РЕСЕНТИМЕНТ И СОВРЕМЕННОЕ ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕ

==139

онной теории, а именно в том, что «человек как таковой — всего лишь высокоразвитое животное» и останется им до тех пор — добавляет христианское учение, — пока не войдет в «Царство Божие» как его член. Когда Ф. Ницше, пытаясь провести качественную, сущностную границу внутри человечества, различает «дегенеративное животное» и «сверхчеловека», от подлинно христианского мира идей его отделяет не сама эта попытка, а найденный им ответ, согласно которому сверхчеловек — это не человек, формирующийся благодаря участию в Царстве Божием, а новый произвольно создаваемый антропологический «тип». Но общим связующим звеном между Ф. Ницше и подлинно христианской моралью является как раз «антигуманизм». В этом вопросе, как и во многих других, церковь придала чисто прагматическим максимам, необходимым для миссионерства, управления душами людей и сохранения внутреннего единства, видимость метафизических истин — и основанные на ресентименте рационализм и гуманизм современной буржуазии стали с тех пор элементами ее собственного мира идей, не исключая периода расцвета, хотя она и старалась удержать их в определенных рамках. Разрушение Лютером «естественной теологии»¹²³, его ненависть к разуму, его протесты и борьба против попыток рационализировать христианские идеи посредством схоластики свидетельствуют о том, как четко он умел отделять в этом вопросе подлинное от привнесенного — в противоположность «praeceptor Germaniae»¹²⁴ Meланхтону¹²⁵. Но отказав любви в первичном и сверхъестественном характере, каким обладает вера, и причислив внутренний акт любви к сфере

К оглавлению

==140

«дел»·¹²⁶, не открывающих истинного пути к спасению, он отрицает христианскую идею любви еще радикальней, чем то учреждение, против которого он борется, и в еще больших масштабах, чем церковь, готовит почву для чистейшего современного гуманизма любви, видящего в последней лишь внутричеловеческую плотско-чувственную силу"¹²⁷. Лютер окончательно разрушает принцип солидарности на религиозно-нравственной основе'". Любовь к другим подчинена теперь любви к самому себе, причем бессознательно. Ибо откуда может взяться стремление к «осознанию милостивого Бога», «сознанию оправдания и примирения», глубокому внутреннему миру, которое Лютер рассматривает как следствие правой и «чистой» веры в жертвенную смерть Иисуса, если в его основе не лежат, направленный на самого себя акт любви и связанная с ним забота о спасении собственной души? Поскольку Лютер считает, что любовь к другим основана на оправдании, полученном «только» верою, полученном в уединенном общении каждой души со своим Богом, и таким образом исключает ее как необходимый путь к этому оправданию (а стремление к оправданию, в свою

' Как бесполезное для достижения спасения Лютер отвергает не только чисто внешнее нравственно-релевантное действие и даже действие, осуществляемое в церковном культе, — его понятие «дела» (das Werk) включает и внутренний акт любви.

^II В. Зомбарт (см. цит. выше), желая — в противовес Максу Веберу — приписать томизму большее влияние на формирование «капиталистического духа», чем его имел ранний протестантизм, судя по всему, упускает из виду все серьезные последствия этого факта (наличие которого в иной форме можно констатировать с

еще большим основанием в кальвинизме). См. мою статью «Буржуа и религиозные силы».

^III В духе заповеди «Возлюби Господа Бога твоего и ближнего твоего, как самого себя».

РЕСЕНТИМЕНТ И СОВРЕМЕННОЕ ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕ

==141

очередь, фактически сводится им к любви к самому себе), постольку любовь к другим полностью подчиняется любви к самому себе и в конечном счете ограничивается просто инстинктивной чувственной симпатией. Так что теперь спасение — это процесс, который происходит между каждой обособленной душой и «ее» Богом; при этом живая общность в вере и любви, по существу столь же необходимая для спасения, в принципе отрицается, а тем самым отрицается в основе своей и идея церкви как института спасения'. Правовой и нравственный порядок в общности должен теперь регулироваться целиком и полностью государством («начальством») или естественными инстинктивными факторами, а стало быть, исключается возможность ориентироваться на духовно-нравственный авторитет, принципиально отказывающийся от мирского насилия. Конечно, все заблуждения и ошибки, которые церковь совершила до Реформации, проявляя «заботу» о спасении чужой души, — от отпущения грехов до аутодафе¹²⁸ — лишались тем самым всякого оправдания; но добиться этого удалось лишь ценой принципиального отказа от той внутренней, восходящей к самому Царству Божиему солидарности, возникающей только там, где спасение души брата понимается и принимается с той же любовью, как и свое собственное. Исключив акт христианской любви к самому себе и другому из числа сущностно-необходимых «путей к спасению», Лютер выкорчевал глубочайший корень христианской мо-

¹ В этой связи много интересного можно найти в «Символике» Й.А.Мёлера (MöhlerJ. A. Symbolik. 1832). Новое издание: Regensburg, 1914; см. в особенности параграф 25 «Высший пункт исследования».

==142

МАКС ШЕЛЕР

ради — и произошел раскол между религией и нравственностью; тот факт, что любовь стала всего лишь человеческой силой, основанной на естественном сочувствии, косвенным образом подготовило радикальный поворот к современной позитивистской идее гуманности и человеколюбия.

Но еще пагубней, чем связь с позднеантичной идеей гуманности, на христианской идее любви отразились те позитивные узы, которыми она связала себя с современной идеей всеобщего человеколюбия, уже не только в рамках одной конфессии, а во всех христианских конфессиях и во все возрастающей мере. Узы эти столь тесны, что средняя образованность наших дней и даже теология просмотрели радикальное различие этих идей, сделав из них ужасную мешанину — ту бесхребетную вселенскую «любовь», которая у Ницше вызывала справедливое возмущение и вполне обоснованную критику; впрочем, эти узы и раньше вводили в заблуждение людей, наделенных возвышенным духом и хорошим вкусом, таких, например, как И. Кант, заставляя их полностью исключать любовь из числа нравственных начал'.

' Любовь, по Канту, — это «чувственный патологический аффект», недостойный претендовать на место среди подлинных движущих сил нравственного поведения. Не годится она и как «императив». Разумеется, давая такую оценку, И. Кант обнаруживает свою зависимость от теории и практики современного человеколюбия. Для христианских мыслителей любовь — не «аффект» и не «состояние чувств», а интенциональный духовный акт. Серьезные ошибки И. Канта в интерпретации положения «Возлюби Господа превыше всего и своего ближнего как самого себя», понадобившейся ему для того, чтобы искусственно привести его в согласие со своей этикой, я детально рассматриваю в книге «Формализм в этике и материальная этика ценностей», часть 2.

РЕСЕНТИМЕНТ И СОВРЕМЕННОЕ ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕ

==143

Эту мешанину можно найти во всех типах и разновидностях «христианской демократии» и так называемого «христианского социализма» в той характерной форме, в какой они после Французской революции и примирения церкви с демократией сложились на католической почве и начали все уверенней прокладывать себе дорогу после того, как церковь изменила политику в сторону использования массовых демократических движений и социалистических организаций в своих целях. Современная, специфически демократическая разновидность ультрамонтанизма*²⁹, равно как и евангелическисоциальное движение, представляет собой продукт этого смешения идей. Все потуги извлечь из христианской морали «социально-политические программы», новые принципы распределения собственности и власти произросли именно из этой мутной смеси утилитаризма и христианской морали. После всего сказанного выше вряд ли нужно еще раз повторять, сколь неприемлемо, с точки зрения истинного христианства, это смешение христианской любви с групповыми социальными и экономическими интересами, а с другой стороны — насколько более благородно в нравственном смысле выглядят рядом с ними как раз те формы социализма, которые ищут победы не на стезе «гуманности» и «любви», а на пути организации чисто экономических интересов и честной борьбы классов между собой. Может быть, адепты этих форм социализма в той или иной степени и отошли от христианства; но даже они чтут его по-своему глубже, чем те, кто хочет избежать борьбы, превратив «любовь» в социально-политический принцип. Ибо последние извращают саму сущность христианства и—в зависимости от того, насколько

==144

МАКС ШЕЛЕР

они в этом преуспевают, — добиваются того, что те, кто отошел от него, уже никогда не смогут к нему вернуться. Христианская мораль запрещает классовую ненависть, но она не против честной классовой борьбы, ведущейся исходя из осознанных целей. Выдающимися по меткости — в сочетании с краткостью — являются слова, сказанные однажды кайзером Вильгельмом II ι³⁰ о «социальных пасторах»: «„Евангелически-социальное" — это нонсенс; кто в лоне евангелизма, тот уже социален»'

На мой взгляд, не подлежит сомнению, что Ф. Ницше имел в виду именно эту идейную мешанину, когда без разбору соединил такие принципиально различные моральные воззрения, как позитивизм Конта и христианскую мораль любви, под общим названием «рабской морали», морали «деградирующей жизни». Однако Ф. Ницше не заметил того, что проповедуемые сегодня в христианских церквях нравственные течения, которые действительно основаны на ресентименте и демонстрируют ряд признаков деградирующей жизни, имеют этот характер лишь в силу смешения со специфически современными идеями, прежде всего с современной демократической идеей гуманности, — и впал в глубочайшее заблуждение, решив, что эти современные идеи и движения суть следствия христианской морали! Все то, что современная цивилизация фактически преодолела, исказила и тривиализировала в истинном христианстве, 'Так называемое «этическое» направление в национальной экономии и в особенности «христианско-этическое» — также продукты этой мешанины, свидетельствующей только об одном, их приверженцы ничего не смыслят в «подлинной этике». Поэтому выдвигаемое ныне требование «свободной от ценностей» экономической науки вполне оправдано

РЕСЕНТИМЕНТ И СОВРЕМЕННОЕ ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕ

==145

он странным образом счел подлинно христианской моралью, а ее в свою очередь принял за «первоначало» этой цивилизации!

То же самое можно сказать и об «аскетических идеалах» христианства. Подлинной, выросшей из корней евангельской морали является лишь та аскеза, которая служит освобождению духовной личности, а кроме того — тренировке жизненных функций и их самостоятельному развитию путем отказа от обслуживающих их механизмов, делая таким образом живое существо насколько это возможно независимым от наличных комбинаций внешних раздражителей. Напротив, аскеза, основанная на ненависти и презрении к телу; аскеза, стремящаяся преодолеть «личностную» форму жизни вообще и используемая для того, чтобы путем достигаемого в ней «способа познания» мистичаски погрузиться в «безличностное бытие»; наконец, аскеза, в которой воздержание распространяется на блага духовной культуры и наслаждение ими, равно как и та, в которой «душа» тоже должна пройти испытание суровой «дисциплиной», а мыслям, чувствам, ощущениям надлежит уподобиться солдатам, готовым к тому, чтобы в любом сочетании быть брошенными на выполнение определенных практических «задач», — все эти формы аскезы выросли не на христианской почве, но попали в сферу христианства лишь постольку, поскольку представляют собой соединение евангельской морали с ресентиментом приходящей в упадок античности, в особенности с неоплатонизмом и ессеизмом,¹³¹ — если, конечно, не являются, подобно «аскезе», введенной Игнатием Лойолой¹³², вполне современной техникой «подчинения авторитету», вообще уже не имеющей иной цели, кроме распространения выросшей на

==146

МАКС ШЕЛЕР

чисто военной почве идеи «дисциплины» и «слепого послушания» на отношение «я» к своим мыслям, чувствам и стремлениям».

Что касается презрения к телу, и особенно ко всему, что связано с полом, то история христианства демонстрирует, конечно, ужасные вещи. Но ядро учения и практики христианства свободно от этих извращений. В доктрине «воскресения плоти» идея «тела» и плоть как таковыя освящены и взяты в само Царство Божие Христианской философии в принципе чужд «дуализм» души и тела. Например, для Фомы Аквинского «душа» как животворный принцип физического тела и «душа» как духовная сила образуют одно неразрывное единство. И только в современной философии (у Декарта и др.) появляйся — подготовленная известными францисканскими учениями — та новая позиция, с которой «мыслящее я», оторванное от своих витальных основ, свысока взирает на «тело», как на любой другой предмет, — так же объективно Дистанцированно, как и на внешнее тело".

Целью христианской аскезы, свободной от влияния декадентской эллинистической философии, было не подавление, а тем более не искоренение естественных влечений, но лишь власть и господство над ними, их полная одушевленность и одухотворенность Это позитивная, а не негативная аскеза, принципиально направленная на освобождение высших

' Основной элемент в «упражнениях» Игнатия — это перенос отношения военной дисциплины, существующего между командующим и армией, на отношение между «я» и «мыслями».

ч О сущностном различии между «телом» (Leib) и «физическим телом» (Körper) см часть II цитированной выше книги «Формализм в этике»

РЕСЕНТИМЕНТ И СОВРЕМЕННОЕ ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕ

==147

сил личности от сковывающего и принижающего воздействия инстинктивного автоматизма!.

Просто смешно, когда «мрачная, враждебная жизни христианская аскеза» противопоставляется «радостному греческому жизненному монизму». Ведь как раз «греческая» и «эллинистическая» аскезы заслуживают того, чтобы называться «мрачными и враждебными жизни». Ощущение того, что тело само по себе «грязно», что оно якобы — «источник греха», теснина, которую надо преодолеть, «темница» и т. д., возникло на закате античного мира и впервые проникло в христианскую церковь именно тогда. Христианская аскеза — веселая, радостная: это рыцарское сознание силы и власти над физическим телом! Лишь та «жертва» мила в ней Богу, которая освящена более высокой позитивной радостью'

' О различии между позитивной и негативной аскезой см мои работы «О восточном и западном христианстве» («Über östliches und westhches Christentum») и «О смысле страдания» («Vom Sinn des Leides») в книге «Война и восстановление» («Krieg und Aufbau», 1916), далее ТрельчЭ Социальные учения христианских церквей и групп 1912

==148

00.htm - glava07

ν РЕСЕНТИМЕНТ И ДРУГИЕ ЦЕННОСТНЫЕ СМЕЩЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ МОРАЛИ

Мы показали, что основополагающий ценностный элемент «морали», все более укреплявшей свое влияние с начала Нового времени, а именно «всеобщее человеколюбие», обязан своим происхождением ресентименту. Рассмотрим теперь, какую роль сыграл ресентимент в ценностной фальсификации трех других элементов современной «морали». Мы выбрали элементы, имеющие, на наш взгляд, фундаментальное значение, хотя и не утверждаем, что они характеризуют современную мораль в достаточной, а тем более исчерпывающи мере. Правда; и применительно к ним мы вынуждены ограничиться демонстрацией того, как извращаются моральные принципы, не имея возможности показать их влияние на конкретный процесс формирования оценок в различных ценностных сферах. Последнее — предмет отдельного рассмотрения; результаты этого исследования, для которого уже собран богатый материал, автор предполагает опубликовать в другом месте'¹³³.

' Целью настоящей работы было дать генеалогию современной, «буржуазной», морали, насколько историческое исследование вообще способно вскрыть формировавшие ее движущие силы. Но именно поэтому меня не может не радовать тот факт, что Вернер Зомбарт в разделе своей книги «Буржуа» (ср. мою статью «Буржуа»), посвященном этой теме, не только подтвердил

РЕСЕНТИМЕНТ И ЦЕННОСТНЫЕ СМЕЩЕНИЯ

==149

выдвинутые мной положения и сделанные в результате анализа выводы, но и усилил их, превзойдя мои самые смелые надежды. Буквально в продолжение настоящей работы он утверждает, что «ресентимент является отличительной особенностью» семейных хроник человека, в котором, по его мнению, дух современной буржуазной морали и буржуазного образа мыслей нашел ярчайшее и типичное выражение на самой ранней стадии (задолго до Б.Франклина, Д.Дефо и др.), — речь идет о семейных хрониках флорентийца «шерстоткача» Леона Батиста Альберти. Привожу это место целиком: «Я думаю, что он [т. е. ресентимент] сыграл свою роль в истории капиталистического духа, и я усматриваю ее в возведении родившихся из нужды принципов мелкобуржуазного уклада жизни во всеобщие, полноценные жизненные максимы, то есть — в учение о „буржуазных" добродетелях, которые понимаются в качестве высших человеческих добродетелей. Именно буржуа, преимущественно из деклассированных дворян, с завистью смотревшие на „господ" и их поведение, объявляли это поведение порочным и проповедовали отказ от „господского" образа жизни — между тем в глубине души он им нравился, и они сами хотели бы вести такой, но по причинам внешнего или внутреннего порядка не могли себе этого позволить. Ресентимент является отличительной особенностью семейных хроник Альберти. Ранее я уже цитировал места из них, где комичная ребяческая ненависть к „сеньорам", к их кругу, недоступному для него, прямо-таки бросается в глаза; примеры легко умножить. Характерно и то, что каждую тираду против сеньоров, их основного развлечения, охоты, против нравов его клиентов-господ и т. д. он заканчивает фарисейской хвалой собственной добропорядочной „буржуазности". Конечно, и торговые интересы, и плоды философских чтений, и утешительные слова духовника — все влияло на то, что восприятие жизни постепенно обуржуазивалось. Но безмерная бранчливость, в которую Альберти впадает всякий раз, когда заходит речь о „сеньорах", и которая свидетельствует о том, что у него, наверное, был чертовски неудачный опыт общения с ними, — все-таки говорит о другом: главной движущей силой, приведшей его к благоразумному буржуазному мировоззрению, был именно ресентимент.

На протяжении всего времени он был и остается надежной опорой буржуазной морали. Добродетельный „бюргер" и сегодня провозглашает „Виноград зелен!" и находит в этом лучшее для себя утешение (продолжение сноски на следующей странице).

К оглавлению

==150

МАКС ШЕЛЕР

00.htm - glava08

Поиск по сайту: