Приложения. Пример разбора стихотворения А.С

Пример разбора стихотворения А.С. Пушкина "Зимнее утро"

В начале урока учитель восстанавливает реальную ситуацию возникновения произведения.

Стихотворение "Зимнее утро" написано 3 ноября 1829 года в се­ле Павловском Тверской губернии. Приглашенный своей сосед­кой по Михайловскому, владелицей Тригорского Прасковьей Александровной Осиповой-Вульф, Пушкин не раз бывал в тверских поместьях Вульфов — Малинниках в Павловском.

Живописные берега реки Тьмы; тишина и естественность деревенской жизни, милое общество детей Осиповой: студента Дерптского университета Алексея Николаевича Вульфа, Анны Николаевны, беззаветно любившей Пушкина, Евпраксии Ни­колаевны (веселой Зизи, как звали ее дома) — радовало по­эта. Они подружились еще в Тригорском, когда в 1824 — 1826 годах Пушкин жил в ссылке в Михайловском. Малинники и Павловское напоминали родные Пушкину места, и он любил повторять: "Хоть малиной не корми, Да в Малинники возьми".

В письме к Дельвигу из Малинников 3 ноября 1828 года Пушкин писал: "Здесь мне очень весело. Прасковью Алексан­дровну я люблю душевно; жаль, что она хворает и все беспо­коится. Соседи ездят смотреть на меня, как на собаку Муни-то... На днях было сборище у одного соседа; я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятиш­ки, хотели непременно туда же ехать. Мать принесла им изю­му и черносливу и думала тихонько от них убраться. Но Петр Маркович их взбудоражил, он к ним прибежал: "Дети! Дети! Мать вас обманывает — не ешьте черносливу, поезжайте с нею. Там будет Пушкин — он весь сахарный... его разрежут, и всем вам будет по кусочку". Дети разревелись: "Не хотим черносливу, хотим Пушкина". Нечего делать, их привезли, и они сбежались ко мне, облизываясь, но, увидев, что я не са­харный, а кожаный, совсем опешили".

Но в Малинниках и Павловском поэта окружала не простая веселость. Здесь жила поэзия, здесь видна была прелесть жизни природы, здесь, в отличие от Петербурга, слышалась искрен­ность человеческих чувств. В "Романе в письмах", который Пушкин начал здесь же, в Павловском, героиня так пишет своей подруге в Петербург: "Деревня наша очень мила. Старинный дом на горе, сад, озеро, кругом сосновые леса".

Правда, деревенское уединение и зимняя неподвижность по­рой удручали Пушкина. Накануне того дня, когда родилось "Зимнее утро", 2 ноября 1829 года, Пушкин написал грустное сти­хотворение. Вот лишь отрывки из него:

"Зима. Что делать нам в деревне?

Я встречаю Слугу, несущего мне утром чашку чаю,

Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?

Пороша есть иль нет? и можно ли постель

Покинуть для седла, иль лучше до обеда

Возиться с старыми журналами соседа?

Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,

И рысью по полю при первом свете дня;

Арапники в руках, собаки вслед за нами;

Глядим на бледный снег прилежными глазами,

Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,

Двух зайцев потравив, являемся домой.

Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет;

Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;

По капле медленно глотаю скуки яд.

Читать хочу; глаза над буквами скользят,

А мысли далеко... Я книгу закрываю;

Беру перо, сижу; печально вырываю

У музы дремлющей несвязные слова.

Ко звуку звук нейдет... Теряю все права

Над рифмой, над моей прислужницею странной:

Стих вяло тянется, холодный и туманный".

И "Зимнее утро", которое Пушкин стал писать на следующий день, поначалу звучало уныло. Вот первая запись в черновике:

"Под голубыми небесами

Необозримыми коврами

Лежит, как саван, белый снег".

Сначала в стихотворении зима предстала как безжизнен­ность, мертвый холод, пустота. Ведь саван — это белое погре­бальное одеяние. Но Пушкин ничего не хочет воспринимать однолинейно, однозначно, плоско. Поэт всегда ищет радость и красоту. И выглянувшее, редкое зимой солнце наполняет его восторгом, таким порывистым, что он хочет разбу­дить "красавицу", "друга прелестного", которая еще отдана неге сна:

"Мороз и солнце; день чудесный!

Еще ты дремлешь, друг прелестный —

Пора, красавица, проснись:

Открой сомкнуты негой взоры

Навстречу северной Авроры,

Звездою севера явись!"

Чтение стихотворения учителем предваряется словарным комментарием, а после чтения ученики обмениваются впечат­лениями и находят с помощью учителя общий вопрос разбора: "Почему стихотворение, начавшись восторженно, кончает­ся грустно?"

Стихотворение написано почти полтора столетия назад, но вы слышите его как современную, сегодняшнюю речь. Впрочем, мо­жет быть, некоторые старинные обороты, выражения непривыч­ны слуху.

"Сомкнуты негой взоры" — неоткрытые глаза, просыпаясь, нежатся в дремоте; богиню утренней зари звали Авророй, а гре­ки — Эос и изображали ее "прекраснокудрой", "розовоперстой", иногда крылатой, иногда на коне. Вот, пожалуй, и все слова, ко­торые могут затруднить чтение этого стихотворения.

Но в чем его смысл, отчего, начавшись восторгом ("Мороз и солнце — день чудесный!"), стихотворение заканчивается строка­ми, полными грусти:

"И навестим поля пустые,

Леса, недавно столь густые,

И берег, милый для меня".

Размышляя над этим вопросом, на который ученики сразу от­ветить не могут, мы по строфам просматривали стихотворение, стремясь увидеть его течение.

В первой строфе поэт и красавица по-разному чувствуют, раз­но откликаются на мир, на это зимнее озарение природы. Его со­стояние — восторг, ее — дремота, нега. Она холоднее, недаром повторяется рядом слово "север". Поэт называет красавицу не северной Авророй, несущей яркий, ясный свет утра, а "звездою севера". Прекрасный, но далекий, холодный свет звезды трепе­щет, а заря сияет. Но поэт не упрекает красавицу. Слово "ужель", мелькнувшее в черновике, вычеркивается. Может быть, именно неотзывчивость красавицы на утреннюю радость заставляет поэта вспомнить ненастный вечер:

"Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,

На мутном небе мгла носилась;

Луна, как бледное пятно,

Сквозь тучи мрачные желтела,

И ты печальная сидела —

А нынче... Погляди в окно".

Пушкин упорно работал над этой строфой, стремясь передать злое кружение зимней вьюги, хаос природы, стирающий пре­красные краски. И еще поэт хотел усилить печаль красавицы.

Вглядитесь в строчки черновика и подумайте, чем они отличают­ся от основного текста:

Вечор шумела вьюга.

Вечор метель шумела.

Мгла кипела.

Мгла клубилась.

Ты сидела...

Глядя задумчиво в окно.

Появление солнца приносит поэту надежду, что красавица оч­нется от своей печали, от своей дремоты. Чистые, яркие краски несет зимний пейзаж. Торжественна, величава красота зимы и Пушкин выражает свое восхищение прямым эмоциональным эпи­тетом: "великолепными коврами":

"Под голубыми небесами

Великолепными коврами,

Блестя на солнце, снег лежит.

Прозрачный лес один чернеет,

И ель сквозь иней зеленеет,

И речка подо льдом блестит".

Все прекрасно в этой картине, но она немая, нет здесь звуков жизни. В черновике это было откровенно подчеркнуто: "Речка подо льдом молчит..."

В окончательном тексте эта безжизненность зимы подчерк­нута не так резко. Лес хоть и "чернеет", но он "прозрач­ный", ель под инеем все же "зеленеет", и "речка подо льдом блестит". Это не отсутствие жизни, как было в черновике, а ее приглушенность, заторможенность. Зима чем-то похожа на неотзывчивую красавицу, которая не может пробудиться к ра­дости. А поэт ищет тепла, открытости, многозвучия жизни. Наверное, поэтому его взгляд обращается от холодного вели­колепия зимы к комнате:

"Вся комната янтарным блеском

Озарена. Веселым треском

Трещит затопленная печь.

Приятно думать у лежанки.

Но знаешь: не велеть ли в санки

Кобылку бурую запречь?"

Строфа начинается высоким слогом. Слово "озарена", подчерк­нутое переносом, создает ощущение праздника. Но постепенно это ликование как бы заглушается бытом: печь, лежанка, санки, кобылка. Почему здесь так много уменьшительных суффиксов? В черновике была строка:

"...не велеть ли в санки

Коня черкасского запречь?"

Зачем Пушкину понадобилось сменить "коня черкасского" на "кобылку бурую"? Ведь в следующей строфе появится "нетерпе­ливый конь", и все как будто совместно, согласно. Однако из пределов этой уютной комнаты все кажется милым, домашним, маленьким. "Приятно" — это чувства, знакомые красавице. А по­эту хочется иного: движения, полета, простора:

"Скользя по утреннему снегу.

Друг милый, предадимся бегу

Нетерпеливого коня

И навестим поля пустые,

Леса, недавно столь густые,

И берег, милый для меня".

Это полетное движение, ощущение первозданности жизни — мечта поэта. Сказано не как в современной песне "Мы поедем, мы помчимся", а "предадимся бегу нетерпеливого коня". Это высокая отданность чувству любви и жизни, это отданность сти­хии чувства. Но страстное желание полноты жизни и любви пре­секается картиной опустошения природы. В черновике было спо­койнее:

И навещать места,

где мы гуляли.

Леса, бывало, столь густые.

Пушкин усиливает ощущение потери прежней полноты чувств, прежнего полнозвучия жизни природы. Однако никакого отчаяния. Напротив, благодарение за прежнюю радость. И грусть побеждена нежной улыбкой: "Берег, милый для меня". Из чувств ушло прежнее одушевление, как из зимней природы ушла яркая, полная движения жизнь. Но поэту памятна радость, его сердце одушевлено ею по-прежнему. Недаром красавицу и берег связывает один эпитет "милый".

Так стихотворение о зиме, которое поначалу звучало мрачно, погребально, просветляется любовью и каким-то удивительно справедливым умением поэта во всем находить красоту.

Разбор стихотворения осуществляется по вопросам, включаю­щим все сферы читательского восприятия.

□ Одинаковы ли по настроению начало и конец стихотворе­ния? (Эмоции.)

□ Почему стихотворение, начавшись восторгом, в последних строках грустнеет? (Смысл.)

□ В чем отличны чувства поэта и красавицы? (Смысл.)

□ Почему поэт призывает красавицу стать не "северной Авро­рой", а "звездою Севера"? (Осознание формы на уровне худо­жественной детали.)

□ Почему возникают воспоминания о вечере? (Композиция.)

□ Какой вам видится зима по стихотворению? (Воображение.)

□ Почему в строфе о комнате так много уменьшительных суффиксов? (Художественная деталь.)

□ Как соотнесены в стихотворении образы зимы и красави­цы? (Композиция.)

После разбора стихотворения предлагаем послушать его еще раз в исполнении А.Шварца и Е.Тиме. Трактовки стихо­творения чтецами разительно несхожи. Шварц читает его с безудержной радостью, в чтении Тиме звучит печаль и даже горечь. Кто из чтецов более прав? Этот вопрос заключает изучение стихотворения и создает "установку" на дальнейшее общение с текстом.

Пример разбора стихотворения А.С. Пушкина "Анчар"

Стихотворение это написано в 1828 году.

Перед нами в стихотворении эстетический идеал, непосред­ственно связанный с идеологией декабризма и находящий свое выражение в определенном состоянии характера лирического героя — носителя переживания, раскрытого в стихотворении, выражающем пафос страстного негодования и протеста против общественного устройства, в котором люди делятся на владык и рабов. Лишь по цензурным соображениям Пушкин должен был в 1832 г. заменить царя — князем; чрезвычайно характе­рен вариант последней строчки восьмой строфы в рукописи Пушкина: не "непобедимого владыки", а "самодержавного вла­дыки". Для понимания идейной направленности стихотворения следует иметь в виду отмеченное В. В. Виноградовым соответ­ствие между "Анчаром" и стихотворением П. Катенина "Ста­рая быль". ("Стиль Пушкина", М, 1941, стр. 422—426.) В этом стихотворении Катенин в несколько завуа­лированной форме осуждал известные "Стансы" Пушкина ("В надежде славы и добра..."), усматривая в них похвалу "царю-самодержителю". Поэтическим ответом Пушкина на упре­ки Катенина и был пушкинский "Анчар", свидетельствовавший о верности Пушкина свободолюбивым идеям декабризма. Не случайно генерал Бенкендорф сразу же запросил Пушкина, почему он напечатал свое стихотворение "без предварительно­го испрошения на напечатание...высочайшего дозволения".

Таким образом, историческая обстановка и идейно-эстети­ческое содержание, лежащее в основе "Анчара", очевидны. Для того чтобы получить художественное выражение, оно дол­жно было облечься в форму конкретного человеческого пере­живания, передающего противоречие между общественным строем самодержавной России и противостоящими ей эстети­ческими идеалами свободы и гуманизма.

В конце XVIII и в первой четверти XIX века в европейской и в русской печати и художественной литературе появлялся ряд сведений о смертоносном дереве (Antiaria toxicaria) и о том, что его ядом намазывают оружие, рискуя жизнью при добыва­нии этого яда. В этом страшном контрасте — добывание смер­тоносного яда ценой человеческой жизни — Пушкин и нашел материал для раскрытия своего отношения к действительно­сти — предельно острую форму угнетения человека бесчеловеч­ной властью. В стихотворении говорится об анчаре, о владыке, о рабе, но было бы неверно трактовать их как самостоятельные образы. Все они выражают то целостное переживание, которое вызвано соотношением и осмыслением тех жизненных явлений, о которых говорится в стихотворении и которые сами по себе не имеют самостоятельного художественного значения. Сохра­нившиеся рукописи Пушкина позволяют шаг за шагом проследить самый процесс создания художественного образа в стихотворении "Анчар" (они опубликованы во 2-й части III тома Полного собрания сочинений Пушкина, изд-во АН СССР. От­метим попутно, что изучение черновых вариантов стихотворе­ния при работе над ним в классе чрезвычайно целесообразно с методической точки зрения). Прежде всего, Пушкин стремится дать наиболее драматическое описание анчара, посвящая ему пять, а в черновом варианте шесть строф (опущенная строфа):

"И тигр, в пустыню забежав,

В мученьях быстрых издыхает,

Паря над ней, орел стремглав,

Кружась, безжизненный опадает..."

Пушкин находит, отбрасывает, отыскивает все более резкие и напряженные детали, рисуя страшную картину смерти и ги­бели, которые окружают ядовитое дерево: "на почве мертвой, раскаленной", "могучий яд", "прах отравленный клубится", "пустыня смерти", "тигр ярый бьется". Но картина эта важна ему не сама по себе. Значение ее в том, что к страшному дере­ву идет человек. Возникает первый набросок: "Но человек ко древу яда..." И далее: "Но человек К Анчару страшному подходит". И сейчас же возникает следующая запись, та, в которой содержится весь идейный смысл стихотворения: "Но человека человек В пустыню -------- посылает".

Но почему мог человека человек послать к анчару? Начи­наются поиски следующей строки: "Послал к анчару властным словом", "Послал к анчару самовластно", "Послал к анчару равнодушно". И уже под конец находятся самые точные слова "Послал в пустыню властным взглядом", и строка приобре­тает окончательную форму: "Послал к анчару властным взгля­дом". Идейный смысл стихотворения выражен с предельной точностью. В характеристике раба у Пушкина были различные оттенки. Путь к анчару — это подвиг. В черновиках находим эпитет "смелый", строку: "И тот безумно в путь потек". По­является определение "верный раб". Но все это отбрасывает­ся — дело ведь не в смелости и не в верности раба, а в его послушности, т. е. в предельном подчинении его чужой воле, "властному взгляду" (даже не "властному слову"). Стихот­ворение построено на контрастах прежде всего в композици­онном отношении. Дерево смерти — и идущий к нему человек, раб и владыка. В восьмой строфе этот контраст выражен с наибольшей силой: "И умер бедный раб у ног Непобедимого владыки".

Казалось бы, стихотворение завершено, противоречие рас­крыто. Но Пушкин находит новый и еще более трагический по­ворот темы. Ради чего погиб бедный раб? Ради чего совершен его — хотя бы и подневольный — подвиг? И последняя строфа еще больше расширяет идейный смысл стихотворения. Смерть раба была нужна лишь для того, чтобы владыка "… гибель разослал К соседям в чуждые пределы".

Если анчар губителен для тех, кто идет к нему, то владыка рассылает эту гибель. Гуманистический пафос стихотворения здесь достигает особенной силы. Таким образом, композиция стихотворения основана на резких, непримиримых контрастах и противоречиях. Они передают, с одной стороны, тот накал общественной борьбы, который только что нашел свое выра­жение в восстании декабристов 1825 года, и в то же время в этих контрастах выражается характер лирического героя, смело и непримиримо обнажающего всю остроту общественных проти­воречий. Эта контрастность, поиски предельно острых и дра­матических выразительных средств определяют и лексику сти­хотворения. Чрезвычайно характерна в этом отношении стро­ка "И зелень мертвую ветвей", где соединены, казалось бы, непримиримые понятия. Характерны и варианты: "Яд каплет сквозь его кору Благоуханною смолою…" Или: "Случайно ль туча оросит Его листы дождем медвяным… Уж он стекает, ядовит".

Анчар "стоит — один во всей вселенной". Эпитеты и опреде­ления подчинены той же цели передачи драматичности и на­пряженности как самой ситуации, так и речи говорящего о ней лирического героя "грозный часовой", "жаждущие степи", "день гнева", "вихорь черный", "лист дремучий". Контрастна сама организация повествования. Контраст этот выражается в том, что повествователь, с одной стороны, говорит о предельно трагической ситуации: владыка посылает на смерть раба, что­бы ценой его гибели нести смерть другим людям, и в то же время сам повествователь не дает этому оценки, он только рас­сказывает о той трагедии, которая произошла около анчара. Его отношение к ней прорывается только в упоминании о бед­ном рабе, в горьком сопоставлении: "Человека человек..." — да еще, пожалуй, в подчеркнуто простом и в то же время скорб­ном рассказе о том, как умирал бедный раб. По латинской по­словице "Молчание — кричит", в этой суровой сдержанности лирического героя, контрастирующей с тем, о чем он расска­зывает, с особенной силой и обнаруживается его отношение к происходящему.

Таким образом, и композиция стихотворения, и его лекси­ка, и входящие в него описательные элементы (анчар, влады­ка, раб) — все это единая и целостная форма раскрытия со­стояния характера лирического героя, конкретизирующая его, превращающая в живое индивидуальное переживание, в кон­кретную картину духовной человеческой жизни, созданную средствами речи.

Большую роль в этой конкретизации играет ритмическая и звуковая организация стиха. Сама по себе ритмика не имеет непосредственного изобразительного значения, она только уси­ливает общую эмоциональную окраску речи. Но благодаря раз­личию стихотворных строк по количеству и месту ударений, по соотношению их с интонационно-синтаксической структурой строфы, по звуковой их организации и т.д. возникает возможность соотнесения строк, имеющих наиболее выразитель­ную смысловую и интонационную окраску, с теми или иными индивидуальными по своему ритмическому своеобразию обо­ротами. И в этом случае строка, особо значимая в смысловом отношении, приобретает наибольшую силу, заметность, выра­зительность.

Стихотворение написано четырехстопным ямбом, его рит­мическое своеобразие связано, прежде всего, с тем, как распо­ложены ударения в строке. Рассмотрим их распределение в "Анчаре". Композиционно стихотворение можно разделить на четыре части. Первые пять строф дают описание анчара. Пер­вая половина второй строфы, т.е. первая и вторая строки, вво­дят новое в течение стихотворения — приказ владыки, далее — вторая половина 6-й строфы и 7-я и 8-я строфы дают описание судьбы раба, последняя — 9-я строфа — говорит о царе. Пер­вая часть почти полностью выдержана ритмически на одно­родных строках: идет как бы перечисление свойств анчара, строфы однородны в интонационном отношении и не требуют, поэтому каких-либо существенных вариаций в движении ритма:

"В пустыне чахлой и скупой,

На почве, зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит — один во всей вселенной.

Природа жаждущих степей

Его в день гнева породила

И зелень мёртвую ветвей

И корни ядом напоила".

Как видим, здесь все строки (за одним исключением) дают однородное расположение ударений: в каждой строке три ударения, ударение на 6-м слоге опущено. Это создает одно­родность ритмического движения, отвечающего интонацион­ной однородности текста: перечислению, так сказать, качеств анчара. Так же строятся следующие три строфы. Всего на 20 строк здесь приходится лишь три четырехударных строки и одна двухударная.

Одна четырехударная строка заканчивает первую строфу ("Стоит — один во всей вселенной", поддерживая завершаю­щую интонацию), другая — в четвертой строфе (она связана с переносом "И тигр нейдет — лишь вихорь черный"), третья — заканчивает все описание анчара ("стекает дождь в песок горючий").

Все они, таким образом, интонационно мотивированы, при­дают строкам, с которыми связаны, индивидуальное свое­образие, но в то же время, поскольку все окружающие строки несут по три ударения, они не выступают с особенной подчеркнутостью, что и не требуется ходом повествования, поскольку все оно строится в одном плане — описание анчара Что ка­сается одной двухударной строки третьей строфы ("И застывает ввечеру"), то она не связана с какими-либо смысловыми и интонационными оттенками фразы и поэтому не попадает, так сказать, в ритмическое поле зрения.

Звучание стиха резко меняется при переходе ко второй композиционной части. Здесь от описания анчара Пушкин пе­реходит к основному противоречию, к основному конфликту. Здесь — резкий интонационный подъем. Дважды повторяется слово "человек", но с совершенно различным вкладываемым в него смыслом. Здесь — центр трагедии, потрясшей лириче­ского героя. Как же звучит его голос? Пушкиным собраны здесь все средства звуковой выразительности. Повторение слов, естественно, является и повторением звуков, оно поддержано в следующей строке повторением во всех словах зву­ка "а" ("Послал к анчару властным взглядом"); такого под­черкнутого звукового повтора нет ни в одной другой строке стихотворения. Наконец, эта смысловая, интонационная зву­ковая выпуклость первых двух строк 6-й строфы поддержана и ритмически.

Пятая строфа, как мы помним, оканчивается завершаю­щей четырехударной строкой. А 6-я строфа начинается двухударной строкой, после которой снова следует четырехударная, причем все ударения приходятся на звук "а". Все это придает ей особенно своеобразный, индивидуальный харак­тер, благодаря чему эти самые важные в смысловом и эмо­циональном отношении строки звучат исключительно выра­зительно, опираются и на ритм, и на звук и поэтому придают интонации этих строк максимально драматический характер, отвечающий сущности самого переживания, в них облечен­ного, точнее — в них только и существующего. Характерно в этом отношении замечание Д. Д. Благого, что строка "Послал к анчару властным взглядом" является "единственной полноударной строкой во всем стихотворении". На самом деле таких строк шесть (в 1, 4, 5, 6 и 8-й строфах), но строка эта звучит с такой выразительностью благодаря сочетанию в ней всех звучащих элементов стиха с огромной смысловой и эмоциональной значимостью, что и определяет ее исключительный по силе выразительный харак­тер (а не только полноударность).

Третья часть — это история раба, и она имеет свою инто­национную и ритмическую концовку. Рассказ о нем снова идет на трехударных строчках, затем идет интонационный подъем, и ему отвечает четырехударная строка ("И умер бед­ный раб у ног"), за которой следует двухударная строка ("Непобедимого владыки"), завершающая строфу.

Перед нами опять-таки индивидуально звучащее ритмиче­ское построение, снова возникающее именно тогда, когда со­здается эмоциональная и интонационная основа для особенно значительного и выразительного произнесения строк. Един­ство всех этих элементов и определяет художественную силу я убедительность речи лирического героя — носителя пережи­вания.

Отметим попутно, что здесь мы лишний раз убеждаемся в том, что сам по себе тот или иной ритмический строй строки не имеет самостоятельного изобразительного значения, все дело здесь в отношении строк друг к другу, в их нарастании, контрастах, переходах и т.п., что и заставляет нас ощутить и единое движение ритма, и его своеобразие. Так, в 6-й строфе это своеобразие возникает благодаря переходу от двухударной строки к четырехударной, а в 8-й, наоборот, от четырехударной к двухударной; эти резкие переходы и осуществляют движение ритма, усиливающее движение смысла и эмоции стиха.

Такое же значение имеет распределение в стихе звуковых повторов. Сами по себе однородные звуки все время повто­ряются в речи, поскольку в русском языке всего 39 фонем, и они в тех или иных сочетаниях образуют значительно более 200 000 слов. Но в том случае, когда слово в силу тех или иных смысловых, эмоциональных, интонационных условий произносится с особенной значительностью, становится замет­ным и звуковой состав слова, и однородность звукового соста­ва нескольких слов позволяет это ощутить с особенной силой. Тем самым звуковые повторы становятся мощной опорой для интонации, помогают произнести слово с особенной вырази­тельностью, как мы это видели на примере строки "Послал к анчару властным взглядом"; здесь все время повторяются однородные звуки, и это позволяет произнести связанные ими слова с особенной значительностью. Сами же по себе те или иные звуки (как и ритмы) не имеют самостоятельного худо­жественного, изобразительного значения, важны опять-таки их отношения, связь их с ритмом, интонацией и т.п.

Поэтому вряд ли можно согласиться с Д. Д. Благим, видя­щим в повторении звука "а" передачу "ударов палкой или кнутом" (да и откуда эти удары, когда речь идет о "властном взгляде" — даже не слове, которого одного достаточно, чтобы послать человека на мучительную смерть), а в звуке "п" ("по­слушно в путь потек") изображение "тяжелого и трудного пути по пустыне". Также трудно принять соображения Д. Д. Благого о "звукообразе", т.е. о том, что звук "ч" вызы­вает у нас представление об анчаре и поэтому настойчиво по­вторяется. Количество "ч" в стихотворении не превышает обычной его встречаемости в языке (около 2%). В стихотво­рении Пушкина "Признание" мы находим строфу с "ч" в каж­дой строке:

"И ваши слезы в одиночку,

И речи в уголку вдвоем,

И путешествия в Опочку,

И фортепьяно вечерком…"

— хотя оснований для возникновения звукообраза, связанного с "ч", там вовсе нет.

Значение звуковых повторов состоит в том, что они со­здают опору для интонационного выделения наиболее эмоционально окрашенных слов, а самое качество звуков уже не имеет существенного значения.

В строках: "Принес — и ослабел и лег Под сводом шалаша на лыки…" — перед нами тот же звуковой повтор на "л", что и в строке "Послал к анчару"; интонационные функции этих повторов однородны, хотя смысловая окраска слов совсем иная.

Все эти наблюдения над построением стихотворения "Ан­чар" позволяют сделать некоторые общие выводы о структу­ре лирического стихотворения. Мы воспринимаем его, прежде всего как определенного типа речь, ярко эмоционально окра­шенную. Это выражается в том, что в ней на первый план выдвинуты именно те элементы речи, которые передают субъективно-оценочное, индивидуальное отношение говорящего к интересующим его сторонам жизни. Здесь, во-первых, играют роль звук, ритм, интонация, придающие лексике стихотворе­ния повышенно-эмоциональную окраску, и, во-вторых, все эти элементы речи внутренне связаны, образуют целостную вы­разительную систему речи.

Эта система речи обусловлена стоящим за ней переживанием, состоянием характера лирического героя, создает его целостный образ, т.е. живое изображение определенного мо­мента духовной человеческой жизни. Отдельные явления, предметы, с которыми связано это переживание, не являются самостоятельными художественными образами, они подчине­ны задаче раскрытия переживания (как в данном случае — анчар, раб, владыка и др.).

В свою очередь это переживание не является самоцелью художественного изображения, оно отражает и обобщает определенные общественные настроения, возникающие в определенной общественной обстановке (в данном случае вы­ражают идеи свободы и гуманизма после поражения декабристов). При этом конкретный материал, в котором развертывается данное переживание, может либо непосредственно воспроизводить черты окружающей поэта жизненной обстановки, либо рисовать условные или исторически отдаленные картины жизни (пример первого — стихотворение Лермонтова "Смерть поэта", пример второго — "Анчар").

Варианты проведения уроков литературы

Поиск по сайту: