Клюнийская реформа; одиннадцатое и двенадцатое столетия

Однако началось уже второе движение в церкви, второй подъем монашества. Он шел на этот раз из Франции. Монастырь Клюнú, учрежденный в десятом столетии, сделался местом великой реформы церкви, пережитой Западом в XI-м столетии. Предпринятая монахами, эта реформа сначала была поддержана благочестивыми и умными князьями и епископами, в противность обмирщенному папству, пока ее не взял в свои руки великий Гильдебранд, который как кардинал и наследник Петра, противопоставил ее князьям и обмирщенному духовенству. Для Запада это была настоящая реформация церкви, только не евангелическая, а католическая. Каковы были цели этого нового движения?

Прежде всего, восстановление старой дисциплины, действительного отречения от мира и преданного Богу старого благочестия в монастырях; далее, во-первых, монашеское регулирование жизни всего белого духовенства, и, во-вторых, господство реформированного по монашескому образцу духовенства над светским миром, над князьями и народом. Великая реформа клюнийских монахов и их могучего папы прежде всего является богатой последствиями попыткой регулировать жизнь всего духовенства сообразно с монашескими правилами. В этом случае Западное монашество впервые заявило решительную претензию провести и заставить признать свои идеалы, как истый христианский порядок жизни для всех взрослых верующих. Но так как Западное монашество не переставало предъявлять требования всему христианскому миру и в то же время служить церкви, то оно на своем пути постоянно вновь встречалось с церковью. Христианская свобода, к которой оно стремилось, при всех колебаниях, была для него не только свободой отдельного человека от мира, но и свободой христианства для служения Богу в мире. Если монашество действительно есть высшая форма христианства, то необходимо дисциплинировать совершеннолетних его адептов по монашескому правилу, а несовершеннолетних, какими, с точки зрения средневековья, были все миряне, по крайней мере, привести к повиновению.

Эти идеи господствовали в Клюнú и владели умом великого клюнийского папы. Отсюда строгое проведение безбрачия духовенства, отсюда борьба против духовенства, отсюда борьба против обмирщения духовных лиц и прежде всего против симонии, отсюда монашеская дисциплина священников. А политическое господство над миром? С указанной точки зрения оно могло казаться суррогатом, пока еще не было проведено всеобщее и истинное проникновение мира христианством. Но тут уже начинается разногласие между монашеством и реформированной церковью. Можно изобразить идеи Григория и его серьезных друзей таким образом, что они будут отличаться только в оттенках и все-таки эти оттенки приводили к противоположным программам. Уже в самом начале даже среди безусловных поклонников папы стали слышны голоса, выражавшие мнение, что надо удовольствоваться реформою нравов и заботой о благочестии. Церковь не должна доходить до того, чтобы властвовать по образцу государства и при помощи его средств. Эти голоса требовали действительного возвращения к апостольской жизни, восстановления первоначального вида церкви.

Будет неправильно понимать дело так, что эти стремления монашества обозначали шаг назад на ту ступень, которую занимала греческая церковь, и поэтому выходили из рамок западного католицизма; нет, монахи, державшиеся такой точки зрения, имели перед собой положительную программу: христианскую жизнь всего христианского мира. Но так как они, исходя из древнего предания, мечтали о новом преобразовании христианского мира наподобие сверхземного царства и не отказывались от осуществления своей мечты на земле, то они прониклись непреодолимым недоверием к тому суррогату, который предлагал и к которому стремился римский епископ. Это недоверие заключало в себе отвращение ко всем тем элементам церкви, которые напоминали государственно-правовую организацию. Отвращение ко всяким публичным правовым учреждениям и к государству чрезвычайно характерно для Западного монашества, и столь же очевидно, почему у греческих аскетов не было такого отвращения. Но в одиннадцатом веке благоговение перед церковью и ее правителями было слишком могущественно для того, чтобы дело могло дойти до конфликтов между реформированным клиром и монашеством.

В таинстве покаяния церковь владела могущественным средством, посредством которого она приковывала к себе даже монашество. С запятнанною совестью и со сломленным мужеством многие смирялись перед планами великого монаха-папы. И он выводил из тишины монастырей как раз тех, кто с особою охотой посвящал всю свою жизнь Богу. Он знал, что поможет смирить мир только такой монах, который бежит от мира и хочет быть свободным от него. Бегство от мира на службе у церкви, господствующей над миром – вот изумительная задача, которую разрешили более, чем на столетие, Григорий и его преемники на троне Петра.

Но цели Григория и епископов реформированной церкви при всем их политическом характере были все-таки духовные. Только поэтому они изменяли настроение масс и зажигали их на борьбу против обмирщившегося верхнеитальянского клира, против стоявших за симонию князей по всей Европе. Новый энтузиазм религиозного характера стал волновать западные народы, в особенности романские. Одушевление крестовых походов есть непосредственный плод монашеского реформационного движения в одиннадцатом столетии. Религиозный подъем, охвативший Европу, нашел себе в этих походах самое живое выражение. Господство церкви должно быть проведено на земле. Перед крестоносцами носились идеи клюнийского монаха, властвовавшего над миром. Из святой земли, со святых мест крестоносцы приносили домой новую, или до сих пор лишь редко применявшуюся форму христианского благочестия: погружение в страдания и в крестный путь Христа. Отрицательный аскетизм получил положительную форму и новую положительную цель: делаться одним целым с искупителем через внутреннюю любовь и совершенное ему подражание. Личный элемент, переходя с одного сердца на другое, начал оживлять неприглядную и бесцельную работу отрешения от самого себя и пробуждать спавший субъективизм.

Это движение вызвало внутренний подъем и в среде монашества, хотя сначала только в лице немногих отдельных его представителей. Большое число орденов, одновременно с этим учрежденных, в особенности во Франции, свидетельствуют о всеобщем подъеме. Тогда появились ордена: картезианцев, цистерцианцев, премонстрантов, кармелитов и многие другие. Но появление этих многочисленных орденов показывает только, что монашество снова потеряло самого себя в союзе с церковью. Каждый новый орден старался возвратить монашество к его первоначальной строгости и вырвать его из опасности обмирщения; но так как каждый орден подчинялся церкви, то он быстро покрывался церковной оправой и изнашивался. Многие из орденов, учрежденных с целью восстановления первоначального монашества, сейчас же при утверждении принимали в свою программу подчинение епископу и наперед отказывались от разрешения свойственных им задач внутри церкви и для церкви, а следовательно и от забот о душе. Таковы были иллюзии, которым тогда предавались монахи.

В XII-м столетии привязанность христианства и также монашества к церкви еще совершенно наивная; противоречие между действительным видом господствующей над миром церкви и между евангелием, которое она проповедовала, правда, чувствовалось, но все время отодвигалось на второй план; критика притязаний церкви и ее устройства еще не оказывала действия. Достаточно назвать имя только одного человека, Бернарда Клервосского, чтобы, как в зеркале увидать все то великое, что принесла с собой эта вторая монашеская реформа церкви, но также и все ее границы и иллюзии. Тот же самый монах, который в тиши своей монастырской кельи говорит новым языком молитвы, посвящает всецело всю свою душу ”Жениху”, проповедует христианству бегство от мира, напоминает папе, что папа на троне Петра призван к служению, а не к господству, – тот же самый монах вместе с этим заражен всеми иерархическими предрассудками своего времени и сам проводит политику господствующей над миром церкви. Но монашество могло оказать такие большие услуги церкви в эту эпоху только потому, что оно шло вместе с нею. Оно вызвало реформу в церкви, и эта реформа в конце концов привела к укреплению господства церкви над миром, а вместе с тем и к ее обмирщению.

Таков был поразительный и вместе с тем само собой понятный конечный результат. Областью, в которой постоянно сходились церковь и монашество, была борьба со всеми требованиями мирян (в особенности государей), обращенными к церкви. Западное монашество понимало эту борьбу как ”освобождение от мира” и поэтому предоставляло себя в этой борьбе к услугам церкви. Только тогда, когда мы это оценим, мы поймем, каким образом в ту эпоху один и тот же человек мог быть в одно и то же время и искренним монахом и князем церкви, каким образом он мог обманывать себя и других относительно конечных целей борьбы с государством, или не представлять их себе ясным образом.

VIII.

Поиск по сайту: