Глава 1 СУЩЕСТВО И ОСНОВНЫЕ НАЧАЛА ПРАВА 4 страница

употребление своей свободы и собственности. Если же я волен

принадлежащую мне вещь потребить на свои надобности, не

спрашивая ничьего разрешения и не давая никому отчета, то

очевидно, что я вправе сделать из нее и всякое другое употребление, ибо меньшее заключается в большем. Есть, конечно, ве

щи, которых потребить нельзя; но ничто не мешает мне превратить их в деньги и последние употребить на свои удовольствия и

прихоти. Таким образом, даже противное нравственным требованиям употребление собственности не может быть воспрещено

полноправному лицу; тем более дозволительно употребление,

согласное с нравственными и экономическими началами. Если я

могу потребить вещь, то тем более я вправе обратить ее в орудие

нового производства. Поэтому утверждение социалистов, что

произведения принадлежат лицу, но капитал принадлежит обществу, не имеет даже и тени основания. Право обращать произведение труда в капитал составляет естественную и неотъемлемую принадлежность вытекающего из труда права собственности. Обществу капитал не принадлежит, потому что общество

его не произвело. Странно доказывать такие очевидные истины,

но еще страннее видеть совершенно бессмысленное их отрицание.

Право распоряжаться своею собственностью имеет, однако,

свои границы, так же как и всякое другое право. Эти границы

полагаются правами других и общественными потребностями. Я

не вправе делать такое употребление своей собственности, которое стесняет права других или наносит им вред, например воздвигать здание, которое отнимает свет у соседа или накоплять

нечистоты, заражающие воздух. При всяком сожительстве людей необходимы общие правила, охраняющие порядок, безопасность и удобства жизни, и чем скученнее население, тем настоятельнее эти требования. Отсюда разнообразные полицейские

постановления, обязательные для собственников, особенно в городах и на фабриках. Есть и такие виды собственности, которые

по самой своей природе не составляют исключительной принадлежности.одного лица„ во ямеют.общее.значение. Я яе.могу.запереть протекающую по моим владениям воду, отнимая ее у соседей, или поднять ее так, чтобы она затопляла их земли. И тут

необходимы общие постановления. К той же категории принадлежат и правила, предупреждающие истребление лесов. В каких

именно случаях требуются такого рода ограничения и как далеко они простираются, это определяется практическими потребностями, т. е. опытными данными, а потому всецело принадлежит положительному законодательству. С точки зрения философского права твердо стоит одно правило, что собственность

есть норма, а стеснения составляют исключение. Это то самое

правило, которое существует и относительно личных прав. Везде

нормальное начало есть свободное распоряжение своим лицом и

имуществом. На нем следует тем более настаивать, чем сильнее

поползновение общественной власти вторгаться в частную сферу. Пользуясь своим правом, положительное законодательство

может под видом общественной пользы до такой степени стес

нить собственность, что от нее ничего не останется, точно так же

как оно может опутать человека всякого рода стеснениями, так

что ему нельзя будет дохнуть. Но такого рода фактическое отношение закона к свободе есть не более как злоупотребление

права, противоречащее истинной его сущности. Цель права как

разумного начала может состоять единственно в том, чтобы

освободиться от этих пут.

Требования общественной пользы могут, однако, простираться и до полного отчуждения личной собственности. Когда

нужно провести дорогу или улицу, земля принудительно отбирается у владельцев. Но при этом признается и право собственности тем, что владельцу дается справедливое вознаграждение.

Он лишается вещи, но сохраняет ее цену, т. е. идеальное ее значение как известного количества имущества, которое может

быть превращено во всякое другое. Таким образом согласуется

личное начало с общественным. Первое подчиняется последнему, но получает вместе с тем полное признание. Количественно

собственность от этого не умаляется.

Если принудительное отчуждение собственности допустимо

только со справедливым вознаграждением, то добровольное отчуждение всегда зависит от воли владельца. Это право заключается в самом праве собственности. Как область свободы, она

приобретается и отчуждается по усмотрению лица. Владелец

может отдать ее даром или за какую угодно цену; это вполне от

него зависит. В силу этого акта имущество становится собственностью другого лица. Отсюда новые, производные способы

приобретения собственности. Актом свободной воли право переносится с одного лица на другое. На этом основан весь гражданский оборот и возможность для человека удовлетворять своим потребностям чужими произведениями. И тут при взаимном

обмене собственность, передаваясь другому, сохраняется в цене

имущества, которое остается за владельцем. Этим уравновешиваются требования обеих сторон. Мы возвратимся к этому вопросу в учении о договоре.

Отчуждение может быть и посмертное. Мы видели, что воля

человека уважается и за пределами земной его жизни. Вследствие

этого имущество его переходит к наследникам или к тем лицам,

кому он его завещал. Таким образом, приобретенное одним поколением передается другому, которое в свою очередь умножает полученное достояние и передает его своему потомству. В этом процессе собственность идет накопляясь. Отсюда великое значение

капитала. В нем заключается первое и главное условие материального развития человеческого рода и умножающегося его благосостояния. Не нужно повторять, что он составляет частное, а не

общественное достояние. Это ясно из самого юридического его

характера, из способов его возникновения и его передачи.

С умножением собственности связано и неравное ее распределение. Переходя от одного лица к другому, передаваясь от

поколения поколению, собственность накопляется в одних руках в большем количестве, в других в меньшем; а так как материальные и экономические условия и положение людей бесконечно разнообразны, то столь же разнообразен и размер приобретаемого ими имущества. У одного недостает на скудное

пропитание, а в руках другого накопляются несметные богатства. Такое разнообразие положений составляет, как сказано,

общий закон природы, которая распределяет свои блага в неравном количестве между людьми, населяющими земной шар:

одни живут под полюсами, другие — под тропиками; одни — в

странах, едва доставляющих скудную пищу, другие — в краях,

изобилующих всеми благами; одни родятся среди племен,

стоящих на самой низменной ступени развития и неспособны

над нею подняться, другие обладают всеми высшими дарами

духа. К этому разнообразию положений и способностей присоединяется то, которое проистекает от различного пользования свободой. Мы видели, что свобода, по существу своему,

ведет к неравенству. В области собственности это проявляется

в полной мере, и этого неравенства нельзя уничтожить, не

уничтожив самого его корня, т. е. человеческой свободы, следовательно, не посягнув на то, что составляет источник всякого права. Уравнять материально можно только рабов, а не

свободных людей. Относительно же последних все, что может

сделать закон и что можно от него требовать, это признать за

всеми равную свободу приобретать и пользоваться приобретенным. В этом состоит равенство перед законом, на которое

указано было выше и которое существенно отличается от немыслимого материального равенства. При таких условиях люди, находящиеся в неравных материальных положениях, могут

помогать друг другу; в этом, как увидим, состоит обязанность,

преимущественно нравственная, а частью и юридическая. Но

источником помощи является все-таки собственность, принадлежащая отдельным лицам и обращаемая ими на пользу других. Помощь дается свободными лицами, из приобретенных

ими законным образом средств. В основании лежит все-таки

право собственности с проистекающим из него неравным распределением имуществ. Оно составляет непоколебимый фундамент, на котором строятся все дальнейшие общественные

отношения.

Отчуждение собственности может быть и временное. Если я

волен передать другому вещь всецело, то в этом заключается и

право передать ее во временное употребление. Отсюда различие между правом собственности и правом пользования. Продолжительность срока и границы пользования зависят от воли

сторон и определяются договором. По миновании срока вещь

возвращается собственнику. От воли сторон зависит и определение условий: вещь может быть предоставлена другому безвозмездно или за известную плату. Первое есть оказанное другому одолжение, т. е. благотворительность в обширном смысле, второе есть обычная сделка гражданского оборота. Если

человек нуждается в вещи, которая составляет собственность

другого, то он может получить ее в свое пользование за определенную плату. На этом основаны юридические отношения

найма и займа. Сущность их заключается в том, что собственник, отчуждая пользование вещью, получает ценность этого

пользования в виде наемной платы или процента с капитала.

Отсюда ясно, что эта плата принадлежит ему и никому другому. Когда социалисты утверждают, что собственник капитала

имеет право только на возмещение траты имущества, а не на

процент за пользование, то подобное мнение идет наперекор

самым очевидным требованиям права. Этим утверждается, что

пользование чужими вещами всегда должно быть даровое, т. е.

благотворительное, а это — чистая нелепость. При таком условии самая работа, употребленная на создание капитала, остается невознагражденной, ибо капитал служит для дарового

употребления посторонних лиц. Через это всякие сделки стали

бы невозможными и исчезли бы всякие побуждения к накоплению капитала. Закон, который постановил бы, что процент с

капитала должен принадлежать тому, кто его употребляет, т. е.

что пользование всегда должно быть даровое, был бы повинен

в самом вопиющем нарушении справедливости, воздающей

каждому то, что ему принадлежит.

Пользование может быть и постоянное; тогда оно переходит

в право на чужую вещь (jus in re aliena). Такого рода права возникают вследствие потребностей человеческого сожительства.

Они могут быть отрицательные, например право требовать,

чтобы не воздвигалось строение, отнимающее у меня свет, и положительные, например проход через чужое владение к своему.

На этом основаны разнообразные сервитуты, источник которых

лежит в практических потребностях жизни, т. е. в опытных данных. Теория раскрывает только их возможность. Из практических отношений возникают и более широкие права на чужую

вещь. Они могут простираться до того, что за собственником

остается одно голое право, которое выражается в определенной

повинности; пользование же из рода в род всецело присваивается другому лицу. Последнее право получило даже название полезной собственности (dominiurn utile) в отличие от прямой собственности (dominium directum), остающейся за юридическим

собственником. Фактическое и юридическое отношение тут распадаются.

Такого рода права возникают главным образом в отношении

к поземельной собственности, которая имеет более прочный характер, нежели движимая. Она служит материальною основой

человеческих союзов, родового гражданского и государственного. Первоначально человек находится под влиянием естественных определений; он не сознает еще своей свободы, а является

только членом семьи или рода как целого. Отсюда господство

родового начала в первобытные времена. Оно распространяется

и на имущество; земля принадлежит роду. Но с развитием сознания выдвигается личное начало, а с тем вместе и потребность

частной собственности. Родовая собственность разлагается личною. Этот процесс наполняет собою гражданскую историю человечества.

У различных народов он может принимать различный характер. Движение задерживается и видоизменяется развитием

государственных начал. В первоначальной форме государственной жизни, в теократии, земля признается собственностью

Бога и государя. С другой стороны, с переходом теократического государства в светское родовое начало получает государственный характер. Роды являются членами политического

союза, и родовое имущество подвергается ограничениям, препятствующим свободному переходу его из рук в руки. В обоих

случаях, однако, развитие личного начала неудержимо влечет

за собою водворение личной собственности в полноте ее прав.

Пример первого представляет Китай, пример второго мы видим в классических республиках. Несмотря на суровые законы

Спарты, и там личная собственность с сопровождающим ее неравенством состояний разложила освященный веками государственный строй. Повсюду вследствие неравенства возникла

борьба классов, которая и привела древние республики к падению. Личное начало, а с ним вместе и личная собственность

восторжествовали в историческом процессе. Это и выразилось

в римском гражданском праве, которое явилось результатом

всей древней истории.

Но это владычество не было прочно. Крайнее развитие личного начала в средние века повело к новым осложнениям. Если в

древности частное право подчинялось государственному, то в

средние века, наоборот, частное право поглотило в себе государственное. Вследствие этого с поземельною собственностью

опять связывались политические права, которые налагали на нее

разнообразные ограничения. Весь феодальный мир строился на

иерархии поземельной собственности. Князь считался верховным собственником земли; из его рук получали ее непосредственные вассалы короны как ленное владение, сопряженное с политическими обязанностями. Они в свою очередь передавали ее

в таковое же владение своим ленникам, пока, наконец, она no117

падала в руки тех, которые сами ее обрабатывали и пользовались ею за определенные повинности уже не политического, а

экономического свойства. Отсюда и развилось различие между

прямою собственностью, сопряженною с политическими обязанностями, и полезною собственностью, имевшею экономическое значение.

Такое отношение противоречило, однако, и существу государственного права, которое должно возвышаться над частным,

и существу частного права, которое не является носителем государственных начал, а имеет свою, неотъемлемо принадлежащую

ему область юридических отношений. И тут исторический процесс состоял в постепенном освобождении собственности от

опутывавших ее стеснений. В результате оказалась опять свободная собственность, такая же, какая была установлена римским правом. Это и есть идеал гражданского порядка. Идеалом,

как мы видели, называется полное осуществление идеи, а идея

собственности есть полновластие лица над вещественным миром. То, что заключается в идее, является результатом исторического развития.

Глава IV

ДОГОВОР*

Собственность, как мы видели, есть явление свободы в отношении к физическому миру; договор есть явление свободы в отношении к другим лицам.

Взаимные отношения свободных лиц, не связанных никаким

специальным обязательством, могут определяться только соглашением воль. В этом и состоит существо договора. Так он

всегда и понимался в правоведении: «Договор, — говорят римские юристы, — есть соглашение двух или многих лиц насчет

тождественного решения (Est autem pactio duorum pluriumve in:

idem placitum consensus)». Иного способа привести свободные

воли к совокупному или обоюдному действию, кроме добро- ^

вольного соглашения, нет и не может быть. Это совершенно 1

ясно. j

Но действие не ограничивается настоящею минутой. Цели 1

человека идут на будущее, а потому и потребное для их дости- 1

жения совокупное или обоюдное действие носит тот же харак- \

тер. Через это договор становится обязательством', он связывает

волю на будущее время. Тут возникает вопрос: в силу чего может свободная воля связать себя так, что она не может уже изме

* Ср. «Собственность и государство» (Ч. 1. Кн. 1, гл. IV). ^

^ 1

нять своего решения? Иными словами: на чем основана обязательная сила договоров?

Ответ очень прост: на принадлежащем лицу праве располагать своими действиями не только в настоящем, но и в будущем,

а потому и обязывать себя к тому или другому действию в отношении к другому. Как же скоро человек связал свою волю с

волей другого, так он не вправе уже располагать ею по своему

усмотрению. Он может изменить ее только с чужого согласия.

Воля, имеющая юридическое значение, не есть начало, изменяющееся с минуты на минуту, по случайной прихоти, а нечто

постоянное, подчиняющееся общему закону. Только разумная

воля может служить источником прочных отношений между

людьми. Это не нравственное требование верности данному слову, а чисто юридическое условие, вытекающее из самой сущности права.

Отсюда ясно, что обязательная сила договоров определяется

их формою, а не их содержанием, т. е. соглашением, а не интересом, как утверждает Иеринг. Договоры могут служить разнообразным интересам людей; но юридическое значение эти интересы получают единственно вследствие того, что они составляют

предмет соглашения. Каков бы ни был интерес лица в действиях

другого, оно не может ничего требовать, пока соглашение не

состоялось; а с другой стороны, когда соглашение состоялось,

оно имеет одинаковую обязательную силу для сторон, каков бы

ни был сопряженный с ним интерес. Заемное письмо в один

рубль и в сто тысяч одинаково обязательны. Интересы сторон в

исполнении договоров могут быть весьма неравны и даже совершенно противоположны: один может иметь несравненно

больший интерес в неисполнении договора, нежели другой в исполнении, и все-таки договор должен быть исполнен, ибо, как

выражаются юристы, он составляет закон для обеих сторон.

Общий закон вовсе даже не касается специальных интересов, составляющих предмет соглашения. Он устанавливает только способы и формы соглашения, взвешивание же интересов он предоставляет свободной воле лиц. Поэтому договор всегда толкуется сообразно с этою волею.

Из этого ясно, что с юридической точки зрения для обязательной силы договоров требуются две вещи: 1) чтобы воля была свободна; 2) чтобы она была законна. Это вытекает из самого

понятия о праве, которое есть свобода, определяемая законом.

Свободному выражению воли в договоре противоречат такие

действия другого лица, которые насилуют волю или извращают

ее ложными представлениями. Поэтому насилие и обман разрушают обязательную силу договоров. Это признается всеми законодательствами в мире. Она разрушается и такого рода заблуждением, при котором в соглашении одно лицо разумеет од

но, а другое — другое. Тут есть только мнимое совпадение воль,

а потому нет настоящего договора.

Но если вынужденный насилием договор не имеет обязательной силы, то это отнюдь не относится к тому влиянию, которое

оказывают на волю материальные условия жизни. Признаваемая

правом свобода человека есть независимость от чужого произвола, а не от материальной нужды. Если человек продал вещь

или свою работу, потому что ему нужно было уплатить долг или

прокормить свое семейство, то это не есть повод к разрушению

обязательства. Напротив, именно потому, что он имеет нужду,

человек вступает в обязательства к другим, и это дает ему средства себя поддержать. Между тем социалисты, не обинуясь, называют эту свободу мнимой. Они утверждают, что работник под

гнетом нужды принужден согласиться на невыгодные для него

условия капиталиста и становится его рабом. Ответом на это

могут служить, как уже замечено выше, сбережения рабочих и

учиняемые ими стачки. Эти явления яснее дня доказывают, что

потребность тут взаимная, и это подтверждается ежедневным

опытом во всех странах мира, где господствуют свободные отношения между людьми. Если рабочие нуждаются в предпринимателе, то и предприниматель нуждается в рабочих, точно так

же как хозяин дома нуждается в квартирантах, а квартиранты

нуждаются в квартире. Эта взаимная нужда именно и составляет

основание соглашения. При этом одни могут находиться в лучших условиях, а другие — в худших; это может иметь влияние на

решение, но до юридического закона это не касается. Решение

всегда признается свободным, если оно принимается самим лицом, по собственной его воле, при ясном сознании всех обстоятельств, а не вследствие внешнего насилия или обмана. Для обязательной силы договоров вовсе не требуется, чтобы люди находились в равных материальных условиях; нужно только, чтобы

при каких бы то ни было жизненных условиях они сами могли

взвесить свои обстоятельства и принять то или другое решение.

Никто не заставляет человека, находящегося в нужде, принять

на себя то или другое обязательство, вступить в соглашение с

одним, а не с другим лицом. Нет сомнения, что он не всегда может получить те условия, которые ему желательны; но это —

судьба всякого соглашения, в котором участвуют разные воли,

имеющие каждая свои цели и свои интересы. Соглашение состоит именно в том, что противоположные стремления сводятся к

тождественному результату на основании собственного решения, а не чужого. Это и есть свобода, которая составляет основание права. Иной нет и быть не может. Если бы закон вздумал

определять условия сделок, то этим самым уничтожилась бы

свобода договоров, а с тем вместе уничтожились бы свободные

отношения людей, ибо единственная совместная со свободою

форма этих отношений есть договор. Вне этого существует

только принудительное подчинение чужой воле, т. е. рабство. К

нему и приводит социализм.

Эта свобода, как и всякая другая, имеет, однако, свои границы. Они полагаются самым существом права. Соглашения, нарушающие права третьих лиц или противоречащие общим законам, недействительны. Границы полагаются и нравственными

требованиями. Если вообще нравственные отношения не подлежат принуждению, то касающиеся этих отношений соглашения

не могут иметь юридической силы. Тем менее можно придать

принудительную силу соглашениям, которые противоречат

нравственным требованиям (contra bonos mores). С точки зрения

договорного права закон в эти отношения не вступается, но он

отказывает подобным сделкам в юридической защите. Проститутка может по своему изволению отдавать себя разным лицам,

но она не может заключать на этот счет юридически обязательные договоры. По той же причине признаются недействительными долги, основанные на азартной игре. Они считаются долгом чести, а не права.

На этом основаны и законы против чрезмерного роста. Средневековая церковь считала всякое взимание процентов безнравственным; через это заем становился делом дружбы или благотворительности. Настоятельные потребности промышленности

и более правильный взгляд на существо юридических отношений заставили новые законодательства отступить от этих узких

понятий. Но чрезмерное вымогательство все-таки справедливо

считается делом безнравственным, а потому закон правильно

отказывает подобным сделкам в юридической силе. Конечно,

воспрещение закона легко обойти предварительным вычетом

процентов из капитальной суммы. Но такого рода частные сделки, не облеченные в юридическую форму, остаются вне пределов

закона. Последний вступается только там, где есть юридическое

обязательство.

Как общее правило содержание договоров в установленных

законом границах предоставляется воле сторон. Поэтому закон

не может определять цены произведений, работы или пользования, вопреки мнению социалистов, которые утверждают, что

всякая сделка тогда только имеет обязательную силу, когда она

справедлива, а справедливость состоит в том, чтобы отдавалось

равное за равное. Эту тему развивал в особенности Прудон. Что

справедливость составляет идеальное начало, определяющее отношение мены, с этим можно вполне согласиться; но чем определяется в каждом данном случае равенство подлежащих обмену

вещей или услуг? Не чем иным, как свободным соглашением.

Сколько я готов дать за известную вещь или за известную услугу, это зависит от моих потребностей и моих средств, а в этом

судья только я один и никто другой. Если вещь или услуга стоит

дороже, нежели то, что я желаю за нее дать, я постараюсь без нее

обойтись или удовлетворить свою потребность иным путем.

Продавец не вправе навязывать мне свою вещь или услугу, а потому не вправе навязывать мне и свою цену.

Скажем ли мы, что справедливая цена есть та, которая покрывает издержки производства? Но чем определяются самые

издержки производства? Опять же свободными сделками, которые служат единственным практическим регулятором обмена. Ими определяются и заработная плата, и стоимость материалов. Наконец, издержки производства тогда только покрываются ценою произведений, когда эти произведения

требуются, а требование определяется изменчивою волею лиц:

то, что нужно сегодня, перестает быть предметом требования

завтра; или же цена падает, потому что производится избыток

против существующей потребности. В таких случаях продавец

терпит убыток, ибо он не может навязывать покупателю ненужный ему или потерявший свою цену товар. Нередко он находит выгодным отдать его даже по пониженной цене, лишь

бы товар не остался у него на руках, и никто не вправе это ему

воспретить, ибо никто не может гарантировать его от убытков.

Если же на него падает убыток, то он должен пользоваться и

барышом при благоприятных обстоятельствах, т. е. он вправе

продать вещь дороже, нежели она ему стоит. Это — право риска, которое нельзя у него отнять без вопиющего нарушения

справедливости. Против чрезмерно высоких цен есть только

одно средство — конкуренция, т. е. опять же свободные сделки.

Выгода от высоких цен привлекает новых производителей, а

умножение производства понижает цены до уровня издержек.

Это явление ежедневное и очевидное. Юридическое начало

вполне совпадает тут с экономическими законами. Когда социалисты утверждают, что все это составляет только последствие существующей организации общества, то на это надобно

отвечать, что это организация естественная и необходимая.

Она вытекает из природы человека как разумно-свободного

существа; в качестве свободного лица он вступает в добровольные сделки с другими таковыми же лицами, причем условия соглашения определяются обоюдною волею. Таково неизменное требование права, и это составляет основание всего

существующего экономического строя. Исключением являются

только те предприятия, которые по существу своему имеют характер монополии, т. е. которые устраняют свободные сделки.

Таковы, например, железные дороги. Тут плата за провоз по

необходимости определяется тарифами, а не соглашениями.

Другие исключения, истекающие из полицейских соображений,

принадлежат к области административного права.

Есть, однако, случаи, когда и в частных отношениях закон

требует установления справедливой цены. Это бывает там, где

нет настоящего договора или воля сторон ясно не выражена, например при вознаграждении за убытки. Но чем руководится при

этом оценка? Тем, что само собою установилось на практике,

т. е. опять же свободными сделками; из них вырабатывается известный средний уровень, который и признается справедливым.

Этим определяется, между прочим, и законный процент, который представляет среднюю установившуюся на практике норму.

Он прилагается в тех случаях, когда нет договора, выражающего

волю сторон.

Не будучи призван определять содержание договора, закон

определяет его форму. Тут имеется в виду обставить выражение воли надлежащими гарантиями, установив те условия и те

способы действия, при которых она становится юридически

обязательной. Это зависит, разумеется, уже не от философских

понятий, а от практических потребностей и взглядов. Однако

развитие философских понятий имеет здесь то значение, что

оно отрешает выражение воли от чисто материальной обстановки и переводит его в умственную сферу. В первобытные

времена совершение договоров сопровождается всякого рода

торжественными действиями; для заключения обязательства

требуется материальный акт мены. Древнеримское право представляет тому пример. Но мало-помалу сущность договора

очищается от этих материальных форм и полагается в чистом

выражении воли, которая становится обязательной, как скоро

она выражена в совершенно ясной и не подлежащей сомнению

форме. Лучшим для этого средством служит надлежащим образом удостоверенный письменный акт. Но ввиду практических потребностей допускаются и другие формы соглашения.

Поиск по сайту: