Глава 1 СУЩЕСТВО И ОСНОВНЫЕ НАЧАЛА ПРАВА 11 страница

или не вступать по своему усмотрению, но, вступая в который,

они подчиняются установленным законом условиям; от себя они

ничего не могут в них ни прибавить, ни убавить. Это и делает

брак органическим союзом, имеющим высшее человеческое и

общественное значение. Приравнивать к этому случайные соединения полов, происходящие в силу минутной прихоти или

даже продолжительного взаимного влечения, значить не понимать самого существа юридических отношений и высокого их

значения в человеческой жизни. Именно эти юридическая определения налагают печать духа на естественную связь и возводят

ее в высшую сферу.

Вследствие этого юридическая связь освящается и законом

нравственным. В семействе, как естественном союзе, в котором

непосредственной форме соединяются все стороны человеческой

жизни, самым тесным образом сочетаются оба начала: право

нравственность. Здесь более, нежели где-либо, можно сказать

что право установляет только внешнюю форму, а нравствец

ность является оживляющим духом. Отсюда религиозное освя

щение брака, который считается таинством у всех народов»

сознающих высокое его значение. Этим установляется святость

брака, начало в высшей степени важное для нравственного

сознания людей и для прочности семейной жизни. Через это

брак перестает быть чисто человеческим учреждением, зависящим от случайной воли людей; он связывается с законом, исходящим от самого Бога. Нередко сам гражданский закон придает

юридическую силу религиозному обряду, заменяя им совершение гражданского акта. Но такая замена всегда есть дело юридического закона, а не требование религии. Сам по себе религиозный обряд обязателен для совести верующих, но никакой

юридической силы иметь не может. Юридическую силу может

придать ему только юридический закон. Этим самым признается, что брак есть не только религиозное, но и гражданское установление; а потому он может существовать и отдельно от религиозного обряда. Это и выражается в учреждении гражданского

брака, независимого от церковного. Таков порядок во всех новейших законодательствах. Как юридической союз, брак заключается гражданским актом; совершение же религиозного обряда

предоставляется совести верующих. Этим способом разграничим

ваются обе области и удовлетворяются равным образом требования закона и права совести. Тщетно неумеренные ревнители

религии протестуют против такого разделения, приравнивая

гражданский брак к простому конкубинату. Между тем и другим

лежит неизмеримое расстояние, существующее между законным

и незаконным сожительством. Если брак имеет юридические последствия, то он несомненно есть юридическое установление,

которое определяется гражданским законом; религиозный же

обряд дает ему высшее нравственное освящение, но не определяет юридического его существа. Католическая церковь, которая

долго враждовала против гражданского брака, признает его,

однако, в тех странах, где он введен положительным законодательством, чем доказывается полная его совместность с религиозными верованиями. От гражданского закона требуется только,

чтобы он свои постановления сообразовал с требованиями религии, ибо иначе может произойти смущение совести верующих,

а это порождает смуту в семейном союзе.

Условия, вытекающие из гражданского значения союза, даются самою его идеей. Брак не есть договор, заключаемый с из

вестной целью и для известного времени; это союз полный и

всецелый. Таков идеал соединения разумных существ. Это любовь под общим законом, возвышенная над случайностью влечений и образующая постоянную духовную связь. Человек весь

отдает себя другому и в этом находит высшее удовлетворение

своего духовного естества. При этом он получает то же, что он

дает, ибо самоотречение взаимно. Естественное влечение друг к

другу приобретает здесь характер духовного единения, скрепленного сознанием исполнения высшего закона нравственного

мира. Два лица отрекаются от своей самостоятельности, с тем

чтобы образовать одно.

В разумном существе такое самоотречение может быть только делом свободы. Только добровольная отдача себя другому

совместна с нравственным существом человека, она одна дает

нравственное и юридическое значение браку. Взаимное влечение

может быть и не быть; но вступающие в брак лица добровольно

принимают на себя сопряженные с ним обязанности и торжественно дают обещание отныне всецело принадлежать друг другу.

Принуждение тут немыслимо.

Очевидно, что подобная связь возможна только при единобрачии, ибо человек не может отдавать себя всецело разным лицам. Поэтому в единобрачии выражается истинное существо

брачного союза. Многоженство низводит это отношение на степень конкубината. Народы, у которых оно господствует, всегда

остаются на низкой ступени нравственного развития. Отсюда то

возмущение, которое возбуждает распространение мормонизма.^ Между людьми могут быть всякого рода свободные отношения, но возведение многоженства на степень религиозного

установления идет вразрез не только с требованиями гражданского закона, но и с голосом общественной совести и с идеею

брака.

Из этого характера брачного союза следует, что содержание

его не ограничивается тою или другою стороной человеческого

естества, оно состоит в общении всей жизни, omnis vitae

consortium, по выражению римских юристов. Одно существо всецело, и физически, и нравственно, отдает себя другому. Физическое соединение составляет естественное основание брака. Им

достигается высшая его цель — деторождение; оно дает полноту

семейной жизни, восполняя отношения мужа к жене совокупным

их отношением к детям. Поэтому невозможность физических

отношений служить законным поводом к расторжению брака.

Но на этой физической основе воздвигается несравненно высший мир духовного единения, которое составляет нравственное

существо брачного союза. Как и всякие нравственные отношения, эта духовная связь держится только свободою. Юридический закон тут бессилен; он определяет одну внешнюю форму

союза; содержание же дается живым чувством и свободным

взаимодействием лиц. И только такое свободное самоотречение

в пользу другого придает брачному союзу истинную его цену и

способно удовлетворить духовным потребностям человека.

Но там, где действует свобода, возможно и уклонение. При

недостатке взаимного чувства и нравственной высоты брачная

жизнь вместо духовного единения может представлять поприщу

постоянных раздоров. Вместо рая она обращается в ад. Спра

шивается: возможно ли сохранение союза при таких отношениях?

По своей идее это союз неразрывный. Как сказано, он заключается не на время, а на всю жизнь. Перед законом, человеческим и божественным, соединяющиеся лица дают торжественною

обещание принадлежать друг другу навеки, и это обещание они

обязаны исполнить. В чисто договорных отношениях самый за

кон предохраняет лиц от легкомысленных обещаний: человеку

воспрещается отчуждать свою свободу и заключать договоры на

слишком продолжительные сроки. Здесь, напротив, закон не допускает иного обещания, как на всю жизнь, ибо это вытекает из

существа брачного союза. Оно требуется и самою его целью —

рождением и воспитанием детей. Как бы для скрепления этой

связи природа установила для человека продолжительное младенчество, требующее родительского попечения, а условия человеческой жизни еще значительно удлиняют срок воспитания.

Даже тогда, когда дети вышли из-под опеки и стали на свои ноги, связь их с родителями не порывается, как у животных, а сохраняется на всю жизнь. Отсюда необходимость постоянства и

единства семьи, которая служить центром для рождающихся в

ней поколений. Вследствие этого неразрывность брака является

существенным требованием семейного союза. По идее брак может быть расторгнут только смертью или преступлением. В приложении же к реальным условиям жизни это начало должно стоять незыблемо во всех случаях, когда есть дети. Как скоро человек произвел на свет другого, так он принадлежит уже не исключительно себе, а также и этому другому. Он имеет перед ним

нравственные и юридические обязанности, и прежде всего те,

которые относятся к семейной жизни как нравственному центру

молодых поколений. Родители не вправе лишать своих детей отца или матери, отнимать у них полноту семейной жизни, смущать молодые души разрушением того, что для них наиболее

дорого и свято. При таких условиях расторжение семейной связи

всегда есть преступление. Если отношения мужа и жены становятся невыносимы, они могут жить врозь, но они не вправе основывать новые семейства.

Иначе ставится вопрос, когда нет детей. Тут расторжение

союза допустимо без нарушения существенных его основ. Не

дюди существуют для брака, а брак для людей. Если брачащиеся

добровольно приняли на себя обязательство жить друг для друга и перед лицом закона дали в этом смысле торжественное обещание, то они точно так же добровольно могут освободить друг

друга от этих обещаний, если они не связаны обязанностями в

отношении к третьим лицам. Этого требует человеческая свобода. Однако и в этом случае закон должен обставить расторжение

брака всевозможными гарантиями, для того чтобы оно не было

делом случайного увлечения, а являлось плодом зрелого и обдуманного решения. Надобно, чтобы люди знали, что брак есть

серьезное дело жизни и что торжественные обещания не должны

быть ни легкомысленно даваемы, ни расторгаемы по случайной

прихоти. Только при таком взгляде семейный союз может быть

прочным учреждением, составляющим основание всего общественного порядка.

Юридическое, а вместе и нравственное начало, охраняющее

брачный союз, есть верность. Нарушение ее, как с той, так и с

другой стороны, ведет к разрушению союза, что формально может быть совершено только силою закона, который расторгает

то, что он связал. Фактическое же разъединение есть дело свободы. Перед юридическим законом преступление с обеих сторон

одинаково; но с нравственной стороны преступление жены судится строже. Причина та, что неверный муж расточает свои физические и духовные силы вне семьи, жена же вносит чуждый

элемент в самую семью. Тут является сомнение относительно

самого происхождения детей. Жена нарушает ту неприкосновенность домашней святыни, которую она призвана охранять, а

потому ее проступок имеет большее значение, нежели преступление мужа.

В связи с этим находится и самое отношение мужа и жены к

семейной жизни. Задачи мужа не исчерпываются устроением семейного быта. Как гражданин, он действует на общественном

поприще; он может иметь и другие призвания — промышленные, ученые, художественные. Призвание жены сосредоточивается главным образом в семье; все остальное служит только придатком. Поэтому муж является представителем семьи перед

внешним миром и перед лицом закона. Ему же принадлежит и

внешний распорядок семейного быта, следовательно, и власть,

составляющая необходимый элемент всякого общества. Как

юридический, так и религиозный закон признают мужа главою

жены. Но, подчиняясь мужу, последняя остается самостоятельным лицом. Она хозяйка дома; на ней лежит внутренний его

распорядок. Каким образом юридическое, а вместе и нравственное требование подчинения согласуется с самостоятельностью,

этого закон определить не может; это — дело любви, составляющей душу семейного союза, и прежде всего жены, которая

7 Б Н Чичерин 193

является главной представительницей этого начала. Тут все за

висит от характеров и свободных нравственных отношений

вследствие чего каждый отдельный семейный быт получает своя

своеобразную печать. Закон, не только юридический, но и нрав

ственный, предъявляет только общие требования, которых осу

ществление предоставляется свободному движению жизни,

Таким образом, в брачном союзе противоположные элемен

ты, соединяясь, остаются каждый со своим характером и со сво

им назначением. Реальное их единство является в плодах этого

союза — в детях. Отсюда рождается новое отношение — родителей и детей, которое восполняет брачный союз и дает семейной жизни полноту содержания.

В это отношение человек не вступает добровольно; оно дается самою природою. Человек рождается членом семьи, и от этой связи он никогда не может отрешиться, ибо ею определяется самое его существование и все то, что он получает от рождения и воспитания. Поэтому она является еще более неразрывною, неужели брак. Но, с другой стороны, здесь свободе предоставляется более простора. В детстве, пока человек не обладает еще полным употреблением своих способностей, он естественно подчиняется своим родителям, и это подчинение, по самой природе вещей, должно быть полное и всецелое. Только крайние злоупотребления родительской власти могут заставить закон вмешаться в эти отношения. Но, достигши совершеннолетия, дети становятся на свои ноги и основывают свои собственные семьи. Нравственная связь остается, но общение жизни прекращается. Задача родителей состоит именно в том, чтобы приготовить детей к свободе и сделать их способными вести самостоятельную жизнь. Эта задача исполняется воспитанием.

Цель воспитания состоит не только в поддержании физического существования детей, но главным образом в духовном их

развитии, в том, чтобы сделать их людьми. Средством для этого

служат основные элементы семейного союза: власть и любовь.

Власть установляет дисциплину, без которой нет ни воли, ни характера; она поддерживается домашними наказаниями, имеющими целью исправление. Любовь же смягчает эти отношения,

внося в них тот согревающий элемент, который привязывает детей к родительскому крову и вселяет в них невидимыми путями

все благие семена истинно человеческой жизни. Здесь нравственное начало любви достигает высшего своего развития. Материнская любовь есть самое высокое и святое чувство, какое есть

на земле. Поэтому общественное воспитание никогда не может

заменить домашнего. Оно не в состоянии возбудить в ребенке

именно те глубокие чувства, которые составляют основу истинно человеческого существования. Нет сомнения, что домашнее

воспитание может быть и превратное. Может существовать су

ровая дисциплина при недостатке любви или, наоборот, безрассудная любовь при полном отсутствии дисциплины. Иногда полезно отделять юношу от семейной среды, чтобы приучить его к

более или менее самостоятельному существованию. Но никакое

общественное заведение не в состоянии заменить семейного быта. Главным центром воспитания все-таки остается семья. В этой

среде залагаются в душу человека те начала, которые составляют основание всей его последующей жизни. Где семья не исполняет этой задачи, самый общественный быт покоится на шатких

основах. Государство Платона, в котором отрицается семейная

жизнь и дети воспитываются в общественных заведениях, лишено всякой почвы. У новых народов в особенности семейный быт

служит нравственной основой всего общественного строя, а таковым он может быть только там, где молодые поколения из него выносят свои нравственные силы. Но и это может быть только делом свободы; в этой важнейшей задаче общественной жизни закон совершенно бессилен.

Результат воспитания состоит в том, что дети становятся самостоятельными и основывают свои собственные семейства. Таким образом, семья сама собою разлагается. Это составляет естественное последствие тех физических отношений, на которых

она основана. Круг ее слишком тесен для проявления высших

человеческих потребностей; да и самые эти отношения, связанные с бренным существованием особей, имеют преходящее значение. Однако с выделением новых поколений для самостоятельной жизни нравственная связь любви и благодарности остается; сохраняются и имущественные отношения.

Последние составляют естественную принадлежность семейного союза. Находясь в материальном мире, он необходимо

стремится к обеспечению своего материального существования.

Из этого образуется семейное имущество, которое служит основанием благосостояния семьи. Вопрос состоит в том: кому оно

принадлежит и кто может им распоряжаться?

Этот вопрос возникает прежде всего в отношениях мужа к

жене. На поддержание семейной жизни очевидно должно идти

имущество обоих, а так как муж есть глава семьи, то ему принадлежит и распоряжение семейным имуществом. Отсюда постановления многих законодательств, предоставляющие приданое жены в распоряжение мужа и воспрещающие жене отчуждать свое имущество и вступать в обязательства без согласия последнего. Иногда различается даже то, что составляет

совокупное достояние супругов, и то, что принадлежит каждому

в отдельности. Но все подобные постановления имеют ту невыгодную сторону, что они ставят жену под опеку мужа, между тем

как она должна быть признана самостоятельным лицом, имеющим свои собственные права. К тому же все эти юридические

постановления мало достигают цели. Тут нравственные отношения гораздо важные юридических, а потому семейное благосостояние вернее обеспечивается оставлением за каждой стороной

принадлежащих ей прав и предоставлением устройства материальной стороны семейного быта свободному их соглашению:

Юридическая регламентация брачных отношений всегда сопря^

жена с весьма значительными стеснениями. Именно такая либеральная точка зрения господствует в русском законодательстве.

Иначе ставится вопрос в отношении к детям. Как общее пра*

вило, имущество принадлежит родителям, которые распоряжаются им по своему усмотрению. Но они обязаны содержать детей, пока последние малолетни и не могут сами себе добывать

пропитание. Когда дети находятся в родительском доме, они

пользуются общим достоянием; если же они отдаются на сторону, то им надобно дать средства к жизни. К этому закон может

принудить родителей. Однако и тут обязанности, силою вещей,

остаются более нравственными, нежели юридическими, ибо

вмешательство закона в семейные отношения и в особенности в

родительскую власть всегда сопряжено с величайшими трудностями.

Малолетние могут иметь и собственное имущество либо от

одного или обоих умерших родителей, либо от посторонних. В

таком случае учреждается опека, с целью сохранения имущества

неприкосновенным до совершеннолетия собственника. Для предупреждения расхищения эти отношения всегда ставятся под

контроль общественной власти. В случае смерти обоих родителей опека учреждается и над лицом малолетнего. Она заменяет

родительскую власть.

Неприкосновенность семейного имущества охраняется и там,

где сами родители владеют им не на полном праве собственности, а как временные обладатели, которые должны всецело передать свое достояние следующему поколению. В таком случае дети^имеют право на семейное имущество уже при жизни родителей, но пользоваться им они могут только после их смерти. Это

составляет одну из форм наследственного права, о котором будет речь ниже.

Наконец, взрослые дети, оставаясь в семье, могут своею работою участвовать в поддержании и умножении семейного

имущества. В таком случае для них рождается известное на него

право, соразмерное с их участием в общей работе. Таково требование справедливости. Этот вопрос возникает в особенности в

крестьянской семье, где семейное достояние поддерживается

личною работою членов.

Кроме имущественных отношений в состав семейного быта

входят и отношения к лицам, находящимся в домашнем услужении. Римское право основательно относило их к семейному пра

ву. Тут рождаются нравственные связи, которые не могут быть

подведены под тип простого договора. Тесный союз между господами и слугами, основанный на преданности и любви, составляет нравственный элемент и в крепостном праве. При свободных отношениях юридическая сторона ограничивается добровольно заключаемым и добровольно же расторгаемым договором; это и составляет обычное явление настоящего времени. Но

в этих формальных границах образуется нравственная связь, которой нельзя упускать из вида при философской оценке семейных отношений. С этой точки зрения слуги составляют часть

семьи, и чем эта связь теснее и нравственнее, тем выше и краше

самая семейная жизнь.

Еще поверхностнее мысль Нового времени относится к понятию о доме, не в смысле материального здания, а в смысле средоточия семейной жизни, обнимающего совокупность ее отношений, личных и имущественных. В древности это понятие имело высокое не только гражданское, но и религиозное значение.

Огонь домашнего очага как средоточие семейной жизни был

предметом религиозного поклонения. Здесь властвовали домашние боги, Пенаты, здесь поклонялись душам умерших предков. Когда от семьи отделялась ветвь, она брала с собою священный огонь с домашнего очага и несла его на новое жилище.

И это имело высокий нравственный смысл. Этим сохранялась

духовная связь расходящихся поколений. С появлением христианства религиозное значение домашнего очага, разумеется, исчезло, что не могло не вести к ослаблению крепости семейного

союза. Самое понятие о доме сохранилось только как принадлежность аристократических родов, не столько в видах упрочения семейной связи, сколько в видах общественного положения

и политических преимуществ. Между тем именно в отношении к

семейному быту с понятием дома связываются самые возвышенные и святые человеческие чувства — любовь к родителям, воспоминания детства, дружеское единение семьи, тот нравственный дух, который выносится из этой среды и который, переходя

от поколения к поколению, составляет самую крепкую основу

общественного быта. Дом составляет видимое средоточие этого

духа: это центр всех семейных преданий. Через него семья продолжается за пределами своего земного существования. Семьи

меняются с заменой старых поколений новыми; но дом остается,

как постоянная их связь. Через него семья переходит ърод.

Род есть разросшаяся семья. Тут сохраняется естественная

связь, но в более слабой степени, ибо с нарождением новых поколений кровное родство отдаляется, ветви расходятся и вступают в новые отношения. Но пока люди живут еще в более или

менее тесном единении друг с другом, эти естественные связи

продолжают играть весьма существенную роль; они заменяют

все остальные. В первобытные времена весь общественный порядок строился на родовых отношениях. Даже в высокоразвитых классических государствах роды составляли основу всего

общественного быта. Но в историческом процессе эти естественные группы постепенно разлагались посторонними элемент

тами и отношениями чисто гражданского свойства. В HQBOI

время при всестороннем развитии последних совокупная орга^

низация рода исчезла; однако и тут родовое начало сохранило

существенное свое значение не только в гражданской, но и в государственной области. Вся государственная жизнь основана на

преемственности поколений, передающих одно другому свое

устройство, свои права и свое достояние. Не только монархические династии и аристократические роды зиждутся на этом начале, но и в самой демократии гражданин получает свои права

от рождения; он является на свет членом государства, потому

что получил жизнь от родителей, состоявших в таковых же отношениях. Именно вследствие этой преемственности поколений

государство остается единым телом, сохраняющим свою непрерывность. На том же начале зиждется и весь гражданский быт.

Отходящие поколения передают последующим все приобретенное ими достояние. На этом основано наследственное право, которое составляет завершение семейного быта, а вместе и фундамент всего гражданского порядка.

Социалисты смотрят на наследственное право как на произвольное установление законодательства. Сен-симонисты^ утверждали, что имущество во имя справедливости должно распределяться по способности и делам. Лассаль видел в наследстве

только историческую категорию, которая должна исчезнуть с

дальнейшим развитием человечества. Социалисты отрицают

право человека распоряжаться имуществом после смерти. Утверждают, что как скоро человек умер, так воля его, переставши

существовать, теряет всякую силу, а имущество, как выморочное, должно принадлежать государству. Каждый, будучи равен

другим, должен своим трудом добывать себе пропитание, а не

получать от родителей возможности жить, ничего не делая. И не

только социалисты, но и утилитаристы держатся, в сущности,

тех же начал. И они видят в наследстве произвольное человеческое установление. Только в видах общественной пользы они

допускают ограниченное наследование по прямой линии. При

таком порядке все частное имущество должно мало-помалу перейти в руки государства.

Это воззрение, по существу своему, есть не что иное, как отрицание духовной природы человеческой личности, а равно и

семейного начала. В действительности наследственное право не

есть произвольное человеческое установление. Оно вытекает из

глубочайших основ человеческого духа и из самого существа

семейных отношений; это доказывается уже повсеместным его

существованием. Источник его двоякий: право человека распоряжаться своим имуществом после смерти и право последующих

поколений получать достояние предшествующих. На первом основано наследование по завещанию, на втором — наследование

по закону.

О первом было уже говорено выше. Мы видели, что из самой

духовной природы человека, из того, что он ставит себе цели,

идущие далеко за пределы его земной жизни, следует, что посмертные его распоряжения должны быть уважены. И именно

потому, что смерть есть самое торжественное событие в жизни

человека, событие, перед которым исчезает все мелкое и преходящее и остается только внимание к постоянному и вечному, воля, выраженная ввиду этой минуты, получает особенно священный характер. Поэтому все народы в мире, у которых не заглохло нравственное сознание, оказывали уважение к завещанию.

Только поверхностное легкомыслие людей, понимающих единственно то, что можно видеть глазами и ощупать руками, отрицает этот всемирный факт. Этим человек низводится на степень

животного, которое живет только минутными ощущениями.

Однако воля завещателя встречает границы в другом начале,

не менее возвышенном и святом, — в праве детей на наследие

родителей. Недостаточно произвести человека на свет, надобно

дать ему средства существования в том размере, в каком это доступно самим родителям. Дети являются продолжением их жизни, а потому вступают во все их права, получают их достояние и

принимают на себя их обязательства. На этом основан весь семейный быт, и это составляет не только право, но и обязанность

детей. Требовать, чтобы каждый начинал сам от себя, ничего не

получая от родителей, значить разрывать связь поколений и

смотреть на лицо не как на произведение известной семейной

среды, черпающее из нее все свои жизненные силы, а как на явление, взявшееся неизвестно откуда, загорающееся и потухающее, подобно падучей звезде. Этим отрицается самый смысл человеческой истории, которая состоит в том, что следующие друг

за другом поколения передают одно другому все свое материальное и духовное достояние. Без этого человеческая жизнь не

подвинулась бы далее первобытной дикости. Наследство есть то

великое и плодотворное начало, которое связывает прошедшее с

настоящим и будущим, а потому составляет источник и основание истинно человеческой жизни.

Против этого бессильно возражение, что преемственность

возможна и помимо частного наследования, присвоением имущества государству, в руках которого оно может накопляться и

служить к пользе следующих поколений. Преемственность государственной жизни сама основана на преемственности рождаю

щихся друг от друга поколений, т. е. на преемственности семейной. В семействе человек родится и воспитывается; от него он получает все основы своего духовного и материального существования. Отрицание семейных начал во имя государственных есть, как уже сказано, не только отрицание самых возвышенных человеческих чувств, но и подрыв глубочайших устоев государственной жизни. Это полное извращение природы человека.

Государство тем менее может вступаться в частное наследство, что оно не имеет на него ни малейшего права. Оно не работает и не производит, это делают частные лица, а потому им и их детям принадлежит приобретенное ими достояние. Государство должно охранять это достояние от сторонних посягательств, а не присваивать его себе, что составляет худший вид грабежа, ибо это грабеж со стороны тех, кому власть дана затем, чтобы его пресекать. Все, что государство вправе делать, это требовать от граждан, чтобы они часть своего достояния давали на общественные потребности; но и это должно совершаться на основании справедливости, по общему закону, т. е. пропорционально средствам каждого. Присвоение же себе наследства путем чрезмерных налогов есть не что иное, как замаскированное, т. е. лицемерное, грабительство, начало, которое менее всего прилично государству как союзу, носящему в себе сознание нравственных требований.

Поиск по сайту: