Специфика Новгородского и Псковского летописания. Московское летописание 14-15 веков. Позднее русское летописание 16-17 веков

Специфика развития Новгородской земли в XI–XIII вв. была во многом связана с предшествующим временем, потому что именно в древности были заложены своеобразные черты и новгородского общественно-политического устройства, и ориентиры новгородской экономики, и принципы взаимоотношений Новгорода с другими землями Руси.

В исторической литературе основные дискуссии связывались с началом Новгорода. Летопись относит его возникновение примерно к 864 году: Рюрик пришел из Ладоги и основал Новый город (легенды о более древнем существовании города сложились не ранее XVII века). Среди археологов имеются расхождения в оценке этого древнейшего показания летописи. Известный знаток новгородских древностей В.Л. Янин относит возникновение Новгорода лишь к X столетию. Г.П. Смирнова доказывала, что древнейшая новгородская керамика, сходная с западнославянской, откладывается в древнейших слоях Новгорода как раз во время, указанное в летописи — во второй половине IX века. Но расхождения в хронологии не столь принципиально значимы — в расчет берутся разные материалы, из разных раскопов, использованы разные способы датировки (скажем, точное датирование современными методами уличных мостовых указывает лишь на время появления этих мостовых, а не самого поселения). Важнее оценить содержание летописного сообщения: в какой степени надежен этот источник.

Имеются разночтения и в определении этнического состава первоначального поселения Новгорода. Но это и естественно: по Волго-Балтийскому пути с запада на восток шли разноязычные отряды и просто переселенцы. В сказании о призвании варягов, датированном в летописи 50–60 гг. IX столетия, действуют два славянских племени и три угро-финских в качестве уже оформившейся федерации и, следовательно, возникшей ранее этого времени. И здесь же присутствуют этнически неопределенные “варяги”, которые явно появились пришли сюда ранее описываемых событий, если даже далекая от Балтики меря должна была платить им дань.

Разные мнения исследователей предопределяет и то обстоятельство, что ранние новгородские летописи сохранили меньше материала, нежели более поздние — софийско-новгородские. Это особенно заметно при описании событий XI века, которые Новгородская Первая летопись передает, следуя в основном за одной из редакций “Повести временных лет” (до 1115 года). Именно это обстоятельство породило распространенное мнение, что до XII века в Новгороде не было самостоятельного летописания. В принципе, расхождения в определении начала новгородского летописания — это одно из многочисленных следствий различного понимания самой сути летописания: единое дерево или сосуществование и борьба различных традиций, выражающих интересы разных политических сил и идеологических устремлений.

Судя по предисловию к Новгородской Первой летописи, этот свод возник в период между 1204 — 1261 годами. По ряду признаков определяется, что свод составлялся в середине XIII века, а позднее он был доведен до 30-х гг. XIV столетия. Именно до середины XIII века использован новгородский источник составителем Ростовского сборника. Свод использовал редакцию “Повести временных лет” в хронологических пределах до 1115 года (но без договоров), которая послужила основой этой ветви новгородского летописания, но она не была ни единственной, ни древнейшей.

В этом смысле важно обращение к софийско-новгородским летописям XV века. Вообще, софийско-новгородские летописи — это скорее материал для летописного свода, нежели сам свод. Летописец оставляет заметки, возможно и для себя, вроде: “ищи в Киевском”, не раскрывая содержания соответствующего текста “Повести временных лет”. Именно вследствие незавершенности работы над текстом в летописях нередки дублирования одних и тех же событий под разными годами. Но в этом неупорядоченном материале просматриваются следы более раннего новгородского летописания, в том числе совершенно неотраженного в Новгородской Первой летописи. Например, софийско-новгородские летописи века дают материал о времени княжения Ярослава (первая половина XI века), которого “Повесть временных лет” не знает. И этот материал явно новгородского происхождения.

Определенным этапом работы в рамках этой традиции был свод, составлявшийся в 80-е годы XII века, предположительно Германом Воятой, скончавшимся в 1188 году. При этом важно, что в Синодальном (древнейшем) списке Новгородской Первой летописи этот летописец обозначает себя под 1144 годом: “Постави мя попомь архиепископ святый Нифонт”. Весьма вероятно, что именно в этом своде было привлечено и ростовское летописание, а именно “Летописец старый Ростовский”. Его влияние заметно в рассказах о Моисее Угрине, сестре Ярослава Предславе, Мстиславе “Лютом” и некоторых других. Причем, в данном случае речь идет именно о своде, то есть создании характерного для феодальной Руси и России исторического труда, соединявшего разные письменные источники. В таких сводах ранее составленные своды обычно продолжались, часто без переработки. Поэтому, скорее всего и на протяжении XII столетия в Новгороде явно был не один центр ведения летописных записей.

Те из исследователей, кто признавал существование новгородского летописания в XI веке (А.А. Шахматов, Б.А. Рыбаков, ряд авторов XIX столетия), обычно искали следы его в 50-х годах. У Шахматова это новгородский материал, привлеченный в Киеве впервые в предполагавшийся им “Начальный свод 1095 года” и следы его он искал в составе “Повести временных лет”. Б.А. Рыбаков говорит об “Остромировой летописи”, в большей мере используя материал софийско-новгородских летописей, то есть с неизбежным выходом на иную традицию, нежели отраженную в “Повести временных лет”. Такая датировка подтверждается важным указанием софийско-новгородских летописей под 1030 годом. В них по сравнению с “Повестью временных лет” добавлено, что в 1030 году Ярослав после создания города Юрьева вернулся в Новгород и собрал “от старост и поповых детей 300 учити книгам”. А далее следует исключительно важное “припоминание”: “Преставися архиепископ Аким Новгородский, и бяше ученик его Ефрем, иже ны учаше”. Ефрем, очевидно, возглавлял новгородскую епархию, как Анастас и позднее Иларион киевскую церковь. Первый (или один из первых) новгородский летописец определяет себя как ученика Ефрема, и это ведет именно к середине XI века, поскольку о Ефреме говорится уже в прошедшем времени, ведь Ефрем исполнял обязанности главы новгородской церкви до утверждения византийской митрополии в Киеве в 1037 году.

В основе софийско-новгородских летописей лежит свод 1418 года, непосредственно до нас не дошедший. Но с ним, видимо, были знакомы составители младшего извода Новгородской Первой летописи. В софийско-новгородских летописях отмечается хронологическая путаница, что может свидетельствовать об отсутствии в первоначальном тексте абсолютных дат: даты проставлялись либо летописцем середины XI века, либо более поздним летописцев.

Как и в других городах, где велось летописание княжеское, городское, или владычное,—летопнсанне во Пскове в основной своей традиции имело официальное значение. Такие „летописцы" (т. е. лето-пнсж) служили интересам данного княжения, города, епископской или

митрополичьей кафедры; иногда ими пользовались как указательным кодексом или обвинительным материалом;1 в них искали подтверждения иля оправдания политических прав. В 1510. г. псковичи должны были давать ответ послу вел. князя московского (Третьяку); когда утром позвонили в вечевой колокол, и дьяк вел. кн. московского Третьяк Долматов „вшол в вечье", то посадники и псковичи начали ему говорить: „тако в нас написано в лЬтописцех, с прадеды его и з дЬды и со отцем его крестное целование с великими князьми положоно, что нам пскови*ам от государя своего великого князя, кон ни будеть на Москве, и нам от него не итн ни в Литву ни в НЬмцы; а нам жнти по старине в добро-вольи…"

Летописные псковские известия XV в. предположительно считаются записями, веденными при церкви св. Троицы, а также записями, заимство-

- ванными из особых отчетов или реляций, представлявшихся на вече и, как все важнейшие документы города Пскова, хранившихся в ларе при церкви св. Троицы (см. Иконников, Опыт русск. нсториогр., т. II, кн. I, стр. 799). Древнейшие из дошедших до нас псковских летописей составлены во второй половине XV в. Они представляют собой уже сложные накятники, своды; в них, например, помимо местного псковского летописания, влит материал новгородско-софнйского свода. Псковские летописи, таким образом, связаны как бы родственными узами с другими русскими летописями: в подавляющем большинстве своем дошедшие до нас русские летописи близки между собою происхождением, составом, несмотря на то, что отражают многообразие литературной и общественно-политической жизин на протяжении восточноевропейской равнины от Новгорода к Ростова до Галича и Киева.

Псковские летописи, прежде всего, конечно, — основной фонд материала по истории Пскова, его области. По своему содержанию материал касается непосредственно Псковской земли и соседних стран и, в меньшей мере, иных земель древней Руси. В том. и в другом случае он может интересовать историка Пскова. В том и в другом случае он может интере-

совать историка, избравшего более или менее широкие темы для разысканий по древней истории СССР. Последнее поясним примером: псковские летописи на протяжении ряда столетий дают исключительно обстоятельные сведения по истории древнерусского города, по исторнн классовой борьбы и истории вечевого быта, в основе своей общего всем городам домонгольской Руси. Историку, интересующемуся древней историей СССР в плане указанных вопросов, псковские летописи послужат источником. Важный материал дают они историку, изучающему процесс образования централизованного московского государства, и мн. др.

В псковских летописях находим богатый материал не только по истории на’шей родины. Исследователь почерпнет в них сведения, например, о литовских и финских народах Прибалтики. Но особенно ценны псковские летописи для историка, изучающего явления и факты, относимые с одинаковым правом как к истории СССР, так и к истории некоторых -стран Запада: я разумею историю 1 борьбы славян с орденом рыцарей, осуществлявших колонизацию путем истребления и закабаления покоренных народов. Это своеобразное колонизационно-завоевательное движение остановилось у границ Пскова. Вековая борьба с немецкими „рыцарями" и другими соседями отнимала много сил у Псковской области, как области пограничной: даже расположение „пригородов" на Псковской земле носило характер оборонительной линии вдоль границы. Отсюда понятно, что борьба с немецким орденом составляет значительную часть содержания псковского летописания.

Псковские летописи издавались дважды. Первый раз в li?37 г. проф. Моск. Университета М. Погодиным;1 второй раз в 1848 —1853 гг. Дрхео-графической комиссией в серии „Полное собрание русских летописей".

Погодин издал псковские летописи по тоем спискам: Архивскому 1-му, Архивскому 2-му и Синодальному.2 В основание положен Архивский 2-й сп. (сер. XVII в.). Начало и конец этого списка издателем опущены. Напечатанный текст начинается словами: „оть 7-го Собора до последняго Собора, до преложения книгь…" Кончается известием 1650 г. (158) о доставлении в архимандриты в Печерский монастырь Митрофана, словами: „на великомъ престолов Живоначальныя Троица пресловущаго и преименитаго града Пскова шестыя степени". Книга открывается про-’ странным предисловием издателя, заключающим в себе краткое описание списков, правила издания, несколько соображений о составе летописи и указаний на содержание, а также список слов и выражений, представляющих, по мнению издателя, интерес для исследователя, данные о ценах и т. п. В конце публикации к тексту приложены: указатель собственных имен, указатель географический и „роспись монастырям и церквам", упомянутым в псковской летописи.

Один и тот же список лежит в основании всего Погодинского издания. В тексте встречаем мало подновлений. То и другое следует отнести к числу немногих достоинств издания. Издание страдает крупными недостатками. Во-первых, как мы видели, опущены начало и конец (разрядные записи) основного списка. Затрудняет работу порядок известий, расставленных издателем в хронологический ряд (правда, в предисловии издатель указывает порядок годов, существующий в рукописи). Встречаются про-

1 „Псковская летопись ивданная на иждивения Общества Ист. и Древя. Росс, при Моск. Университете М. Погодиным," М., 1837. 28 ноября 1834 г. Общество Истории я Древностей.Российских „в заседании своем, по предложению председателя А. Ф. Малиновского, определило издвть Псковекую летопись, моей трн списка тогда же были пред-•стввлены Малиновским. Издание возложено было иа Погодина при помощи Коркуяова" {сп. Н. Барсуков, Жизнь н труды М. Погодине, ки. 5, стр. 64).

* Незввния списков мы дави свои; шифры списков указаны ниже.

пуски слов и искажения. Но главный недостаток — избранный Погодиным способ подведения вариантов: особыми значками в тексте отмечаются фразы, которые сходствуют в двух или трех списках; под строкой же Приводится только новый материал по сравнению с материалом основного списка. Таким образом о вспомогательных списках (использованных для.вариантов) читатель не может составить точного представления.

Археографической Комиссией была, издана в 1848 г. Псковская 1-я летопись, в одном томе с Новгородской 4-й летописью — в IV т. ПСРЛ, а в 1851 г. — Псковская 2-я летопись в одном томе с Софийской 1-й летописью, в V т. ПСРЛ. При издании Псковской 1-й лет. были привлечены восемь списков:1 Архивский 1-й („Арх. XIX"), Архивский 2-й („Арх. IV"), Строевский („Стр. II"), Румянцевский 2-й („Эрм."), Карамзин-ский („Кар. I"), Академический 2-й („Акад. XVIII"), Снегиревский („Снег. II"), Бальзеровский („Бал."). Псковская 2-я летопись издана по Синодальному списку.

Бальзеровский список только частью использован в вариантах к Псковской 1-й летописи, частью же издан в VI томе ПСРЛ, в виде продолжения Софийской 1-й летописи, вместе с копией Бальзеровского списка — Горюшкинским списком. Когда IV том ПСРЛ был уже отпечатан, в Арх. Ком. поступил» еще два списка: Оболенского („Офол. II") и Архивский 3-й („Арх. XXV"). Из них текст повестей из Эпохи „Смутного времени" с вариантами по Снегиревскому списку и материал Арх. 3-го сп., не имеющийся в других списках, напечатаны в виде „прибавлений" к псковским летописям в V т. ПСРЛ. Как Псковской 1-й так и Псковской 2-й летописям предпослано предисловие с кратким описанием списков и краткой характеристикой содержания псковских летописей. Указатели — общие с другими летописями первых восьми томов ПСРЛ.

По сравнению с Погодинским сп. описанное издание имеет некоторые преимущества. Во-первых, Арх. Ком., как мы видели, распо-лагала не тремя, а одиннадцатью списками 2 (из них два списка могли быть использованы только в извлечениях;; во-вторых, издателем был выделен Синодальный список как особая псковская летопись и назван Псковской 2-й летописью. Следует также отметить, что искажения в тексте встречаются редко.

Общерусское летописание

Официальное летописание

Начало общерусского летописания великих князей московских, заложившего основы официального летописания XVI в., относится ко второй половине XV в. Сопоставив Ермолинскую летопись с Архивской (или Ростовской) XVII в., Симеоновской и Воскресенской (обе XVI п.) летописями, а также так называемым двухтомным Лондонским списком (XVI в.), А.Н. Насонов пришел к выводу о существовании протографа, который лежал в их основе. Его состав уточняется при обращении к Музейному (конец XV - начало XVI в.) и Воронцовскому сборникам, а также к летописям Лавровского, Вологодско-Пермской (конец XV - середина XVI в.) и Никаноровской. В них сохранился текст краткого летописца, который Л.С. Лурье определяет как наиболее раннюю из известных редакций московского великокняжеского летописания. По ряду косвенных данных удалось установить, что она была составлена приблизительно в 1472 г. и основывалась на своде 1448 г. В ней была закреплена московская традиция освещения целого ряда событий русской истории (в том числе обстоятельств феодальной войны второй четверти XV в.), которая проникла затем во все общерусские летописи. Наиболее непосредственное отражение Московский свод начала 70-х годов XV в, нашел в Воронцовском и Музейском сборниках, Никаноровской и Вологодско-Пермской летописях, а также в списке Лавровского (конец XV в.). Его наиболее ранняя версия (до мая 1472 г.) сохранилась в первых двух списках, тогда как общий источник Никаноровской и Вологодско-Пермской летописей являлся более поздней (осень 1472 г.) обработкой свода, легшего в основу летописи Лавровского.

Следующими этапами великокняжеского летописания стали своды 1477 и 1479 гг. От свода 1477 г. сохранилась лишь заключительная часть в так называемом Летописце от 72-х язык. О начальной его части можно судить только предположительно - на основании текста свода 1479 г., который дошел до нас целиком (до статьи 6926 г.), но не в первоначальном виде. Он восстанавливается по поздним Уваровскому (XVI в.), Архивскому (XVII в.; так называемая Ростовская летопись) и открытому А.А. Шахматовым Эрмитажному (XVIII и.) спискам. В последнем он сохранился в чистом виде.

К источникам свода 1479 г. следует отнести свод 1477 г., "особую обработку свода 1448 г." (в которой были устранены компромиссные тенденции последнего), ростовский свод начала XV в. (отразившийся в Московско-Академической летописи) и новгородский свод, близкий Новгородским I и IV летописям. Попытки A.M. Насонова представить "особую обработку свода 1448 г." митрополичьим сводом опровергаются характером сокращений, которые претерпел летописный текст: из повествования были исключены в основном библейские цитаты и религиозные сентенции. Видимо, уже тогда традиция создания митрополичьих общерусских сводов на время угасла. Официозный и светский характер "особой обработки" дал основания Я.С. Лурье характеризовать ее как памятник великокняжеского летописания.

Свод 1479 г., но мнению М.Д. Присёлкова, стал новой попыткой особого рода согласования настоящего с далеким прошлым. "Сводчик еще не решается вносить в изложение прошлых событий ту систематическую переработку во вкусе современных ему политических воззрений, которою так резко невыгодно отличаются последующие московские свода XVI в."30 Вместе с тем в своде 1479 г. были усилены антилатинская и антиновгородская тенденции, что объясняется историческими условиями, в которых он составлялся. Мнение А.Н. Насонова о том, что свод 1479 г. был митрополичьей летописью, не имеет достаточных оснований. Впоследствии текст этого свода послужил источником всего официального общерусского летописания - великокняжеского и царского.

В конце 40-х годов М.Н. Тихомиров обнаружил Уваровский список Московского летописного свода конца XV в. В нем свод 1479 г. продолжался до 7000 (1492) г. Уваровский список полностью отражает великокняжеское летописание - от самого начала до конца. Выявленный свод отразился, кроме того, в списках Погодинской, Мазуринской, Симеоновской, Хронографическом Новгородской IV (V), Царского Софийской I, Софийской II, Львовской и Уваровской (Уваровский вид Летописца от 72-х язык) летописей, а также в основных сводах XVI в. - Воскресенской, Иоасафовской, Никоновской и других летописях. Московский летописный свод конца XV в. - это развернутые сообщения о важнейших актах великокняжеской политики, о великокняжеской семье, о строительстве в Москве и других городах и т. п. Почти все оценки, встречающиеся здесь, носят вполне официальный характер, оправдывая действия великого князя московского. Свод дошел до нас как в более или менее полном виде, так и в виде фрагментов за 80-90-е годы XV в., присоединенных к сводам неофициального характера. Некоторые расхождения (сокращения и дополнения), имеющиеся в параллельных текстах этого свода, позволили С.М. Каштанову и Я.С. Лурье высказать предположение о существовании двух его редакций - 1493 и 1495 гг. (обе даты приблизительные). Первая из редакций отразилась в Музейном списке, Софийской I летописи по списку Царского, Погодинской летописи, вторая - в Симеоновской, Мазуринской и сходных с ними летописях.

Первая редакция была составлена после событий 1494 г., связанных с какой-то политической интригой, в которой оказалась замешанной Софья Палеолог. По мнению С.М. Каштанова, эта редакция была связана с деятельностью лиц, близких к снохе Ивана Ш Елене Стефановне и митрополиту Зосиме. Я.С. Лурье, однако, обращал внимание на то, что здесь уже упоминалась отставка Зосимы в 7002 (1494) г.

Характер и время составления второй редакции уточняются на основе сопоставления Новгородской Уваровской летописи и Новгородского летописного свода 1539 г. (Новгородская IV летопись по списку Дубровского, Отрывок летописи по Воскресенскому Новоиерусалимскому списку, вторая часть так называемой Ростовской летописи) с сообщениями Софийской I летописи по списку Царского. Я.С. Лурье полагал, что великокняжеский свод в новой редакции завершался статьей 7008 (1500) г.

Следующая по времени редакция великокняжеского свода была доведена уже до 7017 (1508) г. Она была связана с завершением борьбы Василия Ш за престол. Свод 1508 г. отразился в заключительной части Софийской I летописи по списку Царского.

С начала XVI в. на Руси существовала уже единая общерусская летописная традиция, связанная с великокняжеской канцелярией. По справедливому замечанию Я.С. Лурье, в XVI в. летописание велось с большой тщательностью и полнотой, но было сугубо официальным и жестко централизованным. Летописи XVI в. почти никогда не "спорят" между собой. Они лишь послушно реагируют на изменения в государственной политике.

С первых десятилетий XVI в. вновь активизировалось митрополичье летописание. В 1518 г. появился новый свод, положенный в основу Софийской П и Львовской летописей, а также Ува-ровского вида Летописца от 72-хязык, Скорее всего, это был официальный свод, полностью лояльный к властям. Составлен он был, как полагал А.И. Насонов, в церковной среде, возможно, при митрополите Варлааме. В то же время ряд критических замечаний, высказанных составителем свода в адрес митрополитов Филиппа и Терентия, позволил Я.С. Лурье высказать сомнения относительно его официального характера. В основу свода 1518 г, было положено великокняжеское летописание первых десятилетий XV п. и неофициальный ростовский свод 1489 г., расширенные материалами митрополичьего архива. Наряду с ними одним из важнейших источников свода 1518 г. стал особый церковный свод 80-х годов XV в., оппозиционный великокняжеской власти.

Важным этапом в завершении унификации русского летописания под эгидой Москвы стала Никоновская летопись. Она была составлена в конце 20-х годов XVI в. в Москве, при дворе митрополита всея Руси Даниила Рязанца (1522-1539). Впоследствии Никоновский свод неоднократно дополнялся заимствованиями из официального летописания и был доведен до 1558 г. В результате кропотливой работы над сохранившимися списками летописи Б.М. Клосс выявил ее оригинал - список Оболенского. Благодаря этому были уточнены датировка и место составления свода, установлены скрипторий, в котором он был написан, и личность составителя. Целью создания летописи стала подготовка к собору 1531 г., на котором подверглись осуждению взгляды "нестяжателен" па церковное землевладение. Основными источниками Никоновского свода, по мнению Б.М. Клосса, были Симео-новская, особая редакция Новгородской V (так называемая Новгородская Хронографическая) и близкая по времени к Никоновской Иоасафовская летописи, Владимирский летописец, Устюжский свод и Русский Хронограф. В числе источников Никоновского свода А.А. Шахматов называл также Западнорусский Хронограф середины 50-х годов XVI в. Кроме того, в состав Никоновской летописи вошел целый ряд литературных произведений: переводы Максима Грека, сборник слов и поучений митрополита Даниила, копийная книга московской митрополичьей кафедры, несколько "Слов" и "Сказаний". Никоновская летопись представляет собой наиболее полный свод сведений по русской истории, причем часть из них уникальна. Использование большого количества источников, многие из которых неизвестны, заставляет с особой осторожностью относиться к информации, почерпнутой из Никоновского свода. В первую очередь это касается "избыточных" сведений. И все-таки Никоновская летопись - один из важнейших источников по истории русского средневековья.

Между 1542 и 1544 гг. была составлена Воскресенская летопись - официальная летопись первой половины XVI в. Следует отметить, что помимо великокняжеского летописания конца XV - начала XVI в. ее создатели пользовались ростовским сводом 80-х годов (отразился в Типографской летописи) и внелетописными памятниками. В частности, в нее было включено Сказание о князьях владимирских (20-е годы XVI в.), объединившее легенды о происхождении русской великокняжеской династии от римского императора Августа через легендарного Пруса (якобы родственника Рюрика) и о мономаховых регалиях, которые будто бы были посланы византийским императором Константином Мономахом киевскому князю Владимиру Всеволодовичу. В первоначальных - несохранившихся - редакциях она доходила до 30-х годов XVI ц. Позднейшие редакции были доведены сначала до 1541 г., а затем до 1560 г. В основу Воскресенской летописи положен Mосковский летописный свод 1508 г.

К концу 50-х годов XVI в. относят появление Летописца начала царств, составленного, видимо, при непосредственном участии Л.Ф. Адашева. Он охватывает небольшой период времени -с 1533 по 1556 гг. - и освещает преимущественно две темы: укрепление "самовластия" Ивана IV и присоединение Казани. Основные идеи Летописца близки официальным идеологическим установкам начального периода правления Ивана Грозного. Существенно отредактированные тексты Летописца были использованы при составлении последних двух томов Лицевого свода.

Никоновская и Воскресенская летописи представляют вполне оформившуюся единую русскую официальную летописную традицию. Эти качества и определяют, прежде всего, характер и трактовку сохранившихся в них сведений и, следовательно, отношение к ним исследователя, изучающего по этим летописям историю конца XV - первой половины XVI в. В таком унифицированном виде общерусское летописание просуществовало до (60-х годов XVI в., пока резкие перемены в годы опричнины не привели сначала к срочной переработке официальной летописи, а затем и к полному ее прекращению.

В начале 60-х годов XVI в. только что составленный новый список Никоновской летописи (Патриарший) был использован для создания Степенной книги царского родословия - своеобразного литературно-исторического произведения, само появление которого свидетельствовало об определенных изменениях в подходе к историческому материалу и разложении летописного жанра. Составленная в окружении митрополита Макария (возможно, митрополитом Афанасием), Степенная книга объединила летописные и агиографические тексты и дополнила их устными преданиями. Называется книга так потому, что весь ее текст был разбит на 17 "степеней" (ступеней), по которым как бы двигалась история Русской земли. Основная идея - представить русскую историю как деяния святых московских государей и их предков. Цель создания Степенной книги определила отношение се автора к историческому материалу: он не отличается точностью и достоверностью. Степенная книга оказала большое влияние на последующие исторические и публицистические произведения, хотя источниковедческая ценность приводимых в ней сведений крайне мала.

Самым крупным летописно-хронографическим произведением средневековой России стал так называемый Лицевой свод Ивана Грозного ("иллюстрированная редакция Никоновской летописи", как называл его Л.Л. Шахматов). Эта "историческая энциклопедия XVI в." (А.Е. Пресняков) состоит из 10 томов, почти каждая из страниц которого украшена миниатюрами (всего более 16 тыс. миниатюр). Три первых тома посвящены всемирной истории, а последующие семь - русской. Они создавались в царской кпигописной мастерской при соборном храме Покрова Богородицы в Александровской слободе в течение почти целого десятилетия - с 15G8 по 1576 г. Сложность изучения Лицевого свода, и частности, заключается в том, что в настоящее время его тома хранятся в разных рукописных хранилищах страны: Хронограф ГИМ ("Музейский сборник"), Синодальная летопись ("Никоновская с рисунками") и Царственная книга - в рукописном отделе Государственного исторического музея (Москва); Хронограф БАН и два тома Древнего летописца ("Остерманов-ский летописец") - в Библиотеке Академии наук (Санкт-Петербург); Хронограф ГПБ, Голицынский, Лаптевский и Шумилов-ский тома - в Национальной публичной библиотеке (Санкт-Петербург). Будучи единым целым, они освещают историю от сотворения мира до 7075 (1568) г. Том, содержащий начальную русскую историю (изложение начинается с событий 6622/1114 г.), отсутствует. Последние два тома - Синодальная летопись и Царственная книга (переработанная копия Синодальной летописи) - содержат две редакции описания одних и тех же событий, связанных с началом царствования Ивана IV. И в том и в другом томе па полях сделаны скорописные редакторские записи. Это послужило основанием для популярной в свое время гипотезы Д.И. Альшица о двукратном редактировании их самим царем. Однако скрупулезное сличение палеографических примет обоих томов позволило Б.М. Клоссу прийти к выводу, что редактировался том лишь однажды, но при переплетении черновые и перебеленные листы оказались перемешанными - часть листов Синодальной летописи попала в Царственную книгу.

Очевидно, по завершении работы над последней - наиболее злободневной - частью свода она была представлена на рассмотрение царю и вызвала его неудовольствие. Первоначальный текст был "отрецензирован" в уже готовом варианте рукописи, с выполненными в чернильном очерке, но не иллюминированными миниатюрами. Приписки внесены в первой половине 70-х годов XVI в., и основывались они, несомненно, на каких-то письменных источниках. Сохранившиеся пометы редактора Лицевого свода дают полное представление о том, как заказчик (в качестве которого, очевидно, выступал сам царь) контролировал во второй половине XVI в. работу летописцев и миниатюристов.

Не только указывалось, как описывать или изображать то или иное событие, по и давались сами тексты, которые следовало внести в летопись (скажем, лишь из редакторских помет известно о так называемом боярском мятеже во время болезни Ивана Грозного в 1553 г.). Эти приписки - важный источник по истории политической борьбы XVI п. Основным и непосредственным источником для русских статей Лицевого свода стал список Оболенского Никоновской летописи: на его полях имеются восковые отметки точно в тех же местах, в которых в Лицевом своде расположены миниатюры. В качестве дополнительных источников использовались Воскресенская и Новгородская IV летописи, Степенная книга и Летописец начала царств. Хронографическая часть Лицевого свода опиралась на Чудовский и Академический виды Еллинского летописца П редакции, дополненные текстами Русского хронографа, Хроники Георгия Амартола (возможно, в составе Еллинского хронографа I редакции), а также "Иудейской войны" Иосифа Флавия. Причины прекращения работы над Лицевым сводом неизвестны.

Неизвестны и причины прекращения существования летописи как жанра исторического повествования. Лицевой свод стал последним общерусским сводом. После него летописная традиция угасла. И хотя в XVII - первой половине ХУШ в. продолжали вестись местные и частные записи, внешне напоминавшие летописи, они уже не могут дать и не дают общей картины истории страны.

Автор этих строк выдвинул гипотезу о том, что летописи зародились и бытовали как своеобразные "книги жизни" ("книги животные" или "книги вопросные"), которые должны были быть предъявлены на Страшном Суде. Они составлялись начиная с 30-х годов XI в., непосредственно накануне конца времен (который пытались более или менее точно рассчитать) в качестве "официального" доказательства раскаяния того или иного лица в совершенных им грехах либо, наоборот, подтверждения его греховности и "окаянности". Если это так, то становится ясным, почему по истечении 7000 (1492) г., когда эсхатологические ожидания на Руси достигли кульминации, летописание как вид исторических источников довольно резко меняет свой характер, а после 7077 (1569) г., в котором видели последнюю ближайшую дачу наступления конца света, вообще прекращается. Можно тогда объяснить и многие моменты, избранные для составления новых летописных сводов и их редакций: большинство из них совпадает с предполагаемыми датами Второго пришествия (годы совпадения Благовещения и Пасхи - так называемая кирио-пасха, а также рассчитанные по тем или иным основаниям, на которых мы не будем останавливаться, 1037-1038, 1492, 1499, 1562 гг. и др.). Возможно, с этим связано и особое отношение к летописям. Известно, например, что Никоновская и другие летописи, "написанные и хранимые в секрете", как отмечал Джером Горсей, наряду с прочими сокровищами, составляли часть царской Казны и, видимо, рассматривались как государственное достояние. Впрочем, наша гипотеза не отрицает возможности иных мотивов составления того или иного летописного свода.

Как бы то ни было, после прекращения летописания, т. е. с 70-х годов XVI в., по образному выражению А.Л. Севастьяновой, "на долю историка политической жизни остаются крохи со стола историка-экономиста да наблюдения далеко не беспристрастных иностранцев"31.

Неофициальное летописание

Наряду с официальным общерусским летописанием существовали летописи, составлением которых занимались частные лица. Такие летописи не имели официального характера и подчас, противостояли великокняжеским сводам. Существование неофициального летописания во второй половине XV в., так же как и великокняжеских летописей того времени, было открыто А.Л.Шахматовым.

Один из примеров независимой местной традиции дает Ермолинская летопись (составлена в XV в.; список начала XVI в.). В ряде случаев она поражает "своей оригинальностью" (А.А. Шахматов). Ее сопоставление с близкими ей Сокращенными сводами (Погодинский, Мазуринский и Соловецкий виды Сокращенного летописного свода 1493 г. - всего 13 епископ) и Устюжским летописцем позволяет говорить о том, что псе они восходят к общему протографу. Им является севернорусский свод 70-х годов XVв., созданный, по всей видимости, в Кирилло-Бело-зерском монастыре. Наряду с московским великокняжеским летописанием (Московские своды 1472 и 1479 гг.) в его основу положены новгородские летописи и какой-то ростовский или суз-дальско-ростовский источник. Составление севернорусского свода именно в Кирилло-Белозерском монастыре подтверждается несколькими аргументами. Прежде всего, судя по содержанию, он не мог быть официальной летописью ростовских архиепископов (как считал А.Н. Насонов). Кроме того, составители свода проявляли повышенный интерес к истории северных, "заволжских" районов Ростово-Суздальской земли, где и был расположен монастырь. Наконец, его текст был использован при составлении в Кирилло-Белозерском монастыре сокращенного Летописца русского (XV в.) и кратких летописчиков XV-XVIВВ.

Неофициальный характер Кирилло-Белозерского свода 70-х годов XV в. (он не был даже официальным сводом монастыря) позволял его составителям высказывать независимые суждения о политике великого князя, поддерживать опальных политических и церковных деятелей (например, ростовского архиепископа Трифона, московского воеводу Федора Басенка и др.), критически отзываться о ярославских чудотворцах. Следует подчеркнуть, что данный свод, несмотря на его, казалось бы, частный характер, на самом деле был общерусским. Об атом говорят круг источников, использованных его составителями, и широта затрагиваемых в нем тем. Именно благодаря общерусскому характеру он получил большое - хотя, естественно, неофициальное -распространение.

Другим примером местного независимого летописания является неофициальный свод 1489 г., составленный при ростовской архиепископской кафедре, точнее, в кругах, близких к ней. Он восстанавливается при сличении Типографской летописи с Софийской П и Львовской летописями. Особая роль в его реконструкции отводится Типографской летописи, которая в настоящее время известна в десяти списках. Они объединяются в две редакции: более ранняя отражена в Академическом и близких ему списках (всего восемь), а более поздняя - в Синодальном и подобном ему Библиотечном. Анализ состава совпадающих в них чтений приводит к выводу, что источниками для этого гипотетического свода послужили: Московский свод 1479 г., два каких-то источника, близких Лаврентьевской летописи (причем один из них описывал ростово-суздальские события, не известные другим источникам) и, вероятно, записи, которые велись при ростовской владычной кафедре. Эта летопись была независима, но вполне лояльна к московской великокняжеской власти. Более того, Я.С. Лурье склонен приписывать авторство целого ряда рассказов, включенных в общерусские своды (в частности, рассказ о "стоянии" на Угре), именно руке ростовского летописца. В конце XV - начале XVI в. этот свод был отредактирован в кругах, близких к ростовскому архиепископу Тихону. Возможно, именно в это время в него были включены фрагменты великокняжеской летописи.

Одним из источников уже упоминавшегося митрополичьего свода 1518 г. был особый свод 80-х годов XV в. Предположение о его существовании высказал A.M. Насонов. Представление о составе и характере свода можно составить, убрав из совпадающих текстов Софийской П и Львовской летописей сообщения, близкие Ермолинской летописи и Сокращенным летописным сводам конца XV в. В результате такой "очистки" свода 1518 г. от дополнений, почерпнутых прежде всего из Кирилло-Белозерского свода 70-х годов XV в., остается ряд оригинальных известий, нигде более не упоминающихся. Дата его составления не поддается уточнению (последнее известие датируется 1483 г.). Правда, имеются достаточные основания, чтобы утверждать, что он был составлен в московских церковных кругах, близких митрополиту Геронтию. Этот свод отличается резко критическим отношением к великокняжеской власти. В то же время существуют сомнения относительно того, был ли он официальной митрополичьей летописью, как считал A.M. Насонов.

Неофициальный московский свод 80-х годов XV в. и ростовский свод 1489 г. были последними памятниками независимого летописания. Скорее всего, они составлялись в каких-то монастырях, а не в митрополичьей или архиепископской канцеляриях. Естественно, что их оппозиционность московским властям (особенно московского свода) вызвала противодействие со стороны великого князя. С конца XV в. независимое общерусское летописание (по всяком случае в центре) было прекращено.

Местное летописание

Помимо общерусского летописания и "параллельно" с ним в конце XV-XVI в. продолжали вестись местные летописи. Так, и самом конце XV- начале XVI в. при дворе пермского епископа Филофея был создай Вологодско-Пермский свод. В 1520-х и 1550-х годах на его основе были составлены еще два местных свода. В середине XVI п. появилась Холмогорская летопись, доведенная первоначально до 1558 г. Впоследствии она была продолжена текстом краткого Холмогорского летописца, изложение которого доходило до 1659 г. По предположению Ю.Л. Лимонова, отдельные сообщения Холмогорской летописи восходят к Летописцу Федора Ярославского ХШ в.

К 1499 г. К.Н. Сербина относит завершение первой устюжской летописи. Отдельные записи летописного характера велись в Успенской церкви Устюга Великого еще с конца ХШ в. Но лишь к концу XV в. разрозненные записи были сведены в связный, довольно подробный рассказ о местных событиях. С этого времени летописная традиция Устюга существовала с перерывами в течение трех веков. Первой сохранившейся Устюжской летописью является свод первой четверти XVI в. (последняя запись относится к 1516-1517 гг.), дошедший в списках XVII-XVIII вв. Кроме местных, oн содержит общерусские, ростовские и новгородские известия. По мнению А.Н. Насонова, Устюжский свод относится к типу общерусских провинциальных летописей. Это независимый свод, созданный, возможно, для того, чтобы обосновать неподвластность Устюга ростовским князьям и его близость с: Москвой. Вместе с тем в нем встречаются критические замечания в адрес не только великокняжеских воевод, по и самого государя. Устюжская летопись использовалась при подготовке Никоновского свода.

По справедливому замечанию Я.С. Лурье, исследователь, занимающийся политической историей XV в., находится в более выгодном положении по сравнению не только с историком XIV в., но и с историком XVI в. Существование в XVI в. лишь одной общерусской летописной традиции во многом затрудняет исследование политической истории этого времени. Этот пробел лишь частично удается заполнить с помощью источников других видов (публицистики, документальных материалов).

Совсем в ином положении оказывается исследователь при изучении истории Руси XV в., и особенно его второй половины. Так, о первой победе Ивана Ш над Новгородом в 1471 г. сообщают самые различные источники - летописи Москвы и Новгорода, ряд московских независимых сводов; имеется несколько параллельных рассказом и об окончательной победе над вечевой республикой в 1477-1478 гг. Так же разнообразны и известия о других обстоятельствах политической истории второй половины XV в.

6. Летописание и другие исторические произведения XVII века

В 1612-1615 гг. появился Пискаревский летописец (известен в единственном списке первой половины ХУЛ в.). Судя по всему, он был составлен московским печатником, проживавшим в Нижнем Новгороде (в качестве наиболее вероятных авторов называют Никиту Федоровича Фофанова и Арсения Элассонского). Изложение в Летописце охватывает события 1533-1615 гг. и дополнено приписками 1625-1645 гг. Составитель опирался в своей работе на летописи типа Никоновской и Воскресенской. Кроме того, он широко пользовался какими-то неизвестными источниками, устными преданиями, слухами, сплетнями, воспоминаниями современников. Ряд последних записей сделан по личным наблюдениям. По мнению M.Н. Тихомирова, Пискаревский летописец можно отнести к летописям лишь по формальным признакам; по сути это "воспоминания москвича о событиях конца XVI - начала XVII в.". Источник носит компилятивный характер и интересен прежде всего оригинальными сведениями.

Самым крупным летописным произведением XVII в. стал Новый летописец. В отличие от предшествующих летописей он охватывает сравнительно небольшой период: от конца царствования Ивана Грозного до поставления на патриаршество Филарета (1619 г.). Время составления Нового летописца - 20-е - начало 30-х годов ХУЛ в. Возможно, как предполагал С.Ф. Платонов, он был создан при патриаршем дворе, в окружении нового митрополита Филарета. Целью написания Летописца, скорее всего, была попытка дать историко-политическое обоснование воцарению новой династии Романовых, Несмотря на свою краткость, Новый летописец является одним из наиболее авторитетных и информативных источников по истории Смуты и гражданской войны в России начала XVII в.

В конце 30-х годов XVII в. (около 1637 г.) материалы Нового летописца были соединены с Никоновской летописью, "Повестью о честном житии" царя Федора Ивановича (отличающейся, кстати, в оценках от Нового летописца), а также "Сказанием о Магмет-Салтане" Ивана Пересветова, Основной переработке подверглись тексты Никоновской летописи, повествующие о взятии Константинополя турками в 1453 г, Компиляция может рассматриваться фактически как новая редакция Никоновской летописи. Составленная, вероятнее всего, в Троице-Сергиевом монастыре (Б.М. Клосс, В.Д. Назаров), она имеет хорошо выраженную церковную направленность. Эта, так называемая Троицкая, редакция Никоновской летописи 30-х годов XVII в. известна в семи списках XVII-XVIII вв. Впоследствии она неоднократно использовалась при составлении компиляций, соединявших летописные материалы с выписками из хронографов и других источников. В качестве примера можно привести Троицкий сборник (Хронограф Арсения Суханова, 50-60-е годы ХУЛ в.).

В начале 30-х годов XVII в. в западных районах России (возможно, в районе г. Белая) был составлен Белъский летописец, который сохранился в единственном списке середины XVII в. Его появление связывают с кругами местного служилого дворянства. Начало и конец летописца утрачены, сохранились известия только за 1598-1632 гг. Текст основывается на устных рассказах, записях дворян Бельского и соседнего уездов, местных летописцах, сказаниях и собственных воспоминаниях. Данный летописец является важным источником изучения Смутного времени.

Вместе с тем в XVII в. продолжает вестись, хотя далеко не так активно, как прежде, патриаршее летописание. Оно представлено патриаршим сводом, следы которого удалось выявить А.Н. Насонову. Исследования Б.М. Клосса позволяют говорить о том, что это была грандиозная летописная компиляция, подготовленная в Казенном патриаршем приказе в 70-х годах XVII в. В нее вошли материалы Никоновской летописи, Троицкого сборника, Новгородского свода 1539 г., Хронографа 1617 г., Нового летописца, а также отдельные фрагменты из других источников (Космография, Хроника Иоахима Вольского, Степенная книга, какая-то псковская летопись). Церковное происхождение свода, как и его связь с патриаршей канцелярией, не вызывают сомнения. В нем получили дальнейшее развитие основные идеи митрополичьего летописания предшествующих веков - защита православия, обоснование союза светской и духовной властей и т. п. Одновременно свод выполнял новую роль: он был своего рода справочником и заменял учебную литературу.

В 1679-1680 гг. появился новый Устюжский летописец. К.Н. Сербииа по спискам ХУШ в. восстановила его состав и общий характер. Толчком к возобновлению устюжского летописания, прерванного Смутой, видимо, явилось строительство в 1619 г. в Устюге новой соборной церкви. В основу изложения был положен "русский летописец" (так составитель называл Устюжскую летопись первой четверти XVI п.), существенно дополненный устными преданиями. Новый летописец был светским произведением. Основное место в нем отводилось описаниям военных походов, в которых участвовали устюжане. Всячески подчеркивалась преданность жителей Устюга московскому правительству. По-видимому, причиной составления нового Устюжского летописца стало выделение церкви Устюга Великого из Ростовской епархии и образование самостоятельной Великоустюж-ской и Тотемской архиепископии. Аналогичные причины (образование в 1682 г. Холмогорской архиепископии) вызвали подготовку Двинского летописца. Он должен был служить своего рода исторической справкой о вновь образуемой епархии.

Особое место среди летописных источников занимают сибирские летописи XVII в. (Есиповская, Строгановская и Кунгур-ская), восходящие к недошедшему "Написанию, како ириидоша в Сибирь...". "Написание" повествовало о походе Ермака и было составлено, вероятно, еще в конце XVI в, кем-то из полковых казацких писарей. В последнее время получила широкое распространение характеристика сибирских летописей как особых редакций этой "повести". Соответственно, они лишь условно могyr относиться к летописному жанру. Скорее всего, в этом случае можно говорить об исторических повестях, имеющих разбивку на годы.

Крайне редко историки привлекают и качестве источника Синопсис Иннокентия Гизеля (издан типографским способом в 1674 г.). Это была первая попытка написать единую историю "славянороссийского народа", происходившего из Киевской Руси. Синопсис был составлен в Киеве и отражал очень важную тогда для Украины тенденцию единства с Россией. Синопсис, подобно поздним летописям, имеет компилятивный характер. Наряду с Густынской летописью его создатель использовал "Историю Польши" Яна Длугоша (третья четверть XV в.), "Кронику" Мацея Стрыйконского (1582 г.), Церковные анналы римского кардинала Цезаря Барония (начало XVII в,). Историческая концепция И. Гизеля "не выходит за рамки архаических представлений", а "его познания о древнем мире самые фантастические"32. Общая тенденция Синопсиса заставляла Иннокентия Гизеля дополнять русскую историю совершенно невероятными подробностями, а заодно исключать из нее все, что не соответствовало его взглядам. Тем не менее Синопсис приобрел большую популярность как в России, так и па Украине. Он неоднократно издавался (последний раз в 1861 г.). На наш взгляд, значение Синопсиса как исторического источника еще не до конца оценено историками.

Поиск по сайту: