К оглавлению

==50

динамит, именуемый ресентиментом. Если же, напротив, разрядке препятствуют, то аффекты претерпевают процесс, который Ницше, хотя и не описал в деталях, но совершенно определенно имел в виду и который лучше всего было бы назвать «вытеснением*. Оно порождает чувство бессилия, ясное сознание «немощи», связанное с отвратительным депрессивным переживанием, а также боязнью, страхом, скованностью в выражении эмоций и реализации их в действии. Вытеснение особенно эффективно там, где под постоянным давлением авторитета эти душевные переживания как бы лишаются объекта, и человек сам не может сказать, «чего» же он собственно опасается и боится, «перед чем» он бессилен. Поэтому в данном случае мы имеем дело уже не столько с боязнью — она всегда предполагает определенный объект, — сколько с глубоким чувством скованности жизни, называемой «страхом*, а лучше сказать — «запуганностью», «забитостью», ибо речь идет не о том страхе, который возникает из органических ощущений, как, например, при одышке и т. п.«Поначалу эти переживания лишь сковывают выражение и проявление аффектов; но затем они вытесняют их из самой сферы внутреннего восприятия, так что инди-

ⁱ Мы должны различать страх, который с генетической точки зрения представляет собой боязнь, лишенную объекта, т. е. такую, которая сначала, как и всякая боязнь, была боязнью чего-то определенного, представления о чем, однако, больше нет в ясном сознании, — и тот страх, который является модусом самого мироощущения и, наоборот, делает предметом боязни все новые и новые объекты независимо от того, исходит ли от них реальная угроза. Первый страх легко устранить, второй — почти невозможно. Давление страха на отдельных индивидов и целые группы бывает самым разным. Оно оказывает огромное влияние на все их поведение.

К ФЕНОМЕНОЛОГИИ И СОЦИОЛОГИИ РЕСЕНТИМЕНТА

==51

вид или группа перестают осознавать, есть ли у них эти аффекты или нет. Скованность, в конце концов, заходит так далеко, что зарождающийся импульс ненависти, зависти или мести вытесняется еще до того, как перешагнет порог внутреннего восприятия'. Между тем вновь появляющийся аффект как бы притягивается уже вытесненными аффектами, которые структурируют его по собственному подобию. Таким образом, предыдущее вытеснение облегчает последующее и ускоряет дальнейший процесс вытеснения.

В «вытеснении» можно выделить несколько этапов. Во-первых, это вытеснение представления о предмете, на который сначала был направлен аффект. Например, меня охватил порыв ненависти по отношению к определенному человеку, я прекрасно понимаю причину его поступка, нанесшего мне морально-психологический урон, — теперь из-за него человек для меня невыносим. Но в той мере, в какой порыв «вытесняется», — а это есть нечто иное, чем нравственное преодоление, при котором эмоция и ее направленность ясно осознаются и действие сдерживается на основании четкой оценки — аффект все более и более освобождается от определенной «причины», а в конечном счете и от связи с конкретным человеком. Вначале он распространяется на любые качества, действия, жизнепроявления этого человека, потом на все, что хоть как-то с ним связано, — людей, отношения, даже на вещи и ситуации. Аффект «иррадиирует» во всех возможных направлениях. Если в определенных условиях он освобождается и от связи с конкретным (ненавистным мне) челове-

См. сочинение автора «Die Idole der Selbsterkenntnis».

==52

ком, то превращается в негативную установку по отношению к определенным ценностно-окрашенным феноменам — негативную, независимо от того, где и когда они даны, кто их носитель, плохо или хорошо ведет он себя по отношению ко мне. Так образуется, например, классовая ненависть, — этот весьма актуальный для современной жизни феномен. В нем каждое внешнее проявление — жесты, одежда, манера говорить, ходить, вести себя, — обнаруживающее хотя бы намек на принадлежность к известному «классу», сразу вызывает порывы ненависти и мести в одних случаях, и соответственно подобострастие, боязнь и страх — в других!. При полном же вытеснении формируется универсальный ценностный негативизм. Выражается он во взрывах внезапной ненависти, лишенной, на первый взгляд, каких бы то ни было оснований. За этим кроется неприятие даже самых элементарных вещей, ситуаций, естественных явлений, связь которых с первоначальным объектом ненависти давно разорвана и может быть найдена только в результате сложнейшего анализа. Правда, такие случаи, когда (как мне рассказывал один знакомый врач) некто из-за ненависти не мог прочесть больше ни одной книги, все же ограничиваются областью патологии. На этой стадии вытесняемый аффект переходит вдруг границу внутреннего восприятия сразу во всех незащищенных местах сознания. Иногда при внешне спокойном состоянии духа во время отдыха или работы он неожиданно вырывается

' Так, например, одному капитану из Кёпеника, который не был офицером и даже, если присмотреться, не выглядел как офицер, хватило всего лишь военной «формы» (одетой не по

правилам), чтобы заставить бургомистра и других выполнять его приказы.

К ФЕНОМЕНОЛОГИИ И СОЦИОЛОГИИ РЕСЕНТИМЕНТА

==53

наружу в форме беспредметной брани. Как часто выдает себя человек, внутренне одержимый ресентиментом, внезапным смехом, незначительным с виду жестом, оборотом речи, проскальзывающим вдруг в выражении приятельского расположения или участия! Там, где почти трогательная дружба прерывается вдруг злонамеренным поступком или со злостью брошенными словами, лишенными видимых оснований, становится очевидно, что более глубокий слой жизненных отношений прорывается сквозь поверхность дружеских. Когда апостол Павел учит нас христианскому смирению, соединяя заповедь Иисуса «ударившему тебя по щеке подставь и другую»⁴⁰ с метафорой Соломона (самой по себе великолепной), что так-де «соберешь горящие угли на голову врага»⁴¹, бросается в глаза поразительный факт: смирение и любовь к врагу ставятся здесь на службу ненависти!* А ведь Иисус понимал их совершенно иначе. Ему не нужна была месть. Свое успокоение он находит в том, чтобы враг испытал глубочайший стыд, проявляющийся во внешних признаках (густом покраснении и т. п.), — т. е. в страдании куда более глубокого уровня, чем тот, на котором переживается боль от ответного удара.

Однако на стадии вытеснения происходит не только расширение первоначального объекта, его перемещение и подмена — сам аффект, поскольку ему отказано во внешней разрядке, начинает оказывать воздействие на внутренние процессы. Освободившиеся от своих первоначальных объектов аффекты слов-

• Мы оставляем здесь открытым вопрос о том, насколько апостол Павел, приводя эту цитату, думает о спасении покрасневшего от стыда человека, который через стыд и раскаяние пробуждается к новой любви.

==54

но сжимаются в одну сплошную ядовитую массу и образуют очаг воспаления, которое в момент, когда верхний уровень сознания становится проницаемым, начинает распространяться как бы само по себе. Висцеральные⁴² ощущения, которые благодаря вытеснению оказываются включенными в любой аффект, из-за подавленности периферийного выражения приобретают перевес над ощущениями внешних выразительных движений; а поскольку все они неприятного свойства или даже связаны с болью, появляется болезненное «ощущение тела» в целом. Человек уже не так «охотно» живет в своей телесной «оболочке». У него появляется то брезгливо дистанцированное и объективированное отношение к собственному телу, которое столь часто служило исходным переживанием для дуалистических систем метафизики (например, неоплатоников⁴³, Декарта⁴⁴ и т.д.). Аффекты не «состоят из» такого рода висцеральных ощущений, как это утверждает одна известная теория!⁴⁵; но последние все же представляют собой существенный компонент ненависти, гнева, зависти, чувства мести и т. п. Правда, качество и направленность включенных в аффект интенций и его импульсивный момент от них не зависят, и висцеральными ощущениями определяется лишь то, как аффект сказывается на физическом состоянии — а это у аффектов величина переменная. Так, при гневе их воздействие намного сильнее, чем при ненависти и зависти, которые более «духовны». Но часто влияние этих негативных висцеральных ощущений на общее самочувствие и жизнь человека

ι См. James W. Psychologie (1892), übersetzt von M. Dürr. Leipzig, 1909. S. 373 ff.

К ФЕНОМЕНОЛОГИИ И СОЦИОЛОГИИ РЕСЕНТИМЕНТА

==55

заходят так далеко, что вызывают смену направленности аффективных импульсов. Последние направляются против самого носителя аффекта, и возникает «ненависть к самому себе», «желание самому себе отомстить», «самобичевание». Ницше пытался объяснить состояние «нечистой совести» нападением зажатого в проявлении своих инстинктов «воинственного человека» на самого себя; такая ситуация может возникнуть, например, когда малый воинственный народ оказывается включенным в большую миролюбивую цивилизацию. Разумеется, это неверно. Так можно объяснить лишь патологическую форму иллюзорного раскаяния, т. е. ложную интерпретацию направленного на самого себя импульса мести как «раскаяния», — однако она предполагает подлинную «нечистую совесть» и подлинное «раскаяние»». Впрочем, явление, на которое обратил внимание Ницше, существует. «Le moi est haïssable»⁴⁶ — эти слова Блеза Паскаля⁴⁷, человека, который как никто другой был обуреваем ресентиментом, но на редкость искусно сумел скрыть его, пропустив через свой дух и придав ему христианскую интерпретацию, несомненно, выросли на этой почве. Когда Ж.-М. Гюйо⁴⁸ рассказывает нам, как дикарь, которому была запрещена кровная месть, «пожирает» самого себя и становится все слабее и слабее, пока, в конце концов, не умирает", то причину этого мы видим в описанном нами процессе.

Но довольно о самом ресентименте. Присмотримся к тому, что он может дать для понимания опре-

' См. «Idole der Selbsterkenntnis», а также мою работу «Reue und Wiedergeburt» в книге «Vom Ewigen im Menschen».

^u Guyau J.-M. Esqusie d'une morale sans obligation ni sanction.

==56

МАКС ШЕЛЕР

деленных — индивидуальных и исторических — нравственных оценок и целых систем таких оценок. Само собой разумеется, что подлинные, истинно нравственные ценностные суждения не могут основываться на ресентименте, — на нем строятся лишь ложные, вырастающие из ценностных заблуждений оценки и соответствующая им направленность поступков и жизнедеятельности. Ницше ошибается, когда думает, что корнем подлинной нравственности может быть ресентимент. Подлинная нравственность покоится на вечном ранговом порядке ценностей и соответствующих ему аксиоматически ясных законах предпочтения, которые столь же объективны и столь же «очевидны», как и истины математики. Существует «ordre du coeur» и «logique du coeur»⁴⁹, как говорит Паскаль, и нравственный гений человека раскрывает их в истории лишь по частям, ибо «историчны» они не сами по себе, а только в своем познании и усвоении·. Ресентимент же — источник переворотов в извечном порядке человеческого сознания, одна из причин заблуждений в познании этого порядка и в претворении его в жизнь. Все изложенное мной далее следует понимать именно в этом смысле.

Ницше в принципе говорит то же самое, когда пишет о «фальсификации ценностных таблиц» ресентиментом. Правда, он релятивист и скептик в этике. А ведь «фальсифицированные» ценностные таблицы предполагают «истинные», ибо в противном случае речь могла бы идти лишь о пустой «борьбе ценностных систем», из которых ни одна не была бы «истинной» или «ложной».

' См. мою книгу «Der Formalismus in der Ethik und die materiale Wertethik», в которой предпринимается попытка обосновать сказанное выше самым детальным образов.

К ФЕНОМЕНОЛОГИИ И СОЦИОЛОГИИ РЕСЕНТИМЕНТА

==57

Влиянием ресентимента объясняются не только события нашей «маленькой» повседневной жизни, но и «большие» сдвиги в истории нравственных воззрений. Правда, здесь действует иной психологический закон. В тех случаях, когда сильное стремление к реализации некой ценности наталкивается на, невозможность осуществить это (например, получить какое-то благо), возникает тенденция сознания преодолеть неудовлетворенное состояние напряжения между стремлением и немощью за счет принижения или отрицания позитивной ценности блага, а иногда позитивной ценностью объявляется даже то, что данному благу противоположно. Это басня о лисе и кислом винограде. Если наши попытки добиться любви и уважения какого-то человека не увенчались успехом, то мы легко находим в нем отрицательные качества. Мы «успокаиваем» и «утешаем» себя тем, что вещь, к которой мы тщетно стремились, «ничего особенного из себя не представляет», что она либо вовсе не имеет для нас ценности, либо ценность ее не так велика, как мы предполагали. Сначала мы имеем дело лишь с вербальным утверждением, что некая вещь, некий человек или некое состояние, т.е. конкретный объект нашего стремления, отнюдь не обладает той позитивной ценностью, которая пробудила в нас такое сильное стремление к нему. Речь идет, например, о том, что не ставший нам другом человек якобы не так уж «честен» или «умен»; что виноград не так уж и сладок, да и вообще «зелен». Однако случаи такого типа — еще не ценностная фальсификация. Это лишь иной взгляд на вещи, благодаря которому они раскрываются нам с новой стороны. Сама же ценность сладкого винограда (ума, смелости, честности) признается нами, как и прежде. Лиса говорит не о том, что «слад-

==58

Поиск по сайту: