Бенедикт Нурсийский и его орден до десятого столетия

Первую новую ступень развития монашества мы находим в VI-м столетии в Италии. Бенедикт Нурсийский дал монашеству новый устав и сообщил ему способность к организованной деятельности и к успешному влиянию. Монашество само должно было реорганизоваться, прежде чем оно получило возможность энергично взяться за дело. С точки зрения содержания, устав Бенедикта не представлял, впрочем, ничего нового. Но на Западе в начале шестого столетия существовали в высшей степени разнообразные и отчасти в высшей степени подозрительные формы ”монашества”. Заслуга Бенедикта состоит в приведении этих форм к наиболее целесообразному виду, и успех еще более превзошел его заслугу. Строгое повиновение, которым Бенедикт связал монахов, организованная связь, враждебное отношение к бродячим и не приносящим никому пользы монахам, твердое регулирование ежедневной жизни и не допускающая исключений обязанность работать, в особенности обязанность производить земледельческие работы – вот наиболее заслуживающие внимания правила.

Требования послушания и работы мы встречаем, правда, уже в восточных уставах, и в новой редакции они сначала выступают еще не на первом месте; но впоследствии они приобрели преимущественную важность. И какие перемены принесли они вслед за собой! Из грубых, отчасти уже разложившихся и беспорядочных колоний произошли узаконенные союзы, обладавшие рабочей силой, которая должна была искать поля для своей деятельности. Знаменитый великий епископ на троне Петра, Григорий I, сам монах умом и сердцем, обратил эту новую силу к себе на службу и извлек из нее пользу для церкви. Еще ранее остготский министр Кассиодорий, утомленный долгой жизнью, удалился в монастырь и ввел в обиход монастырской жизни занятия наукой; сам он начал с того, что составил для монастыря богословские и исторические руководства.

Начиная с VII-го столетия, мы встречаем братьев ордена Бенедикта далеко на Западе. Они расчищают под пашни леса, превращают пустыри в возделанную землю, изучают украдкой или со спокойной совестью песни языческих поэтов и произведения историков и философов. Процветают монастыри и монастырские школы, и всякое новое монастырское поселение является в то же время центром религиозной жизни и образования в стране. С помощью этих отрядов римский епископ мог распространить или поддержать христианство и остатки древней культуры на Западе; благодаря их содействию, он преобразовал новые германские государства в римско-германские. Мы говорим: римский епископ, – ибо Бенедикт не имел в виду такой деятельности своего ордена, она не вытекала сама собою из его устава, и, наконец, ученики Бенедикта не представляли ее себе в качестве сознательной задачи. Наоборот, на этой первой ступени мы видим монашество всецело на службе под руководством римских епископов и римских легатов, как например, Бонифация. Ордену удалось подчинить Риму франкскую церковь, которая с момента своего рождения была связана с государством, и оттеснить на задний план все монастыри, не управлявшиеся уставом Бенедикта, только потому, что он подчинил себя церковной политике, направлявшейся из Рима. «В цели ордена не входило сообщать другим и пускать в действие свой духовный запас, хотя многие братья ордена с большим успехом действовали в качестве миссионеров, многие другие распространяли науку за пределами своих монастырей, а некоторые, жалея бедный народ, поучали его на его языке письменно и устно, увещевали его, потрясали его сердца».

Между тем, мы замечаем явление, которое постоянно повторяется в истории Запада: чем более монашество предоставляло себя в распоряжение церкви в качестве ее орудия, и чем больше участия оно принимало в ее задачах, тем более оно само подвергалось обмирщению и превращалось в церковный институт. Всего больнее должны были чувствовать это те монахи, которые посвятили свою жизнь одному Богу. Им оставалось только либо отказаться от мирских задач и снова всецело отдаться самому строгому аскетизму, или призывать орден к решительным реформам, чтобы потом попробовать преобразовать сословие каноников, этот обмирщившийся епископский клир. Но для Запада характерно, что монахи, которые с бесповоротной решительностью возвращались к греческому аскетизму, не могли надолго на нем успокоиться и спустя более или менее продолжительное время добровольно обращались к мысли о реформе ордена, но вместе с тем должны были обращаться и к церкви; из таких мы назовем прежде всего Бенедикта Анианского. Однако, попытки реформ, имевшие место в VIII-м и IX-м веке, не дали никаких результатов. Монастыри все более и более попадали в зависимость не только от церковных, но и от светских вельмож. Аббаты все более и более становились тем, чем они были уже давно – придворными сановниками; скоро между монахами и белым духовенством разница осталась только во внешних церемониях. Казалось, что в X-м столетии монашество на Западе уже сыграло свою роль, казалось, что за исключением некоторых монастырей, в особенности женских, оно побеждено опасностью такого рода, которая на Востоке не могла явиться: оно само стало миром, обыденным миром, не возвышаясь над ним даже на толщину волоса. Папство, церковь, монашество в десятом столетии кажутся одинаково опустившимися.

VII.

Поиск по сайту: