Глава 16. Кассия

В моем сне он стоит на фоне солнца и поэтому выглядит темным, хотя я знаю, что для меня он является светом.- Кассия, - говорит он, и от нежности, звучащей в его голосе на моих глазах появляются слезы. - Кассия, это я.

Я не могу говорить; я протягиваю руки, смеюсь, плачу от счастья, что я не одинока.

- Теперь мне нужно уходить, - говорит он. - Будет очень ярко, но ты не закрывай глаза.

- Они открыты, - говорю я растерянно. Иначе как бы я смогла его увидеть?
- Нет, - отвечает он. - Ты спишь. Но тебе нужно проснуться. Время пришло.

- Ты ведь не покидаешь меня, нет? - только об этом я могу думать, что он может уйти.

- Да, - произносит он.

- Нет, - прошу я его. - Пожалуйста.

- Тебе придется открыть глаза, - повторяет он, и я повинуюсь и просыпаюсь, глядя в небо, полное света.

Но Ксандера здесь нет.

Слезы – пустая трата влаги, уговариваю я себя, но все равно не могу сдержать их. Они ручьем текут по лицу, оставляя дорожки на запыленной коже. Я пытаюсь не зарыдать в голос; не хочу разбудить Инди, которая все еще спит, невзирая на солнце. После того, как вчера увидели помеченные голубыми линиями тела, мы целый день шли по высохшему руслу другого ущелья. Мы не видели никого и ничего.

Я прислоняю ладони к лицу и держу их так, чувствуя тепло своих собственных слез.

Я очень боюсь, думаю я. За себя, за Кая. Я подумала, что мы шли не по тому ущелью, так как не смогли найти ни следа Кая. Но, если они превратили его в пепел, я никогда не узнаю, где он был.

Я всегда надеялась, что найду его – все те месяцы, что я сеяла семена, и когда летела на том воздушном корабле без окон, сквозь ночь, и во время длинного перехода через Каньон.

Но теперь может получиться так, что искать уже нечего, бьется в голове навязчивая мысль. Может быть, Кай уже мертв, как и Восстание. Что, если Лоцман умер, и никто не занял его или ее место?

Я бросаю взгляд на Инди и ловлю себя на мысли – действительно ли она моя подруга? Вдруг она является шпионом, думаю я, посланным моей чиновницей, чтобы наблюдать, как я теряю силы и медленно умираю в этом Каньоне. Так что чиновница уже знает, что объект ее эксперимента прошел свой путь до конца и выбыл из игры.

Откуда берутся эти мысли? Я удивляюсь, и вдруг меня озаряет. Я больна.

Случаи заболевания очень редко встречаются в Обществе, но сейчас-то я нахожусь за его пределами. Мой мозг сортирует все возможные варианты: истощение, обезвоживание, психическое перенапряжение, скудная пища. Так и должно было случиться.

Я чувствую себя лучше, осознав этот факт. Если я больна, значит не в себе. И не должна верить этим мыслям о Кае и Инди, о Восстании. В голове такая путаница, что я забываю: моя чиновница – не та, кто начал этот эксперимент. Я вспоминаю тот блеск в ее глазах, когда она сидела во дворике музея в Ории и лгала мне. Она даже не знала, почему имя Кая появилось в базе данных для подбора пар.

Я делаю глубокий вдох. На мгновение, ко мне возвращается ощущение из сна о Ксандере, и я успокаиваюсь. - Открой глаза, - сказал он мне. Что Ксандер хотел, чтобы я увидела? Я оглядываю пещеру, в которой мы расположились на ночлег. Я вижу Инди, камни, мою сумку с таблетками внутри.

В некотором роде, синие таблетки я получила не от Общества, а от Ксандера, которому я доверяю. Я ждала достаточно долго.

Какое-то время я пытаюсь открыть упаковку, пальцы совсем не слушаются. Наконец, извлекаю первую синюю таблетку, кладу ее в рот и с трудом глотаю. Это первый раз в моей жизни, когда я приняла таблетку, по крайней мере, других случаев не припоминаю. Я мысленно рисую лицо дедушки, всего на мгновение, и он выглядит огорченным.

Я бросаю взгляд на углубление, где лежала таблетка, ожидая увидеть пустое место. Но там что-то есть – маленькая полоска бумаги.

Бумага из порта. Трясущимися руками я разворачиваю ее. Запечатанная в упаковке, она хорошо сохранилась, но скоро рассыплется под воздействием воздуха.

Род занятий: врач. Вероятность длительных командировок и продвижения в сфере медицины: 97,3 процента.

- О, Ксандер, - шепчу я.

Это часть официальной информации Обручения для Ксандера. Информации, которую я никогда не видела на микрокарте; все те факты, о которых, как я думала, уже знаю. Я смотрю на упаковку таблеток в своей руке. Как он сделал это? Как засунул клочок бумаги внутрь? И есть ли там еще?

Я представляю, как он распечатывает копию информации через порт, осторожно разрывает каждый лист по строчкам и придумывает, как упаковать их внутрь. Он, должно быть, догадывался, что я никогда не просматривала его микрокарту; знал, что я отвернулась от него и выбрала Кая.

Это напоминает мне о Кае и о листах бумаги, которые он передавал мне в Городке. Два мальчика, две истории, написанные на клочках и оставленные для меня. Слезы обжигают глаза, ведь историю Ксандера я обязана была знать.

Взгляни на меня еще раз, будто бы говорит он.

Я извлекаю еще одну таблетку из упаковки. Следующая строчка гласит: Полное имя: Ксандер Томас Кэрроу.

Возвращаются воспоминания – мое детство в Городке, я жду, когда Ксандер выйдет из дома, чтобы вместе поиграть.

- Ксандер. Томас. Кэрроу! - выкрикиваю я, перепрыгивая с камня на камень по мощеной дорожке. Тогда я была маленькая и часто забывала вести себя тихо, подходя к чужому дому. Имя Ксандера, думала я, приятно произносить. Оно звучало очень правильно. В каждом слове по два слога, в них идеальный ритм для марша.

- Не надо так вопить, - сказал тогда Ксандер. Он открыл дверь и улыбался мне. - Я уже здесь.

Я так скучаю по Ксандеру, что не могу удержаться и продолжаю вынимать таблетки – не затем, чтобы проглотить их, но чтобы прочитать, что говорят надписи:

Родился и жил в Кленовом городке.

Любимый вид спорта: плавание.

Любимый вид отдыха: игры.

Имя Ксандера Кэрроу заносилось сверстниками в список студентов, которыми они восхищаются, в 87,6 процентах случаев.

Любимый цвет: красный.

Вот это сюрприз. Мне всегда казалось, что его любимый цвет – зеленый. Чего еще я не знаю о нем?

Я улыбаюсь, ощущая прилив сил. Бросая взгляд на Инди, вижу, что она еще спит. Мне очень хочется заняться чем-нибудь, поэтому решаю выйти наружу и лучше рассмотреть то место, куда мы пришли в темноте.

На первый взгляд оно кажется широким и открытым участком ущелья, как и многие другие, усеянным пещерами и заваленным камнями, окруженным неровными скальными стенами. Но потом, когда я снова оглядываюсь, то замечаю, что одна из стен выглядит необычно.

Я пересекаю высохшее русло и прикладываю ладонь к скале. Складывается ощущение, что поверхность грубая и шершавая. Но это не совсем верно. Она безупречна.

Так же, как и Общество.

В его безукоризненности я вижу трещины. Я вспоминаю размеренное дыхание женщины, которая пела одну из Ста песен. А Кай сказал мне потом, что Общество знает, как нам нравится слушать их дыхание. Нам нравится сознавать, что они живые люди, но даже та человечность, которую они собой представляют – аккуратная и тщательно выверенная.

Мое сердце замирает. Если здесь присутствует Общество, тогда Восстания не существует.

Я иду вдоль стены, проводя по ней рукой, и ищу трещину, которая разделяет Общество и Каньон. Приближаясь к зарослям густо переплетенного кустарника, я замечаю, что на земле что-то лежит.

Это мальчик. Тот, который бежал с нами к Каньону, а взамен очутился в этом ущелье.

Он свернулся калачиком на боку. Глаза закрыты. Его кожа, волосы и одежда покрыты тонким слоем пыли, наметенной ветром. Его руки бледны, и в то же время красные от крови, как и то место на стене ущелья, которое он царапал и царапал и не смог проникнуть внутрь. Я закрываю глаза. Вид засохшей красной крови, кристалликов грязи в ущелье, заставляет меня вспомнить о сахаре и кроваво-красных ягодах на тарелке с пирогом у дедушки, и мне становится дурно.

Снова открываю глаза и смотрю на мальчика. Можно ли что-то сделать для него? Я наклоняюсь ближе и вижу, что его губы синего цвета. Так как меня никогда не обучали медицине, я практически ничего не знаю об оказании первой помощи. Он не дышит. Я проверяю точку на его запястье, где, как я знала, можно нащупать пульс, но его нет.

- Кассия, - шепчет кто-то, и я подскакиваю на месте.

Это Инди. Выдыхаю с облегчением. - Это тот самый парень, - сообщаю я.

Инди приседает рядом. - Он мертв, - говорит она. И смотрит на его руки. - Что он делал?

- Думаю, что он пытался пробраться внутрь стены, - отвечаю я, указывая. - Они сделали ее похожей на стену, но мне кажется, что это дверь.

Инди встает вместе со мной, и мы смотрим на окровавленную стену и руки мальчика. - Он не смог проникнуть внутрь, - констатирую я. - Тогда он принял синюю таблетку, но было уже слишком поздно.

Инди смотрит на меня, ее взгляд пристальный и испытующий.

- Нам нужно выбираться из этого ущелья, - говорю я. - Здесь присутствует Общество. Точно говорю.

Инди медлит. - Ты права, - произносит она через минуту. - Нам нужно вернуться в другое ущелье. Там, по крайней мере, есть вода.

- Ты считаешь, что мы сможем вернуться обратно и пересечь то место, откуда до этого убегали? - я невольно вздрагиваю, вспоминая тела, лежавшие на вершине Каньона.

- Мы можем подняться прямо здесь, - предлагает Инди. - Теперь у нас есть веревка. - Она указывает на корни деревьев, цепляющихся за стену ущелья и растущих там, где они обычно не способны расти. - Они сберегут нам время. - Она открывает свою сумку и тянется внутрь за веревкой.

Пока я наблюдаю за ее действиями, Инди вытаскивает веревку и закидывает ее на плечо, а затем что-то аккуратно перекладывает в сумке.

Осиное гнездо, думаю я. - Ты сохранила его, - говорю ей.

- Что? - испуганно спрашивает Инди.

- Твое осиное гнездо, - поясняю я. - Оно не повредилось.

Инди кивает головой, выглядя настороженной. Должно быть, я сказала что-то не так, но раздумывать над этим мне не хочется. Глубокая усталость накрывает меня с головой, и я ощущаю странное желание просто свернуться клубочком, как тот парень, и отдохнуть здесь же, на траве.

Оказавшись на вершине Каньона, мы не оглядываемся в ту сторону, где должны лежать тела. В любом случае, мы слишком далеко, чтобы увидеть хоть что-то.

Я не разговариваю. Инди тоже. Мы быстро пересекаем Каньон под холодным ветром и небом. Бег пробуждает меня и напоминает, что я все еще жива, что не могу прилечь и отдохнуть, и не важно, как сильно я этого желаю.

Кажется, что только мы с Инди остались единственными живыми душами в Отдаленных провинциях.

Инди перевешивает веревку на другое плечо. - Пойдем, - приговаривает она, и мы снова спускаемся в то первое ущелье, откуда начинали свой путь. Может, мы и не нашли здесь следов Кая, но, по крайней мере, тут есть вода, и никаких признаков присутствия Общества. Пока что.

Надежда выглядит, как отпечаток ботинка, как половина отпечатка, который кто-то небрежно оставил, ступив на хлипкую грязь, которая потом затвердела, обдуваемая вечерними и утренними ветрами.

Я стараюсь не думать о других отпечатках, которые видела в этих ущельях, уже окаменевших от долгого времени, так что остались только следы скелета кого-то, ранее бывшего живым. Этот след свежий. Мне придется верить в это. Придется верить, что здесь есть еще кто-то живой. И придется верить, что это может быть Кай.

Глава 17. Кай

Мы выбираемся из Каньона.И оставляем позади ущелья и местечко фермеров.Под нами простирается длинная и широкая равнина, покрытая золотисто-коричневой растительностью.Вдоль речного потока островками группируются деревья, а по другую сторону равнины возвышаются голубые горы с вершинами, покрытыми снегом.Снегом, который не тает.

В любое время года этим путем сложно проходить – а особенно сейчас, в самом конце зимы. Я понимаю, что наши шансы невелики, но все равно рад, что мы уже зашли так далеко.

- Это так далеко, - с дрожью в голосе произносит Элай, стоя рядом со мной.

- Возможно, не так уж далеко, как оно выглядит на карте, - отвечаю я.

- Давайте спустимся к ближайшей группе деревьев, - предлагает Вик.

- А это безопасно? - подняв глаза к небу, спрашивает Элай.

- Если будем осторожны, то да, - говорит Вик, уже начиная двигаться; его взгляд прикован к ручью. - Этот поток чем-то отличается от того, что мы видели в ущелье. Держу пари, рыба здесь водится крупная.

Мы приближаемся к первой группе деревьев. - Как много ты знаешь о рыбной ловле? - интересуется Вик.

- Ничего, - отвечаю. Я даже о воде мало, что знаю. Возле нашей деревни было не так много водоемов, за исключением тех, что искусственно наполняло Общество. А ручьи, протекающие в ущельях, не такие широкие и тихие, как в этих местах. Они меньше и быстрее. - А разве рыба не умерла уже? Вода ведь слишком холодная.

- Проточная вода редко когда замерзает, - объясняет мне Вик. Он приседает на корточки и заглядывает в воду, где что-то плавает. - Можно попробовать выловить вон тех, - говорит он возбужденно. – Зуб даю, что это форель. Она великолепна на вкус.

Я уже присел рядом с ним, пытаясь выяснить, что это за рыба. - Как же мы это сделаем?

- У них заканчивается нерест, - говорит Вик, - Они сейчас медлительны. Если подберемся как можно ближе, то сможем дотянуться и выловить их руками. Это, конечно, не настоящая рыбалка, - говорит он извиняющимся тоном. - И дома мы никогда не занимались этим. Зато у нас были удочки.

- А где это дома? - интересуюсь я у Вика.

Он смотрит на меня, раздумывая, но, возможно, полагает, что, раз уж я поведал ему, откуда родом, то и он может рассказать то же самое. - Я из Камаса, - говорит он. - Тебе стоит увидеть его. Горы там даже выше, чем здесь. - Он жестом указывает на плато. - А ручьи полны рыбы. - Затем он останавливается. Оглядывается на воду, в глубине которой что-то плавает.

Элай все еще сидит, низко склонившись, как я и велел ему. Мне до сих пор не нравится то, насколько открыто расположена эта равнина между Каньоном и горами.

- Ищи стремнину, - наставляет Вик Элая. - Это место в ручье, где вода мелкая и течение более сильное. Как здесь, например. А потом делаешь так.

Вик медленно и осторожно склоняется к самому краю потока. Он ждет. Потом скользит рукой под водой, рядом с рыбой, мало-помалу перебирая пальцами против течения, пока они не оказываются под брюшком рыбы. А затем резким движением выкидывает рыбу на берег. Она трепыхается, блестя чешуйками, заглатывая ртом воздух.

Мы все наблюдаем, как рыба умирает.

Той же ночью мы возвращаемся в Каньон, где не будет заметен дым от костра. Я использую кремень, чтобы разжечь огонь, приберегая спички, взятые у фермеров, на потом. Это первый настоящий костер, который мы развели, и Элаю нравится держать ладони над языками пламени. Огонь - это хитрая штука: он может обжечь, а может согреть. - Не подноси слишком близко, - предупреждаю Элая. Он кивает. Блики костра пляшут на стенах ущелья и окрашивают все в цвета заката. Оранжевый огонь. Оранжевый камень.

Мы неспешно готовим рыбу на тлеющих углях, так она дольше сохранится в нашем походе через равнину. Я наблюдаю за дымом, надеясь, что он рассеивается раньше, чем достигает вершины ущелья.

Приготовление всей рыбы займет несколько часов, утверждает Вик, поскольку вялить ее необходимо до полного иссушения. Но зато так она долго не испортится, а еда нам понадобится в любом случае. Мы выбирали, что важнее: уйти от тех, кто нас преследовал, либо пополнить запасы для похода, и еда, в конце концов, победила. Теперь, когда мы увидели, какое большое расстояние придется пройти, каждый из нас почувствовал дикий голод.

- Есть один вид рыб, который называют радужная форель, - задумчиво произносит Вик. – Большинство из них вымерло еще во времена Потепления, но я однажды поймал одну такую в Камасе.

- Она была такой же вкусной, как и эта? - спрашивает Элай.

- Конечно! - отвечает Вик.

- Ты ведь отпустил ее обратно в воду, не так ли? - спрашиваю я.

Вик усмехается. - Не смог бы съесть ее, - говорит он. – Ведь она была единственной радужной форелью, которую я когда-либо видел. Я подумал, что она, может быть, последняя оставшаяся рыба своего вида.

Я сажусь на корточки. Мой желудок полон и я чувствую себя свободным, далеким и от Общества, и от поселения фермеров. Ничего не отравлено. Проточная вода редко замерзает. Приятно сознавать эти два факта.

Я не бывал так счастлив с той поры, когда совершал восхождения на Холм. Я думаю, что у меня все же есть неплохие шансы вернуться к ней.

- Твои родители были офицерами до того, как их реклассифицировали? - спрашивает меня Вик.

Я смеюсь. Мой отец офицер? Моя мама? По ряду причин, это предположение нелепо. - Нет, - отвечаю я. - Почему ты так решил?

- Ты ведь знаешь об оружии, - продолжает он. - И о проводках в пальто. Я подумал, что кто-то из них научил тебя.

- Меня обучил этому отец, - отвечаю я. - Но он не был офицером.

- А он научился этому у фермеров? Или у повстанцев?

- Нет, - возражаю я. - Кое-чему он научился на своей работе в Обществе, - А большей частью самостоятельно. - А что насчет твоих родителей?

- Мой отец был офицером, - говорит он, и я совсем не удивлен. Это все объясняет: выносливость Вика, способность командовать, его слова о том, что пальто похожи на военную форму, и тот факт, что он когда-то жил на военной базе. По какой же причине произошла реклассификация такого отличного Гражданина – члена семьи офицеров?

- Моя семья мертва, - произносит Элай, когда становится ясно, что Вик больше не намерен ничего сообщать.

Хотя я и догадываюсь, что могло произойти, все равно мне ненавистно слышать, как он говорит об этом.

- Как это случилось? - спрашивает Вик.

- Мои родители заболели. Они умерли в медицинском центре, в столице. А затем меня увезли. Если бы я был Гражданином, кто-нибудь мог бы взять меня к себе. Но я не был таковым. У меня был статус Отклонение от нормы столько, сколько я себя помню.

Его родители заболели? И умерли? Такого не должно было произойти - и не происходило, как мне известно – с людьми в возрасте родителей Элая, даже, если они были Отклоненными. Такая ранняя смерть не случалась, если ты не жил в Отдаленных провинциях. Тем более не случалась в Центре. Я сделал вывод, что они могли умереть, как, видимо, подразумевал Элай, в какой-нибудь деревне.

Но Вик не выказывает удивление. Я не знаю, потому ли, что тем самым помогает Элаю, или потому, что и раньше слышал про такие вещи.

- Элай, мне очень жаль, - говорю я. Оказывается, мне повезло. Если бы сын Патрика и Аиды не умер, и Патрик не был так настойчив, меня бы никогда не отправили в Орию. Сейчас я мог бы уже быть мертв.

- Мне тоже жаль, - повторяет Вик.

Элай молчит в ответ. Он стремится подвинуться ближе к огню и прикрывает глаза, как будто разговор утомил его. - Я больше не хочу говорить об этом, - тихо произносит он. - Я просто хотел рассказать вам об этом.

Немного помолчав, я меняю тему. - Элай, - спрашиваю я. - что ты захватил из фермерской пещеры?

Элай открывает глаза и подтягивает к себе рюкзак, таща его по земле. - Они тяжелые, поэтому я не стал брать много, - говорит он. – Всего две. Но взгляните. Это книги, со словами и картинками. – Он открывает одну, показывая нам. Рисунок огромного крылатого создания с разноцветной спиной, которое извивается в небе над большим каменным домом.

- Кажется, отец рассказывал мне об одной из таких книг, - говорю я. - Это истории для детей. Они могли разглядывать картинки, пока родители читали им слова. А когда дети подрастали, то могли читать себе самостоятельно.

- Эти книги, наверное, были очень ценными, - предполагает Вик.

То, что выбор Элая будет трудно обменять, я это отлично представляю. Истории можно будет скопировать, но не картинки. Но, в тот момент, когда он хватал их, Элай и не думал о торговле.

Мы сидим возле тлеющих углей и читаем истории из-за плеча Элая. Попадаются слова, значение которых мы не знаем, но представляем общий смысл, глядя на картинки.

Элай зевает и закрывает книги. - Завтра можем еще поглядеть на них, - объявляет он решительно, и я усмехаюсь себе под нос, когда он упаковывает их в рюкзак. Как будто говорит нам, я взял эти книги, и вы сможете глядеть их на моих условиях.

Я поднимаю палку и начинаю писать на земле имя Кассии. Дыхание Элая замедляется, по мере того, как он засыпает.

- Я тоже кое-кого любил, - говорит Вик несколько минут спустя. - В Камасе. – Он прочищает горло.

История Вика. Никогда бы не подумал, что он расскажет ее. Но что-то такое витает в воздухе этой ночью, что заставляет нас говорить. Я выжидаю мгновение, чтобы быть уверенным, что задам правильный вопрос. Угли ярко вспыхивают и затухают. - Как ее звали? - спрашиваю я.

Пауза. - Лэни, - отвечает Вик. - Она работала на той базе, где мы жили. И она рассказала мне о Лоцмане. – Он снова откашливается. - Конечно же, я слышал о нем и раньше. Даже на базе люди задавались вопросом, мог ли один из офицеров быть Лоцманом? Но у Лэни и ее семьи был другой случай. Когда они говорили о Лоцмане, это значило для них гораздо больше.

Он кидает взгляд на то место, где я снова и снова писал имя Кассии на земле. - Хотел бы я уметь делать это, - говорит он. - В Камасе у нас не было ничего, кроме скрайбов и портов.

- Я могу научить тебя писать.

- Научи, - просит он. - Вот на этом. – Он придвигает ко мне кусочек древесины. Тополь, возможно, из тех посадок, где мы ловили рыбу. Я начинаю царапать на нем своим острым куском камня, не глядя на Вика. Рядом с нами спит Элай.

- Она тоже увлекалась рыбной ловлей, - рассказывает Вик. - Я встретился с ней у ручья. Она... - Вик умолкает на минуту. - Отец сильно разозлился, когда узнал об этом. Я и раньше видел, как он приходит в ярость. Зная, что могло случиться, я все равно поступил по-своему.

- Люди влюбляются, - говорю я хрипло. - Такое бывает.

- Но не Аномалия и Гражданин, - отвечает Вик. - И большинство людей не отмечают свою помолвку.

У меня перехватывает дыхание. У нее был статус Аномалия? И они праздновали помолвку?

- Это не одобрялось Обществом, - продолжает он. – Но, когда пришло время, я отказался быть среди Обрученных. И спросил у ее родителей, могу ли я заключить помолвку с ней. Они дали согласие. У Аномалий существует свой обряд. И никто не знает о нем, кроме них самих.

- Я не знал об этом, - произношу я, сильнее врезаясь агатом в дерево. Я не был уверен в том, что Аномалии, кроме тех, что в Каньоне, совсем недавно жили так близко к Обществу. В Ории не видели и не слышали ни об одном из них долгие годы, за исключением того, который убил моего кузена, первого сына Маркхемов.

- Я задал вопрос ее родителям в тот день, когда увидел радужную форель, - говорит Вик. – Я выловил ее из реки и увидел разноцветную радугу, сверкающую на солнце. Как только я разглядел, что это за рыба, тут же выпустил ее обратно. А когда рассказал об этом ее родителям, они посчитали это хорошим предзнаменованием. Знаком. Ты знаешь, что это значит?

Я киваю. Мой отец иногда говорил о знаках.

- Я до этого ни одной не видел, - говорит Вик. – Радужной форели, в смысле. И, в конце концов, оказалось, что это вовсе не было хорошим предзнаменованием. – Он глубоко вздыхает. – Всего две недели спустя, я услышал, что к нам наведывались чиновники. Я отправился ее искать, но она исчезла. И ее семья тоже.

Вик тянется за кусочком тополя. Я отдаю его, хотя и не закончил. Он вертит кусочек и изучает, как сейчас выглядит ее имя – ЛЭН – почти все линии прямые. Как зазубрины на ботинках. Внезапно я осознаю, что за отметки он делал все это время. Не дни, которые он прожил в Отдаленных провинциях, а время, прожитое без нее.

- Общество обнаружило меня до того, как я попал домой, - рассказывает Вик. - Прямо оттуда они увезли меня в Отдаленные провинции. - Он возвращает мне изрезанную древесину, и я снова принимаюсь за работу. Блики огня играют на агате, как, наверно, играло и солнце на чешуе форели, когда Вик выловил ее из воды.

- Что с твоей семьей? - спросил я Вика.

- Надеюсь, ничего, - отвечает он. - Меня Общество реклассифицировало автоматически, конечно же. Но я не был чьим-то отцом. С моей семьей все должно быть хорошо. - В его голосе слышится нерешительность.

- Уверен, что так оно и есть, - поддерживаю я его.

Вик смотрит на меня. - Серьезно?

- Если Общество избавляется от Отклоненных и Аномалий, это одно. А если хочет избавиться от того, кто был связан с ними, тогда остальных родных не трогает. – Именно на это я надеюсь - в таком случае с Патриком и Аидой тоже все будет в порядке.

Вик кивает, переводя дыхание. - Знаешь, что я подумал?

- Что? - спрашиваю я.

- Ты будешь смеяться, - отвечает Вик. - Но, когда ты рассказывал тот стих в первый раз, я даже не задавался вопросом, являешься ли ты членом Восстания. И также я надеялся, что ты пришел, чтобы вытащить меня оттуда. Мой личный Лоцман.

- Почему ты так думал? - интересуюсь я.

- У моего отца было высокое звание в Армии, - поясняет Вик. - Очень высокое. Я думал, что он непременно направит кого-нибудь, чтобы спасти меня. И я подумал, что это был ты.

- Прости, что не оправдал твоих ожиданий, - говорю я. Мой голос звучит холодно.

- Ты оправдал, - отвечает Вик. - Ты же вытащил нас отсюда, не так ли?

Не смотря ни на что, я чувствую легкое удовлетворение, когда Вик говорит это. Я улыбаюсь в темноте.

- Как ты думаешь, что с ней случилось? - спрашиваю я через некоторое время.

- Мне кажется, что ее семья сбежала, - отвечает Вик. – Аномалии и Отклоненные часто исчезали в наших местах, но не думаю, что это Общество забирало их всех. Возможно, ее семья ушла, чтобы попытаться найти Лоцмана.

- Ты считаешь, они нашли? - хотелось бы мне, чтобы я не говорил тогда так много о том, что Лоцмана, возможно, не существует.

- Я надеюсь на это, - говорит Вик. Теперь, когда история рассказана, его голос звучит опустошенно.

Я отдаю ему кусочек древесины, на котором вырезано ее имя. Минуту он разглядывает его, а затем кладет в карман.

- Итак, - произносит Вик. – Теперь давай подумаем о том, как нам перейти через эту равнину и добраться к тем, кого хотим найти. Я собираюсь продолжить идти вместе с тобой какое-то время.

- Тебе лучше перестать говорить все это, - прерываю я Вика. - Я здесь не главный. Мы просто работаем вместе. – Я гляжу на небо, усыпанное звездами. Непонятно, как они сияют и сгорают.

Мой отец хотел быть тем, кто все изменил и всех спас. Это было опасно. Но все они верили в него. Поселенцы. Моя мать. Я. Потом я вырос и понял, что он никогда бы не победил. Я перестал верить. Я не умер вместе с ним, потому что больше не ходил ни на какие собрания.

- Ладно, - говорит Вик. - Но все равно, спасибо тебе, что провел нас так далеко.

- И тебе, - отвечаю я.

Вик кивает. Перед тем, как уснуть, он вынимает свой собственный кусок камня и делает еще один надрез на ботинке. Еще один день, прожитый без нее.

Поиск по сайту: