Улыбнитесь, вы уволены

Дарену,

в благодарность за совет уйти с работы, если мне этого хочется.

Эта книга — художественный вымысел.

Имена, персонажи, названия мест и события — плод авторского воображения.

Любое сходство с реальными событиями и людьми, живыми или умершими, случайно.

Кому: Jmcgregor@maximumoffice.com

От кого: Ferguson@maximumoffice.com

Дата: 15 февраля 2002, 9:05

Тема: FW: RE: Уведомление об увольнении на неопределенный срок

Джейн,

прочтите следующее сообщение.

Уважаемый [введите имя сотрудника]!

К сожалению, мы должны сообщить, что Ваша должность в корпорации «Максимум Офис Саплайз» ликвидирована.

Просим сделать все от Вас зависящее, чтобы мы расстались друзьями:

1. Освободите свой стол к 12:00. Из уважения к своим коллегам, которые сегодня утром попытаются работать, сделайте это тихо.

2. Не забирайте то, что Вам не принадлежит! Каждый сотрудник, замеченный в выносе из здания канцелярских принадлежностей, мебели или компьютерного оборудования, будет привлечен к ответственности за кражу.

3. Не делайте вид, что Вы по-прежнему здесь работаете, это уже не так! Вы больше не можете рассчитывать на корпоративные блага, как-то: бесплатные кофе и содовая или пользование нашим спортзалом.

4. Агрессивность Вам только повредит! Буйное поведение повлечет соответствующие меры со стороны охраны.

Давайте объединим наши усилия и единой командой двинемся к новым вершинам!

Да здравствует команда «Максимум Офис»!

Майк Орефус,

вице-президент, подразделение Среднего Запада,

«Максимум Офис Саплайз».

По-моему, когда увольняешь человека, нужно иметь совесть сделать это лично. Но мой босс, занимающий в пищевой цепочке место после навозного червя, струсил и ничего мне не сказал. Известие пришло по электронной почте.

Конечно, я не рассчитывала на море слез и пристыженные оправдания (хотя было бы приятно). Только на элементарную вежливость. Например, не отказалась бы от салюта в двадцать один залп, но это мое личное мнение. Папа всегда говорит, что у меня завышенное представление о своем месте в мире.

Три дня назад, сразу после Дня святого Валентина, я попала под массовое сокращение: наша компания уволила 1000 сотрудников на неопределенный срок. Мы выпускаем офисные принадлежности. Главным образом печатаем всякие бумажки — те самые голубые блокноты для записи телефонных сообщений, самоклеящиеся листочки для заметок и увольнительные бланки, так что иронию судьбы я уловила. Я занималась дизайном и разработками в таких увлекательных проектах, как обновление стиля записок «Пока вас не было» и составление инструкций для бутылочек с корректирующей жидкостью.

В мой последний день на работе босс (каждый день я просыпаюсь с надеждой, что в будущей жизни он станет грибком на ногтях, — это очень плохо, да?), плешивый, жирный, дурно пахнущий человек с лоснящимися сальными прядками на затылке и над ушами, поморгал на меня черными глазами-бусинками и сообщил:

— Твое выходное пособие могло быть больше, но ты израсходовала все отгулы.

Очевидно, я должна радоваться. Некоторых уволили сообщением на автоответчике. А другие получили эту новость строкой, бегущей по экрану пейджера.

Самое ужасное — увольнение ставит крест на твоей мечте ворваться в офис босса, сказать ему, что он может сделать со своими отчетами, и выйти под несмолкаемые аплодисменты зрителей.

— А Майк знает? — спросила я у босса. Майк Орефус — вице-президент подразделения Среднего Запада и по стечению обстоятельств человек, с которым я встречалась уже семь месяцев.

— Знает, — ответил босс. — Он сам подписал приказ.

Увольнительный бланк, вопреки традициям, не был розовым. Он даже не был бланком. Просто обычный листок бумаги — белый, с широкими полями, форма заполнена шрифтом «Гельветика», двенадцатый кегль.

— Послушай, мы оба понимаем, что придется расстаться, — заявил Майк, когда в тот же день я вошла к нему в кабинет. Он смотрел не на меня, а на фотографию в рамочке на своем столе: его шоколадный Лабрадор, Бадди. Я не поняла, про что он — про мою работу, про наши отношения или про то и другое.

— Ты меня увольняешь и бросаешь одновременно? — выдавила я. Я надеялась хоть на какое-то сочувствие. Мне казалось, Майк не из тех, кто собьет тебя машиной, после чего проедется по тебе еще и задним ходом.

— Брось, Джейн, ты ведь знаешь, сокращение штатов — не моя идея. Это приказ сверху. — Он вздохнул. — И ты должна была понять, что наше приключение закончилось. Я ведь тебе почти неделю не звонил. Могла бы догадаться.

А я-то поверила, когда Майк сказал, что не может болтать, поскольку завален работой.

— Я считала, ты просто занят.

— Не смеши меня.

Он говорил раздраженно и резко. Таким тоном разговаривают все мужчины, когда бросают тебя. Они чувствуют, что это не очень хорошо, а потому стараются свалить всю вину с больной головы на здоровую.

— Но я думала...

Похоже, сейчас не самое подходящее время сообщать ему, что именно я думала о нашем с ним будущем. И что тайком листала свадебные журналы в газетных киосках. Не то чтобы рассчитывала на предложение, но ведь после семи месяцев всякое может случиться.

— Я думала, ты меня любишь, — закончила я.

Майк только поморщился и с досадой покачал головой:

— Надеюсь, ты не собираешься плакать?

Я не стала плакать. Я вообще не плакса. Никогда не плачу в кино. Даже когда смотрела «Клуб радости и удачи», не проронила ни слезинки. Мой бывший парень Рон говорит, у меня гранитное сердце. Но он по специальности геолог, кто знает, что он имеет в виду. Бывают, конечно, моменты, когда и у меня слезы наворачиваются на глаза. Например, если выщипываю брови или смотрю на банковский счет с остатком средств на моей карточке. Просто я не слишком сентиментальна. Я два года занималась дизайном записок «Пока вас не было» и «Отправить по почте», а такая работа как-то не способствует романтическому настрою.

К тому же мне случалось терять и куда лучшие должности, и гораздо лучших парней. По крайней мере, мне так кажется.

Меня уволили уже в третий раз, а мне всего двадцать восемь. Папа твердит, что я должна найти свою нишу. «Увидишь пробел — заполняй его» — вот его слова.

Я профессионал разового употребления. Меня всегда выгоняют первой.

Когда я сообщила маме об очередном увольнении, она сказала:

— Что ж, дорогая, посмотри на это с другой стороны. Теперь у тебя появится больше времени для свиданий.

Я тощая, но не надо мне завидовать. Думаете, приятно, когда в начальной школе тебя дразнят скелетом? Конечно, теперь я осознаю свои выгоды, — теперь, когда выросла. И все-таки иногда мне снится забияка Шейла, которая пихала меня на шведскую стенку и обзывала «зубочисткой». Уж я-то выстрадала право влазить в джинсы для мальчиков.

А еще я плоская. У некоторых мужчин грудь пышнее. Наверное, стоит потратиться на «чудо-лифчик», но мне кажется, это нечестно.

У меня медово-золотистые — правда, не от природы — волосы. Обычно я завязываю их узлом на макушке. По дому я хожу в толстых очках в квадратной оправе; по-моему, я в них похожа на певицу Лизу Лоэб, но моя подруга Стеф говорит, что скорее на певца Элвиса Костелло.

Вообще-то энергичной меня не назовешь. Но в «Максимум Офисе» я старалась. Не просто старалась — из кожи вон лезла. Естественно, я хотела впечатлить Майка, самого молодого — тридцать пять лет — вице-президента в компании. Майк выглядел на тридцать, выслушивал на совещаниях мои идеи и поздравлял меня, словно профессор — любимую ученицу. Я почти каждую неделю работала по пятьдесят часов. Теперь это время кажется мне потраченным впустую. Могла бы смотреть в свое удовольствие «Правдивую голливудскую историю».

Вот моя жизнь в двух словах.

Безработная. Сейчас живу в гигантской трехкомнатной квартире, на которую у меня нет денег. И вместо того чтобы откладывать трехмесячную зарплату (как любой ответственный человек в наши экономически нестабильные времена, когда тебе дают лишь двухнедельное выходное пособие), я то и дело транжирю эту самую трехмесячную зарплату, и даже больше — опустошаю три кредитные карточки. Меня можно назвать финансово необучаемой.

Мама хочет, чтобы я чаще встречалась с молодыми людьми.

Папа считает, что мне нужно выйти замуж, завести детей и перестать доказывать, что я могу сделать карьеру.

Я совершила колоссальную ошибку: спала с начальником, который в итоге меня бросил, а заодно, по доброте душевной, и уволил, чтобы избавить от неловких встреч у конторской поилки.

Вроде все. Вот вам основные статистические данные. На самом деле моя жизнь не так уж плоха. Правда. У безработных есть одна привилегия: они имеют полное право валяться на диване во фланелевой пижаме и хандрить. Хорошо, когда можно с хмурой физиономией сидеть на семейных сборищах и слышать шепот: «Пострадала от кризиса на рынке труда, бедняжка» вместо «Уже двадцать восемь, а всё не замужем, бедняжка». Вчера за ужином у двоюродной сестры (у нее скоро свадьба) дядя с тетей сунули мне в кошелек пару стодолларовых банкнот. Лично я не брезгую жалостью, если она выражается в наличных.

— Расскажи, как сегодня одета Стар Джоунз, — требует моя подруга Стеф, позвонив, как всегда, около десяти.

Стеф работает в «Максимум Офисе». В последнюю волну сокращений ее пощадили, но она особенно не радуется: ее еще никогда не увольняли, и она чувствует себя некоторым образом обделенной. Не говоря уже о том, что теперь уцелевшая Стеф вынуждена работать за тех пятерых, которых выгнали из отдела по связям с общественностью.

— Скажу только, что для ее наряда пришлось умертвить не меньше пятидесяти плюшевых леопардов, — отвечаю я.

— Она уже начала орать? — интересуется Стеф.

— Нет еще.

Я питаю необъяснимую неприязнь к Стар Джоунз и ко всем остальным в телепрограмме «Мнение». Пока у меня была работа, «Мнение» мне нравилось. Я смотрела его, когда, сказавшись больной, прогуливала работу. Грешное удовольствие. Но теперь, когда дневное телевидение стало моей единственной интеллектуальной пищей и связью с обществом, я чувствую, что терпение мое на исходе.

Не понимаю, почему у них есть работа, а у меня нет. Я тоже могла бы орать. И с апломбом вещать о предметах, в которых ничего не смыслю. И изводить знаменитостей идиотскими вопросами. Дневное телевидение всегда подрывало мой дух, но отказаться от него я не в состоянии. Это такая же саморазрушающая страсть, как тяга к чипсам с сыром или к никотину.

— Радуйся, что тебя здесь нет, — выдыхает в трубку Стеф.

— Что там у вас? Кто-нибудь уволился? — с надеждой спрашиваю я.

Мне нравится воображать, что после того, как меня сократили, сотни сотрудников с факелами в руках отправились штурмовать автостоянку, опрокидывая машины начальства и требуя восстановить своих коллег.

— Где там. — Голос у Стеф убитый. — Все поджали хвосты. Да уволиться-то некогда, столько работы. Я говорила, что мне нужно написать маркетинговые проекты для восьми новых клиентов? Это только сегодня. Я за всю неделю ни разу не освобождалась раньше девяти.

— Ужас, — соглашаюсь я.

— Даже хуже. Майк посягает на наши выходные. Как будто мы мало крови отдаем компании. Теперь им нужны еще наши суббота с воскресеньем.

— Ну, бывает и похуже. Я вот сижу в плену у «Мнения».

— Учитывая, что у меня на столе груда бумаг выше Эйфелевой башни, это еще ничего, — возражает Стеф. — Черт, босс. Похоже, пришел сообщить, что сегодня мне снова придется задержаться. Я перезвоню.

Через две минуты телефон звонит снова. Это мой братец Тодд.

— Джейн, ты сегодня обещала поискать работу, — напоминает он.

Брат старше, собраннее, и ему совсем не улыбается идея поддерживать своими налогами мой затяжной простой. Тодду претит мысль, что не все служат тем же общественным идеалам, что и он. Его раздражают люди, живущие вольной, без условностей, жизнью.

— Я ищу, — вру я. Газета с объявлениями валяется на другом конце дивана. Если вытянуть шею и хорошенько прищуриться, можно разобрать одно или два.

— Если бы ты правда искала, то сидела бы в Интернете и телефон был бы занят. Хотя бы план ты составила?

Тодд убежден, что планирование необходимо. Как душ. В его понимании спонтанность — это когда считают в столбик, а не на компьютере.

— Я подумываю о профессии бродяги, — отвечаю я. — Подхожу по всем параметрам.

— Джейн. Давай серьезно.

— А я серьезно. Я не привередливая. Могу есть из мусорных баков.

— По-моему, это не самое ценное качество.

— Почему? Я могла бы, например, испытывать на себе новую продукцию кондитерской фабрики «Набиско», — предлагаю я.

— Ты посылала резюме?

Какая беспощадность. Но я знаю, что так Тодд проявляет свою заботу.

— Я разослала двадцать резюме и получила один ответный звонок: мне сказали, что номер факса, который я набираю, не работает.

— Может, твое резюме пора обновить?

— Тодд! Разве тебя не ждут налоговые декларации?

— Послушай, я не хочу показаться занудой, но, по-моему, тебе стоит задуматься, что делать дальше. Ты должна использовать это время для пересмотра своих жизненных целей.

Трудно пересматривать свои жизненные цели, когда ты только что потерял работу, которую даже не любил. Трудно планировать свое будущее, когда начинаешь подозревать, что все, к чему ты прикасаешься, превращается в дерьмо. Сейчас я не настолько уверена в себе, чтобы разрабатывать следующий блестящий карьерный ход, после того как моя идея завести роман с начальником не сработала.

Тодд не унимается:

— Ты должна использовать эту возможность, чтобы всерьез спросить себя: кем я хочу быть?

— Тодд, ты опять начитался детских книжек по практической психологии?

В колледже я мечтала стать новым Энди Уорхолом, но после трех уроков рисования обнаружила, что мой талант располагается где-то между Уолтом Диснеем и Шерманом Уильямсом. К тому же, вопреки распространенному представлению, выпускнику художественного колледжа никто с ходу не предлагает устроить персональную выставку в галерее и не дарит чек на кругленькую сумму от Национального фонда искусств.

— Ты хотя бы была на бирже труда? — спрашивает Тодд.

— Я думала, ты не уважаешь подачки от правительства, — парирую я.

— Но ты их с лихвой оплатила — налогами. Если ты не подашь заявление на пособие, это будет попустительство Дяде Сэму, который и так тебя обдирает.

— Я подам, Тодд, — обещаю я.

— Когда?

— Сегодня, идет?

— Вот и умница, — одобряет он и вешает трубку.

У нас с Тоддом образцовые отношения старшего брата и младшей сестры: он учит меня жить, а я не обращаю на это внимания.

Готовая почти на все, лишь бы не вылезать из пижамы, я сажусь за компьютер и начинаю прокручивать списки вакансий. В творческих профессиях и графическом дизайне новых мест не появилось. Те же самые пять штук, что и на прошлой неделе. Три из них — от уже несуществующих интернет-компаний (я им писала, потому и знаю), а два от компаний, которые временно приостановили набор сотрудников (дешевле оставить объявление в сети, чем его убрать).

Раз по моей специальности вакансий нет, пытаюсь устроиться куда получится, например в зоопарк. Для резюме сочиняю невероятную историю о своих мифических подвигах в Индии, где я выросла и научилась дрессировать слонов, наблюдая, как наш слуга Бики ухаживает за животными.

Хочу надеяться, что где-то же должен быть кадровик с чувством юмора. Я верю в это. Как в жизнь на других планетах.

Настроение — паршивее некуда, так что если все равно идти на биржу труда, то почему бы не сейчас? Слишком долго я откладывала это мероприятие. Не хочу признаваться государству, что потеряла еще одну работу. Это как признаться друзьям, что парень, который, по твоим словам, вот-вот собирается сделать предложение, удрал с соседкой снизу. Меня выкинули. Опять.

* * *

Биржа труда — мрачное, противное место с армейскими плакатами на стенах и ужасным искусственным освещением. По-видимому, во всех государственных организациях обязательно должно быть самое невыгодное освещение. Это элемент хитрого плана, чтобы госслужащие выглядели еще более потрепанными и сонными.

Когда часа в два я прихожу сюда, за канатом уже стоит очередь дегенератов, совсем как в Диснейленде, только нет солнца и киосков с газировкой втридорога. Хочется вскинуть руки и завизжать, как на русских горках. Передо мной в очереди женщина в деловом костюме, у бедолаги такой вид, словно ее уволили только сегодня (она отчаянно хватается за дерево в кадке). Перед ней — человек с длинной бородой, на рубашке нарисованные от руки свастики. Там, где начинается очередь, спорят две здешние служащие.

— Это не моя работа, Люсинда, — кричит одна. — Кончай халтурить, а?

— А? Э? Это ты мне, с-сючка?

— Кто это здесь сучка?

— Кроме тебя — никого, стало быть, ты. С-сючка.

— Нарываешься, да? Пойдем поговорим?

— Да пожалуйста. Хоть сейчас. С удовольствием.

Где-то в голове очереди какие-то отбросы общества начинают улюлюкать.

— Ирония судьбы, не правда ли? — говорит женщина с деревом в кадке.

— Что у них есть работа, а у нас нет? — уточняю я.

— Вот-вот, — вздыхает она.

Двух сотрудниц растаскивает длинный сутулый человек в белой рубашке с короткими рукавами и при галстуке — униформа руководителя ниже среднего уровня. «Все, перекур», — говорит он им совсем как мой физкультурник в школе: «Выдохлась, а, Макгрегор? Все, перекур. Положи руки за голову и дыши поглубже».

Я ненавидела спортзал. При любой игре мяч неизменно попадал мне в живот. Как будто у мяча внутри был прицел. Шмяк! Каждый раз. Неудивительно, что у меня выработался условный рефлекс на физическую нагрузку: острая боль в желудке и затрудненное дыхание.

— Давайте, граждане, разделимся, — командует худосочный мужичок из местных. У него неправильный прикус. — Все, кого временно сократили, — направо. Кого уволили — налево.

Иду направо. Кривозубый младший менеджер недоверчиво смотрит на меня. Может, я выгляжу так, будто меня уволили? Может, я выгляжу подозрительно?

Столько анкет не приходится заполнять даже донору почки.

Меня гоняют от одного окна к другому, как на вечеринке — придурковатого гостя, с которым никто не хочет разговаривать. Вместо печатей служащие используют наклейки, а ногти у них длиннее цанговых карандашей. Они непочтительно жуют резинку, таращась в спину своего начальника.

Я смотрю в пол и стараюсь не встречаться с ними глазами.

— Вам нужен голубой бланк, — говорит бабулька в окне номер два.

— У меня есть голубой бланк, — отвечаю я.

— Не такой голубой бланк. Такой голубой бланк, — она показывает точно такой же бланк.

— Но разве это не одно и то же?

— Слушай, мадам, побыстрее, а? — подгоняет воняющий луком человек сзади меня.

— Отойдите, — приказывает бабулька за стеклом.

Меня элементарно оттесняют от окна, и я возвращаюсь назад, к столику с бланками.

На часах почти пять, когда я наконец-то официально зарегистрировалась как безработная. Мне объясняют, что первая выплата может поступить недели через две. Я спрашиваю женщину за стеклом, входят ли туда деньги за три часа в очереди. Она хмурится: ей не смешно.

Когда мне было четырнадцать, мама думала, что мне нужно участвовать в телевизионном шоу «В субботу вечером». Тогда я была моложе и веселила ее, засовывая в нос леденцовые палочки и изображая из себя моржа. Она считала меня прирожденным комиком. Потом я вышла в большой мир и увидела: вокруг полно людей, которые, по мнению их мам, могут выступать в шоу.

Когда я начала работать, ощущение было такое же. Оказывается, ничего особенного в тебе нет, что бы там ни думала твоя мама. Ты расходный материал. Твоя ценность выражается в почасовых ставках и продолжительности отпуска. Ты не личность. Ты не более чем ряд цифр. Ячейка в электронной таблице. Отблеск в глазах бухгалтера. Все твое существование описывается аккуратным рядом единичек и нулей.

* * *

В дверях биржи труда я сталкиваюсь с девчонкой. Она с ног до головы в черном, на веках серебристые тени, в носу — кольцо. Светлые волосы завязаны в два узелка, на футболке нарисована рожица K — не улыбающаяся и не хмурая, а безразличная. Компьютерщица, догадываюсь я. Кого-то она мне смутно напоминает... А, вспомнила: она работала в «Максимум Офисе».

— «Максимум Офис», правильно? — спрашиваю я.

Девчонка кивает:

— Да, я там работала системным администратором. Пока на прошлой неделе эти мудаки меня не уволили. — Она изучает меня и наконец протягивает руку: — Меня зовут Мисси.

— А меня Джейн.

— Это ведь ты спала с вице-президентом Средне-Западного подразделения? — выдает Мисси.

Я становлюсь пунцовой. Надо думать, об этом знала вся контора. Вот почему, проходя мимо поилки, я неизменно слышала сдержанный шепот и хихиканье.

— Ладно, я пошла, — бурчу я.

— Эй, не обижайся, — поспешно извиняется Мисси, поднимая руки. — Я ничего такого не хотела сказать.

Мисси очень маленькая. Буквально в два раза меньше меня. Ее ботинки кажутся детскими.

— А где ты живешь? — интересуется Мисси, загораживая мне дорогу и не обращая никакого внимания на мое очевидное нежелание продолжать разговор.

— Лейквью, — лаконично отвечаю я: совершенно не намерена давать точный адрес каждому встречному.

— Я тоже. А где?

— Э... около Шеффилда.

— Я тоже! — восклицает она. — А на какой улице?

Теперь никуда не деться.

— Кенмор.

— Ого!

Мисси с интересом разглядывает браслет-талисман от «Тиффани» на моей левой руке (бабушка с дедушкой по маминой линии подарили на окончание колледжа). Я прячу его в рукав.

— Одна комната, две?.. — гадает она.

— Три, — признаюсь я.

— И стиральная машина есть? С сушилкой?

Мисси словно агент по недвижимости.

— Ну, есть.

— Полы деревянные? Стены кирпичные?

— Слушай, я снимаю квартиру, а не продаю, — обрываю я.

— Все, все, — машет руками Мисси.

Теперь-то уж разговор точно окончен. Но эту пигалицу, как большинство компьютерщиков, откровенная грубость не трогает. Она продолжает:

— Я просто ищу, где жить. Я сейчас стерегу один дом, пока хозяева в отъезде, но через пару недель придется сваливать.

— Мне не нужна соседка, — перебиваю я. Зачем давать ей ложную надежду?

— А, — пожимает плечами Мисси. — Ну, передумаешь — звони.

Она вручает мне свою старую визитку из «Максимум». Почти все строчки зачеркнуты, зато внизу от руки приписан номер. К «О» в слове «Офис» она пририсовала рожки. Я кладу визитку в сумочку, как будто собираюсь ее сохранить, но на самом деле выкину при первой же возможности. Только ненормальный станет искать соседку на бирже труда.

Вернувшись в квартиру, я прямиком иду в душ смыть затхлый запах государственной бюрократии и не оправдавшихся надежд.

Потом переодеваюсь в чистую пижаму, и кажется, что и не выходила из дома.

Вроде есть еще какие-то дела? Ах да, сегодня нужно заплатить хозяину квартиры. Я вздыхаю. На счету у меня почти ничего не осталось. В этом я виню финансовых консультантов CNN, которые утверждают, что единственный способ выбраться из долга по кредитной карточке — за все платить наличными. В начале месяца я так и делала (немножко побаловала себя: семь поездок на такси, пара туфель «Прада» с распродажи и кашемировые перчатки), а теперь у меня нет наличных на квартплату. Вот и верь им после этого.

Я сорила деньгами отчасти потому, что у меня художественное образование, так что математика, финансы и тому подобное для меня — иностранные слова, а отчасти потому, что влюбилась в Майка и хотела, чтобы он тоже в меня влюбился, поэтому купила новые вещи для офиса — полуофициальные-полусексуальные, соблазнительные. Честно, мне и в голову не приходило, что меня сократят. Опять. Знаю, Бог любит троицу. Но все-таки два увольнения — еще ничего, а три — это уже слишком. Даже при моей невезучести.

К тому же у меня была страховка: мои отношения с Майком. Не то чтобы здесь был какой-то расчет, я просто чувствовала себя защищенной. Я и не знала, что Майк собирался выбросить меня, как бумажную салфетку.

* * *

Назавтра я получаю свой последний чек от компании Злобных Увольнителей и перевожу деньги на банковский счет, на целый день погружаясь в иллюзию богатства. Это двухнедельная зарплата (мое скромное выходное пособие), но ощущение такое, словно выиграла в лотерею. В гастрономе набиваю пять пакетов деликатесами: маслины, заправка для салатов, коробки дорогих фирменных хлопьев и экологически чистые овощи. Покупаю двухслойную туалетную бумагу и вафельные бумажные полотенца. Такое чувство, будто я бегу по улице, разбрасывая пятидолларовые бумажки.

Конечно, я сознательно закрываю глаза на то, что если довести до требуемого минимума месячный баланс по кредитным карточкам и расплатиться за коммунальные услуги (в том числе 480 баксов за газ: в феврале стояли небывалые морозы), то не хватит на арендную плату. Но все-таки я позволяю себе немножко оптимизма. Мама всегда советовала включать воображение. Ей и не снилось, какую лавину неудач может обрушить это мое воображение.

Кому: jane@coolchick.com

От кого: НА «Центральное»

Дата: 4 марта 2002, 10:30

Тема: RE: Резюме

Уважаемая Джейн!

Сегодня мы получили несколько копий Вашего резюме по факсу и электронной почте. Вынуждены сообщить, что узнаем любые Ваши резюме, даже если Вы меняете свои инициалы.

Мы свяжемся с Вами, если найдем что-нибудь, соответствующее Вашим пожеланиям. И нам не нравится Ваш вопрос, даже если это шутка, включаем ли мы в список вакансий услуги по сопровождению.

Пожалуйста, перестаньте посылать нам факсы.

С уважением,

Лукас Коэн,

кадровое агентство «Центральное».

Как и все обреченные на неудачу служебные романы, наш с Майком начался на корпоративной вечеринке. Эту вечеринку обычно проводили в ноябре, но перенесли на начало сентября: мы отмечали успешный финансовый год. Она проходила в «Черном дрозде», одном из тех перворазрядных заведений, где одинокую креветку, поданную на блюде с молодой зеленью, называют главным блюдом. Премии получили все. Даже мне дали лишние 300 долларов, хотя моя зарплата не зависела от прибыли.

Я сидела в баре с сигаретой (пусть я и бросила курить, но корпоративные мероприятия — особый случай, это все знают) и смотрела, как Дэйв Недлз из бухгалтерии, опрокинув два клюквенных мартини подряд, делает неловкие попытки подцепить симпатичную длинноногую официантку. Он причмокивал губами и вытягивал их, словно большая мокрая рыба. Терпеть не могу Дэйва. Он из тех парней, которые снимают обручальное кольцо, когда идут в бар. Он думает, никто ничего не знает. Считает себя большим хитрецом.

Как раз тогда из дыма и полумрака возник босс моего босса, Майк. Все женщины в конторе обращали внимание на красивого Майка. Секретарши дрались за право отнести ему почту.

Он сказал:

— Кажется, тебе не очень весело.

А я ответила:

— Я и не рассчитывала, что здесь будет весело.

Майк засмеялся и наклонился ближе. Он умел превратить любой разговор в шутку, понятную только вам двоим.

— Может, я не должен так говорить, но я скажу, потому что принял четыре рюмки для храбрости, — заявил он. — По-моему, ты невероятно сексуальная. Но у тебя, конечно, есть парень, да? У таких девушек всегда есть парень.

И все, я сдалась. Вот как легко было меня подцепить.

Мы с ним переспали по пьянке — неуклюже, ничего не соображая. Обычно о таком стараются не вспоминать, но через два дня он позвонил и пригласил меня на настоящее свидание. Следующие семь месяцев мы были неразлучны. Он говорил, что любит меня. Я говорила, что люблю его. Потом он меня уволил. Вот сокращенный вариант.

Такое чувство, будто я своими руками и без посторонней помощи отбросила феминистское движение на тридцать лет назад. Если в 1972-м вице-президенту нравилась секретарша, ее повышали. В 2002-м ее увольняют. Проще простого: кто тебя повысит, если ты стала обузой?

Майк забыл у меня четыре вещи: зубную щетку, одноразовую бритву, трусы и футболку. Вот и все, что осталось от семимесячных отношений. Вот и все свидетельства, что он здесь вообще был.

Я раскладываю его вещи, одну за другой, на полу в гостиной и принимаюсь их изучать. Выкуриваю несколько сигарет подряд, последнюю гашу, ткнув в его трусы.

Зубная щетка. Бритва. Трусы. Футболка.

Если понять, почему ему надоели эти вещи, возможно, станет понятно, почему ему надоела я.

Он называл меня Огоньком. Говорил, что я волнующая, возбуждающая, сексуальная. Я не успевала войти в собственную квартиру, как он запускал мне руки под юбку. Он был ненасытен. Не сводил с меня глаз, звонил каждую ночь и требовал встреч.

Попользовался — и выбросил. Как зубную щетку или бритву.

В глубине души я надеюсь, что он вернется за ними. Но этого не будет. Он бросил здесь то, что ему не интересно. Оставил то, что не жалко. Похоже, он с самого начала планировал бегство.

Я понимаю, все кончено, но все-таки по-прежнему надеюсь, что он позвонит.

— Без него тебе лучше, — внушает мне Стеф по телефону.

— Мне хуже, — возражаю я.

— Во-первых, у него смешная походка.

— Не смешная.

— Смешная. Он ходит... как утка!

— И вовсе не как утка.

— Джейн, ты просто идеализируешь недосягаемое, но это пройдет. Поверь мне, он ходит, как утка.

— Мне нравится, как он ходит.

— Еще три месяца — и это начало бы тебя бесить. Ты бы увидела, как он идет по улице, и подумала: «Почему я с мужчиной, который ходит, как утка?»

— Это чепуха, — говорю я.

— Это не чепуха, а генетика. Ты хочешь, чтобы твои дети ходили, как утята?

Нет, со Стеф спорить бесполезно, особенно когда ее понесло.

— Тогда что можно сказать обо мне, если меня не хочет мужчина, который ходит, как утка?

— Тяжелый случай, — шумно выдыхает Стеф.

— А что ты посоветуешь?

— Давай пропустим ту часть, где ты страдаешь по Майку и думаешь, чем ты его оттолкнула, хотя всем ясно, что ты здесь ни при чем, потому что промахнулся он.

— Хорошо бы, — вздыхаю я. — Но, боюсь, никуда не деться: я должна немного поныть.

— Ладно, но только при одном условии. Сначала расскажи мне что-нибудь, что не связано с Майком.

Я задумываюсь.

— На бирже труда я столкнулась с Мисси, системной администраторшей.

— Это не та Мисси, которая вроде бы стащила два ноутбука, степлер и эргономичное кресло директора?

— Неужели? Если бы я знала, какой террор она устроила в «Максимум Офисе», то вряд ли дала бы ей такой энергичный отпор.

— Так говорят. Но не мне тебе объяснять, как рождаются слухи. Может, она взяла только степлер.

— Хочешь верь, хочешь нет, но она всего лишь ищет себе соседку. А теперь можно снова про Майка?

— Нет, — выразительно отвечает Стеф. — Расскажи, что там происходит в «Мнении».

Стар Джоунз исповедуется в пристрастии к туфлям. Кажется, у нее их слишком много (как будто туфель может быть слишком много — абсурдная мысль).

— Стар Джоунз говорит, у нее слишком много туфель, — докладываю я Стеф.

— Идиотизм! — фыркает Стеф. — Что за кощунство. Ты так тоже могла бы. Не хочешь попробовать?

— У меня жирная кожа. Чтобы не блестел лоб, понадобится столько пудры, что я стану тяжелее вдвое.

В «Мнении» у всех совсем матовый макияж. А я временно перестала краситься. Косметика не сочетается с фланелевыми пижамами. К тому же ее нужно смывать, а в последние дни душ вообще не входит в число моих приоритетов: не вижу в нем смысла. Я втайне прикидываю, скоро ли начну пахнуть, как истинный европеец.

— Так какие у тебя на сегодня планы? Не считая сожжения его портрета?

— Есть дела поконструктивнее. Буду молиться, чтобы небеса послали мне немножко денег на квартплату.

— Можешь заодно вымолить мне задницу поменьше?

— Попробую, — обещаю я. — Кстати, ты не знакома с иллинойсским жилищным кодексом? Через какое время хозяин имеет право выселить неплательщика?

— Если тебе нужно взаймы, ты знаешь, что я всегда с радостью.

Заманчиво, но я не могу взять деньги у Стеф. У нее такой же долг по кредитной карточке, как у меня.

— Нет, все нормально, спасибо. Просто буду тянуть до последнего.

Хозяин квартиры — француз по имени Боб. У него такой сильный акцент, что он не говорит, а скорее плюется. А еще он всегда кричит, но я не вздрагиваю и не пугаюсь: однажды, после приличной дозы водки, он признался мне, что просто не любит, когда его просят повторить, что он сказал. Боб неизменно ходит в халате и моется примерно раз в квартал. У него вечная щетина, даже по утрам. Раньше он питал слабость к моей бывшей соседке Карен, которая покинула меня четыре месяца назад и переехала к своему почти жениху, оставив меня один на один с квартплатой.

Боб живет на последнем этаже и редко спускается вниз, поскольку избегает физической нагрузки. Остается надеяться, что этот лодырь наведается за деньгами не раньше чем через неделю.

День проходит за всевозможными ток-шоу — от элитных, вроде «Мнения», куда приглашают второразрядных актеров, и до низкопробного цирка.

Я понимаю, что не вставала с дивана уже много часов. Интересно, скоро ли у меня появятся пролежни, а мышцы атрофируются настолько, что я не смогу без посторонней помощи дойти до туалета? Тогда, может, меня пригласят в «Шоу Мори Повича»: Лежебока, изуродованная невероятной, безумной ленью.

Может, это мое призвание — гость ток-шоу. Я представляю себе футболки с эмблемой «Лежебока» и бестселлер о том, как я впала в бездеятельную спячку. Так и вижу, как мой братец Тодд дает интервью: «Я говорил ей, чтобы она устроилась на работу, но она не слушала — и вот, посмотрите на нее: прикована к дивану по гроб жизни».

Осознав, что нужно метить повыше, чем «Мори Пович», я решаю заняться чем-нибудь конструктивным и разобрать счета за прошлый месяц. Раскладываю их в три стопки: 1) счета, которые я никогда не оплачу; 2) счета, которые оплатила бы, будь у меня деньги; 3) счета, которые я как бы и не получала.

Придется потратить немало времени, выбирая, от чего отказаться. Это меня не радует. Я чувствую себя нищей.

Цифровое кабельное телевидение. Журнал «В стиле». Мобильный телефон. Журнал «Пипл». Прощайте.

Хуже всего с кабельным ТВ. Чтобы отменить услугу, я полчаса просидела с трубкой в руке, дожидаясь разговора с живым человеком.

Это оскорбительно. Они считают, что бедным больше и заняться нечем — сиди и слушай попсовую мелодию для флейты. Время бедных ничего не стоит. Состоятельные люди не стали бы ждать двадцать восемь минут, пока им отключат канал. На это и рассчитано.

От нечего делать я смотрю в окно. Старушка с первого этажа выходит со своим песиком, белым и пушистым существом размером с грейпфрут. Официально я с ней не знакома, но на ее почтовом ящике написано «Слэттер». Кучки за своей собакой она не убирает. Я видела, как она нагребает на них грязный снег и идет дальше.

Старушка бесстрашно семенит прямо по обледенелому тротуару — похоже, правительственная программа по страхованию здоровья престарелых добавляет ей уверенности.

Я отрываюсь от окна и с трубкой в руке иду к холодильнику. Никогда не считала себя обжорой, но свои деликатесы я уничтожила моментально. Осталось несколько бутылок диетической кока-колы, увядшие овощи, которые я так и не приготовила, немного сыра бри, давно скисшее молоко и две банки дорогих оливок.

Наконец отзывается представитель кабельного ТВ. У него скучающий голос. Интересно, сколько он зарабатывает. Представляю, как я сидела бы в безжизненно-серой кабинке, в наушниках, и зачитывала клиентам речи по ламинированной карточке. На такой работе мне сразу захотелось бы изобразить жуткий венгерский акцент или притвориться, что не знаю английского.

Мой собеседник таким творческим подходом не отличается. Он заявляет, что не смог бы оставить за мной каналы бесплатно, даже в обмен на сексуальные услуги. Похоже, ни один из парней на кабельном телевидении не поддается на подкуп. Катастрофически не везет.

Я рыдаю по поводу утраты любимого канала, но для него, наверное, это не редкость — люди, плачущие из-за потери кабельного ТВ.

— Спасибо, что позвонили, — благодарит он. По-моему, неискренне.

* * *

Кабельное ТВ отключается незамедлительно, так что приходится, порывшись в шкафу, откопать телеантенну. Я устанавливаю ее — изображение прыгает. Ловится четыре канала: CBS, NBC, АБС и общественный некоммерческий — но только если обмотать концы антенны толстенным слоем фольги. Я выгибаю ее в виде профиля Джералда Форда, но картинка все равно раздваивается и скачет как помешанная. Я горячо клянусь, словно Скарлетт О'Хара, что когда найду работу, то больше никогда не останусь без кабельного телевидения. Я потрясаю кулаками — и тут звонит телефон.

Это Тодд.

— Я послал тебе объявление о ярмарке вакансий. Ты получила? Пойдешь?

Если измерять состояние Тодда по шкале от одного до десяти, данная напряженность и настойчивость в голосе соответствует всего лишь тройке.

— А клоуны там будут? А сладкая вата?

Тодду не смешно. У него отсутствует ген юмора. Он не знает, что такое шутка. В кино или на деловой встрече он осторожно ждет, когда засмеются другие, и тогда присоединяется. Это очень грустно.

— Нет, Джейн. Там будут кадровые агенты и специалисты.

Он всерьез думает, что я впервые слышу о ярмарках вакансий.

— Пожалуй, там так же весело, как на съезде гробовщиков.

— Джейн. Не дури. Сходи. А потом пообедаем вместе. Давай. За мой счет.

Я делаю вид, что задыхаюсь от изумления:

— За твой счет? Это что, седьмой знак апокалипсиса?

Тодд известен своей прижимистостью, как и мой папа. Когда приносят счет, с ним всегда приключается внезапный приступ «крокодиловых лапок» — руки оказываются слишком коротки, чтобы дотянуться до счета.

— Очень смешно, — возмущается Тодд.

Это здорово. Я на седьмом небе. Любой повод выбраться из квартиры для меня праздник.

— Но, — весьма строго заявляет Тодд в трубку, — я заплачу только при условии, что ты обновишь свое резюме.

— Тодд! — кричу я. Радостная картина окружающего мира омрачена: обед нужно заработать. — Это шантаж.

— Я знаю, что без взятки ты этого не сделаешь.

И это правда.

— Я уже обновила резюме, — вру я.

— Содрать чужое резюме из Интернета и выдать за свое — совсем не то.

Проклятый Тодд. Он умнее, чем кажется.

Итак. Резюме.

Резюме писать сложно потому, что это требует богатого воображения, творческого подхода и способности к неслыханной, чудовищной лжи. Чем крупнее ложь, тем скорее ей поверят. Мелкое вранье сразу бросается в глаза.

Я включаю компьютер и исправляю резюме. Вообще-то последняя моя должность перед «Максимум Офисом» называлась «графический дизайнер на полставки с обязанностью отвечать на телефонные звонки». Однако в резюме я пишу: «Директор графического маркетинга и главный координатор по связям, подразделение Среднего Запада».

Разглядываю свое резюме и думаю, что сказать о «Максимум». Официально я значилась «специалистом по дизайну». Звучит эффектно, но «специалист» подразумевает «дешевую и не слишком опытную рабочую силу». Другими словами, пешка. Или плебей. Или слуга-подмастерье. Или, точнее, допустимые потери.

Ну. И. Что. Мне. Написать.

Вот:

Великая Герцогиня, Повелительница Мира, достойная много большего, чем когда-либо получала, Несравненная Художница со сверхъестественным интеллектом и творческими способностями, созданная для всемирной славы и богатства.

Нет, наверное, это слишком.

Я удаляю «достойная много большего, чем когда-либо получала» — а то выходит, я довольствуюсь меньшим, чем заслуживаю. Генеральные директора и королевская семья не довольствуются. И я не буду.

Потратив на это еще полчаса, я снова уступаю соблазну и включаю дневное телевидение. Мори в который раз говорит о тестах по установлению отцовства. Кажется, он в одиночку пытается финансировать национальные лаборатории ДНК.

Эти тесты — пустая трата времени.

Отец никогда не бывает аккуратным человеком с регулярным окладом, в приличной одежде и с безупречной гигиеной полости рта. Это всегда сутенер с выбитыми зубами, который чешет задницу и издевается над аудиторией.

Это как несмешная комедия положений.

Финал всегда один и тот же.

Как обычно, телевидение засасывает время, словно черная дыра. Все, что в его непосредственной сфере, движется очень медленно. Все, что снаружи, летит с сумасшедшей скоростью. Мне приятно думать, что если бы я никогда не вставала с дивана, то жила бы вечно. Я бы наблюдала, как все за окном стареет, а сама всегда оставалась такой же, не меняясь с годами, словно Горец.

Когда я снова отрываю глаза от неандертальца, хватающего себя за промежность, то обнаруживается, что в душ я уже не успеваю. А хоть бы и успевала, мотивации все равно нет. Это всего лишь Тодд.

И ярмарка вакансий.

Я прячу лоснящиеся грязные волосы под бандану и влезаю в сравнительно чистые мятые брюки, которые раскопала в ворохе вещей на дне шкафа.

— Что, черт побери, ты на себя напялила? — приветствует меня братец.

Естественно, Тодд явился на обед не один. С ним его закадычный дружок, Кайл Бертон. В детстве мы с Кайлом жили по соседству, так что он знает меня с тех дней, когда я бегала в одних трусах. Не то чтобы я больше так не делаю, но теперь для этого требуется значительная доза спиртного.

— У меня нет денег на химчистку, — защищаюсь я. И только сейчас замечаю, что к краю штанины прицепился порядочный комок пыли.

— Симпатичная бандана, — Кайл показывает на мою голову. — Любишь жить в стиле?

— Подумываю, не стоит ли сколотить собственную банду.

— «Грозные покемоны», — предлагает он.

— Ага, или «Стервы Барби».

— Джейн, — вздыхает Тодд, медленно покачивая головой, — Джейн, ты не можешь пойти на ярмарку вакансий в таком виде.

— Тодд, это не твои проблемы.

Я уже начинаю сомневаться, стоит ли бесплатный обед всех этих мучений. Официант швыряет на стол передо мной меню, и я вспоминаю, что весь день жила на одних оливках.

Кайл смотрит на меня и ухмыляется. Я в ответ окидываю его неприязненным взглядом:

— В чем дело?

— Ну, э-э, — Кайл пытается сдержать улыбку, — у тебя, м-м, бандана съехала. Опасно сползла влево.

Я поднимаю руку и поправляю бандану.

— Лево с другой стороны, — замечает он.

Я не обращаю внимания на его наглость.

Кайл — успешный адвокат в крупной компании — недавно пережил крах в личной жизни и поэтому получает утешительный приз зрительских симпатий.

Еще год назад у Кайла была подружка, почти невеста, Кэролайн. Мне она никогда не нравилась, но у нее были очевидные плюсы (самый очевидный заключался в том, что она была похожа на Кэтрин Зету Джонс). Но однажды Кэролайн решила перебраться в Сидней. Без Кайла. С тех пор он пребывает в хронической депрессии и вместе с Тоддом гоняется за ненатуральными блондинками вдвое моложе себя.

В этой охоте на женщин с IQ ниже среднего уровня Кайл, неотразимый и, на свою беду, слишком умный, да еще обладатель черного «БМВ», имеет колоссальный успех.

Приятно думать, что я одна из двух людей, знающих, что как-то раз девятилетний Кайл на спор засунул себе в нос одиннадцать горошин.

— Ну? — Тодд протягивает руку ладонью кверху.

Я приветственно хлопаю по ней.

— Резюме где? — рычит он, закатывая глаза.

Тем временем Кайл выдергивает резюме из другой моей руки.

— Эй, — слабо протестую я и раздумываю, прилично ли будет выпить два мартини.

— С каких это пор ты окончила Гарвард? — интересуется Кайл.

— Давайте заказывать, — предлагаю я, прячась за меню.

Весь обед Тодд мучает меня вопросами на манер кадровика — они с Кайлом от души посмеялись, читая резюме. Ничего они не понимают в творчестве; я ставлю на них крест.

— Не стану я устраиваться на новую работу. Ты знаешь, за сколько можно продать почку? — спрашиваю я Тодда.

— Тысяч за двести пятьдесят на черном рынке, — серьезно отвечает он. Тодд работает статистиком в страховой компании и поэтому знает, что почем. Шутка до него не дошла.

— Рано тебе думать о продаже органов, — вмешивается Кайл. — Ты просидела без работы всего пару недель.

— Можно подумать, ты считаешь меня финансово вменяемым человеком.

— Не забывай, Кайл, что это девчонка, которая шесть недель не заглядывала в почтовый ящик — боялась увидеть счет по кредитной карточке. И это в двадцать два года! — не ко времени вспоминает Тодд.

— Не боялась я счета. Просто пыталась заработать алиби.

— Правильно. Ты думала, раз ты не видела счет, то и платить не придется, — одобряет Тодд, нежно двигая мне в бок.

— Не знаю, что тут такого, — говорю я. — А если в ближайшие дни не получу пособие, план игнорирования счетов придется возродить.

— А как же твой Таинственный Друг? Уж у него-то точно можно занять, — напоминает Кайл.

Таинственным Другом они называют Майка, потому что я отказалась их знакомить. Во-первых, знала, что они не одобрят. От нашей связи за версту несло «Джерри Спрингером»[1]. Если бы Тодд узнал подробности, он бы поднял на ноги всю семью, а тогда мне пришлось бы выслушивать нотации о сексуальных домогательствах и о том, почему нельзя встречаться с коллегами, особенно с начальниками. Тодд чрезмерно меня опекает. Это здорово, когда тебе девять и за тобой гонится семидесятикилограммовая забияка из шестого класса, но совсем не так приятно, когда тебе двадцать восемь и ты стараешься заниматься сексом чаще, чем раз в десять лет.

— Таинственный Друг меня бросил, — объявляю я, — так что не хочется мне о нем говорить.

— Ой, — качает головой Тодд.

— Жалко, — добавляет Кайл.

— Ничего, — беззаботно отмахиваюсь я. — Если так подумать — осталась без работы, почему бы не расстаться и с другом? Одним разом избавилась от всех, кто меня бесил.

Когда приносят счет, руку за ним протягивает Кайл. Естественно, Тодд — как и папа в таких случаях — не против, чтобы заплатил кто-то другой.

И спасибо Тодду за то, что он выпил половину моей «Водки-мартини» под тем предлогом, что на ярмарке вакансий от меня не должно нести спиртным.

Я не очень ходкий товар. Это мне и самой известно. Я — творческая личность с художественным дипломом, которая занималась всевозможной неблагодарной работой, а художниками даже в лучшие времена никто не дорожит. На прошлой неделе я ходила в кадровое агентство, и там эта нахалка читала мое резюме и хихикала чуть не мне в глаза. Для кадровика четыре самых страшных слова — это «безработный выпускник художественного колледжа».

Тодд и Кайл прямиком ведут меня на ярмарку вакансий. Они слишком хорошо меня знают. И понимают, что я удеру домой, как только останусь одна.

Ярмарка вакансий производит убогое, тягостное впечатление: картонные стенды и армия скучающих кадровиков в бежевых униформах.

— Я пошла, — заявляю я, разворачиваясь кругом.

Тодд и Кайл хватают меня за плечи и тащат обратно.

— Давай посмотрим, что здесь есть. — Кайл тянет меня за руку в сторону стенда «Жареные цыплята из Кентукки».

— Вас интересуют позиции в менеджменте? — спрашивает человек в бежевом галстуке.

— Я тебя ненавижу, — шиплю я Кайлу, который громко кашляет, чтобы подавить глупое хихиканье.

Мы идем дальше; ко мне прицепляется мужчина с прямым пробором и кустистыми усами.

— У вас целеустремленный вид, — заявляет он. Это единственный здесь человек не в бежевом. На нем черный деловой костюм и красный галстук. Смотрится слишком нарядно. — Расскажите о себе!

— Дизайн. Творческая работа, — отвечаю я.

— Как раз такие нам и нужны, — кивает он.

Вряд ли такие, как я, могут быть кому-то нужны. Я оглядываюсь на Кайла, тот пожимает плечами.

— У нас головокружительные возможности для людей с вашей квалификацией.

— Правда?

Я оживляюсь. Обычно мой опыт работы не называют «квалификацией».

— Вы не думали перейти в сферу финансов?

Финансы? Э-э?

— Я из «АмериВижн». — Человек вручает мне визитку. Его зовут Энди Орган. Я еле сдерживаю смех.

Кайл уже тянет меня за руку к другому стенду.

— Приходите на наши встречи! Первого числа каждого месяца! — кричит нам вслед мистер Орган.

— Лучшее предложение за весь день, — говорю я, — хотя здорово смахивает на секту.

— Это надувательство, — отвечает Кайл. — С тем же успехом ты могла бы устроиться в «Амвэй»[2].

— Лично мне симпатичнее «Мэри Кэй»[3].

Кайл фыркает. Я стараюсь не обижаться.

Всего я пожала пятнадцать рук, раздала двадцать резюме и в итоге убедилась, что поиск работы — безнадежное дело и что в конце концов моя участь — стоять у конвейера и упаковывать пластиковые пакеты в пластиковые пакеты.

— Не грусти. — Заметив мой несчастный вид, Тодд по-братски, покровительственно обнимает меня одной рукой. У Тодда необыкновенно веселое настроение — надо полагать, потому, что ему в кои-то веки удалось сподвигнуть меня на конструктивные шаги в поисках работы. — Что-нибудь найдешь.

Я вяло улыбаюсь.

На следующее утро я обещаю себе провести день с пользой. Я занимаюсь уборкой. Я переставляю посуду в кухонных шкафчиках. Потом решаю вымыть пол. И протереть пыль. И все пропылесосить. Два часа я разбираю вещи, скребу и дезинфицирую, после чего заваливаюсь на диван посмотреть местные новости, думая о том, как остальные люди едут домой с настоящей работы.

В итоге моя квартира начинает как-то странно пахнуть. Точно. Что-то такое в воздухе... Заглядываю в мусорные ведра, но там все пусто. Раньше, когда мне было некогда их выносить, из них всегда вываливались банки из-под диетической колы и скомканные бумажные полотенца, но теперь у меня со свободным временем полный порядок. Мусор я иду выкидывать, когда в ведре хоть что-то болтается на дне. Получается четыре похода на помойку в день. В некотором роде дополнительная физическая нагрузка.

Может, газ течет? Смотрю на сигнальные лампочки — вроде все в порядке.

Только через четыре часа я понимаю, что это просто сосновая отдушка. В кои-то веки моя квартира пахнет чистотой.

В дверь стучат. Я замираю.

Подкравшись к глазку, вижу Боба, хозяина квартиры, в грязном розовом махровом халате. В панике припадаю к полу, надеясь, что он ничего не слышал. Правило номер один при нелегальном проживании: во что бы то ни стало избегайте встреч с хозяином.

— ДЖЕЙН, Я ЗНАЮ, ЧТО ТИ ЗДЕСЬ! ЭЙ, Я СЛИШУ, ТИ ДЫШИШЬ!

Черт бы побрал эту звукоизоляцию и эти картонные стены.

Я открываю дверь.

— Боб! Оказывается, это ты. Я думала, что какой-нибудь бывший дружок, которому я отказала от дома.

— Я НЕ ПОНИМАЮ НИ СЛОВА, — орет на меня Боб, мотая башкой. — Я ПГИШЕЛ ЗА ДЕНЬГАМИ, ЯСНО?

— Но ведь срок завтра.

— Срок был пять дней назад.

Я изображаю искреннее удивление:

— Неужели?

— ДЖЕЙНЗ, ПОЖАЛУЙСТА. У МЕНЯ ВЕДЬ ТОЖЕ СЧЕТА, ДА?

— Я просто жду пособие по безработице. Ты будешь первым, кому я заплачу, — уверяю я.

— КАК ЭТО У ВАС НАЗИВАЕТСЯ, Э, БУКМЕКЕГ? Я ПГОИГГАЛ КУЧУ ДЕНЕГ ИЗ-ЗА «ЧЕГНИХ ЯСТГЕБОВ», А? МНЕ НУЖНА ПЛАТА ЗА ЭТОТ МЕСЯЦ И ЕЩЕ ЗАДАТОК ЗА СЛЕДУЮЩИЙ.

— Боб... но это плата за ДВА месяца! — восклицаю я. — Ты не имеешь права. Почти три тысячи триста долларов! Ничего себе!

— ЗАГЛЯНИ В ДОГОВОГ ОБ АГЕНДЕ, Э? ОБ ОТКАЗЕ ОТ ЗАДАТКА НИТШЕГО НЕ СКАЗАНО.

— Но ты же говорил, что задаток не нужен.

— НИТШЕГО ТАМ НЕ ПГОПИСАНО.

У Боба на руках все козыри. А у меня, строго говоря, кроме устного соглашения — ничего. Не надо быть экспертом в жилищном законодательстве, чтобы понять — крыть мне нечем.

Отказаться от квартиры — тоже не вариант. Она мне роднее родительского дома: пережила двух домашних животных, трех дружков и двух соседок. От мысли о переезде у меня темнеет в глазах.

— У меня просто нет таких денег, — умоляю я.

— ДЖЕЙНЗ, Я НЕ ХОЧУ ТЕБЯ ВИСЕЛЯТЬ, ЗНАЕШЬ? ТИ ХОГОШИЙ ЖИЛЕЦ. НО ЕСЛИ ЗАВТГА У МЕНЯ НЕ БУДЕТ ДЕНЕГ — ЧАО, ПОНЯЛ? (Он почему-то думает, что «понимать» употребляется только в мужском роде.) СДАМ КВАГТИГУ КУЗЕНУ, ОН ВСЕГДА МНЕ ПЛАТИТ ЗАГАНЕЕ.

— Ты хочешь выселить меня за четырехдневную просрочку с оплатой? Боб, послушай, я ведь всегда была хорошим жильцом. Я еще ни разу не задерживала оплату.

— ДЖЕЙНЗ, НЕ МОИ ПГОБЛЕМИ. Я НЕ СОБИГАЮСЬ ЛОМАТЬ СЕБЕ НОГИ, ДА? ОПЛАТА ЧЕРЕЗ ТГИ ДНЯ, ПОНЯЛ?

Кому: jane@coolchick.com

Откуда: HR@maximumoffice.com

Тема: Ваша старая работа

Дата: 6 марта 2002, 15:15

Уважаемая Джейн,

Мы получили Вашу просьбу вернуть Вас на прежнюю работу и, к сожалению, вынуждены сообщить, что восстановить Вас в должности невозможно. Хотя прошло несколько недель, финансовые достижения компании пока недостаточны, чтобы начать восстановление сотрудников.

Нам очень жаль, что Вы рискуете потерять квартиру и превратиться (как Вы выразились) в «вонючую побирушку», но мы действительно ничем не можем помочь. Мы не «холодное, бессердечное дьявольское отродье», имеющее целью, как Вы полагаете, Вашу «погибель». Мы просто выполняем свои должностные обязанности. Надеемся на Ваше понимание.

Удачи Вам.

Дакетт Уайт,

помощник директора по кадрам

«Максимум Офис Саплайз».

P. S. К сожалению, мы не можем утвердить увеличение выходного пособия задним числом. А поскольку Вы больше у нас не работаете, мы не можем выдать Вам аванс в счет предстоящей зарплаты.

Все утро я дожидаюсь разговора с представителем отдела биржи труда по работе с клиентами. Мне срочно нужно пособие. Если я не добуду денег для Хозяина Боба, он меня выселит. Насколько я помню, на счету у меня 300 долларов. А нужно 3300.

Подойдя наконец к телефону, представительница сообщает мне, что выдать пособие по безработице авансом никак невозможно.

— Разве вы не читали брошюру? Пособие выдается по истечении десяти рабочих дней.

— Но прошло уже больше двенадцати рабочих дней.

— Десять рабочих дней — это минимум, — поясняет женщина.

— А максимум?

— Шесть недель.

— Я не могу столько ждать. Я потеряю квартиру.

— Мэм, ничем не в силах помочь. Единственное, что могу посоветовать, — перезвоните на следующей неделе.

Я в отчаянии кричу:

— На следующей неделе меня выкинут из квартиры и мне неоткуда будет позвонить!

— Попробуйте перезвонить на следующей неделе, — заканчивает разговор служащая. — Спасибо, что позвонили в социальную службу. До свиданья.

В сердцах швыряю трубку. Придется распотрошить запас сигарет, который я на всякий случай держу в глубине шкафа. Вообще-то я бросила курить восемь месяцев назад, но если биржа труда не заставит вас схватиться за сигарету, вы сверхчеловек. К тому же курение помогает мне думать.

Зажигаю сигарету и высовываюсь из окна спальни, выдыхая дым в холодный чикагский воздух. Не успеваю я сделать двух затяжек, как в переулке появляется знакомая фигура. Рон, мой бывший парень времен колледжа, выглядит заблудившимся серфером. Высветленные волосы, бисерный ошейник, грязная футболка «Освободите Кастро» и потертая джинсовая куртка. Ему удалось сохранить свой мальчишеский шарм несмотря на то, что он отрастил жидкую козлиную бороденку и слегка смахивает на Шегги[4]: та же сутулая спина и неуклюжая походка. Заметив меня, Рон машет рукой. Я неуверенно машу ему в ответ, и, прежде чем я успеваю опомниться, он уже лезет по моей пожарной лестнице.

Рон появился в ту постыдную эпоху моей личной жизни — старшие курсы колледжа, — когда у меня были рекордно низкие требования к парням: я сходила с ума по каждому умеренно завшивленному красавчику, умевшему (хоть как-то) играть на любом инструменте. Я не хочу возвращаться в те времена. Всякий раз, когда ко мне заходит Рон, я вспоминаю, как одалживала ему денег и писала за него курсовые — в надежде, что когда-нибудь он станет новым Куртом Кобейном. Еще я вспоминаю, что спала с ним. И не один раз, а регулярно, хотя его смело можно было назвать ходячим предупреждением о вредоносности «травки».

Рон никогда не работал на одном месте больше трех месяцев и по-прежнему — в тридцать с хвостиком — играет на бас-гитаре в малоизвестной группе. Он ходит за мной как пришитый с тех пор, как услышал от общего друга о моем увольнении. Ему кажется, что безработица снова нас объединила. Думаю, Рон надеется, что я позволю ему переспать со мной. В память о прежних временах. Но снова связаться с Роном значило бы дойти до точки невозвращения. Теперь я уже взрослая и знаю, что жить все лето в фургоне не так уж весело — что бы он там ни говорил.

— Я занята, Рон, — с ходу объявляю я, как только он, поднявшись по пожарной лестнице, через окно забирается в спальню. Дверями он редко пользуется.

— Меня не проведешь, Джейн, — улыбается Рон.

С нашей последней встречи он лишился еще одного зуба. Итого — минус три. У Рона привычка — накурится до потери пульса и лезет со второго этажа по узкой и шаткой пожарной лестнице выносить макулатуру. При этом каждый раз теряет равновесие и приземляется мордой об землю. Но утверждает, что даже будь он при деньгах, не пошел бы к стоматологу. Он им не доверяет.

Если сильно прищуриться, Рон похож на Брэда Питта в «Настоящей любви». Если не прищуриваться, действительно похож на Шегги.

— Рон, серьезно, я занята. Мне нужно думать, где достать денег на квартиру.

— Я знаю средство. — Он протягивает мне толстый косяк.

Рон вечно предлагает мне наркотики. Это только подтверждает теорию, что он всего лишь хочет уложить меня в постель. Я отказываюсь.

— Да брось ты, нельзя же просто так валяться, — настаивает Рон. — Особенно нетрезвой. Если собираешься валяться без дела, надо по крайней мере быть под кайфом.

— Спасибо, — отвечаю я. — Но я говорю «нет» наркотикам.

Рон закатывает глаза. Всякое напоминание о правительстве Рейгана выводит его из себя.

— Есть поесть? — спрашивает он, уже по пути к холодильнику. Открывает дверцу, заглядывает внутрь и остается в этой позе — оттопырив костлявую задницу — так долго, что я начинаю волноваться, не заснул ли он там. Вдруг он пускает слюни на мой салат?

— Рон! — ору я.

— Ум-м-ф? — мычит он. Уже набил чем-то рот. Чем — лучше не думать. Недавно я нашла кусок чеддера со следами зубов. Точно его работа, чья ж еще.

— Вылезай из моего холодильника.

— У тебя что, совсем нет ничего экологически чистого? — кричит он из-за открытой дверцы.

— Ты все съел.

Он выпрямляется, и я вижу, что он дует молоко прямо из пакета. Мало того, у него хватает совести допить все до конца.

Рон громко икает.

— Молоко было просроченное, — сообщаю я.

Он пожимает плечами:

— Нас убивают гормоны. Не бактерии.

Шлепнувшись на мой диван и вытирая рукавом молочные усы, Рон выуживает из своего бездонного нагрудного кармана мятую листовку.

— Слушай, старушка. Есть возможность подработать.

— За деньги? — Я скептически разглядываю мокрую листовку его группы «Засор».

— ДА! Можно даже с авансом. — Он валится на спину, чтобы добраться до дальнего угла кармана, извлекает оттуда двадцатку, сминает в комок и бросает мне.

— Спасибо, — говорю я. — А что нужно?

— Дизайн обложки для нашего компакт-диска.

— У вас есть диск? — удивляюсь я.

«Засор» обычно ограничивается перепевами чужих песен в местных барах за чаевые. Когда-то в колледже я считала даже такие группы крутыми. Тогда я бы с гордостью ходила в футболке «Засора». Теперь для меня это просто еще одна бесперспективная местная группа.

— Пока нет, но Дэн работает над этим, — отвечает Рон.

Дэн — лидер «Засора», который постоянно уверяет, что знает кое-кого, кто знает одного продюсера, и который попадает в ноты только под кайфом. Рон играет на бас-гитаре, а двое других парней, Расс и Джо, — на гитаре и ударных соответственно.

— А ты случайно не можешь достать еще три тысячи? — с надеждой спрашиваю я.

Рон фыркает:

— Навряд ли. Двадцать сейчас, триста потом. Наличными, без налогов.

— Для начала неплохо. И мне нравится, как это звучит: «без налогов».

«Свободным художникам» не положено пособие по безработице. В системе социального обеспечения много нелепостей. Например, в моих интересах отказаться от внештатной работы и не работать вообще, чтобы не рисковать пособием. По-моему, пособия по безработице, как и большинство пособий, придуманы для того, чтобы понижать самооценку и вызывать зависимость.

* * *

Моя благосклонность к Рону почти мгновенно испаряется, когда он засовывает руку себе под ремень и с протяжным низким звуком выпускает газы.

— Ну ладно, хватит, Рон, я пошла, — сообщаю я. — Мне нужно понять, как скорее получить пособие.

— Подожди, ты идешь в социальную службу? Я стопудово могу помочь, — утверждает он.

— Сомневаюсь.

— Да брось, старушка, у меня там связи. — Он улыбается щербатым ртом.

Оказывается, на бирже труда Рон — истинное сокровище. Хотя за все время нашего знакомства у него никогда не было постоянной работы, он в этом здании знает всех и каждого. Например, называет охранника у входа Бобом и спрашивает, как его дети.

Я становлюсь в очередь за канатом; человек передо мной беззвучно матерится и дергает галстук.

— Люсинда! — кричит одна служащая. — ЛЮ-СИН-ДА!

Кто-то отвечает из-за конторки (людям в очереди его не видно):

— У нее перерыв.

— И конечно, она повесила эту очередь на меня, — возмущается женщина.

— Черил, твое дело — обслуживать посетителей, этим и занимайся, — говорит кривозубый менеджер. У него сальные волосы, галстук повязан криво.

— Почему ей дают три перерыва? Мне не дают трех перерывов! — верещит она.

— Мы не туда встали, — заявляет Рон.

— Но здесь написано «Заявки на пособие», значит, нам сюда, — возражаю я.

— Поверь мне, старушка, нам нужно наверх.

Я неохотно направляюсь к лифтам. Рон тащится за мной, шлепая резиновыми башмаками по кафельному полу.

На пятом этаже очередь в два раза длиннее, чем на третьем. Я вдруг понимаю, что мне срочно нужна сигарета, и поворачиваюсь к Рону:

— Есть закурить?

Покопавшись в кармане, он извлекает косяк.

— Не это! — сердито говорю я, поскольку злоупотребляю только легальными веществами. У меня принципы.

— Разве ты не в курсе, что никотин разъедает легкие? — Рон скребет свою козлиную бородку. — Знаешь, сколько в сигаретах всякой гадости?

— И это говорит человек, который выкуривает шесть косяков в день.

Поиск по сайту: