Школа у Витебского

Иногда кажется, будто кто-то невидимый проверяет коммунарскую методику с придирчивостью и научной дотошностью. Словно нарочно ее испытывают самыми большими перегрузками, которые сознательно, в чисто научных целях допустить было бы нельзя.

Вырастили хороших ребят? Что ж, проверим... Посмотрим, как они будут действовать не вместе и не со своими старшими друзьями, а по одиночке, в массе школьников. Как поведут себя коммунары в спутниках, в соотношении 1: 10, 1: 20, 1: 50?

Победа всегда оставалась за коммунарами, и уж во всяком случае не было ни одного случая – ни одного! – чтобы мальчишка из коммуны поддался общей разболтанности, уступил бы в принципах, совершил хоть мало-мальски предосудительное.

Что ж, говорит невидимый экспериментатор, все-таки это у себя, в Ленинграде, и притом с младшими ребятами, с пионерами... А если забросить горсточку коммунаров за тридевять земель от дома да поместить их среди сверстников, которые и слыхом не слыхали о коммуне – сумеют победить? Операция «Орленок»... Мы видели, чем она закончилась: весь «Орленок», 500 человек, стал работать по новой методике и вот уже 15 лет работает.

Ладно, продолжает экспериментатор, попробуем испытать вас по-другому. Известно, что самые сильные, на весь мир прославленные педагогические учреждения хирели, распадались, теряли свою славу, когда по какой-либо причине уходил их организатор. Ну а коммуна? Выдержит ли она такое жесточайшее испытание?

В 1962 году, всего через три года после образования Фрунзенской коммуны, по разным житейским обстоятельствам из трех организаторов нового дела уходят два. Остается на месте только методист Дома пионеров Ф. Я. Шапиро. Что теперь будет с коммуной?

А ничего не случилось. Был короткий период волнений и обсуждений, но продолжали нормально работать, и именно в следующие 8 лет коммуна расцвела, у нее появились спутники, провели трудные сборы под Полтавой, в Ульяновске, под Москвой. Именно в это время о коммуне стали много писать, снимать ее для кино (документальный фильм «Подростки»). Еще и славой испытание пришлось выдержать коммунарам, но ни разу и ни от кого не пришлось даже и услышать жалобы на то, что ребята зазнались, что теперь они «не те». Единственное было затруднение: вырастая, ребята не уходили из коммуны. А как воспитывать вместе 14- и 19-летних?

Но и на этом испытание методики не кончилось! Невидимый наш оппонент говорит: что ж, признаем коммуну педагогической удачей И. П. Иванова и его сотрудников. А если бы ему пришлось вновь создавать ее, и притом сначала, совсем в других условиях? Что тогда?

И это было. И вот в Педагогическом институте им. А. И. Герцена, профессором которого стал И. П. Иванов, возникла и уже 15 лет работает Коммуна им. А. С. Макаренко (КИМ). В нее входят студенты – будущие учителя, они на студенческой скамье учатся коллективному творческому воспитанию. Оказалось, что методика почти без изменений годна и для студентов... А студенты стали применять ее в начальных классах школы, с первоклашками и второклассниками! Изданы книги о находках и достижениях коммуны. Сотни педагогов школ, выпускников коммуны, «десантников» учительствуют во многих городах и селах, и ежегодно проводятся слеты воспитателей, работающих по методике коммуны.

Выпускников герценовского института спрашивали:

– Чему вы научились в коммуне?

– Смотреть на педагогику как на борьбу.

– Что из кимовского багажа используете?

– Самую суть: методику коллективного творчества.

И. П. Иванов так определяет основу, стержень всей деятельности Коммуны им. А. С. Макаренко: «Идея необходимости и неисчерпаемости воспитательных возможностей творческого содружества старших и младших поколений в общей – многообразной! – заботе о непрерывном улучшении жизни своей и окружающей».

Итак, пионерский лагерь, коммуна школьников, коммуна студентов, дворовый клуб (московский форпост Пединститута им. В. И. Ленина). А школа?

Хотя во Фрунзенскую коммуну, например, брали всех, кто придет, но ведь и приходили-то не все... И в Коммуне им. А. С. Макаренко состоят не все студенты, лишь некоторые... А что, если методика эта и годится только для особых людей с общественной жилкой? Правда, есть опыт челябинской первой школы, но и там особая группа коммунаров. Коммуна в школе. А если без коммуны, без отбора, просто – в комсомольской и пионерской организации? В школе, с ее будничными хлопотами, где все свои – трудные, легкие, коллективисты, индивидуалисты. Никто никуда не уйдет, никого не исключишь – всех воспитывай! И не сто их, не двести – полторы тысячи человек.

Делали день, делали сбор, делали коммуну. Сделать школу?

Вот испытание так испытание...

Но если не пройти через него – пропали все труды, останется недосказанным главное, и вся деятельность коммуны, все огромные усилия сотен людей будут иметь скорее теоретическое, чем практическое значение. Пока нет хотя бы одного примера работы в школе, пока нет хотя бы одной «своей» школы – все это разговоры, все неубедительно. Любой педагог скажет: «Да, интересно... Полезно... Красиво... Но у меня же не коммуна... У меня класс... Школа... Я, знаете ли, уроки на дом задаю и двойки ставлю – вы слыхали про уроки и двойки, дорогие мои энтузиасты?»

Фрунзенская коммуна перестала существовать – ее роль была сыграна до конца. 20 августа 1972 года три воспитателя из коммуны пришли в старую, довоенную школу возле Витебского вокзала, обосновались в пионерской комнате на первом этаже. Вскоре всех троих стали объединять словом «пионерская». Сбоку, за крошечным столиком – Фаина Яковлевна Шапиро. Она знает про всех детей решительно все, и я видел второклассниц, которые считали Фаину Яковлевну своей личной подружкой. Оратор, организатор, боец, дипломат – но не от воли у нее эти качества, не от собственного характера, мягкого, уступчивого, женственного, а от благородной веры в свое дело и от глубокой, скромной преданности детям, товарищам по работе и друзьям, а друзей у нее пол-Ленинграда. Не от воли, а от духа – понятна ли будет разница? От духовности же идет и это плодотворное для педагога стремление не быть на виду, принижать свои способности и свою работу, говорить больше о неудавшемся и несделанном, отчего вокруг нее волнами расходится беспокойство. Фаина Яковлевна – дух пионерской и ее нрав, ее броневая защита и идейный центр. Да она и старшая здесь, она участник Великой Отечественной войны.

А рядом – Елена Ивановна Махняева, Лена-большая, историк. Есть в ней что-то значительное, перед чем все смиряются, хотя сама Лена неотличима в толпе невест-десятиклассниц. Разговаривать с ней огромное удовольствие: у нее абсолютный педагогический слух и упрямая неуступчивость перед формализмом, банальностью и пошлостью. Ей не нужно спрашивать ребят, как примут они то или другое дело, она знает их реакцию заранее и безошибочно. Если нужно вымыть полы или посуду после гостей, то это Лена-большая. Если надо кому-то из троих раньше всех с утра приехать в школу – это Лена-большая. И если надо придумать новое творческое дело, в неторопливых разговорах с ребятами подготовить его, то это опять – она. Лена-большая – творческий центр пионерской комнаты.

И наконец, географ Елена Борисовна Шалыгина, Лена-маленькая, Леночка – ее прежде и среди семиклассниц, бывало, не сразу заметишь. Работала в соседней школе старшей вожатой, была на первой роли и на лучшем счету в районе и бескорыстно и радостно заняла место подручной, человека на подхвате: с одного слова послушно подменит Фаину Яковлевну или Лену-большую, нарисует плакат во всю стену, сбегает с поручением, часами будет шептаться с пятиклашками и организует сложнейшую игру для всей пионерской дружины. И всё одинаково легко, без видимых усилий, только улыбнется: «Будет сделано!» Леночка – центр надежности пионерской комнаты.

Фаина Яковлевна отвечает за дело перед миром. Лена-большая – перед совестью своей, а Лена-маленькая, кажется, и вовсе не отвечает, а просто делает все, что нужно и лучшим образом.

И у всех троих точное знание, чего они хотят, один реальный идеал. Фаину Яковлевну преобразила коммуна, а обе Лены воспитывались там с V–VI класса. Они, можно сказать, и не видели другого воспитания, кроме коммунарского. Представление о человеке и человеческих отношениях все трое не вычитали, а получили в жизни: в жизни они видели то, о чем и в фантастических романах не прочитаешь. Они были педагогическими баловнями: вот уже много лет они работали с ребятами, готовыми отозваться на каждое их слово, единомышленниками, выдумщиками, общественниками.

Уже писал и здесь готов повторить: никаким образом не хочу принизить работу педагогов школы, среди них много просто замечательных людей. Было в школе и научное общество, и был когда-то свой театр, и все положенные мероприятия проводились регулярно. И не на плохом счету была школа!

Но первый же старшеклассник, к которому обратились с незначительной просьбой, ответил грубой руганью. И в первом же походе, когда пришли на привал и надо было ставить палатки, ребят не оказалось – разбежались. Когда же их нашли, то двое не стояли на ногах, да и остальные были пьяны: на 20 «детских» рюкзаков обнаружилось 12 бутылок вина, и дети были очень удивлены тем, что старшие не взяли с собой выпивки – как же они в поход собрались? На чужой счет?

Я был на вечере в первый месяц после начала работы пионерской: старшеклассники отказывались даже танцевать, пока... не погасят свет. Я упросил, чтобы свет погасили, мне было интересно, что же произойдет. Погасили, осталась одна маленькая лампочка на сцене – в полумраке несколько пар тоскливо извивались, не слушая музыки.

«Первые годы в новой коммуне для беспризорных всегда каторга», – писал Макаренко Горькому. Но и не в коммуне, и не для беспризорных первые годы – каторга! Трое воспитателей сознательно выбрали ее, но даже и они не знали, с какими трудностями им придется столкнуться, когда начнут работать в обычной школе. Им казалось, что стоит рассказать ребятам и учителям о прекрасной жизни, как все пойдут за ними – ведь это очевидно. Они говорили часами на собраниях и педсоветах, в классах и в пионерской, но их никто не слушал. Слушали, но не слышали. Никто не понимал, о чем они толкуют. Разве у них в школе что-нибудь не в порядке? Разве у них хуже, чем у других? И чего, собственно, они добиваются? Что им надо? Какие там еще отношения? Какая работа? «Вы что – мир собираетесь перевернуть?» – поинтересовался один десятиклассник. Все-таки он что-то услышал, что-то понял, может быть, и главное понял: они хотели перевернуть мир!

Как будто они на разных языках разговаривали. Решили поехать в Комарово. Проголосовали: все едем. В воскресенье на вокзале оказалось трое: заместитель директора, одна учительница и ее муж. В понедельник бросились к ребятам: как же так, вы же голосовали? Оказывается, они голосовали не слыша, не зная, за что они голосуют, никак это голосование к себе не относили, голосовали по привычке голосовать...

Пионерская не стала работать только с активом. Правило: все вместе. По идее Майи Германовны Казакиной, научного руководителя пионерской, они стали работать с целыми классами. Всем классом на молокозавод раз в неделю, расставлять пустые бутылки в ячейки железных ящиков. Никто не мог понять: зачем? Мальчишки паясничали, родители протестовали, горе было, а не работа; но уже через месяц после ее начала, когда я спрашивал первых попавшихся в школьном коридоре ребят, все, не сговариваясь, отвечали: самое интересное у нас – работа на молокозаводе. Начали работать – и новые герои стали появляться. Кто умеет трудиться, кто умеет весело трудиться, кто может сочинить частушки про молоко и бутылки, быстро нарисовать «молнию», кто поднимает дух, а не ноет... Что такое перевоспитание? Смена героев, больше ничего.

Но все это были лишь дальние подступы. Главное, знала пионерская, – сбор. Чтобы ребята не из речей, а глазами своими увидели ту новую жизнь, к которой их зовут, чтобы в себе ощутили хоть маленькие перемены, чтобы хоть приблизительно поняли, о чем же говорит пионерская! Не ждать годы, пока дойдут до хорошей жизни, а сразу показать ребятам реальный идеал.

К первому сбору в ноябрьские каникулы готовились, как к битве. «Сбор должен пройти на «5+», иначе нам капут», – писала Фаина Яковлевна в те дни. Однако, несмотря на всевозможную агитацию, поехало всего 30 человек, да и то не активисты, не самые влиятельные в классах, а случайные ребята, которым некуда было деться на каникулах. Что ж! Будут работать с теми, кто есть! Все ребята одинаковы!

Но тут была у них и подмога. Может и в 5 лет не удалось бы пионерской достичь тех результатов, которых она достигла, если бы не старые коммунары, воспитанники Фрунзенской. Их было 10 человек, они тянули весь сбор, и не получиться он не мог. Вот где сказались те прежние 12 лет работы!

Не будем обманывать молодых педагогов, уверять, что истинный коллектив создается легко и просто: надо лишь пройти через такие-то стадии и провести такие-то мероприятия. Если нет «закваски», если нет ребят, которые сами хоть на короткое время хлебнули новой жизни, дело это бесконечно трудное... Создавать коллектив с самого начала, да еще без собственного опыта, почти невозможно. Коллектив, как жизнь, не самозарождается. Все нынешние коммунарские коллективы ведут свою родословную от Фрунзенской коммуны, от «Орленка»: всегда можно проследить живую цепочку из 5 – 6 звеньев, которая приведет в Ленинград. Если никто своими глазами не видел образца, то надо обладать исключительными педагогическими способностями, чтобы создать истинный коллектив.

Итак, первый сбор, 4 дня под Ленинградом, 30 случайных ребят... Цитирую письма:

«Ехать было страшно. Ребята ехать не хотели. Все спрашивали, что будет, и ждали чего-то веселого... Кажется, два дня ничего не происходило, а потом все произошло. Не хотели уезжать – как обычно бывало после коммунарского сбора. Мы сбором довольны. Работали, провели интересный разговор о школе, «университет» (четыре факультета), рассказ о коммуне, парад, посвященный 7 Ноября, день Греции, прекрасный вечер революционной песни (пели так, что дрожь по телу пробегала), вечер Маяковского (читали стихи), открытие нашего города, две прогулки с игрой, три вечерних общих сбора-«огонька». «Огонек» – всё! Чудо из чудес. И в той степени, в какой в классе нельзя проводить «огонек», в той степени и плохо».

Девятиклассница писала после сбора: «Сначала было очень трудно. Ни одной свободной минуты у нас не было, постоянно нужно было думать, чего многие из нас просто не привыкли делать в таком количестве. Мы были как в другом мире. Из творческих дел очень понравился «университет», лекции в котором читали старые коммунары и взрослые, и веселый день Греции. Этот день начался с того, что у нас украли прекрасную Елену. Все отправились на поиски, было много смешного, но в конце концов каждому отряду досталось по Елене или Алене, а одному отряду Людоедка Эллочка, и каждый отряд на обратном пути решал, как доказать, что именно наша Елена – Елена Прекрасная. Вечером у нас был греческий театр. Каждый отряд представлял разные жанры греческого театра: театр масок, трагедии комедии. Сбор прошел очень хорошо, «на уровне мировых стандартов». Мы были как в другом мире».

«Мы были как в другом мире...» Вот оно! Увидели его, другой мир! Теперь в пионерскую не надо было зазывать старшеклассников: 30 человек из нее не уходили, 30 человек хотели и всегда жить, как в те 4 дня на сборе. Если бы всю школу – на сбор! Но что же мечтать, надо вкраплять «другой мир» в обычную школьную жизнь, показывать ребятам, что и все они могут жить так же... Короткие письма из школы (некогда было длинные писать!) как фронтовые сводки:

22 ноября. «В субботу открыли школьное кафе. Было очень тихо, но ребята кофе не пили, а просто сидели, шепотом разговаривали и чего-то ждали. Играла музыка (серьезная). Слушали. Потом обсуждали, что хорошо в кафе и что плохо. Решили, что вечера в кафе должны быть тематическими».

24 ноября. «День географии для V–X классов. Десятые-девятые проводят «аукцион» «Знаю ли я географию?», восьмые – «разнобой», седьмые – обзор журнала «Вокруг света» и т. д. Продолжаем работу на молокозаводе, и теперь уже без хлопот».

27 ноября. «Общее комсомольское собрание. Во-первых, все пришли и без опозданий. Было очень тихо. Пять человек выступали без подготовки и по существу. Выбрали нового секретаря – девятиклассника, который был на сборе».

29 ноября (письмо Лены Махняевой, Лены-большой). «Трудно с пионерами. Готовим день истории. Когда отряду даешь задание что-нибудь решить, то придумывают мальчики, собравшись в кучу, а девочки говорят: «Без нас всё решат» – и сидят в сторонке».

...Считается, что власть в общественной жизни захватывают девочки, что нет сугубо мужских дел, например военизированных игр. Но вот стали проводить «Зарницу», и опять во многих местах во главе батальонов – девочки, только теперь – в погонах. Но, как показывает опыт коммуны, истинно мужское дело – придумывание, творчество! Сначала, когда пионерская собирала представителей советов отрядов (их здесь для краткости называют командирами) и ребятам говорили: «Давайте придумаем...» – все молчали. Тогда догадались: надо выбирать в отряде по два командира. Пусть вдвоем придумывают! Выбрали по мальчику и девочке. Дело пошло веселее: пошушукаются, пошепчутся и что-нибудь предложат. Но вскоре ребята выяснили, что придумывать гораздо легче, если оба командира – мальчики. И вновь произошла смена власти: теперь каждый отряд был представлен в совете двумя командирами-мальчиками... Повсюду страдают от засилья девочек, а здесь одни только мальчики сидят в совете! Возникла проблема прямо противоположная: как девочек привлечь к общественному творчеству? Но продолжим сообщения из школы.

30 ноября (письмо Лены Махняевой). «Очень активно подключились к дежурству. Мне кажется, что у нас вся школа только и делает, что дежурит. Мы установили совместное дежурство пионеров и комсомольцев. Они такие красивые, все в пилотках, даже девятые классы. Сегодня дежурные повесили плакаты: «Вы не бегайте, крича, плохи шуточки с Ф. Я.», «Наша служба и опасна, и трудна» и прочее».

Это значит, уже и советы дела появились в школе – иначе откуда придумки?

Письма Фаины Яковлевны:

2 ноября. «Прошел день географии. Обнаружили двух очень знающих и умных ребят. Оказывается, есть и звезды, а вначале казалось – никого. Я вожусь с X «В» классом – там заболела классная руководительница. В классе все колобродят. Одни с нами, человек 6 – 8, другие плевать хотят на всё (человека 4), остальные смотрят: что-то будет? Вот единственное: все классы хотят работать на молокозаводе и работают все хорошо. Время летит, ничего не успеваем...»

10 декабря. «Были ужасно тяжелые дни. Ничего не происходило и не получалось, я было совсем отчаялась и хотела написать, что мы все бросаем. А потом...

Кульминация была, когда мы проводили кафе (2-й раз). Пришли в полном составе три десятых класса. Пришли, нарядно одетые, посмотреть, что мы делаем. Короче: все прошло отлично. Полтора часа читали стихи французских поэтов XV –XVI веков – программу подготовили 12 человек с Леной, те, кто был на сборе, и их друзья. В зале за столиками было 100 человек, мест не хватало, но было необыкновенно тихо. Вторая часть – ребята со сбора пели песни, и третья – танцы. Кажется, темно и все такое, чтобы повторился тот первый вечер, но ничего подобного не было. Танцевали вполне достойно, а потом сели кругом и тихо пели. В 10 кончили. Было очень интеллигентно, в первый раз в этой школе. Теперь все хотят ходить в наше кафе, все готовятся, а о дисциплине и говорить нечего».

Вот так работает сбор в школе. Всего 4 дня провели вместе, а на каждом шагу: ребята со сбора провели... ребята со сбора пели... Выбрали секретаря из тех, кто был на сборе. Любопытно, что и новое слово сразу появилось: «сборовцы» – те, кто был на сборе.

13 декабря. «Ежедневно с одним-двумя разговариваю о жизни. Есть очень сложный паренек в 10-м. Все его ругают, внешне неказист. Был с ним большой разговор. Умный парень. Прекрасная речь. Говорит, что он был вполне приличным учеником, но так долго говорили ему, что он плохой, и в конце концов он стал таким. Мне его очень жаль. Говорю, дай помогу тебе, а он говорит, что уже поздно.

Сейчас готовим день истории – праздник 50-летия образования СССР. Десятые-девятые классы – конференция но теме «Культурная революция в жизни народов СССР» (литература, живопись, музыка). Восьмые классы – «Вечер горящих сердец» (о Луначарском, Баумане, Кирове и Чичерине). Шестые – игра по «станциям». Пятые-четвертые – викторина. На молокозаводе продолжаем работать, через неделю начнем работать в детском отделении больницы – будут играть с ребятами, читать им и т. д.».

17 декабря. «Все очень плохо. Вчера было кафе – посвятили его памяти декабристов. Опять пришли какие-то гопники (которых привели, конечно, наши), напились, и стало очень мерзко. Внешне как будто все очень пристойно, а вообще-то ничего не происходит. До часу ночи стояли у школы, разговаривали. И всю ночь, конечно, не спали. Самое противное было то, что один наш мальчик, А., все-таки не выдержал, пошел в магазин, принес вина и сам напился. А мы-то решили, что с этим всё.

Так что же нам делать? Завтра посвящу этому день.

Опять буду говорить, говорить... Какое-то расслоение среди ребят идет. Кто-то полностью с нами (человек 50–60), кто-то в середине, а остальные – против (человек 30). Ухмыляются и говорят: «Неужели вы верите, что в школе можно что-то сделать?»

...Но пионерская верила. Дрогнули даже старые коммунары, которые то и дело приходили в школу: не получится! И все кругом твердили: не получится! И самим казалось минутами: не получится! Но пионерская верила. «Есть такой независимый механизм в человеке – вера, – говорит Фаина Яковлевна. – Одним дается она с детства, к другим приходит с делом. Я верю в наше дело, в нашу правоту!» Они мучились, искали: в чем же они ошиблись? Может быть, слишком громко начали? Может, нельзя приходить в старую школу с новой программой? Может быть, перейти в другую школу, начать все сначала, но тихо начать? Незаметно?

И все из-за того, что один ученик был пьян... Отвыкли!

Очень хотелось бы написать, что дальше все вдруг как-то само собой получилось у них, но не было этого. Было еще хуже.

6 января. «Конец декабря был страшный. Конец четверти, все устали, куча дел и... страшный грипп. И все повалилось из рук. Мальчишки (с VI по VIII класс) играют на деньги. Это как эпидемия. Игра называется «болтанка». Ужас. А мне-то казалось, что все хорошо. Вдруг стали плохо дежурить по школе; IX «Б» пошел на работу, а до молокозавода из 30 человек дошли 12, остальные пошли домой. А мне казалось, что уж с работой все отлично! Вот так и живем. Да разве это жизнь? Это письмо пишу с зимнего сбора. К сожалению, опять поехало только 42 человека (10 заболели). И это после ноябрьского сбора и нашей агитации! Столько сил и так мало ребят! В последний день учебы все VIII–X классы ходили на спектакль в ТЮЗ. Было больше 250 человек. Все были ужасно рады, и вообще все было очень мило. Кончился спектакль, и... никто с нами не попрощался, не поздравил с Новым годом, просто прошли мимо нас, и всё. Вот так. Не принято, поэтому – стыдно, и вообще – зачем? Ничего в школе не происходило в эти полгода, ребята такие же, как в сентябре. Просто удивительно, как все это быстро получается. «Это» – я имею в виду полную бездеятельность и безразличие ко всему. Полное отчаяние, хоть беги из школы. Такое состояние у всех нас троих».

Тут важно заметить – отчего отчаяние? Такое чудесное мероприятие, 250 человек в театре, «все очень мило». Прекрасный факт для отчета, и сколько воспитателей даже не обратили бы внимания на эту мелочь, на то, что с ними не попрощались! Но пионерская привыкла судить о состоянии духа по мельчайшим мелочам. Они не с пьянством борются, не за вежливость, не за дисциплину, не мероприятия проводят, а дух поднимают! Между сценой у театра и тем, что один напился, прямая связь. Потому что, будем честны, нет способа исправить этого одного, не знает таких способов педагогика: нужен общий подъем духовной жизни всех ребят.

Терпение... Можно поверить в любое педагогическое чудо, но никогда не поверишь, будто был на свете хоть один педагог, не познавший отчаяния, и будто можно изобрести метод, который от отчаяния убережет. Единственное, что остается педагогу в такие минуты, – верить и призывать себя и товарищей своих к терпению. «Я поняла свой главный недостаток, – писала Фаина Яковлевна. – Я хочу сделать все и немедленно».

Это действительно опасный недостаток для педагога и его большое достоинство. Терпение и нетерпение, как топливо и кислород, сгорают в одном огне и дают энергию душе. Тот, кто не хочет сделать все и немедленно, не сделает ничего и никогда.

14 января (письмо Лены Шалыгиной). «Если первый сбор (осенью) был для наших «познанием мира», так как было много коммунаров, которые в основном все делали и «развлекали» наших ребят, то зимний сбор принес много трудностей. Коммунаров не было, пришлось все делать самим, а это оказалось неимоверно сложным. К тому же мы не смогли как следует подготовить сбор заранее, поэтому многие дела прошли просто на низком уровне, что очень повлияло на настроение ребят в первые дни, а значит, и на наше (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Ребята не понимали, в чем дело. Оказывается, они ничего не могут! Все ждали, пока «вылетит птичка», как говорит Ф. Я. Потом, на последнем разговоре, они сами смеялись над этим. Вот, что я записала на последнем «огоньке»:

Володя П. (X класс). Для меня сбор – как гром среди ясного неба. Не могу прийти в себя. Главное – интересные люди!

Катя Н. (VIII класс). Таких нормальных человеческих отношений не видела, Удовольствие от общения. На сборе впервые в жизни хотелось что-то делать!

А в анкетах на вопрос, понравился ли сбор, отвечали:

– Я был в первый раз. Понравилась жизнь, которой живут ребята, особенно «огонек», обсуждение дня. Каждый день работаешь и руками, и ногами, и головой. Взрослые почти не вмешиваются, чувствуешь себя взрослым. Узнал много нового о музыке, о людях. Все вечера готовишь сам.

– Я в первый раз в жизни выступал сам.

– Здесь очень интересно и как-то необычно, очень нравится подготовка к делам.

– На первом сборе я в основном смотрела и училась, а этот дал мне возможность поработать самой.

– Убедился, что мне нужно больше читать и знать.

– Понравились дружеские отношения между людьми, забота друг о друге; неразграничивание на старших и младших. Нравится, что все вопросы решают сами ребята.

– Весело. Чувствуешь себя человеком.

Опять: всего 40 ребят и среди них много новичков, но – «гром среди ясного неба»! «Главное – интересные люди!» Это кто же – интересные люди? Да они сами...

24 января. «После сбора какой-то просвет! Сегодня два десятых класса добровольно остались готовить вечер о ленинградской блокаде, восьмые – опять же добровольно – выпускают газеты, и девятый пошел на работу. Был хороший разговор в двух десятых классах. Все говорят, что ребята плохо относятся друг к другу и не умеют учиться, а отсюда плохое настроение».

28 января. «Обстановка в школе улучшилась и разрядилась. Опять хожу в классы, говорю о том, о сем, вернее, всё о том же: о культуре поведения, отношений, о смысле жизни... Кажется, они начинают что-то слышать. Появилась новая традиция – ходить с ребятами в филармонию. На зимнем сборе был Виктор Малов (это один из первых коммунаров, теперь – художественный руководитель Краснодарской филармонии, он проводит с ребятами отличные беседы о музыке). Нашлись 26 человек (24 девочки и 2 мальчика), которые никогда не были в филармонии и просили пойти. Пошли на концерт из произведений Рахманинова. Им было довольно трудно, но сидели хорошо. Интересно было с ними в этот вечер. Ходили толпой. Скоро опять пойдем, и каждый возьмет с собой еще одного человека».

7 февраля. «Новостей очень много. Пожалуй, с десятыми классами что-то произошло. По одиночке приходят в пионерскую и просят дать дело. Вчера два парня из X «В» пришли и стали убирать комнату, которую нам дали для подготовки домашних заданий со слабыми и трудными ребятами. Хотим сделать ее уютной – будет самовар, книги... У Лены-большой был день рождения (кто-то узнал), старшие с барабаном, строем пришли поздравить ее, и было очень сердечно. Принесли молоко, разлили по чашкам, чокнулись и выпили. Сейчас усиленно готовится театральное кафе. Сегодня около 30 человек весь вечер сидели и готовили его. 14-го – открытие университета. На сборах мы его проводили, а вот в школе – впервые. Все IX–X классы расходятся по факультетам; физика, история, педагогика, живопись, биология. Кто куда хочет. Это, в общем-то, обычные лекции, как и всюду, но, когда есть выбор, ребята идут охотнее. На заводе продолжаем работать. Это вошло в привычку. Пионеры начали работать в типографии. Каждый день – звено. Записываются добровольцами человек 15, приходят 6... Пионеры нас еще совсем не слышат. Дел столько, что даже с Ленами по 2–3 дня не разговариваем. Мы теперь так решили: они – с комсомольцами, я – с пионерами, а через некоторое время поменяемся».

12 февраля. «Это письмо внеочередное. Пишу, чтобы сообщить: вчера было первое настоящее кафе. Ура!

Итак, было около 150 человек в зале. Кафе было театральное. Во время выступлений – гробовая тишина. Два девятых класса подготовили «капустник». Вход по билетам. Ажиотаж страшный. Некоторым ребятам я «доставала» билеты, были даже «контрамарки». Очень интересно оформили зал. Пили кофе, разговаривали. Очень мало и только прилично танцевали. В 10 часов объявили кафе закрытым. Никто не побежал в раздевалку, очень многие спрашивали, не нужно ли помочь. Все быстро убрали, вымыли посуду и вместе пошли домой. Хорошо!

У меня такое чувство, что кольцо сжимается, мы все приближаемся к ребятам. 9 февраля пионеры впервые хорошо поработали в типографии и сами попросили поработать сверх нормы еще два часа. Мы хвалили их, и реакция была очень интересной. Редко мы хвалим, так что восторг был полный. Итак, можно сказать, что работа и кафе получились! Скорее бы лето, большие надежды возлагаем на сбор. Повезем человек 150, не меньше».

Не могу удержаться от комментария: будем внимательны к механике работы. Сбор, второй сбор, а между сборами – работа, кафе и другие творческие дела, которые теперь проводятся как на сборе, т. е. с выдумкой, интересно, привлекательно для ребят. Сбор дает опыт, сбор как школа общественной жизни. Из той «сборовской» школы – в эту, обычную.

21 февраля. «Новый комсорг VIII «А», Андреем зовут, вчера приходит и говорит: «Вот бы дело трудное дали нам всем классом сделать, а? Надо проверить себя да и ребят всех». Днем и ночью думаем об этом. На молокозаводе все работают, но это теперь игрушки. Деятельность для людей нужна или что-то в этом роде! Все, кто был на сборе, тоже для себя дела не нашли, хотя они все работают в школе. Теперь им всем этого мало!»

27 февраля. «Во всех VIII–X классах прошли вечера в честь Дня Советской Армии. Буквально все старшие стали «ручными», многие уже слышат нас и сразу реагируют. Было очень интересно смотреть, как они веселятся и общаются. Жаль, что в школе 31 класс, а если бы было, скажем, 18, то уже кое-чего определенного достигли бы. Продолжаю ежедневно встречаться и разговаривать с 10–12 ребятами, в перемену еще 2–3 совета дел, и еще почти ежедневно что-нибудь в одном из классов. Подобралась к седьмым. Готовим чайную по примеру кафе. За последнее время острых ситуаций с ребятами почти нет».

4 марта. «Сегодня воскресенье. Провели однодневный сбор: зарядка, линейка, выпуск стенгазет и кинофестиваль – сами играли фильмы, которые нравятся. Вечером прогулка по городу. Нашла двух очень умных ребят. Один из восьмого (учится плохо) и из четвертого. Трудно в IX и X классах заниматься перевоспитанием, но и так доживать год не хочется. Все, что мы делаем, – это только разведка, правда, уже глубокая».

9 марта. «Очень приятно прошел Женский день. Много готовились, и все прошло культурно (оформление, встреча утром всех девочек с цветами и открытками, обслуживание в столовой, концерт по заявкам, подарки и т. п.). Самое смешное и грустное – поздравительные открытки, которые получили Лена, Леночка и я. Вот что пишут: «Пусть наша школа будет самой лучшей», или: «Пусть наша школа будет такой, какою вы хотите ее видеть», или еще: «Воспитайте нас честными и смелыми!»

Каждый день новости, с каждым классом альянс, и, конечно, есть движение, но нужно время! И только тогда получится, когда мы начнем с III–IV класса, а сейчас чисто внешние изменения происходят. А я все хожу по классам, что-то говорю, говорю... Все призываю ребят читать и думать».

22 марта. «Было хорошее комсомольское собрание, отчетно-выборное, такое, которое нас впервые устраивало. Ребята им очень довольны. Говорят, что такое было впервые, что оно было неформальное, что было несколько очень интересных выступлений... Все четыре десятых класса выступили с творческими отчетами, с наказом на будущий год. Смысл такой: «Не будьте дураками (так буквально сказано), работайте, учитесь. Мы поняли, что это возможно и интересно». И главное, впервые в истории школы были предложения признать работу неудовлетворительной».

20 апреля. «Так получилось, что писать не могла. Приехала из Москвы, узнаю, что в первый день весеннего сбора тяжело заболел мальчик-пятиклассник, отправили в местную больницу, там он шесть часов был без сознания, наконец, привезли в Ленинград, и оказалось – менингит. Десять дней был в крайне тяжелом состоянии. Сейчас все благополучно.

В пионерской комнате ежедневные сборища. Весна! Сидят, делать ничего не хочется, домой не идут. Грустно, что десятые уходят. Это накладывает отпечаток на жизнь школы. О чем бы ни думала, все возвращаюсь к ним.

Провела в школе день ТЮЗа для всех классов, с IV по X. Прошел отлично. Все готовились упорно и с интересом. Сегодня первый день, когда я освободилась в 8 часов. Стыдно, но работаем с утра до ноченьки...»

В этом месте, я знаю, читатель подумает: «Вот! Вот она простая разгадка: «Работаем с утра до ноченьки...» А у многих ли такая возможность? И что это за методика, если она требует работы с утра до ноченьки?

Но вспомним Макаренко: первые годы – каторга. И к тому же они не просто работали, перед ними стояло угнетающее «да» или «нет». Получится или не получится? В пионерской комнате висела грамота за победу в городском соревновании комсомольских организаций школ, они провели мероприятий на 10 школ и на 10 лет, но это еще не значило «да». Не результат. Им нужен был дух и стиль коммунарской жизни. Они умели делать день, делать сбор, делать коммуну, а школу? Школу они пока что не сделали.

Три воспитателя, три обыкновенные женщины – не теоретики, не мыслители, не обладатели сверхсильных характеров и невероятных педагогических способностей, эти три рядовых человека, из которых одной было 27, а другой 24, взяли на себя очень трудную ношу.

Когда мы в «Алом парусе» собрали 70 ребят и поставили перед собой дерзкую воспитательную задачу, мы знали, что в Ленинграде эта задача решена, что она в принципе решается, и нам было легко. А пионерская не знала, решается ли ее задача, и все кругом твердили, что не решается она, что они взялись за невозможное.

И ведь даже не директорами они работали! Не было у них и власти! Две пионервожатые да организатор внеклассной работы – великие ли должности в школе? И никакого спуска им не давали, ни малейшего промаха не прощали. А если бы у них не получилось, никто бы и не заметил провала, никто и не спросил бы с них – как позже никто не заметил их победы и никто не похвалил их. Рядовая, будничная работа, каждый день которой – предсказываю – отзовется тысячами и тысячами счастливых детских дней далеко от этой школы, в пространстве далеко и во времени... Они работали «с утра до ноченьки», чтобы те, кто будет вторым, сто пятнадцатым, работали спокойно и уверенно, зная, что задача решается.

Тяжелое лето

Да, они нервничали, отчаивались, падали духом – не хладнокровные исследователи перед нами и не герои. Но, страдая, унывая, стыдясь своего упрямства, преодолевая тысячеликое сопротивление, они продолжали свое дело – ни на шаг не отступили от идеи.

Худо ли, бедно ли, но первый учебный год был позади. Они добились многого – и были очень далеки от цели. Наступал решительный час: летний сбор. Итог их годовой работы и залог работы будущей.

Кого же везти на сбор? Вновь – кто хочет, и значит, вновь – невидимый отбор? И опять останется неясным, можно ли работать по коммунарской методике со всеми детьми без отбора и разбора.

Решились на необычный шаг. Собрали всех старшеклассников-комсомольцев. Фаина Яковлевна выступила с речью, и так эта речь была зажигательна, что собрание единогласно проголосовало: едем на сбор все, без исключения! Постановить постановили, но когда дошло до дела, то оказалось: тот не может, тот не хочет, а тот думает отдыхать с родителями. Нет! Голосовали? Голосовали. «У нас было основание заставить ехать всех и заодно научить: прежде чем голосовать – думать», – писала Фаина Яковлевна. Много было драм, скандалов, объяснений с родителями, да и самим было не сладко: не привыкли они заставлять. Но голосовали? Вынесли решение? Будьте добры выполнять.

Поехали все: 4 старших класса полностью, да еще пионеры, итого – 170 человек. С ними 20 взрослых, из которых лишь шестеро имели коммунарский опыт, остальные – новички. Шесть на сто семьдесят. Им предстояло сделать сбор, т. е. добиться, чтобы установился в лагере коммунарский стиль добрых отношений, творчества, мажора, чтобы все 170 увидели реальный идеал – как надо и как можно жить. Хоть к последнему дню сбора! Хоть на один миг! Плазма существует в земных лабораториях лишь секунды, но даже это ее краткое существование сулит человечеству неисчерпаемые источники энергии. Все-таки она существует!

Однако и не совсем уж новичков везли на сбор. Три коротких опыта – осенний, зимний и весенний – не пропали даром. В школе распространились слухи, что на сборах какая-то особая жизнь... Ребята, ехавшие в Вишки (это под Даугавпилсом), были готовы к подвигам, у них была установка на лучшую жизнь:

«Я ждала чего-то необыкновенного. Я прочитала книгу о коммуне – она показалась мне необыкновенной. Я послушала рассказы пионерской, и они тоже показались мне необыкновенными. И наконец, рассказы о сборах моих одноклассников, которые раньше ездили, – и опять что-то необыкновенное (а уж им-то я больше всего верила). Что я заключаю в понятие «необыкновенное»? Попробую объяснить. Во-первых, постоянная кипучая жизнь; ни одной свободной минутки. Во-вторых, совершенно иные, чем в школе, отношения в коллективе. В-третьих, ощущение самого коллектива. Дальше необыкновенное касается меня. Я ожидала получить массу новый знаний, отчего надеялась стать высокоинтеллектуальной особой. И вообще, я хотела проверить себя (причем я была уверена, что раскроюсь почти как гений). И еще что-то вкладывала я в это понятие «необыкновенное», отчего у меня было ужасно радостное и восторженное настроение. Но самое интересное то, что я рассчитывала сразу же попасть в эту необыкновенную жизнь, уже сделанную для меня кем-то».

Увы! Ужасное разочарование ожидало автора письма: «Приехали. Разумеется, необыкновенную жизнь для меня никто не сделал. Ни о каких необыкновенных отношениях нет и речи. Даже элементарное внимание – и то выражается в миллиграммном количестве. Все сами по себе. Об ощущении коллектива можно только мечтать. Его у нас нет и, как мне кажется, не будет. Отношение к творческой работе такое же, как в классе (одна делает, десять смотрят)».

Так драматически начался этот первый сбор, на который поехали практически все. Однако заметим, что и в этих строчках, написанных в середине сбора, уже есть открытие: оказывается необыкновенную жизнь надо делать самим...

Из писем Фаины Яковлевны. 3 августа. «С утра очень хорошо поработали на прополке капусты. Вчера было ЧП: после неоднократных предупреждений один мальчик все-таки закурил прямо при всем народе. Я просто онемела. И конечно же, решила его отправить. Я была в ярости... И вдруг собрался отряд, и ребята стали говорить, что я не имею права без общего сбора ничего решать. Все поняли очень хорошо свои права. А вот с обязанностями плохо. Хотя все здороваются и уже говорят «спасибо». Меньше стали кричать. Более подтянуты, аккуратнее выглядят. Больше улыбаются».

Она изо всех сил старалась быть объективной, она старательно подчеркивала хорошее: работали, подтянуты... Но что было на душе, об этом можно догадаться по фразе «я была в ярости», по совершенно немыслимому для прежних дней «решила его отправить». Слабость? Да, слабость. «Ребята не признают нас, злятся на нас». А сколько воспитателей, за которыми дети идут безоговорочно, на которых смотрят влюбленно! Нет! Ничего такого здесь нет. Никакой влюбленности, никакой магии. Самые обыкновенные люди.

11 августа. «Все плохо. Сегодня утром конфликт взрослых со всем лагерем. Сегодня и завтра все решится. Быть или не быть! Таких ребят я не видела ровно 14 лет».

13 августа. «События так быстро развиваются, что я не успеваю опомниться. Час – вроде ничего, потом полный завал и т. д. Позавчера мы были в отчаянии, вчера намечался взрыв. Мы все были на волоске от полного провала. Помогает наша злость, интуиция и... бессилие. Во вчерашнем конфликте с ребятами еле-еле уговорила взрослых согласиться, что мы не правы. Был разговор о коммуне, читали отрывки из книги. Потом вместе пели и – отбой. Через час после отбоя три отряда готовили сюрприз для лагеря. Одни наготовили дрова, которых уже нет, другие оформили «огонек» для пионеров, третьи готовили творческое дело, и все точно, как в коммуне. А два отряда в 3.15 ночи пошли допалывать капусту. Идти туда час и обратно час, два часа работали, а утром были на зарядке. И всё тайно и т. д. Все хотят жить по-новому... Сегодня день рыцарей. Очень веселая была линейка, сейчас все на работе, вечером турнир рыцарей и карнавал. Внешне всё 11 дней выглядит прилично, но в отрядах конфликт за конфликтом».

15 августа. «Хуже вчерашнего дня у меня ничего в жизни не было. После рассказа о коммуне, ночных десантов, замечательного дня рыцарей начался страшный спад, в конце дня было невыносимо. Настроение плохое, никто ничего делать не хочет, все валится из рук, не говоря о том, что взрослые хотят спать, устали. В отрядах все разгулялись. Мы в полной растерянности. Бегали, ругались, думали и... придумали. Вызвали директора совхоза, который соответственно выступил, похвалил за капусту. И сегодня все уехали на уборку помидоров в отличном настроении и, кажется, собираются работать две смены. Дело пошло... У взрослых разный опыт, многое на словах не объяснить. Острые ситуации – ежечасно. Самое приятное – это вечерние «огоньки», работа в поле. Конечно, этот сбор отличается от всех предыдущих летних сборов. И все-таки он не зря!»

Конечно, не зря! И даже та девятиклассница, которая так ждала сбор и так быстро разочаровалась, когда выяснилось, что необыкновенную жизнь надо строить самим, даже она еще в середине смены, 15 августа, честно отметила: «Что касается духовного мира, то здесь кое-что сдвинулось. Мне начали нравиться стихи (после того как меня «всунули» в совет дела)». Немалое приобретение!

И лишь на 21-й день, в последние три дня перед отъездом, «все произошло».

26 августа. «Всю ночь сидела с больным мальчиком. Страшная ангина и даже удушье было. Все кончилось хорошо. Очень интересные были последние три дня. Сплошные добровольцы. Все хорошо работали. Вежливы по отношению друг к другу. Особенно усердствовали мальчики по отношению к девочкам. Изменилось отношение к нам, взрослым. Мы слишком хотели, чтобы все быстрее произошло, а от этого еще никогда пользы не было. Мы все не понимали, почему внешне все хорошо, а в отрядах – ничего. Нужно было время».

Первого сентября, через год после появления трех воспитателей в школе, было счастье и восторг: «Линейку провели прямо на улице, очень хорошо выступили ребята со сбора, мы все, взрослые, были завалены цветами, одарены улыбками и лаской абсолютно всех – учеников и даже учителей. Очень приятно в школе встретиться с ребятами летнего сбора. Они все отличаются и подтянутостью, и доброжелательностью ко всем, и желанием работать. Но еще не учиться: этого им еще не хочется. С нами на сборе были две учительницы. Первые два дня одна из них прибегала в пионерскую и спрашивала: «Что мне делать, я прихожу на урок, а мне улыбаются?» Ей никогда в жизни не только не улыбались, но и просто не обращали на нее внимания (7 лет стажа). Она не ходит по школе, а летает. Говорит, что верит во все наши начинания, что ей стало легче на уроках и особенно с летними ребятами, они ей морально помогают. А летом она отказалась работать с отрядом, помогала на кухне...»

Поиск по сайту: