуне, «салаватской зажигалке», как ее назвал очеркист В. Кокашинский («Из чистого интереса». М., 1976). Опускаю рассказ о Красноборской колонии, куда приехали несколько владевших коммунарской методикой молодых воспитателей и сделали специальное заведение как коммуну.

Пропускаю много лет. Но вот нынешние дни, заметка в «Комсомольской правде» от 19 января 1978 года: «Сначала мне казалось, что наши комиссары – вроде земных богов. Они умеют всё – и петь, и рисовать, и думать о добрых делах, и делать их... Потом поняла: обыкновенные люди. Только чуточку больше ответственности за других взвалили они на себя. Раньше я просто учила уроки, просто гуляла, ходила в театры и кино. А теперь начала... жить».

Это письмо девятиклассницы 73-й московской школы, а «комиссары», о которых она говорит, – ребята из педагогического отряда «Комсомольской правды», продолжающего работу «Алого паруса».

Другие времена, другие школьники, другие люди в «Комсомолке», но всё то же самое: «Я начала жить»...

По подсчетам сотрудников «Комсомольской правды», примерно 250 тысяч ребят воспитывались по-коммунарски.

Сбор, сбор, сбор

Истинно эффективную педагогическую систему, т. е. систему, сознательно рассчитанную на результат и дающую высокий результат, невозможно понять, пока не рассмотришь и не исследуешь ее внутренние логические связи. «...Любое воздействие на личность теряет свою силу, если нет других воздействий, – писал В. А. Сухомлинский, – любая закономерность превращается в звук пустой, если не реализуются сотни других закономерностей».

В бессистемной педагогике можно использовать половину методов и четверть принципов – и все равно получится видимость работы, а на результат эта педагогика и не нацелена. В системной педагогике стоит опустить один элемент, и результат будет нулевым, вся работа превратится в «звук пустой».

Коммунарскую методику невозможно разложить на «как» и «что» – каждый отдельный элемент вызывает недоверие, пока не увидишь, чем он подкрепляется. Надо увидеть, как одна идея вытекает из другой, понять, почему один прием невозможен без другого, и заметить, что любое явление можно рассматривать и как причину, и как следствие. Почти 20 лет вижу, как работает методика, и почти 20 лет пытаюсь понять секрет ее успеха. Сколько было споров, сколько разных вариантов объяснений, сколько попыток найти нечто единственно главное, найти какой-то один удобный для понимания и объяснения принцип! Результат – вот он, налицо, его достигает каждый, кто точно следует методике, это теперь бесспорно. А вот понять... Ничего удивительного: искусство легче перенимается, чем понимается. И все-таки я попытаюсь дать объяснение эффективности системы, причем сразу попрошу неудовлетворенного читателя относить свое недовольство на счет объяснения, а не на счет методики.

...Какою бы ни была окружающая детей жизнь, воспитатель обязан учить их лучшей жизни – в обоих смыслах этого слова, объединяющего сравнительную и превосходную степени. Примем в качестве рабочего определения, что воспитывать – это значит учить детей лучшей жизни. Но даже дрова не научишься пилить, пока не возьмешь в руки пилу. А жить лучшим способом? Работать? Относиться к себе и к жизни? Мы призываем детей к коллективистским отношениям, а они их в глаза не видели и не уверены, лучшие ли они. Мы говорим о подвигах, а дети их не совершали. Говорим о бескорыстии, а иные ребята ни разу ничем не поступились. Говорим о любви, товариществе, дружбе, но разве мало юношей и девушек входят в жизнь с убеждением, будто любовь и дружба есть только в книгах? Этот перечень можно продолжать без конца. Дети говорят, читают и пишут о том, чего они в жизненной практике не видели, не пробовали, не испытывали. Не знают и не чувствуют! Мы зовем их к чему-то высокому, а к чему именно? Такое воспитание можно сравнить с огромным заводом, где множество цехов работает на полную мощность, но нет цеха сборки, нет конвейера, на котором детали превращаются в готовое изделие. Склады забиты, а продукции нет.

Ах, если бы мог воспитатель, придя к ребятам, с самого начала, чуть ли не с первого дня, не требования предъявлять и не рассказывать о лучшей жизни, а показывать им эту лучшую жизнь, причем не со стороны, а так, чтобы они сами, ребята, и были действующими лицами этой новой жизни! Если бы воспитание не заканчивалось достижением идеальных отношений, а начиналось с появления, с предъявления реального идеала! Если бы «цех сборки» начинал работать немедленно и ребята могли бы видеть плоды своей работы – искомую лучшую жизнь! И себя самих лучших! Как бы они стремились к такой цели! Как бы упростилась вся работа воспитателя!

Но, скажут, это ведь невозможно. Это значит перевернуть все представления о воспитании с ног на голову. Поставить сани перед лошадью, результат работы – перед самой работой. Это же нелепо!

Но отчего же только физикам привилегии на дерзкие идеи, продвигающие науку сразу на сто лет вперед? Отчего так упорно не верим мы, что и в древнейшей науке об искусстве воспитания могут совершаться значительные открытия? Отчего все на свете – химики, физики, электрики, медики, токари, пекари,– все живут в ожидании нового, привыкли к постоянным и кардинальным обновлениям в своей работе, и только в воспитании, считается, нового нет и быть не может? А вот, пожалуйста: для задачи, которая любому нормальному человеку покажется неразрешимой, находится решение.

Я, воспитатель, должен привести ребят к лучшей жизни. Этот процесс долгий, трудный и порой безрезультатный. Но, оказывается, я могу создать вкрапления лучшей жизни в обычную, а затем расширять их до тех пор, пока обычная жизнь не подтянется до уровня идеальной. Могу создать в душе воспитанника, пусть самого дурного по характеру своему, островок «я-лучшего» и затем расширять его, пока «я-лучшее» не вытеснит «я-прежнее». Могу хотя бы на самый короткий срок создать идеальные отношения между детьми, а затем, опираясь на собственный их новый опыт и многократно повторяя его, распространять отношения на всю жизнь коллектива. Я не могу мгновенно переделать ребенка, да это и не нужно в большинстве случаев, но я могу переменить отношения в коллективе, и дети переменятся сами.

Островки во времени и в душах, островки идеального! Используя коммунарскую методику, воспитатель научается довольно быстро создавать реальные примеры, доступные и привлекательные для детей и подростков. Он показывает детям образ лучшей жизни – не набор требований предъявляет и не набор качеств, а именно цельный художественный образ. Только не книжный, а живой, жизненный. Это достигается многими способами, но прежде всего – на коммунарском сборе. Сбор как романтичная книга о романтичных героях, но ее не читают, а проживают, и герои в ней – сами воспитанники. Влияние, которое оказывает сбор на ребят, ни с чем невозможно сравнить.

...Представьте себе полугодовой план воспитательной работы, в котором 5 субботников, 5 собраний, 2–3 диспута, множество вечеров отдыха, десяток лекций... Скажут: насыщенный план. А теперь представьте, что весь этот план выполняется не в полгода, а в 5 дней, причем на самом высоком уровне. Вот это и есть коммунарский сбор: трижды в году на коротких каникулах и летом на месяц ребятам дают предельно насыщенную жизнь.

Концентрация педагогических усилий и материала – основное отличие современной педагогики. Есть классы, где проходят с первоклашками за год чуть ли не двухлетнюю программу. Учителя иностранного языка учат погружением в иноязычную среду. Нет, все они не торопятся, не экономят время уплотнением – они достигают нового качества. Так и на коммунарском сборе: огромное количество дел создает новое явление – истинно коллективистские отношения между детьми, отношения, которые не сразу внедришь в обычной, «разряженной» жизни. Когда дел очень много, то сами собой отпадают «не хочу», «не могу», «не умею», «пусть делает другой», «а почему я» и т. д. Некогда задавать вопросы, надо делать дело! Все знают, как сплачивает ребят обыкновенный недельный поход. Но если принять воспитательное влияние похода за единицу, то влияние недельного сбора будет 100 или 200 таких единиц.

Американский психолог У. Бронфенбреннер, автор известной книги «Два мира детства. Дети в США и СССР» (М., 1976), развивает теорию, по которой ребенок воспитывается на положительных моделях, поощряемых воспитателем. Но что же именно моделируется? Если моделью служит сверстник, как часто считается, то крайне велика опасность, что и все станут как один. Нет, моделируется не личность, моделируются отношения. Ребята остаются разными, каждый на свое лицо, непохожие друг на друга, но отношения между ними одинаковые: дружелюбные отношения взаимной поддержки, взаимного согласия, взаимного внимания, взаимной симпатии.

Усилия педагога направляются не только на ребенка, не только на коллектив и тем более не только на мероприятие, а на отрезок жизни коллектива. Моделируется лучшее время, времяпрепровождение, лучший способ прожить один день человеческой жизни со всеми его сложностями.

Возникает новая организация воспитания: аналогичная уроку в обучении, но не похожая на урок, а своя, специфическая. Сбор, как урок, можно наполнить самым разнообразным содержанием.

Директор челябинской школы № 1 пишет: «Ежегодно в период весенних каникул школа превращается в молодежную коммуну. Трое суток около двухсот ребят... сообща работают, отдыхают, спорят, мечтают... Хочется отметить громадную популярность сбора среди ребят всех возрастов. Нетерпение, с которым ждут очередной сбор, большое количество желающих участвовать в нем, эффект эмоционального заражения, благотворное влияние на всё, особенно на воспитательную работу, яркие воспоминания, остающиеся в памяти выпускников на много лет, – всё это убеждает нас, что найдена верная форма...» (В.А. Караковский, «Грани воспитания»)

Как перенимают ребята коммунарскую методику? Прежде всего они начинают проводить сборы. В Карельской АССР и в Архангельской области сборы вот уже 15 лет проводят почти во всех школах и на всех каникулах. Сбор как поход: всегда одно и то же, но маршруты разные, и поэтому походы не приедаются. Маршруты сбора не на местности, а в труде, истории, политике, искусстве. Сбор не поход, не урок, не вечер, не собрание, не мероприятие. Это дело, деятельность, действо. Обучение лучшей жизни погружением в лучшую жизнь.

Задача, таким образом, упрощается, она сводится к тому, чтобы жизнь на сборе действительно оказалась лучшей...

Как делают день

Вот на каникулах 80–100 ребят разных возрастов выехали на сбор в пригородную школу, или переселились в Дом пионеров, или еще где-нибудь собрались – все равно где и все равно откуда и какие ребята. Важно, чтоб было хоть несколько мало-мальски опытных людей.

У ребят-коммунаров есть выражения: «Сделать день», «Сделать сбор». Время от времени услышишь восхищенное: «Такой день сделали!», «Такой сбор!» День и сбор делают как вещь. Сделать день, сделать сбор – очень конкретная цель.

Как делают день?

День на сборе строится из множества отдельных «кадров», из множества творческих дел. В быстром темпе они сменяются с раннего утра до позднего вечера, поражая ребят разнообразием и богатством.

По традиции день сбора начинается с коллективной работы на заводе или в поле, с любой работы для людей. Подробнее об этом ниже, но пока отметим, что работа для людей – идейная зарядка, основа эмоционального сплочения на день, первое за день чувство удовлетворения, право на дальнейшие радости. Скажем, работа в поле (если сбор летний или осенний) – нехитрое дело, но, как и все другие дела, она каждый раз обставляется по-особому. Процедура такова: очень быстро, в минуты, создается совет дела, хитрейшее изобретение коммуны, я бы сказал – основа всей коммунарской методики, остроумное решение множества воспитательных проблем. По каждому поводу, перед каждой работой создается или сам собою возникает совет дела, который продумывает предстоящую работу и затем руководит ею, отвечает за нее. Любая – без исключения! – работа коллективно обдумывается и коллективно организуется. На этом держится коммунарская методика. О педагогических выгодах такой организации мы опять-таки поговорим позже, а пока посмотрим: вот собралось несколько ребят – человек 5–6 – и с ними кто-нибудь из старших. Старший особенно нужен поначалу, когда у ребят нет еще навыков коллективного изобретательства. Завтра надо выйти в поле копать морковь. Как это сделать получше? Собраться да пойти? Можно. А можно сначала провести линейку с забавными рапортами о моркови, можно провести в поле конкурс на смешную морковку и устроить выставку редких экземпляров с шутливыми двустишиями. Можно устроить небывалый «перекус» по отрядам и конкурс на лучший бутерброд. Лишь только начнут придумывать, только увидят, как это делается, увидят рождение идей на глазах – число выдумок начинает расти необычайно быстро, и уже на третьем – четвертом сборе советы дела не доставляют ребятам никаких затруднений. И сам механизм работы совета предельно упрощается: собрались, придумали, сделали.

Но представьте себе: что же выходит на практике, если каждая работа обряжается множеством «украшений»? Ведь все придуманное надо сделать: сочинить четверостишия для рапорта и разучить их, написать объявление о конкурсе, изобрести особый завтрак и так далее. Дел – уйма! Значит, работа на всех, и всю ее надо сделать, причем без напоминаний, ибо если напоминать по два раза, то в этой круговерти половину задуманного не сделают. Все заняты! Все готовятся к работе в поле – пусть хоть несколько минут, пусть хоть рапорт хором учат, но готовятся, настраиваются на работу, как на праздник. Все отвечают за работу – в разной мере, но отвечают. Несут долю ответственности за общее. Мы привыкли считать, что без персональной ответственности ничего не получается. Но – терпение, читатель. Дальше станет понятно, каким образом и ответственность может быть коллективной.

Пока что согласимся: если работа так продумана и если все ребята были ее организаторами, то кто же станет от нее отлынивать? Даже самый монотонный труд превращается в творческий, у всех подъем. И председатель Луховицкого райисполкома Московской области Владимир Петрович Михеев, увидев однажды, как работают коммунары из Ленинграда (они приехали на сбор под Луховицы), так заинтересовался коммуной, что поставил себе палатку и по вечерам, после работы, приезжал в лагерь.

– Вот наконец я увидел, что такое коммунистическое воспитание.

...Но это лишь начало дня, самое легкое – работа в поле, субботник на соседнем заводе или десант – поход с работой. А там начинается обед – и он тоже особый, с сюрпризами, с неожиданным мороженым, с цветочками, которые не сами на стол прибегут. А потом до вечера непрерывная серия творческих дел, каждое из которых требует подготовки, изобретательности, способности к импровизации и, естественно, своего совета дела. Сложные мероприятия сменяются какой-нибудь «кольцовкой песен» или концертом-молнией, концертом-«ромашкой», а там опять: защита времен года, защита профессии, защита фантастических проектов... Или суды: суд над песней, суд над литературным героем, суд над кинофильмом – пространное действо с прокурорами, защитниками, свидетелями, судьями. Или «разнобой» – летучее состязание отрядов в эрудиции. Или бой ораторов – каждый отряд выставляет своего оратора с речью, например: «Речь перед мамой с просьбой отпустить на сбор». Кто будет говорить убедительнее, кто лучше сумеет отвести доводы воображаемой мамы? Или устраивают всевозможные «дни»: день Маяковского, день Маршака, день Греции, день века, день шахмат, день спорта, день Швамбрании... В этот день всё, начиная с зарядки, подчинено заданной теме – ребята проявляют чудеса изобретательности. День XIX века, например, начинается с «Бородинской битвы» и кончается серьезными рассказами о лучших людях века. А к вечеру проводят, например, час поэзии. Сидят на полу, на спортивных матах или скамеечках, тесной кучкой, почти не глядя друг на друга. Посреди – фонарь или свеча. В абсолютной тишине кто-нибудь читает стихи – без объявления, без имени автора, тихонько, как будто для себя и про себя. Закончил – другой кто-то начинает, без репетиций, без организации. Кто не знает стихи наизусть, тот приготовил сборничек, подползает к свету, читает – и опять тихо... Никто не повернется на голос читающего, никто ничего не спросит, не заговорит громким голосом, не встанет. Когда напряжение слишком возрастает, кто-нибудь из взрослых берет гитару – начинают тихо петь. Час окончился. Следующая песня будет веселее, громче.

Я был на сборе в день Маршака. С утра развесили по лагерю забавные четверостишия, и, кажется, все в лагере говорили только стихами. А вечером у костра рассказывали о сонетах Шекспира, читали их по-английски, находили тонкие различия в переводах Маршака и других поэтов. Я видел, как мальчишка-шестиклассник, назначенный костровым, приготовился сломать о колено толстую сухую ветку – да так и замер в неудобной позе, с веткой у колена, потому что тишина стояла такая, что он боялся нарушить ее треском сучка – выжидал момент. У костра сидели в числе других и совсем маленькие ребята, они наверняка ничего не понимали ни по-английски, ни в русском переводе. Но они-то и слушали и смотрели во все глаза: они восхищались старшими ребятами, умными, серьезными, всезнающими.

А творческим делам конца нет. Игра перемежается серьезным: проводят «ленинскую страничку» – каждый и отряд разбирает несколько абзацев из речи Ленина на III съезде комсомола, а потом эту же страничку обсуждают на общем сборе, выясняют непонятное, учатся читать Ленина, обдумывая смысл каждого слова. Или устраивают диспуты о смысле жизни, о человеке будущего: «Вечер горящих сердец», «Разговор о жизни» –ответы на записки обо всем, что непонятно в современной жизни кому-то из ребят. В «Орленке» ходил по рукам список, озаглавленный «Хаос форм», в нем было перечислено 140 разнообразных творческих дел. Но список этот растет с каждым годом и в каждом спутнике коммуны, потому что любое дело проводится как впервые.

Вот коммуна устроила в Ефимовском районе торжественную линейку в 4.30 утра 22 июня:

«Настала и двадцать вторая июньская ночь. В деревнях многие не расстилают постелей, не гасят света. Люди собираются в путь, иные за 20, за 30 километров. А у нас горнист играет отбой. Это значит – все по палаткам. Сегодня приказ дежурного командира звучит по-особому, и никто не посмеет его нарушить.

При свете костра несколько человек довязывают огромные тяжелые венки, надписывают траурные ленты: «Памяти павших будьте достойны!»

Многие не спят в палатках, но в лагере тишина. Мы, девчонки, бредем по мокрой от росы траве и собираем гвоздику – алые огоньки в бледном сумраке ночи.

Не переставая, тревожно кричат чибисы. Действительно, похоже: «Чьи вы, чьи вы?» Лес, тающая в тумане дорога, аромат цветов... Сейчас тишину разорвут сигналы горна: «Тревога, люди, тревога!»

Мерным шагом в траурном марше идут четыре спутника коммуны. Мы входим в деревню, и к нашей колонне молча пристраиваются люди. Идут на костылях инвалиды. Ведут под руки дряхлых старух. На площадь, к обелиску. Его соорудили наши мальчишки.

Замер почетный караул, склонились знамена. Четыре грани у обелиска, четыре простые доски с именами погибших... Плачут женщины, плачут фронтовики. Молча глотают слезы ребята. Это война.

– Слушайте мирное утро...

Минута молчания. Рыдания затихают. Женщины стиснули зубы.

Возлагаем венки и слышим голос дежурного командира:

– Добровольцы пойдут работать на поле. Шаг вперед, добровольцы!

Маршем молчания мы идем на поля. Добровольцы – все.

Над рекой стелется туман. Встает солнце. Мы пропалываем борозды. Час, второй, третий. Над полем тишина. Между бороздами застыли в карауле склоненные знамена...» (Таня Ремизова, из книги «Фрунзенская коммуна»)

Все творческие дела организованы так, чтобы не было зрителей, чтобы каждому пришлось непосредственно участвовать. Ребята на сборе, сколько бы их ни было, обязательно делятся на группы подобно тому, как считаются перед игрой в любом дворе. На практике команды, почти стихийно возникшие на первом сборе, сохраняются и на следующем, и навсегда, и на всю жизнь, потому что все в команде или в отряде быстро становятся друзьями. И с утра до вечера идет соревнование! Вот объявляют: концерт-«ромашка»! Вырезана из бумаги большая ромашка с несколькими лепестками, на обратной стороне лепестков написано: «Франция, Англия, Индия...» Каждый отряд отрывает по лепестку. Что вам досталось? Индия? Будьте добры через 20 минут дать концертик из трех номеров на индийские темы... И представьте себе стеснительного или боящегося насмешек, скованного тысячью условностями мальчишку, который вдруг впервые в жизни, в 15 минут, наспех – и потому напропалую – сочиняет с друзьями какую-то «индийскую» песенку, мотает на голову тюрбан, натягивает немыслимые шаровары, и выходит в этом шутовском наряде петь свою глуповатую песенку, и не боится, что его засмеют, а рад, если смеются, если доставил удовольствие. Мальчишка испытывает совершенно незнакомое чувство легкости и вседозволенности, он дурачится, но это не ставится ему в вину, как было всегда в его жизни, а, наоборот, одобряется, потому что дурачество-то его – в пользу сбора, он ведь нескованностью своей «сбор делает», помогает создавать атмосферу легкости и свободы, которая поражает ребят.

Это, конечно, не художественная самодеятельность, это игра, шутовство, что-то вроде театрального капустника, не рассчитанного на зрителей. Со стороны это подчас выглядит ужасно! Но посмотрите, как дети играют в прятки или в салки – что за глупость! Что за нелепость! Сели бы лучше за книги! Да ведь дети не со стороны смотрят, дети играют, им хорошо, им нужно, им полезно играть. Поначалу в коммуне сильно грешат против вкуса, больше озорничают, чем придумывают и сочиняют, но постепенно устанавливается уровень, ниже которого опускаться стыдно, – он зависит от самых талантливых в коллективе. Коммунарская методика вовсе не только для интеллектуалов. Уровень творческих дел зависит от состава ребят, но важно, что подтягиваются под самых талантливых, важно, что все «формы» годятся даже для неразвитых ребят, важно, что уровень быстро повышается. То, что кажется нам доступным только особо развитым детям, «лицеистам» наших дней, то на поверку доступно всем.

На коммунарском сборе постоянно создают возможности для творческого развития детей, всем устройством он требует от ребят творчества. Не «элементы творчества» здесь, не «с творческим огоньком» работают ребята, а вся их деятельность есть творчество и только творчество. В каждую минуту коммунарского дня все без исключения ребята вынуждены думать о том, как сделать работу лучше, по-новому, самым изобретательным способом. Участвуют в «мозговых атаках». Никаких призывов к творчеству! Никаких разговоров о творчестве! Но те, кто впервые попадает на сбор, страшно устают (все пишут об этом в анкетах) от непривычного умственного напряжения. Постепенно оно становится привычным, и тогда вокруг удивляются: где же таких ребят набрали? И учитель, случайно попавший на сбор, говорит: «Конечно, с такими ребятами что хочешь сделаешь, а вы попробовали бы с моими...»

Мы знаем художественное творчество, научное, техническое. Но ведь есть еще один вид творчества, может быть самый важный: общественное творчество. Есть ведь творческое отношение к жизни вообще, оно может проявиться в отношениях с людьми и даже в самой рутинной работе. Творческий человек по-особому, изобретательно, с воображением делает всё: моет посуду, едет на работу, точит деталь и строит свою жизнь. Наконец, заметим, что проблема творческого отношения к жизни – это проблема качества работы. До тех пор пока не возникает вопроса «Как это сделать лучшим образом?», высокого качества работы и привычного стремления к нему быть не может.

Заслуга Фрунзенской коммуны в том, что она решительно поставила общественное творчество детей на первое место, объявила его целью: «Всё – творчески, иначе зачем?» И она нашла способ обучать детей общественному творчеству. Обучать на материале, доступном и интересном детям.

Отметим немаловажное обстоятельство: в отличие от научного, художественного и технического, общественное творчество индивидуальным быть не может, и потому оно создает прекрасные отношения внутри коллектива. Коллективное творчество и коллективная организаторская деятельность немыслимы без взаимодействия, взаимоуважения, взаимной поддержки, без общего подхватывания самого малого проблеска мысли и самого малого усилия. Коммуна не раздает должностей, не взваливает на ребенка непосильную организаторскую работу, не заклинает «все, все, все участвуйте», а пропускает ребят через бурлящие советы дела, каждому дает частичную ответственность на короткое время и с немедленным результатом, так что не возникают даже и отношения руководства и подчинения. Тут отношения совместной ответственности. Постепенно все оказываются в организаторах, все знают, как взяться за общее дело, как сделать работу лучшим образом; даже самые малые организаторские способности развиваются на глазах. Коммуна не учит командовать, не учит подчиняться, она учит работать сообща. В результате вырастают самые послушные на свете ребята: предложи им дело – и они тут же подхватят его без разговоров и пререканий. Предложи им не дело, ерунду какую-нибудь – вот тогда держись. Они будут самыми непослушными. Они не ищут удовольствий, не требуют, чтобы все было по их интересам. Условие одно: чтобы было Дело!

Как развивается человек? В испытаниях, которые устраивает жизнь и к которым он сам безотчетно стремится. Не случайно дети постоянно испытывают себя в играх, а порой – в опасных шалостях. Испытание – существеннейшая потребность растущего человека. Потому что оно требует мобилизации всех наличных сил и еще некоторого сверхнапряжения в «зоне ближайших возможностей» (Л. С. Выготский). Так появляется какой-то «плюс», какая-то прибавка. Если нет испытания, то нет и этого сверхнапряжения, нет и прибавки, роста. Где нет испытания, там нет и воспитания, там застой, болото. Между тем многие ребята, малоподвижные по природе своей, уклоняются от трудных испытаний или испытывают себя в очень узких сферах жизни, например только физически. Сбор побуждает ребят испытать себя физически, нравственно, интеллектуально, духовно. Соревнование, общий порыв заставляют ребенка постоянно напрягаться, а значит, и развиваться, тем более что он не боится неуспеха: неудача никому не видна, ибо любая работа выполняется коллективно и как бы анонимно. И нет зависти, нет решительно никакой зависимости от взрослых или от кого-нибудь, нет даже и возможности «сделать карьеру». В коммуне все стараются блеснуть талантами, недаром старшие кажутся младшим богами. Лицо сбора, его уровень определяют самые талантливые. Но и менее способные вносят свой вклад, и никто не прекращает попыток «выиграть», ибо в коммуне соревнуются не за первое место (никаких «мест» и наград победителям!), а за то, кто больше радости доставит товарищам. А радость – вот она, она без всяких жюри видна. Думай обо всех, старайся, изо всех сил старайся «сделать день» и «сделать сбор»! Это беспроигрышное состязание и лежит в основе мягкого, гуманного воспитания, при котором нет пострадавших и покалеченных, никого не надо «ломать». Чувство собственного достоинства всегда сохраняется и укрепляется у ребенка, как бы он ни был слаб физически или творчески. Коммуна побуждает к росту, дает возможность проявить себя. Воспитание и самовоспитание сливаются абсолютно – оттого, в частности, воспитание так эффективно.

Мы говорим, что личность расцветает в коллективе. Это правда, но при условии, что коллектив творческий, как это бывает в научной лаборатории или в хорошей заводской бригаде. Для детского же коллектива это правило и вовсе непреложно. Детский коллектив – это коллектив, нацеленный на творчество, созданный для творческого труда и для обучения детей творческому отношению к своей и общественной жизни. Только в творческом коллективе ребята вырастают, не приспособляясь к жизни, а преобразуя ее вокруг себя.

Не стану говорить о том, что значит творческое отношение к любой работе для будущей жизни детей, и не стану говорить, что значит воспитание такого рода в наши дни, когда и хозяйственный, и жизненный уровень страны все больше зависит от творческого потенциала народа.

Поиск по сайту: