Глава III. ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Гражданское общество есть совокупность частных отношений между лицами, управляемых гражданским, или частным, правом. Кроме отдельных лиц сюда входят и образуемые ими частные союзы. С этой точки зрения семейство входит в состав гражданского общества, хотя оно имеет, как мы видели, свои собственные, специально ему свойственные начала.

Но и тут право устрояет только формальную сторону общежития. Содержание его составляют определяемые правом интересы, материальные и духовные. Мы видели, что понятие об интересе к праву неприложимо. Интерес есть цель, которую ставит себе человек; правом же определяется область его свободы, т. е. возможность преследования этих целей совместно со свободою других. Правом установляются границы, в которые интерес вносит жизненное содержание. При общении людей из этого возникает живое взаимодействие интересов, которые, соединяясь и разделяясь, образуют бесконечно разнообразное сплетение частных отношений. Совокупность их и есть то, что называется гражданским обществом, или просто обществом, в отличие от государства. Последнее название обозначает не столько юридическую, сколько жизненную сторону этих отношений. Однако оно употребляется и юристами. В Германии слово «Gesellschaft» в отличие от государства, Staat, получило полное право гражданства.

Установление понятия о гражданском обществе было одною из самых плодотворных мыслей Гегеля. Этим обозначался целый ряд явлений, имеющих свой специальный характер и управляемых особыми нормами права. Поэтому выдающиеся юристы, как Роберт Моль, Штейн и др., усвоили себе эту мысль и принялись за разработку этого понятия. Пошли споры о том, что такое общество и в чем состоит его отличие от государства: следует ли понимать под этим именем только частные союзы или, что вернее, всю совокупность частных отношений между людьми?* Но каково бы ни было различие взглядов относительно подробностей, самое понятие об обществе как самостоятельной системе отношений, существенно отличной от государства, можно считать прочно установленным в науке. В этом могут сомневаться только те, которые не успели вдуматься в эти явления или мало

* Эти споры были хорошо резюмированы в брошюрке Трейчке:^ «Die Gesellschaftswissenschaft». ([Berlin], 1859). Он определяет общество почти так же, как указано выше: «Если государство есть народ в своем единичном упорядоченном сожительстве, то всего проще и сообразнее со словоупотреблением понимать под именем общества разнообразные частные стремления членов народа, ту сеть всякого рода зависимостей, которая возникает из оборота» (S. 81).

знакомы с юридической литературой. В настоящее время в особенности, когда на первый план выдвинулись именно общественные отношения, которые в борьбе классов приняли угрожающий характер, самостоятельное значение этой области есть факт, кидающийся в глаза. Отличие общества от государства сделалось ходячей истиной, признаваемой всеми.*

Для юриста в особенности это отличие составляет, можно сказать, азбуку его науки, без которой нельзя сделать в ней ни единого шага. Признать, что общество есть только часть государства, а не самостоятельная область явлений, значить признать, что гражданское право есть часть государственного, чего, конечно, ни один юрист допустить не может. Если же общество есть самостоятельная область явлений, управляемых особыми нормами права, то нет сомнения, что эти явления должны быть предметом самостоятельного изучения, а потому и отдельной отраслью науки. Находясь в государстве и подчиняясь ему внешним образом, общество состоит с ним в постоянном взаимодействии. Оно влияет на государство, так же как последнее со своей стороны влияет на него. Но общество не поглощается государством, так же как и семейство им не поглощается, хотя и оно в нем находится и состоит у него в подчинении. Для человеческой личности, для ее свободы и прав это признание самостоятельности гражданского общества имеет в высшей степени важное значение, ибо этим она ограждается от поглощения целым. Этим разрушается вместе с тем и вечно продолжающийся спор между индивидуализмом и централизмом в общественной жизни. На индивидуализме зиждется гражданское общество, централизм составляет принадлежность государства. Разделение этих двух областей дает каждому из этих начал подобающее ему место.**

* Для примера приведу слова одного из видных современных философов — Вундта. Указавши на совместность организации целого с разнообразным расчленением частных связей, он говорит: «На этом основано в настоящее время в высшей степени характеристическое для всех явлений совокупного духа отношение государства и общества. Государству, как единственной единице, наделенной истинными свойствами органической совокупной личности, противополагается общество, как сумма всех товариществ, союзов и жизненных связей, которые возникают из свободного соединения лиц, а потому, так же как и отдельные лица, подчиняются юридической защите и надзору государства»

({Wundt W.} Syst[em] derPhil(osophie. Leipzig 1889]. S. 611)^

** Я старался свести к общему итогу все явления, относящаяся к обществу, во 2-й части «Курса государственной науки» [М., 1896], которой я дал заглавие «Учение об обществе (Gesellschaftswissenschaft), или Социология». Последний термин я употребил с целью дать этому понятию более ограниченное, но с тем вместе и более научное значение. Сказанное во Введении оправдывает этот взгляд. Об этом сочинении известным ученым и социологом было высказано мнение, что это чисто метафизический трактат (Кареев {Н. И.}. Введение в изучение социологии. (СПб., 1897]. С. 364). Такое суждение для меня непонятно.

Интересы, входящие в состав гражданского общества, двоякого рода: материальные и духовные. Но первые составляют далеко большую часть отношений, определяемых правом. Последние по самой своей природе осуществляются главным образом путем свободного обмена мыслей и чувств. Только внешней и всего более имущественной своей стороной они подлежат юридическим определениям. Таковы постановления о литературной и художественной собственности. С другой стороны, этот обмен мыслей, касаясь нередко существенных интересов целого, подлежит контролю государства, которое может полагать ему границы. Но это относится уже к другому порядку отношений, в котором люди являются членами высшего целого. В области гражданской духовный обмен становится предметом права лишь настолько, насколько он касается личности и имущества граждан, что составляет весьма малую часть его содержания. Напротив, материальный обмен совершается главным образом путем договоров, имеющих юридическую обязательную силу. Вследствие этого происходит довольно понятное смешение гражданского общества с экономическим обществом, между тем как последнее составляет только часть первого.

Именно этот специальный характер экономических отношений делает то, что они становятся предметом отдельной науки, получившей не совсем правильное название политической экономии. Тут есть особый разряд явлений, которые имеют свои специальные законы и которые поэтому должны быть изучаемы отдельно от других, хотя бы они и смешивались в действительной жизни. Такова именно была задача так называемой классической политической экономии, которая, стоя на строго научной почве, дала самые плодотворные результаты. Между тем в новейшее время такое специальное изучение экономических явлений считается односторонним. Утверждают, что в жизни с ними постоянно переплетаются и юридические и нравственные начала, которые при исследовании реальных явлений не могут быть от них отделены. Вследствие этого новейшая политическая экономия в Германии получила в значительной степени нравственный характер. Очевидно, однако, что такое сочетание экономических начал с юридическими и нравственными требует предварительного специального изучения как права, так и нравст Тут под именем метафизики разумеется нечто такое, что мне совершенно неизвестно. В действительности означенное сочинение заключает в себе более или менее удачный или неудачный анализ общественных явлений, относящихся к этой области. В нем говорится и о метафизике, ибо метафизика есть тоже общественное явление, которого нельзя обойти и которое надобно стараться понять. Но я вовсе не имел в виду писать метафизической трактат и не знаю, на каком основании можно изучение общественных явлений принять за метафизику. Критик, по-видимому, вовсе не знаком с юридической литературой по этому предмету.

венности. Строго научное исследование не может идти иным путем. Между тем современные морализующие экономисты избавляют себя от этой работы, которая им не по силам. Вследствие этого их экономические теории представляют странную смесь искаженных посторонними примесями экономических начал с вовсе не исследованными и плохо усвоенными юридическими и нравственными понятиями. Такой именно характер носит на себе большинство произведений социалистов кафедры и социалполитиков.*

В общественной жизни экономические явления действительно сочетаются с юридическими и нравственными. Исследование этой связи составляет одну из важнейших задач науки об обществе. Но для этого требуется прежде всего разложить явления на части и изучить каждую сторону отдельно. Так поступают все науки, имеющие какое-нибудь притязание на точность. Математика изучает свои специальные отношения, физика — свою область явлений, химия — свою, хотя в действительности одни явления постоянно смешиваются с другими. Научный синтез возможен только на основании предварительного анализа. Поэтому и наука об обществе должна опираться на начала, выработанные, с одной стороны, политическою экономией, с другой стороны, правом и нравственностью. Только пользуясь этими данными, она может прийти к достоверным и точным выводам.

Экономическая наука представляет нам общение людей путем разделения труда и соединения сил. Отсюда проистекает экономический оборот, или обмен произведений. Движущая пружина этого процесса есть личный интерес, т. е. стремление к материальным благам и к удовлетворению материальных потребностей. Морализующие экономисты клеймят личный интерес под именем эгоизма, считая его недостойным нравственной природы человека. Но это ополчение против личного интереса в экономической области есть не более как декламация, не имеющая смысла. Говоря о нравственности, мы видели, что удовлетворение своих материальных потребностей, даже в широких размерах, не имеет в себе ничего беззаконного. Вся задача человека в покорении природы состоит в приобретении материальных благ и в удовлетворении материальных потребностей, и эта задача составляет одну из высоких целей человека на земле; в ней заключается необходимое условие самого духовного развития. Личный интерес вытекает из природы лица как такового; он составляет неотъемлемое его право. С ним совместны и всякого рода нравственные цели. Человек может

* Доказательства читатель может найти в моем сочинении «Собственность и государство» [М., 1882. Ч. 1; 1883. Ч 2].

делать из приобретенного какое угодно употребление; он может работать не для себя только, а для семьи, что и есть самое обыкновенное явление. Но до экономической науки это не касается; она исследует не нравственную, а экономическую сторону отношений, и тут она справедливо утверждает, что личный интерес составляет главную движущую пружину всякой плодотворной деятельности. В этом именно состоит существенное отличие свободного труда от крепостного. Самое удовлетворение личного интереса при разделении труда возможно только через удовлетворение чужого. Человек может работать для себя, только работая для других. Потребитель есть цель всего производства, и вся задача производства состоит в том, чтобы ему угодить. Таким образом, само собою, в силу взаимности установляется общение интересов.

Вследствие этого действие личного интереса в экономической области не зависит вполне от человеческого произвола. Человек может достигнуть своих целей, только сообразуясь с чужими потребностями и подчиняясь тем законам, которыми управляются эти отношения. Эти законы не суть произведения человеческой воли; они вытекают из природы вещей, из отношения человека к материальному миру и к другим свободным единицам. Выгоды разделения труда и соединения сил, значение капитала, последствия конкуренции, условия оборота, установление цен — все это составляет область чисто экономических законов, существенно отличных как от законов материального мира, так и законов, определяющих отношения права и нравственности. И подобно тому как физическую природу человек может покорять себе, только подчиняясь ее законам, так и в экономической области он может достигать своих целей, только подчиняясь управляющим ею законам.

Через это, однако, он не делается членом высшего целого, обнимающего все эти отношения. Нередко эта взаимность интересов, управляемых общими законами, приводит исследователей к представлению экономического общества в виде организма, в котором различные отрасли производства являются как бы органами и функциями совокупных потребностей. Но такое понятие есть не более как метафора. Потребности, которым призвано удовлетворять экономическое производство, суть главным образом потребности частные; потребности общества как целого составляют лишь весьма малую их часть. Точно так же и производство, руководимое личным интересом, есть производство частное, а не общественное. Нередко производство и потребление распределяются между разными странами, не имеющими никакой общей организации. Производитель в Англии работает на все страны мира и взамен того получает их произведения. Понятие об организме тут совершенно неприложимо. Никакой орга

низм не удовлетворяет своим потребностям, удовлетворяя чужим. Желудок не переваривает пищи для другой особи. В действительности во всем этом экономическом процессе, обнимающем все человечество, нет ничего, кроме взаимодействия свободных единиц; но из этого взаимодействия, в силу самопроизвольно установляющегося общения интересов, возникает целый мир самых разнообразных и сложных отношений, управляемых законами, вытекающими из природы вещей. Изучение этих законов составляет предмет экономической науки.

Спрашивается: в каком отношении состоят эти явления к праву и нравственности? Для науки об обществе это составляет коренной вопрос.

Отношение к нравственности определяется очень просто. Нравственный закон совершенно независим от экономических отношений, и в свою очередь экономические законы независимы от нравственного. Разделение труда, капитал, оборот, определение ценности произведений — все это понятия и явления, принадлежащие к совершенно иной области. Мы видели, что, по существу своему, нравственный закон есть закон формальный; содержание дается ему извне. Оно коренится в системе влечений, которые в общественной сфере выражаются в экономических отношениях. Мы видели также, что приложение нравственного закона к системе влечений есть дело совести, т. е. Свободного внутреннего самоопределения человека. Это вполне прилагается и к занимающему нас вопросу. Между экономическими отношениями и нравственными требованиями есть та общая черта, что те и другие суть явления свободы, вследствие чего эти две области остаются самостоятельными, а соглашение их предоставляется свободной воле лиц. Экономическая наука исследует, какого рода отношения возникают из взаимодействия свободных единиц при покорении внешней природы и обращении ее на пользу человека и какими законами эти отношения управляются; но хорошо или дурно, нравственно или безнравственно человек пользуется приобретаемыми им благами, до этого ей нет дела. Это задача моралиста; тут надобно действовать на человеческую совесть, которая одна является здесь судьею. Если же вместо действия на совесть хотят нравственные начала водворять в экономической области путем принудительного закона, то это ведет к извращению нравственности. Как уже было неоднократно замечено, принудительная нравственность есть безнравственность. Поэтому и политическая экономия, основанная на нравственных началах, есть не только не научная, но и безнравственная теория.

Принудительный закон есть закон юридический, а потому существенное значение имеет отношение экономических явлений не к нравственности, а к праву. Тут действительно связь самая

тесная, ибо весь экономический оборот ограждается и обеспечивается правом. Спрашивается: какое же тут действует право — публичное или частное?

В этом, казалось бы, не может быть ни малейшего сомнения. Доселе всегда и везде, где только существуют свободные отношения между людьми, экономический оборот регулировался и регулируется частным правом. Собственность и договор, на которых покоится весь экономический быт, суть определения частного права. Это факт мировой, составляющий содержание и плод всей истории человечества. С развитием свободы в человеческих обществах более и более отпадают путы, налагаемые на человеческую деятельность государственными целями, и частный характер экономических отношений выступает с полной очевидностью. Однако вопреки этому мировому факту в настоящее время высказывается мнение, что экономические отношения должны определяться не частным, а публичным правом.* Такое воззрение очевидно коренится в социалистическом взгляде на экономический быт как на цельную систему, управляемую и направляемую государством. Утверждают, что распределение имуществ составляет самый существенный интерес государства и должно совершаться по общему плану. Лицо же является только складом товаров, размещаемых по разным центрам государственной властью; само по себе оно никакого значения не имеет.**

Такой взгляд представляет полное извращение всех экономических и юридических понятий и отношений. Он не только противоречит всему, что есть в действительности, но он не имеет ни малейшего теоретического основания, а потому лишен всякой возможности осуществиться даже в самом отдаленном будущем. Он весь основан на смешении общества с государством, свободного взаимодействия единичных сил с центральной организацией совокупного союза. Здесь с полной ясностью обнаруживается высокая важность различения этих понятий и этих явлений. Смешение их ведет к коренному отрицанию человеческой свободы и к превращению лица в склад товаров, т. е. к низведению его на степень бездушного орудия государственной власти. В действительности распределение имуществ вовсе не есть дело государства. Оно совершается не по общему плану, а в силу прав, принадлежащих человеку как разумно-свободному существу и осуществляемых собственною его деятельностью. Как свободное лицо, человек сам приобретает имущество; как член семьи, он получает наследие родителей. Общий закон установ

ляет только формы, в которых это совершается. Государство никому ничего не дает; оно определяет только возможность приобретения. Поэтому и распределение имуществ зависит не от него, а от деятельности частных лиц и от их взаимных отношений. Это составляет основание всякого гражданского быта, и это одно, что ограждает и обеспечивает человеческую деятельность. Отрицать это — значит подрывать все основы гражданского порядка. На место ясных и твердых определений права

водворяется полный хаос понятий. Это и составляет отличительную черту современного социализма кафедры.

Но если экономические отношения, не только фактически, но и по самому существу дела, управляются началами частного, а не публичного права, то спрашивается, в каком отношении находятся между собою эти два элемента? Право ли определяется экономическими отношениями, или, наоборот, экономические отношения определяются правом?

Мы видели, что начала права совершенно независимы от экономического порядка. Они вытекают из природы человеческой личности и определяют взаимные отношения свободы разумных существ. Но и это начало, так же как нравственность, есть чисто формальное; содержание дается ему экономическими отношениями, которые по этому самому имеют свои собственные законы, независимые от законов юридических. Но здесь в отличие от нравственности приложение юридических законов не предоставляется свободе лиц, а сопровождается принуждением. Этого требует самое существо внешней свободы; того же требуют и экономические отношения, которые тогда только покоятся на твердой почве, когда они ограждаются принудительными определениями права. Приобретенное человеком охраняется как собственность; исполнение взаимных обязательств обеспечивается юридическим договором. И тут, так же как в отношении к нравственности, черта общая обоим элементам состоит в том, что они определяются свободой; но здесь это свобода внешняя, а потому ограждаемая принуждением. Сочетание обоих начал совершается через то, что экономические отношения движутся в формах, установленных правом, а право со своей стороны приспособляет свои формы к потребностям экономической жизни. Тут есть взаимодействие, в котором, однако, право является господствующим началом, ибо оно установляет обязательные формы. Поэтому движение экономической жизни существенно зависит от развития юридического сознания. Достаточно указать на тот коренной переворот, который производит во всех экономических отношениях отмена невольничества или крепостного права. Эта отмена происходит не в силу экономических соображений, а вследствие развития юридического сознания: законодатель приходит к убеждению, что человек не должен

принадлежать человеку. В хозяйственном отношении это может иногда быть даже невыгодно; но высшие юридические и нравственные требования делают эту меру необходимой, и экономический быт должен с этим сообразоваться. С другой стороны, если возросшие под охраной права экономические силы требуют свободы, а юридической закон полагает им всякого рода стеснения, то это обыкновенно кончается тем, что юридический закон ниспровергается и заменяется новым, более приспособленным к народившимся потребностям. Где есть взаимодействие двух элементов, там есть неизбежное и взаимное влияние их друг на друга. Но именно поэтому всякая односторонняя теория тут неуместна. Отсюда полная несостоятельность так называемого экономического материализма. Пытаясь вывести все развитие человеческих обществ из экономических отношений, он упускает из вида самое важное и существенное — развитие юридического сознания, которое все-таки остается господствующим историческим фактором в гражданских отношениях, а еще более в государстве. Как уже было замечено, экономическая сторона человеческой жизни всегда имеет служебное значение. Не ею определяется развитие духа; она является только условием, видоизменяющим это развитие, ибо дух действует в материальной среде, а потому должен сообразоваться с ее свойствами.

Развитие экономических отношений под охраною права естественно и неизбежно ведет к неравенству. Сказанное выше о равенстве и неравенстве находит здесь фактическое приложение. Мы видели, что право, как формальное начало, установляет только формальное равенство: оно признает за каждым одинаковую с другими свободу преследовать свои цели и одинаково охраняет приобретенное; но самое употребление свободы при неравенстве способностей и положений естественно и необходимо ведет к неравенству. Мы видели, что таков общий закон всякого реального бытия, которого полнота состоит в бесконечном разнообразии сил, условий и положений.

В экономической сфере это проявляется вполне. Различие способностей и условий, в которые поставлены люди, ведет к тому, что одни приобретают больше, а другие меньше. Эти различия могут быть весьма значительны; ибо экономическая деятельность не состоит только в совершении известных механических передвижений: материальный труд и тут имеет служебное значение. Несравненно важнее духовные, руководящие начала деятельности: умение соображать цели и средства, пользоваться обстоятельствами, рассчитывать выгоды и невыгоды, руководить предприятием и изыскивать новые пути, одним словом, — энергия, постоянство, расчетливость, изобретательность, которые у разных людей неизмеримо различны, а потому приводят к далеко расходящимся результатам. Чем сложнее промышленный

быт, тем большее значение имеют эти качества. Ими основываются и поддерживаются громадные состояния. И приобретенное таким образом становится источником новых приобретений. В промышленной области капитал играет преобладающую роль. Только с помощью его человек покоряет природу и делается царем земли. Капитал, передаваясь от поколения поколению и увеличиваясь работою каждого из них, является источником и двигателем всего экономического развития; от него происходит все умножение богатства в человеческих обществах. Но это самое ведет к неизбежному неравенству, ибо приобретенное имущество, передаваясь от одного поколения другому, накопляется в руках его обладателей, которые получают таким образом привилегированное положение среди других. Таково естественное и необходимое последствие экономического развития. Капитал не принадлежит обществу, как утверждают социалисты. Общество есть не более как фиктивное лицо, которому ничего не принадлежит; в действительности оно представляет только совокупность частных сил, которым поэтому и принадлежит то, что метафорически называется общественным достоянием. Столь же мало капитал принадлежит государству. Не оно его произвело, а потому оно не имеет на него ни малейшего права. Капитал производится и умножается работой и сбережениями частных лиц, которые поэтому являются законными его собственниками и как таковые передают его своему потомству. Как и вся экономическая деятельность, производство и накопление капитала есть дело частное, а не государственное. В качестве охранителя права государство призвано только установлять общие для всех условия его приобретения и ограждать его от посягательства со стороны других. Поэтому существование капиталистов составляет естественное и законное последствие, а вместе и необходимое условие всякого экономического развития. Капитализм не есть только преходящее явление — это вся экономическая история человечества. Весь экономический прогресс состоит в накоплении капитала, и чем дальше идет человечество, тем большее он получает значение.

Отсюда происходит различие общественных классов, явление в высшей степени важное для всего общественного быта и которого исследование принадлежит собственно науке об обществе. Для государства оно составляет данное, на которое оно может воздействовать, но с которым оно должно сообразоваться.

Общественные классы могут быть весьма разнообразны. Они строятся и на количественных и на качественных определениях. Каждое специальное занятие или интерес и каждая ступень в пределах одного и того же занятия могут быть основанием для образования известного класса.

В экономическом отношении первое и основное различие есть количественное: общество разделяется на богатых и бедных. Это различие существовало и существует всегда и везде; но при водворении общественной свободы, в особенности там, где бедные получают политические права, что имеет место в демократиях, эти классы сплачиваются в более или менее организованные партии и вступают друг с другом в борьбу. Это явление повторяется и в древней истории, и в новой. Древние республики рушились вследствие борьбы богатых и бедных. Там из этой борьбы не было исхода. При существовании рабства не было простора для свободного труда, а потому не мог образоваться средний класс, связывающий противоположные крайности. Оставалось воздвигнуть независимую от общества власть, которая могла бы их сдерживать. Таково было значение греческих монархий и Римской империи. В Новое время, напротив, при свободе труда развивается средний класс, который образует постепенный переход от низших к высшим и дает первым возможность возвыситься к последним. Он составляет поэтому основной элемент как в экономическом движении, так и в общественном строе. В нормальном его развитии заключается истинное

разрешение социального вопроса, возбуждаемого борьбою классов.

Это развитие является естественным плодом экономической свободы. Если свобода ведет к неравенству, то она отнюдь не ведет к развитию противоположных крайностей с исчезновением средних элементов. Такое явление может быть только преходящей ступенью экономического процесса; в конце концов получается все-таки преобладание среднего типа. Таков общий закон природы; таков же и закон развития человечества. Исторический рост средних классов в Новое время, с которым связано и постепенное поднятие низших, есть факт, который не подлежит ни малейшему сомнению. Он установлен на твердом основании статистических данных. К этому ведет самое умножение капитала. Накопляясь, он более и более разливается в массах, с чем вместе уменьшается доходность, выражаемая процентом, и увеличивается доля заработной платы. По основному экономическому закону чем больше предложение капитала сравнительно с предложением рук, тем меньше доходность первого и тем больше доходность последних. А потому от возможно большего умножения капитала, т. е. от развития капитализма, зависит вся судьба рабочих классов. Искать чего-нибудь другого — значит предаваться праздным фантазиям, закрывая глаза на истинное существо дела.

Нет сомнения, что при борьбе промышленных сил слабые часто остаются внакладе; при неблагоприятных условиях они могут дойти даже до крайней степени нищеты. Но таково неиз

бежное последствие свободы; предупредить это зло можно, только уничтожив самый его источник. Рабов может обеспечить богатый хозяин; свободный же человек сам хозяин своей судьбы, а потому подвергается всем случайностям, сопряженным с частным существованием. Нередко бедственное его положение проистекает от его собственной вины, но часто и от независимых от него причин. Однако человек не остается совершенно беспомощным перед постигающими его ударами. Животные погибают в борьбе за существование; человек же находит помощь в своих ближних. Кроме действия экономических сил в человеческих обществах существует нравственное начало, которое призвано восполнять недостатки последнего.

Это начало порождает благотворительность. Она приходит на помощь неимущим, утешает страждущих, призревает бездомных. Не надобно только смешивать это начало с правом. Благотворительность не есть правосудие; права на помощь никто не имеет. Это — чистый дар, проистекающий от любвеобильного сердца, и это именно дает ему высокое нравственное значение. И в этом нет ничего унизительного для человеческого достоинства. Принятие благодеяний, идущих от искреннего сердца, и уплата за это благодарностью тяжелы только для сухих душ, уединяющихся в своей гордыне и не терпящих никакого превосходства. Именно из благотворения проистекают высшие нравственные связи между людьми, разобщенными своим положением и условиями жизни. Богатый, подавая руку бедному, находит в этом нравственное удовлетворение, а бедный, получая материальную помощь, возвышается нравственно чувством благодарности. Но эта нравственная связь установляется только тогда, когда благотворительность идет от свободного влечения человеческого сердца, а не является функцией общественного учреждения. Мы видели, что нравственность есть начало не принудительное, а свободное; поэтому благотворительность, по существу своему, есть дело частное. Только за недостатком частных сил и хотения общество, в той или другой форме, приходит на помощь страждущим. Но общественная благотворительность никогда не может заменить частной. Она страдает самыми крупными недостатками. Она действует как бездушная машина, которая не в состоянии разобрать ни лиц, ни обстоятельств. Здесь исчезает именно тот личный элемент, который дает благотворению высокое его значение. Всего хуже, когда благотворительность облекается в форму права, что затемняет истинную ее сущность и придает ей лицемерный характер. Общественная благотворительность тогда только получает высшее нравственное значение, когда она одухотворяется свободною и самоотверженною деятельностью частных лиц, т. е. когда она приближается к частной.

В тесной связи с нравственным началом находится и религи­озный элемент, который дает ему высшую опору и деятельную силу, связывая его с верховным Источником всего сущего. Рели­гия образует самостоятельные союзы, о которых будет речь ни­же; но влияние ее на нравы и понятия людей составляет один из важнейших факторов общественной жизни. Для массы, которой недоступны философские теории, это влияние не может заме­ниться ничем. Там, где оно ослабевает, нравственные основы общества становятся крайне шаткими. Это отражается даже на высших классах, которым более доступно светское просвещение. В обществе, потерявшем свои религиозные основы, господствует нравственная анархия, которая ведет к шаткости всех отноше­ний. Там и борьба классов достигает высшего ожесточения. Это мы видим, например, во Франции. То же явление повторяется и в Германии, где вследствие этого распространение социализма достигает ужасающих размеров. Между тем именно при широ­кой общественной свободе нравственные сдержки всего необхо­димее. Токвиль^ сильно настаивал на важном значении религии в демократических обществах. Он даже сомневался в возможно­сти прочной демократии при упадке религии. Последняя смягча­ет борьбу нравственным действием на массы, успокаивая стра­сти, утоляя страдания, протягивая бедным руку помощи и при­зывая к тому же богатых, наконец, примиряя человека с усло­виями земного существования и указывая ему утешение в загробной жизни.

Однако для успокоения борьбы мало одного нравственно-религиозного начала; нужно еще развитие истинных понятий об обществе, о его задачах и о тех средствах, которые способны вести к общей цели. Это — дело светского просвещения. Оно составляет столь же важный элемент общественной жизни, как и самая религия. Последняя представляет по преимуществу кон­сервативное начало; первое же есть начало прогрессивное. Свет­ская наука подвергает критике существующий порядок и прола­гает новые пути. Она же исследует основания общества и опре­деляет истинные отношения права к нравственности. В этой сфере средневековая церковь, как показывают факты, впадала в печальные заблуждения: признавая нравственно-религиозное начало принудительным, она делала его источником невыноси­мого притеснения совести, и эти воззрения доселе еще в ней не искоренились. Только светское просвещение привело к более правильному понимание вещей. Бесспорно, оно, именно вслед­ствие своего прогрессирующего характера, подвержено значи­тельным колебаниям, которые отражаются и на общественном быте. Где понятия расшатаны, там борьба не успокаивается, а обостряется. Это мы и видим в современном мире, где главным источником смут являются превратные понятия о характере и

удачах общества, о праве, о нравственности, распространенные не только в массах, но и среди образованных классов и даже на вершинах науки. Но и тут надобно сказать, что таков неизбеж­ный удел человеческого развития. Искание истины всегда со­пряжено с колебаниями и ошибками. Человеческий разум под­вержен заблуждениям, но иного орудия у человека нет, и оно само в себе содержит возможность своего исправления. Одно­сторонние и ложные теории заменяются более здравыми и все­сторонними. Развитие их составляет задачу науки, и в этом за­ключается одно из важнейших средств для приведения борь­бы классов к правильному исходу. Ничто так не содействует успокоению умов, как распространение здравых понятий о ве­щах.

Светское просвещение находится в тесной связи с самым раз­личием общественных классов. Между тем как религия, действуя иа сердца людей, одинаково обращается к богатым и бедным, к мудрым и младенцам, находя в последних даже большую вос­приимчивость, светское просвещение весьма неравномерно рас­пределяется в обществе. Оно в значительной степени зависит от достатка, ибо развитие ума требует досуга и средств. Поэтому, в общем итоге, зажиточные классы суть вместе и образованные классы. Этим определяется и различие их призвания в сравнении с низшими: одни предаются умственному труду, другие — труду материальному. Это различие коренится в самых условиях зем­ного существования. Материальный труд всегда составлял и бу­дет составлять призвание огромного большинства человеческо­го рода, а умственный труд всегда составлял и будет составлять призвание руководящего меньшинства. Этих условий нельзя из­менить, пока человек есть органическое существо, пользующееся материальным миром для своих целей. Но классы, которых при­звание состоит в материальном труде, никогда не могут иметь такого умственного развития, как те, которые призваны к умст­венному труду. Одинаковое для всех высшее образование, о ко­тором мечтают утописты, есть не что иное, как плод фантазии. Высшее образование требует такого количества умственного труда, которого не в состоянии дать простой рабочий, а если бы он успел приобрести это высшее образование, он перестал бы удовлетворяться материальным трудом. Гораздо последова­тельнее те утописты, которые, стремясь к общему равенству, хо­тят самое образование довести до степени, доступной простому рабочему. Но этим самым уничтожаются все высшие задачи че­ловеческой жизни и полагается предел всякому развитию. Если же образование по необходимости распределяется в обществе неравномерно, то очевидно, что руководящей частью должна быть самая образованная часть, т. е. зажиточные классы. По­этому демократия никогда не может быть идеалом человеческо

го общежития. Она дает преобладание наименее образованной части общества.

Распределение образования не идет, однако, в уровень с ма­териальным достатком. Образование не передается из рода в род, как имущество; для усвоения его требуется собственный труд. Поэтому оно достигает высшей степени там, где с достат­ком соединяется труд, а это именно то, что имеет место в сред­них классах. Богатство избавляет от труда, вследствие чего на вершинах общества нередко встречается скудость умственного развития. Противодействием этой естественной наклонности могут служить только живые политические интересы, которые требуют высшего умственного развития и составляют могучую приманку для людей, обладающих значительным достатком. Без этого последние ограничиваются покойным наслаждением при­обретенными без труда материальными благами и стремятся лишь к удовлетворению своего тщеславия. Таково весьма обыч­ное явление в государствах, где не развита политическая жизнь. Средние классы, напротив, будучи достаточно обеспечены для того, чтобы не находиться под гнетом материальной нужды, должны, однако, трудом пробивать себе дорогу к высшему по­ложению. От них поэтому всегда и везде исходит умственное движение.

Этою связью имущества с образованием определяется отно­шение аристократических и демократических элементов, прису­щих каждому обществу. Аристократия есть выдающееся мень­шинство, представляющее высшее качество, демократия есть масса в разнообразных ее оттенках. Количество и качество суть основные элементы всякого бытия. Они силою вещей проявля­ются и в обществе. Нормальное их отношение составляет усло­вие правильного развития. Очевидно, оно должно состоять в том, чтобы качество имело перевес над количеством. А потому и с этой точки зрения владычество демократии противоречит ра­зумным требованиям общественной жизни. Обыкновенно оно наступает тогда, когда высшие слои, покойные за свое положе­ние, теряют всякое побуждение к плодотворной общественной деятельности. В таком случае они перестают быть представите­лями высшего качества и падение их неизбежно. Однако и из среды демократии выделяются аристократические элемен­ты своего рода, которые приобретают преобладающее влия­ние там, где исторически сложившиеся силы потеряли свое зна­чение.

Аристократия бывает трех родов. Из них два представляют избыток имущества, а третий составляет вершину образования. Собственность разделяется на движимую и недвижимую; каждая из них имеет свойственный ей характер, который сообщается и ее обладателям. Недвижимая собственность имеет несравненно

более прочности, нежели движимая; она передается из рода в род и составляет главное зерно родового имущества. На этом основании возникает аристократия родовая, которая играет первенствующую роль в странах, обладающих крепкими, исто­рически сложившимися общественными формами. В демокра­тии, напротив, естественно всплывает аристократия денежная, которая, не имея соперников, становится одним из важнейших факторов общественной жизни. Это явление неизбежно; но от­сюда естественно проистекает преобладание материальных интересов над остальными. Противодействием этому злу может сяужить только образование, представляемое аристократией ум­ственной; но именно в демократии последней всего труднее приобрести подобающее ей влияние. Всеобщее равенство ведет к отрицанию всяких авторитетов. Тут требуется умственная пища, доступная массе, а не та, которую могут оценить только избран­ные умы. Поэтому времена владычества демократии вообще ха­рактеризуются разладом умственных сил и понижением умст­венного уровня.

Так же как аристократия, демократия представляет сочетание разнообразных элементов. Тут надобно различать прежде всего массу и выделяющиеся из нее средние классы, которые представ­ляют переход от демократии к аристократии. В массе образова­ние стоит на самом низком уровне, а потому здесь важнейшее значение получают имущественные отношения. По различию недвижимой и движимой собственности и тут главным состав­ным элементом являются мелкие землевладельцы и мелкие капи­талисты; но к ним примыкает многочисленный класс людей, жи­вущих исключительно работою своих рук. Таковы пролетарии, которых имущественное положение и умственное развитие стоят на самой низкой ступени. Отсюда следует, что в естественном движении общественных сил и в проистекающем из них общест­венном строе значение их должно быть наименьшее. Поэтому когда социалисты утверждают, что пролетарии составляют главную силу современного мира и что теперь, после владычест­ва аристократии и мещанства, настал их черед, то из этого уже можно понять всю колоссальность абсурда, до которого доходят современные утописты. Рабочие классы бесспорно являются си­лой, ибо они составляют массу; но при нормальном отношении общественных элементов эта масса должна стоять внизу, а не наверху. Когда же нищей и невежественной толпе говорят, что она теперь ничего, а должна быть всем, и она, увлекаясь этой проповедью, льстящей ее страстям, идет на разрушение всего существующего общественного строя, то подобное явление представляет величайшую опасность, какая может грозить чело­веческим обществам. Кроме разрушения и хаоса, из этого ничего не может выйти.

Естественные вожатаи демократии суть средние классы, в ко­торых достаток соединяется с образованием и трудом. И тут различаются классы средних землевладельцев, средних капита­листов и затем многочисленные так называемые либеральные профессии — техники, ученые, художники, медики, адвокаты, составляющие умственное зерно средних классов. Из них выходит умственная аристократия, и они являются главными двига­телями демократического прогресса. При правильном развитии общественных элементов эти профессии составляют источник более или менее значительных доходов, а потому здесь достаток соединяется с образованием. Но нередко в этом классе оказыва­ется избыток, не находящий приложения своих сил. Отсюда происходить так называемый умственный пролетариат, явление, которое в настоящее время обращает на себя внимание мысли­телей и государственных людей, ибо он представляет серьезную опасность для общества: вследствие ненормальности своего по­ложения умственный пролетариат охотно воспринимает утопи­ческие теории и является руководителем масс в их стремлении к разрушению существующего строя. Ненормальность положения проистекает оттого, что на умственную работу мало спроса, а это бывает именно в странах бедных, где нет достаточно капи­талов для ее вознаграждения. Нормальное развитие общества состоит в том, что умножение богатства идет в уровень с расши­рением образования. Где эти два основных фактора обществен­ной жизни не находятся между собою в правильном отношении, там неизбежно ощущается разлад, и в обществе происходят при­скорбные, а иногда опасные явления. Именно к этому разряду принадлежит развитие умственного пролетариата.

Таковы главные группы интересов и слагающихся около них элементов, самопроизвольно образующиеся в обществе. Они вытекают из свободного движения общественных сил. Как же относится к ним право?

Люди, связанные известным интересом, естественно, соеди­няют свои силы для совокупной деятельности. Так возникают товарищества. Если это интерес постоянный, то образуется юридическое лицо. Мы видели уже понятие о юридическом лице как учреждении, в котором осуществляется человеческая воля, идущая на будущее. Когда юридическим лицом становится то­варищество, то постоянная цель служит связующим началом по­стоянного частного союза. Таковы общества в юридическом смысле. Эта цель может быть частная: известный предмет дея­тельности. Но она может иметь и более общий характер: люди, связанные общими интересами, могут соединяться в постоянные союзы для преследования разнообразных целей и для удовле­творения взаимных потребностей. Такого рода общества полу­чают название корпораций. В обширном смысле это слово упот

ляется и для обозначения всяких обществ, соответсвующих[ется и для обозначения всяких обществ, составляющих юридическое лицо. Корпорация заключает в себе все элементы общественной организации. Связующим началом, как сказано, является здесь общественная цель, во имя которой образуется союз. Для осуществдения этой цели установляется власть, ибо где есть совокупная деятельность, там необходимо общее решение и исполнение этого решения, а это задача власти. Устройство этой власти и ее постановления составляют для общества закон, которому все должны подчиняться. Но, повинуясь закону, как выражению общей воли, соединяющиеся лица сохраняют свою свободу, и притом двоякого рода: в качестве самостоятельных лиц и в качестве членов союза свободные лица, они могут вступать в общество и выходить от него; они могут делать все что им угодно, не нарушая интереса союза. Здесь возникает весьма важный вопрос о том, до какой общество доступно посторонним лицам. Как общее правило, люди вступают в союз не иначе, как с согласия членов, выраженного законным путем. Но это правило подвергается двоярода исключениям: с одной стороны, в обществах, основан-для известной промышленной цели, требующей значительного капитала, участие в этом капитале, а потому и в самом предприятии приобретается просто покупкой акций. Таковы компании на акциях. С другой стороны, корпорация может полу-чить высший, государственный характер; в таком случае доступ в.нее посторонних лиц определяется уже не волею членов, а государственным законом. Корпорация становится открытой, не те-ряя, однако, своего корпоративного значения. Последнее выража-ется в праве членов участвовать в общих решениях. В этом состо­ит общественная свобода в отличие от личной. Это право может одинаково распространяться на всех или присваиваться членам в разной степени, смотря по их значению в союзе; оно может даже сосредоточиться в руках меньшинства. Отсюда различие корпо­раций аристократических, демократических и смешанных. Ари­стократическое устройство возникает тогда, когда союз образует­ся немногими лицами, которые затем приобщают к себе других. Такое устройство противоречит, однако, идее частного союза, который учреждается для пользы членов и в котором поэтому все должны иметь право голоса в большей или меньшей степени, смотря по их значению в союзе. Этой идее более соответствуют демократическое и смешанное устройства, которые вследствие того в действительности являются преобладающими. Наконец, корпорации в качестве юридических лиц имеют и свое имущество, которым они вправе распоряжаться. Без материальных средств общая цель не может быть достигнута.

Такого рода корпоративное устройство составляет в высшей степени важное явление в общественной жизни. Через это люди

сближаются в тесном кругу общих им интересов, одинаково всем знакомых. Они находят друг в друге помощь и поддержку. С тем вместе они обретают в союзе такое ограждение, какого не может иметь отдельное лицо, слишком слабое, чтобы противостоять действию посторонних сил или напору внешней власти. В госу­дарственной жизни корпоративная связь служит школой незави­симости и самодеятельности. Здесь люди привыкают сообща и по собственной инициативе устраивать свои дела. Они знако­мятся и с условиями общественной жизни, с необходимостью сделок и уступок, с потребностью осторожности и постепенно­сти. Вследствие этого корпорации, являясь произведением и принадлежностью гражданского общества, могут сделаться ор­ганами государственных целей. Отсюда двоякий их характер: с одной стороны, они служат интересам соединяющихся в них лиц; с другой стороны, чем более эти интересы становятся об­щими, тем более самые эти союзы получают общественное зна­чение. Корпоративное право составляет переход от частного права к публичному.

Этот переходный характер является именно причиной тех споров, которые ведутся насчет принадлежности их к той или другой области права. Одни относят их к частному праву, дру­гие — к государственному, третьи пытаются построить область промежуточную между тем и другим. Но для образования такой промежуточной сферы нужны какие-нибудь специальные при­знаки, не принадлежащие к смежным областям, а тут нет ничего, кроме смешения начал, свойственных последним. С другой сто­роны, отнесение их к государственному праву возможно только для немногих корпораций, получающих общее значение; ос­тальные союзы остаются частными, а потому должны быть от­несены к другому разряду. В самой государственной жизни ока­зывается существенное отличие собственно государственной деятельности, исходящей от центра, и этих независимых общест­венных формаций. Это различие признается как теорией, так и положительными законодательствами. У нас, например, обще­ственная служба отличается от государственной, и это отличие нельзя не признать существенно важным как для понимания на­чал государственной жизни, так и для практического их прило­жения. Независимое, хотя и подчиненное государственной вла­сти, положение корпоративных союзов есть принцип, на кото­ром следует твердо стоять, ибо он служит обеспечением граж­данской свободы. Именно эта независимость указывает на происхождение их из частных отношений, естественно обра­зующихся между лицами, соединенными общими интересами. Государство дает им только юридическую организацию и делает их в большей или меньшей степени орудиями своих целей. Этого не следует упускать из вида даже и тогда, когда эти союзы, по

дучая высшее государственное значение, выделяются из граж­данского общества и входят в состав государственного строя, определяемого началами публичного права.

В результате мы должны сказать, что к гражданскому обще­ству принадлежат не только частные отношения между людьми, управляемые гражданским правом, но и те частные союзы, ко­торые образуются лицами, соединенными общими интересами. Эти союзы могут иметь различное значение. Чем более связы­вающие их интересы носят на себе общий характер, тем более эти союзы способны становиться органами государственных це­лей. Высшие из них входят в состав государственных учрежде­ний, через что установляется тесная живая связь между граждан­ским обществом и государством и переход от первого к послед­нему. Но и в области государственной жизни эти союзы сохра­няют свое самостоятельное значение, а потому должны иметь более или менее независимое положение.

Для точнейшего определения этого вытекающего из самого существа дела различия между государственными корпорациями и частными надобно рассмотреть те цели, которые имеются в ви­ду при их учреждении. Прежде всего, интересы могут быть лич­ные или местные. Каждая местность, в которой соединяются люди для сожительства, имеет свои интересы, общие всем, а потому требующие совокупного действия и совокупной организации. Так образуются общины и, на более обширном пространстве, округи. Последние могут определяться более или менее произвольно; но община есть самородный продукт, который предшествует госу­дарству и только организуется им. Обнимая совокупность всех местных интересов, она естественно является органом для осуще­ствления государственных целей на местах. Но так как она имеет вместе с тем самостоятельное значение, то здесь возникает вопрос об отношении государственной власти к общественной и о со­гласном действии обеих. Этот вопрос решается положительным государственным правом по соображении местных и временных условий. Задача состоит в том, чтобы обеспечить достижение го­сударственных целей, сохраняя самостоятельность местной жиз­ни. То же самое относится и к округам.

В отличие от этих местных интересов, касающихся совокуп­ности живущих в данном месте людей, личные интересы связы­вают только известные разряды лиц, преследующих свои специ­альные цели. Более или менее общественный характер этих сою­зов зависит от важности и той цели, которую они имеют в виду, а также и от того, учреждается ли союз только во имя известно­го интереса, или он обнимает совокупность интересов известно­го разряда лиц. Этим, как сказано, определяется отличие об­ществ и корпораций. От этого зависит и большее или меньшее государственное их значение. И этого рода союзы имеют по не

обходимости более или менее местный характер, ибо связь лю­дей, рассеянных на значительном пространстве, вообще не до­вольно тесна для образования постоянных союзов. Во всяком случае, требуется местная организация, к которой примыкают рассеянные члены. Однако интересы, связывающие людей, могут и не ограничиваться известной местностью; они могут носить и более общий характер. Люди, имеющие одинаковое занятие или призвание, естественно имеют и общие интересы. Если они по­лучают соответствующие этому призванию права, то из этого образуются уже не корпорации, а сословия»

Сословия имеют более общее значение, нежели корпорации. Это уже не частные союзы, а расчленение всего гражданского общества на части, соответствующие потребностям целого. Со­словия составляют поэтому переход от гражданского общества к государству. Частью они примыкают и к церкви. Исконное де­ление общества, идущее через всю историю, как древнюю, так и новую, состоит в разделении сословий на военное, духовное и промышленное. Из них только последнее есть собственно граж­данское сословие; духовное составляет принадлежность церкви, а военное служит государству. Однако разделение на сословия есть все-таки расчленение гражданского общества, а не государ­ства. Это доказывается уже существованием промышленного сословия, которое, по существу своему, есть не политическое, а гражданское. С другой стороны, духовенство образует сословие не в силу религиозного своего назначения, а в силу присвоенных ему гражданских прав, которые имеют частный характер. То же относится и к военному или вообще служилому сословию. Госу­дарственная служба вовсе не требует, чтобы человек посвящал ей всю свою жизнь, и еще менее, чтобы с нею связывались права, переходящие из рода в род. Напротив, и то и другое несовместно с государственною пользой. Поэтому с развитием государствен­ных начал сословная служба заменяется установлением прав и обязанностей, общих для всех граждан. Этим удовлетворяется и высшее требование права, состоящее, как мы видели, в равенстве всех перед законом. Разделение гражданского общества на со­словия противоречит этому началу, а потому оно рано или поздно должно уступить место иному порядку. В этом удостове­ряет нас ход всемирной истории.

Устройство гражданского общества в своем историческом развитии проходит через три следующие друг за другом ступени: порядок родовой, сословный и общегражданский.* В первом родовое начало лежит в основании как гражданских, так и госу­дарственных отношений. Этот порядок господствовал в древних

* Более подробное изложение этого процесса см. в моем «Курсе государст­венной науки» (Ч. 2. Кн. 1, гл. 3).

классических государствах. Во втором общество разделяется на части, отделяющиеся друг от друга своими особенными правами и призванием. Этот порядок, который встречается уже в древних теократиях, составлял естественную принадлежность средневе­кового строя, в котором государство поглощалось гражданским обществом. Весь средневековой быт основан был на противопо­ложении гражданского общества и церкви. Это и составляло вторую ступень всемирно-исторического развития. Государство как единое целое, владычествующее над частями, исчезло; обще­ство управлялось началами частного права. Самая верховная власть подчинялась этим определениям: монархия превратилась в вотчину, а свободные союзы сложились в вольные общины. Общество раздробилось на множество частных союзов, состо­явших в постоянной борьбе между собою. Это естественно вело к господству сильных над слабыми. Сильные являлись вольны­ми людьми, которые не знали над собою иной власти, кроме той, которую они признавали добровольно, а слабые состояли у них в крепостном подчинении. Вследствие этого образовались различные разряды лиц, отличавшихся друг от друга своими правами соответственно их могуществу и их общественному по­ложению. Военное сословие, имея в руках материальную силу, было господствующим. Наряду с ним стояло и духовенство, ко­торое опиралось на нравственный авторитет церкви. Промыш­ленное же сословие сохраняло свою свободу лишь настолько, насколько оно успевало отстоять ее за стенами вольных общин. Все остальное было крепостным, и это составляло главную силу владычествующих сословий. Сословный порядок держался кре­постным правом.

Он должен был пасть вместе с последним. Анархия борющих­ся между собою частных сил сама собою вызывала потребность в восстановлении государства как высшего союза, представ­ляющего единство целого и сдерживающего частные стремле­ния. Только в нем слабые могли находить защиту. Оно было призвано и к осуществлению идеи права, т. е. равенства перед законом. Перед этою идеей должны были пасть все сословные преграды. Развитие ее повело к тому, что сословный порядок заменился общегражданским.

В последнем сохраняется различие интересов, а вместе с тем и все разнообразие общественных положений и классов, но это не ведет к различию прав: закон остается один для всех. Им опре­деляются как частные отношения людей между собою, так и права частных союзов. Это и составляет идеал права, а потому общегражданский порядок должен считаться окончательным. Но установление его возможно единственно вследствие того, что над гражданским обществом как самостоятельным союзом, представляющим совокупность частных отношений, воздвигает

ся государство как представитель целого, которому вверяется охранение общего закона. К рассмотрению существа и свойств этого союза мы и должны теперь перейти.

Но прежде этого надобно исследовать характер и значение другого союза, противоположного гражданскому обществу, а именно церкви, как представительницы религиозно-нравствен­ного закона.

Поиск по сайту: