Письмо папе Льву Х 37 страница

На следующий день и все последующие дни флорентийские и другие послы оказывали сильное давление на короля, чтобы он заставил герцога выступить, но король отвечал, что не может посылать на войну силой, и потому поход оказался сорван ⁶⁴. Король был недоволен, ибо понес большие расходы и питал надежду отомстить герцогу Миланскому, тем более что он ежечасно получал известия о приготовлениях Джан-Джакомо Тривульцио, наместника короля и герцога Орлеанского в Асти, который был уроженцем Милана, [369] имел в Миланском герцогстве много родственников и был там любим, а потому располагал поддержкой множества людей, как родственников, так и других.

После этой неудачи последовали и другие, даже две или три одновременно, и прежде всего в Генуе, жители которой склонны ко всяким смутам. Неудача постигла мессира Баттиста да Кампофрегозо, могущественного главу одной из партий Генуи; он был изгнан из города, и ни его сторонники, ни сторонники дома Дориа, которые были дворянами, в отличие от Фрегозо, ничем не могли ему помочь. Дориа, которые не могли быть дожами из-за своего дворянства, поддерживали Фрегозо, ибо в Генуе ни один дворянин не может быть дожем, и им некоторое время был названный мессир Баттиста. Однако он был обманут своим дядей кардиналом Генуэзским ⁶⁵, который незадолго до описанных событий передал власть над Генуей герцогу Миланскому, и в Генуе стали править Адорно, которые, не принадлежа к дворянам, часто становились дожами с помощью дворянской семьи Спинола. Таким образом, в Генуе знатные люди делают дожей, но сами быть ими не могут. А мессир Баттиста надеялся поднять вооруженное выступление своей партии в городе и округе, желая, чтобы синьория перешла под власть короля: противники были бы изгнаны, а он со своими людьми стал бы у власти.

Другая неудача случилась, когда жители Савоны обратились к кардиналу Сан-Пьетро-ин-винколи и предложили передать ему город, надеясь получить свободу, ибо они находились под властью Генуи и платили подати. Если бы удалось овладеть этим городом, то Генуя оказалась бы в тисках, поскольку королю принадлежал Прованс и он распоряжался в Савойе.

Получив эти новости, король велел мессиру Джан-Джакомо Тривульцио оказать поддержку мессиру Баттиста да Кампофрегозо и предоставить людей, чтобы сопровождать того до ворот Генуи и посмотреть, не восстанут ли его сторонники. А с другой стороны, король, побуждаемый кардиналом Сан-Пьетро-ин-винколи, написал мессиру Джан-Джакомо, чтобы он в то же время послал людей ккардиналу, чтобы они провели его к Савоне; этот приказ был передан ему также устно сеньором де Сереноном из Прованса, человеком дерзким на слова, дружившим с кардиналом. Король приказал мессиру Джан-Джакомо перебраться в такое место, откуда он смог бы поддерживать их обоих, не предпринимая ничего против герцога Миланского и не нарушая заключенного с ним в предыдущем году мира, о котором говорилось в другом месте.

Однако эти приказы плохо согласовывались друг с другом. И так часто случается с распоряжениями могущественных государей, когда они отсутствуют на месте событий и вынуждены быстро рассылать письма и людей с приказами, предварительно не выслушав мнений о положении дел. Ведь удовлетворить требования и просьбы мессира Баттиста да Кампофрегозо и кардинала одновременно было невозможно. Идти к стенам Генуи без большого числа людей не имело [370] смысла, поскольку в городе многочисленное, храброе и хорошо вооруженное население. А если еще предоставить людей кардиналу, то армию пришлось бы разбить на три части, ибо часть должна была остаться при мессире Джан-Джакомо. Кроме того, в Генуе и Савоне находилось много людей герцога Миланского, ибо они, как и король дон Федериго и папа, очень боялись, как бы Генуя не изменила им.

У мессира Джан-Джакомо был, однако, свой замысел: он хотел, не дробя своих сил, выступить прямо против герцога Миланского, и, если б ему удалось это осуществить, он сделал бы великое дело. И он приступил к его выполнению: написав королю, что желает защитить тех, кто направится к Генуе и Савоне, он под этим предлогом вышел на главную дорогу, ведущую от Алессандрии к Генуе, по которой герцог Миланский только и мог послать помощь против наших, и взял три или четыре небольших города, которые сами открыли ворота. При этом он говорил, что не ведет войны с герцогом Миланским, поскольку сделал это по необходимости. Король также отнюдь не считал, что начнет войну с герцогом, если захватит Геную и Савону, ибо, как он говорил, эти города герцог держит от него и он имеет право лишить его их.

Но, удовлетворяя просьбу кардинала, мессир Джан-Джакомо передал ему часть армии, чтобы пройти к Савоне. Они нашли город хорошо защищенным и вернулись обратно, так что замысел провалился. Другая часть армии была дана мессиру Баттиста для похода к Генуе, и тот уверял, что его ждет удача. Но, после того как они прошли три или четыре лье, в его отряде, как среди немцев, так и французов, зародились сомнения, впрочем напрасные, и они, поскольку отряд был малочислен, испугались опасности, которая их могла подстерегать, если бы не восстали приверженцы мессира Баттисты.

Таким образом, сорвались все эти замыслы, что усилило герцога Миланского; он избежал большой беды, которая случилась бы, если бы мессир Джан-Джакомо смог развернуть активные действия, но венецианцы прислали герцогу много людей. Наша армия отступила. Пехотинцы были распущены, города, что были взяты, возвращены, и война завершена для короля без всякой пользы, хотя на нее истратили большие деньги.

ГЛАВА XXIII

С начала 1496 года, когда прошло уже три или четыре месяца после возвращения короля из-за гор, и вплоть до 1498 года король ничего в Италии не предпринимал. Все это время я был при нем и присутствовал при решении почти всех дел. Король переезжал из Лиона в Мулен, из Мулена в Тур и всюду устраивал турниры и джостры, ни о чем ином и не помышляя. Его наиболее доверенные люди так перессорились, что хуже и быть не может. Одни из них хотели продолжить действия в Италии — это были кардинал и сенешал ⁶⁶, [371] надеявшиеся извлечь из этого выгоду и укрепить свою власть, ибо во время похода все шло через них. Им противостоял адмирал ⁶⁷, который распоряжался всей властью при юном короле до похода в Италию и хотел, чтобы все планы насчет нее были оставлены, поскольку видел в этом выгоду для себя, полагая, что вернет себе былое могущество и отнимет его у других. Так обстояли дела года полтора или около того.

Тем временем король отправил послов к королю и королеве Кастилии ⁶⁸, поскольку стремился после войны с ними добиться мира. Их силы были велики и на море, и на суше. И хотя на суше они добились немногого, на море они оказали значительную помощь королям Ферранте и Федериго, ибо Сицилия ⁶⁹ расположена по соседству с Неаполитанским королевством, в полутора лье от него, возле Реджо-ди-Калабрия; говорят, что когда-то все это было сушей, но море пробило пролив, называемый нынче Фаро-ди-Мессина. Из Сицилии, сеньорами которой были король и королева Кастилии, доставлялась в Неаполь немалая помощь и каравеллами, присланными из Испании, и людьми. В Сицилии располагалась и тяжелая кавалерия с легкой конницей, которая затем вступила в Калабрию и начала военные действия против людей нашего короля. А их суда постоянно оказывали поддержку им, так что когда все их силы соединились, то наш король оказался гораздо слабее.

В других районах король Кастильский причинил королю небольшой ущерб. Его многочисленная конница вошла в Лангедок, где провела некоторое время, занимаясь грабежами; часть ее пробыла там два, три и даже четыре дня, но ничего большего она сделать не смогла. Монсеньор де Сент-Андре из Бурбонне, находившийся на этой границе от имени губернатора Лангедока монсеньера герцога Бурбонского, захватил тогда городок Сальс в Руссильоне, откуда испанцы вели войну с королем. За два года до того Руссильон с округом Перпиньян был им возвращен ⁷⁰, и этот городок входит в данный округ. Захватить его было очень сложно, поскольку там находилось много народа, в том числе и дворяне королевского дома Кастилии, а примерно в одном лье стояла лагерем их армия, более значительная, чем наша. Однако сеньор де Сент-Андре так мудро и скрытно осуществил свой замысел, что взял город за 10 часов, о чем я знаю из его письма. Город был взят приступом, причем убито было 30 или 40 испанских дворян, и среди них сын архиепископа Сант-Яго; погибло также 300 или 400 других людей, ибо они не ожидали, что все произойдет так быстро, поскольку не знали, на что способна наша артиллерия, поистине лучшая в мире.

Теперь вы знаете, что произошло между нашими королями и как для короля Кастильского эта война обернулась позором и бесславием, если учесть, сколь велика была его армия. Ведь когда господь бог желает покарать человека, то он обычно начинает с небольших огорчений; но затем он причинил королю и королеве Кастилии гораздо большие; так же господь поступил и с нашим королем. [372]

Король и королева сильно провинились перед нашим королем, нарушив клятву после того, как он совершил большое благодеяние и вернул им Руссильон, охрана и восстановление которого стоили таких денег его отцу. Тот дал за него в залог 300 тысяч экю, и наш король оставил им залог ради того, чтобы они не мешали ему в его планах завоевания Неаполитанского королевства. Они тогда восстановили старый союз Франции и Кастилии, каковой был союзом короля с королем, королевства с королевством и подданных с подданными; тогда было обещано не мешать королю в этом завоевании и решено не выдавать замуж дочерей короля и королевы Кастильских за представителей Неаполитанского, Английского и Фландрского домов. Это последнее предложение о браках было сделано с их стороны, и привез его от имени королевы Кастильской один кордельер по имени брат Жан де Молеон. Но когда король начал войну и дошел до Рима, они всюду разослали послов, чтобы заключить союз против него, в том числе и в Венецию, где я находился; там и была создана лига, о которой я много говорил, и в нее вступили они, папа, римский король, венецианская Синьория и герцог Миланский. И они сразу же начали против короля войну, заявив, что соблюдать такое обязательство, как не выдавать замуж дочерей за названных королей, невозможно (а у них было четыре дочери и один сын), хотя сами же и сделали это предложение, как я сказал ⁷¹.

Возвращаясь к моей теме, нужно сказать, что все военные действия нашего короля в Италии оказались неудачными и за ним сохранялась в Неаполитанском королевстве только Гаэта (ее еще удерживали, когда начались мирные переговоры с королем и королевой, но вскоре она была потеряна; в Руссильоне же военные действия больше не возобновлялись, и каждый остался при своем). Они прислали одного дворянина и одного монаха из Монсеррато ⁷², ибо все дела вели через подобных людей то ли из лицемерия, то ли чтобы меньше расходоваться, и переговоры о возвращении Руссильона вел упомянутый брат Жан де Молеон, кордельер ⁷³. Эти послы в первую очередь стали просить короля, чтобы он соблаговолил забыть о той обиде, что нанесли ему король и королева (королеву всегда упоминают, поскольку ей принадлежала Кастилия и ее власть была большей, так что их брак был весьма честным и равным), а затем предложили перемирие, включая всех членов лиги, по которому король сохранял бы за собой Гаэту и другие крепости, удерживаемые им в королевстве, и мог бы их во время перемирия свободно снабжать; они предложили также назначить день, когда могли бы собраться послы всех членов лиги, чтобы обсудить мирный договор ⁷⁴. После заключения такого мира король и королева хотели вернуться к плану завоевания мавров — пересечь море, отделяющее Гранаду от Африки, и захватить ближайшие к ним земли короля Феса. Однако некоторые утверждали, что они отнюдь не имели такого желания и были удовлетворены сделанным, т. е. завоеванием Гранадского королевства; это было поистине прекрасное и великое завоевание, самое прекрасное в наше [373] время, подобного которому предшественники никогда не осуществляли; и из любви к ним я хотел бы, чтобы они никогда ни о чем ином не помышляли и выполнили бы то, что обещали нашему королю.

Вместе с теми послами король отправил сеньора де Клерье из Дофине; король пытался заключить мир или перемирие, не включая в него членов лиги. Но если бы он принял их предложение, то спас бы Гаэту, а этого было бы достаточно, чтобы отвоевать Неаполитанское королевство с помощью его друзей.

Вернувшись, де Клерье привез новое предложение, ибо Гаэта была потеряна еще до того, как он достиг Кастилии ⁷⁵. Это новое предложение состояло в том, чтобы вернуться к прежней старой дружбе, завоевать Италию и поделить добычу, и сделать это так, чтобы расходы были общими и короли действовали бы вместе. Но до этого король и королева желали общего перемирия между членами лиги и назначения дня встречи в Пьемонте, куда все могли бы прислать послов, ибо они хотели выйти из лиги с честью. Судя по тому, что случилось впоследствии, это предложение было лишь уловкой, чтобы выиграть время и дать возможность передохнуть королю Ферранте, который был еще жив, и дону Федериго, вступившему позднее во владение королевством. Правда, король и королева были не прочь получить это королевство, ибо у них было больше прав на него, чем у тех, кто им владел и владеет ⁷⁶. Анжуйский же дом, чьим наследником был наш король, отстаивал предпочтительность своих прав. Но мне кажется, что по природе и характеру населяющих его людей, которые только и желают перемен, это королевство должно принадлежать тому, кто сможет его удержать.

Позднее сеньор де Клерье и некий Мишель де Граммон вновь поехали в Испанию с некоторыми предложениями. Де Клерье питал мало почтения к Арагонскому дому и надеялся получить маркизат Котроне в Калабрии, который считал своим и который удерживался королем Испании со времени последнего завоевания, совершенного его людьми в Калабрии; де Клерье был добрым человеком, но излишне доверчивым, особенно в отношении высокопоставленных особ. Вернувшись во второй раз ⁷⁷, они привезли с собой послов королей Испании; де Клерье сообщил, что король и королева, учитывая их права на Неаполитанское королевство, готовы удовлетвориться только ближайшими к Сицилии землями, т. е. Калабрией, а все остальное предоставить нашему королю и что король Кастилии лично отправится в поход и возьмет на себя такие же расходы по армии, как и король. Король Кастилии уже овладел четырьмя или пятью сильными крепостями в Калабрии, одной из которых является Котроне, хороший и сильно укрепленный город. Я присутствовал при этом докладе, и многим показалось, что все сказанное неправда и что следует послать туда кого-либо более смышленого, чтобы проверить эти предложения. Поэтому к первым послам был добавлен сеньор де Бушаж, человек мудрый и пользовавшийся большим доверием короля [374] Людовика, как нынче и короля Карла, сына покойного короля Людовика.

Испанский посол, которого привез де Клерье, никак не подтвердил того, о чем сообщил де Клерье, но, правда, заявил, что, как он уверен, де Клерье не сказал бы того, что не слышал от его сеньоров; тем самым он дал понять, что произошла какая-то ошибка.— никто ведь не мог поверить в то, что король Кастилии лично явится в Италию и пожелает или сможет нести такие же, расходы, как и наш король.

Когда сеньор де Бушаж, де Клерье и Мишель де Граммон вместе с другими прибыли к королю и королеве Кастилии, их разместили под охраной в таком месте, где они ни с кем не могли общаться. Король и королева трижды беседовали с ними, и, когда де Бушаж рассказал им о том, что сообщили де Клерье и Мишель де Граммон, они ответили, что высказывали лишь свои соображения, ничуть не больше, и что они охотно вступят в переговоры о мире и готовы заключить его к чести и выгоде нашего короля. Де Клерье был весьма раздосадован таким ответом, и не без причины, и стал доказывать им в присутствии сеньора де Бушажа, что они ему раньше говорили иначе.

Сеньор де Бушаж и его спутники заключили тогда перемирие ⁷⁸, которое могло быть расторгнуто через два месяца после объявления одной из сторон; в него не включались члены лиги, но оно распространялось на зятьев и сватов короля Испании: на римского короля и короля Англии, ибо принц Уэльский и эрцгерцог Австрийский были женаты на их дочерях и до сих пор живут с ними ⁷⁹. Правда, принц Уэльский еще очень молод. У них была еще одна дочь на выданье ⁸⁰, ибо всего их было четыре; старшая овдовела после того, как вышла замуж за короля Португальского и он на глазах у нее сломал себе шею, пустив в карьер арабскую лошадь, и случилось это через три месяца после женитьбы ⁸¹.

Когда де Бушаж вернулся и сделал доклад, король понял, что правильно поступил, послав его, и что, по крайней мере, он будет теперь уверен в том, в чем ранее сомневался; относительно же де Клерье он решил, что тот слишком легковерен. Де Бушаж сообщил ему, что не смог ничего сделать, кроме как заключить перемирие, и оно действительно было удачным, поскольку означало раскол лиги, которая так помешала королю в его делах и которую он, несмотря на все попытки, никак не мог расколоть. Де Бушаж сказал также, что вслед за ним к королю приедут послы короля и королевы Кастилии и они, как было сказано ему при отъезде, получат полномочия заключить добрый мир. А еще он сказал, что принц Кастильский, единственный сын короля и королевы Испании, был болен, когда они уезжали. [375]

ГЛАВА XXIV

Через 10 или 12 дней после возвращения де Бушажа и его спутников от одного королевского герольда, оставленного в Испании, чтобы привезти испанское посольство, де Бушажу пришло письмо. В нем было сказано, чтобы он не беспокоился, если послы задержатся на несколько дней, ибо скончался принц Кастильский ⁸², по которому короли (их именно так называли) ⁸³ скорбят так сильно, что и представить невозможно, в особенности королева, за жизнь которой даже стали опасаться. Я и впрямь никогда не слышал о таком трауре, какой был объявлен по всем их королевствам, ибо все ремесленники, как рассказывали мне позднее их послы, прекратили работу на 40 дней, все оделись в черные одежды из грубого сукна, а знатные и состоятельные люди ездили и на мулах, покрытых до колен этим сукном, так что открытыми оставались только глаза; черные флаги вывесили на воротах всех городов. Когда мадам Маргарита, дочь римского короля и сестра монсеньора эрцгерцога Австрийского, которая была женой этого принца, получила скорбную весть, то, будучи беременной на шестом месяце, она разродилась мертвой девочкой ⁸⁴.

Сколь же печальна была эта смерть для их дома, который покрыл себя такой славой и честью и владел по праву наследования такими обширными землями, каких никогда не было ни у одного христианского государя, державшего наследственные земли, и который совершил столь прекрасное завоевание Гранады и вынудил нашего короля уйти из Италии, сорвав его планы, что считалось их великим успехом, принесшим им почет во всем мире! Папа даже хотел передать им титул «христианнейших», отняв его у нашего короля, и несколько раз уже употребил его в бреве, отправляемых им; но поскольку этому воспротивились некоторые кардиналы, он дал им другой титул и стал называть «католическими»; этот титул остается по сей день, и надо полагать, что и в будущем Рим сохранит его за ними. Они привели свое королевство в полное повиновение и восстановили в нем справедливость, так что казалось, что и бог и мир хотят почтить их более, чем любого другого государя, к тому же и сами они пребывали в добром здравии.

Но это еще не все. Свою старшую дочь, которую они любили сильнее всего на свете, после того как потеряли принца, своего сына, они через несколько дней после его смерти выдали замуж за короля Португальского Эммануила, молодого и недавно вступившего на престол государя ⁸⁵. Корона Португалии перешла к нему после смерти последнего из их умерших королей, который был крайне жестоким правителем ⁸⁶. Он, например, велел отрубить голову своему тестю, а позднее убил и его сына, своего шурина, который был старшим братом нынешнего короля, последний же жил в постоянном страхе. Шурина он убил собственноручно во время обеда, в присутствии его жены, и своим наследником он сделал незаконнорожденного сына ⁸⁷. [376] Совершив эти злодения, он стал жить в большом страхе и подозрениях и вскоре потерял единственного сына, который сломал шею, объезжая арабскую лошадь, когда пустил ее в карьер, о чем я уже говорил. Его сын был первым мужем той дамы, о которой идет речь и которая вышла замуж за ныне царствующего короля Португалии вернувшись в эту страну вторично; она была, как говорят, честной и мудрейшей из всех женщин на свете.

Продолжая разговор о несчастьях, постигших в короткий срок короля и королеву Кастилии, столь славно и счастливо проживших почти до настоящего времени, т. е. до 50-летнего возраста (правда, королева была двумя годами старше), нужно сказать, что они выдали дочь за короля Португалии, чтобы не иметь более врагов в Испании, которая вся принадлежала им, кроме Наварры, где их власть также была велика, поскольку они владели четырьмя ее главными городами. Они выдали ее за короля Португальского еще и ради того, чтобы разрешить вопрос о ее вдовьей части и понесенных ранее расходах и чтобы удовлетворить некоторых португальских сеньоров, которые были изгнаны из своей страны после того, как покойный король умертвил двух вышеупомянутых сеньоров, и потеряли в результате конфискации свое имущество. Оно и поныне им не возвращено, хотя обвинены они были в том, что хотели возвести на престол нынешнего короля Португалии; одного из этих рыцарей вознаградили в Кастилии, а их земли в Португалии отошли к королеве Португальской, о которой я веду речь.

Следует иметь в виду, что нет ни одного народа, который испанцы ненавидели бы так, как португальцев; они презирают их и насмехаются над ними. Поэтому королям Испании не по душе было отдавать свою дочь за человека, неугодного для королевства Кастилии и других их сеньорий. Если б они могли, они бы так не сделали, и это причиняло им новое огорчение вдобавок к тому, что им приходится расставаться с дочерью. Однако печаль их прошла, и они провезли жениха и невесту по всем главным городам своих королевств и представили дочь как наследную принцессу, а короля Португалии — как своего наследного принца, которому надлежало стать королем после их кончины. И тогда пришло и некоторое утешение: названная дама, принцесса Кастильская и королева Португальская, забеременела. Но затем горе преисполнило их настолько, что, думаю, они хотели бы, чтобы господь забрал их из этого мира: ибо эта дама, которую они так любили и уважали, умерла в результате родов, и случилось это менее месяца назад, а у нас сейчас октябрь 1498 года. Но родившийся сын, ставший причиной ее смерти, выжил и был назван по отцу Эммануилом ⁸⁸.

Все эти великие несчастья случились с ними на протяжении трех месяцев. Но еще до кончины их дочери горестное и печальное событие произошло в нашем королевстве, где скончался король Карл, восьмой под этим именем, о котором я так много говорил и о смерти которого еще буду говорить ниже. Господь бог, как кажется, сурово [377] взирал на эти два дома, недовольный, что наши королевства не имеют сострадания одно к другому.

Всякие перемены в королевстве бывают болезненными для большей части людей, и хотя некоторые от этого выигрывают, во сто крат больше таких, кто проигрывает; однако при смене короля неизбежны изменения многих обычаев и порядка жизни, ибо то, что нравится одному королю, другому не по душе. Как я говорил уже в другом месте, если рассмотреть жестокие и неожиданные кары, ниспосланные господом нашим на великих мира сего за последние 30 лет, то окажется, что этих кар было больше, чем за 200 предшествующих лет, если говорить о Франции, Кастилии, Португалии, Англии, Неаполитанском королевстве, Фландрии и Бретани. И если б написать о всех тех случаях, коим я был очевидцем (и о всех особах, как мужчинах, так и женщинах), то получилась бы большая и весьма удивительная книга. Достаточно было бы знать о событиях последних 10 лет, чтобы понять и постигнуть могущество божие, ибо великим людям господь наносит удары более жестокие, более тяжкие и более продолжительные, чем малым. Так что мне кажется, что если все учесть, то станет ясно, что великие не имеют преимуществ в этом мире перед малыми. И великие люди сами бы поняли это, если бы пожелали видеть и слышать то, что происходит с их ближними, и если бы боялись, чтобы то же самое не произошло и с ними; ведь они как угодно наказывают людей, живущих под ними, а господь бог по своей воле располагает ими самими, ибо никто другой над ними не властен. Счастлива та страна или королевство, где король или сеньор мудр и страшится бога, следуя его заповедям.

Мы показали вкратце, какие горести обрушились в течение трех месяцев на эти два больших и могущественных королевства, которые незадолго до того испытывали такую ненависть друг к другу и так старались причинить друг другу зло, надеясь возвеличиться и неудовлетворенные тем, что имели. И скажу еще раз, что когда сменяются государи, то всегда есть люди, испытывающие радость и улучшающие свое положение, но даже и им столь деожиданная смерть поначалу внушает ужас.

ГЛАВА XXV

Теперь я хочу оставить разговор об итальянских и кастильских делах и вернуться к нашим, чтобы поведать как о горестях и утратах, так и радостях, испытанных разными людьми в связи с кончиной во Франции нашего короля Карла, восьмого под этим именем. Он жил в своем Амбуазском замке, где предпринял самое большое строительство, к какому только приступали короли за последние 100 лет, причем как в замке, так и в городе, и результаты видны, если взглянуть на башни, на которые можно подниматься верхом на лошади, и те постройки, что были начаты в городе, где планировались столь крупные и дорогостоящие здания, что их долго бы не [378] удалось закончить.Он привез из Неаполя многих великолепных мастеров — каменотесов и художников. Приступая к выполнению своих замыслов молодым, король, казалось, не думал о смерти и надеялся жить долго; он собирал прекрасные, доставлявшие ему радость веши из разных стран — Франции, Италии, Фландрии. В душе он все время надеялся вернуться в Италию и признавался, что совершил там множество ошибок, и даже перечислял их; ему казалось, что если ему удастся туда вернуться и отвоевать потерянное, то он сможет лучше обеспечить охрану этой страны, нежели в первый раз.

Переговоры шли повсюду, и было сделано совсем новое предложение: королю, чтобы восстановить его власть в Неаполитанском королевстве, обещали привести 1500 итальянских кавалеристов под командованием маркиза Мантуанского, Орсини, Вителли и префекта Рима — брата кардинала Сан-Пьетро-ин-винколи, а монсеньеру д'Обиньи, столь хорошо послужившему королю в Калабрии, предлагалось отправиться во Флоренцию, где ему оплатили бы половину расходов на армию за шесть месяцев. В первую очередь следовало бы взять Пизу или, по крайней мере, маленькие крепости в округе, а затем объединенными силами вступить в Неаполитанское королевство, откуда все время прибывали посланцы от сторонников нашего короля.

Папа Александр, ныне правящий, также повсюду усиленно договаривался о поддержке короля, будучи недоволен венецианцами, и прислал тайно курьера, которого я сам приводил в комнату короля незадолго до его смерти. Венецианцы же были готовы сговориться против герцога Миланского, а о переговорах с Испанией вы уже слышали. Римский король больше всего на свете желал дружбы с нами, чтобы вместе с королем осуществить свои замыслы в отношении Италии. Этот римский король по имени Максимилиан был заклятым врагом венецианцев и пользовался полной поддержкой империи и Австрийского дома, откуда был родом.

Наш король был склонен жить добродетельно, по заповедям божьим; он желал навести добрый порядок в правосудии и церкви и так устроить свои финансовые дела, чтобы, помимо доходов с домена, взимать с народа в виде тальи только миллион двести тысяч франков (эту сумму ему предоставили штаты в Туре, когда он уже стал королем) ⁸⁹. Он хотел, чтобы эта сумма шла на оборону королевства, а сам он чтобы жил за счет домена, как прежде делали короли; и он мог этого добиться — ведь если бы хорошо управлять его большим доменом, то доходы с него, включая габели, соляные склады и др., превзошли бы миллион франков. В то же время это было бы большим облегчением для народа, который платит сейчас более двух с половиной миллионов франков тальи.

Он старался покончить со злоупотреблениями бенедиктинцев и других орденов. К себе он приблизил добрых монахов и слушал их. Ему хотелось добиться, чтобы все епископы имели лишь по одной епархии, кроме кардиналов, которые могли бы иметь по две, и чтобы [379] они жили при своих приходах ⁹⁰. Но навести порядок среди служителей церкви было бы очень трудно.

Он щедро раздавал милостыню нищим. За несколько дней до смерти, как рассказывал мне его исповедник, известный прелат епископ Анжерский ⁹¹, он устроил публичную аудиенцию, на которой выслушал всех, в особенности бедняков, а затем отдал добрые распоряжения; я виделся с ним за восемь дней до его кончины в течение целых двух часов, и после этого никогда уже не видел его живым. Если бы даже на этой аудиенции и не были отданы важные распоряжения, то тем не менее она помогла бы держать многих в страхе, особенно чиновников, некоторые из которых после нее были смещены за вымогательства.

Поиск по сайту: