К ФЕНОМЕНОЛОГИИ И СОЦИОЛОГИИ РЕСЕНТИМЕНТА. по природе являющийся рабом или чувствующий и сознающий себя рабом, не испытывает никакого чувства мести

==21

по природе являющийся рабом или чувствующий и сознающий себя рабом, не испытывает никакого чувства мести, когда хозяин оскорбляет его; точно также — и распекаемый слуга-подхалим, и ребенок, получающий затрещину. Наоборот, высокие, сдерживаемые втуне притязания, гордыня, не соответствующая внешнему статусу, особенно благоприятны для пробуждения чувства мести. С социологической точки зрения, отсюда следует важный вывод: этого душевного динамита образуется тем больше, чем больше разрыв между политическим и правовым (конституционным или соответствующим «обычаю») положениями, а также публичной значимостью групп — и их фактическим отношением к власти. Роль играет не какой-то один из этих факторов, а разрыв между ними. В условиях не только политической, но и социальной демократии, стремящейся к имущественному равенству, по крайней мере социальный ресентимент не может разрастись до крупных размеров. Но он не должен быть большим — и на самом деле не был, — например, при кастовом устройстве общества, существовавшем в Индии, или в четко структурированном сословном обществе. Максимально сильный заряд ресентимента должен быть в таком обществе, где, как у нас, почти равные политические права и соответственно формальное, публично признанное социальное равноправие соседствуют с огромными различиями в фактической власти, в фактическом имущественном положении и в фактическом уровне образования, т. е. в таком обществе, где каждый имеет «право» сравнивать себя с каждым и «не может сравниться реально». Здесь совершенно независимо от индивидуальных характеров и переживаний в самой

==22

МАКС ШЕЛЕР

структуре социальности заложен мощный заряд ресентимента, с которым обществу придется считаться.

С этим фактором связан другой, благодаря которому мстительное чувство тем скорее переходит в ресентимент, чем более оно становится длящимся состоянием, непрерывно ощущаемым как неподвластное воле состояние «оскорбленности»; в чем большей мере оскорбление воспринимается как судьба. Самый яркий пример тому — случаи, когда человек или группа видят нечто, достойное отмщения, уже в самом своем существовании и бытиитаким-как-оно-есть. Это бывает у индивидов, имеющих дефекты телосложения, особенно если те бросаются в глаза, а также при нарушении природных способностей. Ресентимент калеки типичен; то же самое имеет место при отставании в развитии и слабоумии. Чудовищный еврейский ресентимент, как справедливо замечает Ницше, питается из двух источников: с одной стороны, это'сочетание чрезвычайной национальной гордости евреев («избранный народ») с презрением и гонениями, которые веками воспринимались как судьба; с другой стороны, в последнее время это еще более сильное сочетание формального конституционного равноправия с фактической дискриминацией. Особая тяга этого народа к приобретательству и наживе, несомненно, является (наряду с факторами, обусловленными природными задатками и другими причинами) следствием уязвленности еврейского самолюбия — черты, ставшей конституциональной; эта тяга — сверхкомпенсация за недостающее социальное признание, которое соответствовало бы свойственному нации чувству собственной значимости. Ощущение

К ФЕНОМЕНОЛОГИИ И СОЦИОЛОГИИ РЕСЕНТИМЕНТА

==23

того, что уже само существование твоей группы и ее судьба есть нечто, «взывающее к отмщению», стало мощным движителем активности четвертого сословия. Чем более фатальным кажется долгое социальное угнетение, тем менее оно способно высвободить силы для практического изменения этого состояния и тем менее ему содействует; но тем скорее оно вырождается в лишенную позитивных целей критику всего существующего. Особое свойство «критики», которую можно назвать «ресентиментной», заключается в том, что всякая помощь в устранении состояния, воспринимаемого как отягощающее, не приносит удовлетворения (в противоположность тому, как это бывает при любой критике с позитивными целями), но, наоборот, вызывает раздражение, ибо парализует удовольствие от пустой ругани и отрицания. О многих наших политических партиях можно сказать, что нельзя раздосадовать их сильнее, чем осуществив их программные требования или помешав им гордиться собственным «принципиальным оппозиционерством» путем привлечения к позитивному сотрудничеству в практической государственной работе. «Ресентиментную критику» отличает как раз то, что на самом деле она вовсе не «желает» того, что выдает за желаемое; она критикует не для того, чтобы устранить зло, а лишь использует зло как предлог, чтобы высказаться. Кто не знает депутатов парламента, чья критика безоговорочна и безмерна именно потому, что они знают: министрами им никогда не стать? Где такая робость перед властью — в противоположность воле к власти — становится конституциональной, критикой движет ресентимент. И наоборот, опыт показывает, что у политической партии легче всего вырвать жало,

==24

МАКС ШЕЛЕР

предложив ей позитивное сотрудничество в государственных делах!.

Второй отправной пункт в формировании ресентимента образуют зависть, ревность и стремление к конкуренции. «Зависть» в обычном смысле слова возникает из чувства бессилия, которое стоит на пути стремления к обладанию вещью, потому что ею обладает другой. Однако напряжение между этим стремлением и этим бессилием приводит к зависти лишь там, где оно разряжается в акте ненависти или в формировании установки ненависти по отношению к обладателю данной вещи; где, следовательно, в результате самообмана другой человек и та вещь, которой он обладает, воспринимаются и переживаются нами как причина нашего (приносящего страдания) необладания этой вещью. Благодаря самообману, который наше бессилие овладеть вещью выдает нам за позитивную силу, направленную «против» нашего стремления" к обладанию, начальное напряжение несколько ослабевает. Без переживания этого бессилия, как и без описанного выше каузального

' Современный полупарламентаризм в германском рейхе благоприятно действует на народное здоровье как средство освобождения от накопившегося в избытке ресентимента. Но поскольку парламент отстранен от деятельности управления и не олицетворяет собой политический ум и волю нации, он привлекает к себе ресентиментные типажи, ответственные за то, что парламентские вотумы недоверия скорее укрепляют, нежели колеблют положение министров.

" Поэтому в переживании зависти простое обладание желанной вещью другим человеком дано прямо как «отъятие» у нас этой вещи другим человеком; это следствие того, что в духовном взгляде на вещь мы сначала (иллюзорным образом) присвоили ее, а когда потом вдруг обнаруживаем, что данной вещью обладает кто-то другой, это обладание кажется нам некой «силой», изымающей у нас вещь, т. е. ее «отъятием».

К ФЕНОМЕНОЛОГИИ И СОЦИОЛОГИИ РЕСЕНТИМЕНТА

==25

заблуждения, не может быть настоящей зависти. Простое нежелание, чтобы другой человек обладал вещью, к которой стремлюсь я, — это еще не зависть; оно служит мотивом для приобретения этой или такой же вещи каким-нибудь способом, например ее можно заработать, купить, украсть, отнять силой. Зависть рождается только там, где попытка достать вещь этими способами не удалась и где появилось сознание собственного бессилия. Вот почему зависть нельзя ставить в один ряд с другими душевными началами (стяжательством, властолюбием, тщеславием) как движущую силу развития цивилизации. Зависть не напрягает, а ослабляет волю к приобретательству. И опять-таки зависть приводит к формированию ресентимента только там, где речь идет о ценностях и благах, которые по самой их природе нельзя приобрести, и лишь тогда, когда таковые попадают в поле нашего сравнения — в сферу, где наши внутренние изменения происходят через сравнение себя с другими. Самая бессильная зависть — это в то же время самая ужасная зависть. Поэтому зависть, ведущая к формированию наиболее сильного ресентимента, — та, что направлена на индивидуальную сущность и бытие другой личности: экзистенциальная зависть. Она словно беспрестанно нашептывает: «Все я тебе могу простить; только не то, что ты существуешь и что ты есть существо, которое ты есть; только не то, что не я есть то, что есть ты; что „Я" не есть „Ты"!» Такая зависть с самого начала словно бы лишает другую личность права на существование, которое воспринимается как «гнет», «вызов», умаление до ничтожных размеров собственной личности. В жизни великих людей легче найти кризисные времена, когда любовь и зависть по отношению к другим

==26

МАКС ШЕЛЕР

людям, наделенным выдающимися достоинствами, вновь и вновь сменяли друг друга, и лишь через некоторое время что-то одно брало верх и укреплялось. Именно эту сигуацию имел в виду Гёте¹², когда говорил: «Против превосходства другого нет иного спасительного средства, кроме любви». В отношении Антонио к Тассо в третьем действии второго акта он как раз и рисует такое переменчивое состояние¹³. Между Марио и Суллой, Цезарем и Брутом разыгрывается то же самое. Помимо этих все же достаточно редких случаев экзистенциальной зависти существуют более или менее распространенные, прежде всего врожденные, естественные и характерные свойства индивидов и групп, которые обычно вызывают ресентиментную зависть: красота, высокий статус расы, передаваемые по наследству ценные черты характера; такая зависть сильнее, чем зависть к чужой собственности, сословной принадлежности, к имени, чести. Именно для этих видов зависти характерно иллюзорное обесценивание позитивных ценностей, вызывающих зависть. Но об этом речь пойдет ниже.

Во всех перечисленных случаях происхождение ресентимента связано с особого рода установкой на ценностное сравнение самого себя с другими, которое нуждается в отдельном небольшом исследовании. Мы постоянно сравниваем нашу собственную ценность вообще или какое-нибудь из наших качеств с ценностными качествами других людей; такие сравнения делает каждый — благородный и подлый, добрый и злой. Тот, кто выбирает себе за образец, скажем, «героя», каким-то образом зависит от этого ценностного сравнения. Всякого рода ревность, честолюбие насквозь пронизаны такими сравнениями, но не является исключением и позиция, например,

К ФЕНОМЕНОЛОГИИ И СОЦИОЛОГИИ РЕСЕНТИМЕНТА

==27

того, кто считает себя «последователем Христа». Мы не можем согласиться с Г. Зиммелем, когда он, определяя аристократизм, благородство, утверждает, что благороден тот, кто не сравнивает себя и собственную ценность с другими, «отвергает любое сравнение». Кто отвергает любое сравнение, тот не благороден, а один из «оригиналов» Гёте, «своенравный шут» — если не сноб! Но Зиммель, несомненно, подметил нечто очень верное. Каждое «сравнивающее сознание» может реализоваться разными способами. Остановимся на двух из них. В первом случае элементы отношений схватываются по отдельности в особых перцептивных актах уже до и независимо от процесса сравнения, либо как внезапно возникшее отношение «подобия», «одинаковости» и т. д. (без всякой предварительной сравнивающей деятельности). Во втором случае, наоборот, элементы отношений даны лишь благодаря тому, что наполняют собой неопределенные основания заранее схваченных одноэлементных или вообще пустых отношений. При этом отношения между двумя коррелятивными элементами (например, цветами, звуками, лицами и т. д.) задают именно феноменально установленные факты при наличии хотя бы одного элемента, как, например, в случае, когда мы уловили определенное сходство чьего-то лица с другим, которое мы не можем себе еще представить, но лишь пытаемся отыскать в памяти. Корреляционное сознание как простых, так и сложных содержаний определяет появление в сознании другого содержания. Вообще, на феноменальном уровне можно обнаружить даже пустые коррелятивные переживания, которые мы осознаем лишь благодаря тому, что соответствующие содержания заполняют еще не занятые места уже

==28

МАКС ШЕЛЕР

данных нам и квалифицированных нами отношений. Это различие существенно. То, что Зиммель называет позицией «благородства», состоит в том, что ценностно-сравнивающее «измерение» моей ценности и ценности другого человека никогда не становится основополагающим условием для постижения моей собственной ценности и ценности другого и что это измерение никогда не ограничивает и не подвергает содержательной селекции те ценности, которые постигаются мной и другим. Благородный человек имеет совершенно наивное, нерефлектированное, смутное, непрерывно наполняемое в каждый момент сознание собственной ценности и полноты своего бытия, словно он сам по себе, независимо ни от чего, укоренен в универсуме. Это сознание вовсе не есть «гордость» — результат пережитого умаления «наивного» представления о собственной ценности и ее особой искусственной «фиксации» в акте рефлексивного постижения и «сохранения»'. Именно естественное чувство собственного достоинства, сопровождающее «благородного человека», как тонус — мускулы, позволяет ему спокойно вбирать в себя все многообразие содержаний и форм позитивно ценного, которое есть в других людях, и «желать» им того же — свободно и щедро, без тени зависти. Сознание, что в универсуме позитивно ценного еще больше, наполняет «благородного человека» радостью и делает мир в его глазах еще более достойным любви, чем прежде. Чувство собственного достоинства, свойственное «благородному человеку», не «складывается» из особых чувств, основанных на ценности его отдельных качеств, способностей, дарований; оно составляет

' Гордость, таким образом, всегда основана на недостатке этого естественного самосознания.

Поиск по сайту: