Комментарии. Это послесловие было написано для публикации фрагментов

Это послесловие было написано для публикации фрагментов

"Лолиты" в журнале "The Anchor Review". Перепечатано затем в

первом американском издании романа. Переведено автором.

(*1) /...связан с газетной статейкой об обезьяне.../ --

Похоже на мистификацию, так как никому из исследователей такую

заметку обнаружить не удалось.

(*2) /...рассказ, озаглавленный "Волшебник".../ -- Вопреки

этому высказыванию Набокова, рукопись "Волшебника" была найдена

и опубликована.

(*3) /...писал романы с 1924-го года.../ -- Первый роман

Набокова "Машенька" написан в Берлине осенью 1925 г.

(*4) /Алданов/ Марк Александрович (псевдоним; наст. фам.

Ландау, 1889--1957) -- русский писатель-эмигрант, писавший в

основном исторические романы. Набоков поддерживал с ним

многолетние дружеские отношения.

(*5) /Фондаминский/ Илья Исидорович (псевдоним И. Бунаков,

1880--1942) -- публицист, религиозный писатель, один из

редакторов журнала "Современные записки", активный деятель

партии эсеров. Взгляды Фондаминского были чужды Набокову, но он

относился к тому с уважением.

(*6) /Зензинов/ Владимир Михайлович (1880--1953) --

соредактор "Современных записок", близкий друг И.

Фондаминского.

(*7) /Коган-Бернштейн/ -- женщина-врач, которая лечила

Набокова.

(*8) /...в университетском городе Итака.../ -- В этом

городе находится Корнельский университет, где Набоков вел

занятия по русской и мировой литературе с 1948 по 1959 г.

(*9) /Анаграмма моего имени и фамилии.../ -- Вивиан

Дамор-Блок.

(*10) /типоскрипт/ -- машинописная копия.

(*11) /...в Теллуриде, где я поймал не открытую тогда

самку... голубянки Lycaeides sublivens Nabokov./ -- Об этой

своей находке Набоков написал специальную энтомологическую

работу (1952). Эта бабочка была поймана им рядом с городом

Лолита, штат Колорадо.

/А. Люксембург/

Бумажный оригинал

*Набоков В. В.* Собрание сочинений в 5 томах: Пер. с англ.

/ Сост. С. Ильина, А. Кононова. Комментарии А. Люксембург. --

СПб.: "Симпозиум", 1997. -- 672 стр. (Т. 2). С. 377--385,

651--652.

* Владимир Набоков. Лолита. Постскриптум к русскому изданию *

Научная добросовестность побудила меня сохранить в русском

тексте последний параграф вышеприведенного американского

послесловия, несмотря на то, что он может только ввести в

заблуждение русского читателя, не помнящего, или не

понимавшего, или вообще никогда не читавшего книг "В. Сирина",

которые выходили заграницей в двадцатых и тридцатых годах.

Американскому читателю я так страстно твержу о превосходстве

моего русского слога над моим слогом английским, что иной

славист может и впрямь подумать, что мой перевод "Лолиты" во

сто раз лучше оригинала. Меня же только мутит ныне от

дребезжания моих ржавых русских струн. История этого перевода

-- история разочарования. Увы, тот "дивный русский язык",

который, сдавалось мне, все ждет меня где-то, цветет, как

верная весна за наглухо запертыми воротами, от которых столько

лет хранился у меня ключ, оказался несуществующим, и за

воротами нет ничего, кроме обугленных пней и осенней

безнадежной дали, а ключ в руке скорее похож на отмычку.

Утешаюсь, во-первых, тем, что в неуклюжести предлагаемого

перевода повинен не только отвыкнувший от родной речи

переводчик, но и дух языка, на который перевод делается. За

полгода работы над русской "Лолитой" я не только убедился в

пропаже многих личных безделушек и невосстановимых языковых

навыков и сокровищ, но пришел и к некоторым общим заключениям

по поводу взаимной переводимости двух изумительных языков.

Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев,

запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, все

нежно-человеческое (как ни странно!), а также все мужицкое,

грубое, сочно-похабное, выходит по-русски не хуже, если не

лучше, чем по-английски; но столь свойственные английскому

тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка

между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов --

все это, а также все относящееся к технике, модам, спорту,

естественным наукам и противоестественным страстям --

становится по-русски топорным, многословным и часто

отвратительным в смысле стиля и ритма. Эта неувязка отражает

основную разницу в историческом плане между зеленым русским

литературным языком и зрелым, как лопающаяся по швам смоква,

языком английским: между гениальным, но еще недостаточно

образованным, а иногда довольно безвкусным юношей, и маститым

гением, соединяющим в себе запасы пестрого знания с полной

свободой духа. Свобода духа! Все дыхание человечества в этом

сочетании слов.

Библиографические сведения, приведенные в послесловии к

американскому изданию (Путнам, 1958), можно теперь пополнить.

Первое издание с обильными опечатками, вышедшее в двух томиках

в Париже (Олимпия Пресс, 1955), покупалось довольно вяло

американскими туристами, пока не попалось на глаза Грэхаму

Грину, отозвавшемуся о книге с похвалой в одной лондонской

газете (*1). На него и на "Лолиту" обрушился в другой

лондонской газете реакционный фельетонист, некто Джон Гордон

(*2), и его-то добродетельный ужас привлек к "Лолите" всеобщее

внимание. Что же касается ее судьбы в Соединенных Штатах, то

следует отметить, что она там никогда не была запрещена (как до

сих пор запрещена в некоторых странах). Первые экземпляры

парижского издания "Лолиты", выписанные частными лицами, были

задержаны и прочтены на американской таможне, но неизвестный

друг-читатель, служивший там, признал мою "Лолиту" легальной

литературой, и экземпляры были отправлены по адресам. Это

разрешило сомнения осторожных американских издателей, и я уже

мог выбирать между ними наиболее мне подходящего. Успех

путнамского издания (1958) превзошел, как говорится, все

ожидания. Парадоксальным образом, однако, первое английское

издание, вышедшее в Париже еще в 1955 году, вдруг оказалось под

запретом. Я часто спрашиваю себя, как поступил бы я в те дни,

когда начались переговоры с "Олимпия Пресс", если бы мне тогда

стало известно, что наряду с печатанием талантливых, хотя и

вольных, произведений главный свой доход издатель получал от им

заказываемых продажным ничтожествам пошлых книжонок совершенно

того же сорта, как предлагаемые на темных углах снимки монашки

с сенбернаром или матроса с матросом. Как бы то ни было,

английские таможенники давно уже отнимали, в суровом и трезвом

тумане возвращений с каникул, эту порнографическую дрянь -- в

таких же травянистого цвета обложках, как моя "Лолита". Теперь

же английский министр внутренних дел попросил своего

французского коллегу, столь же невежественного, сколь

услужливого, запретить в продаже весь список изданий "Олимпии",

и в течение некоторого времени "Лолита" в Париже разделяла

судьбу заборных изданий "Олимпии".

Между тем нашелся лондонский издатель, пожелавший

напечатать ее. Дело совпало с обсуждением нового закона о

цензуре (1958-59 г.) причем "Лолита" служила аргументом и для

либералов и для консерваторов. Парламент выписал из Америки

некоторое количество экземпляров, и члены ознакомились с

книгой. Закон был принят, и "Лолита" вышла в Лондоне, в

издательстве Вайденфельда и Никольсона, в 1959-ом году.

Одновременно Галлимар в Париже подготовил ее издание на

французском языке, -- и незадачливое первое английское издание

"Олимпия Пресс", деловито и возмущенно оправляясь, опять

появилось в киосках.

С тех пор "Лолита" переводилась на многие языки: она вышла

отдельными изданиями в арабских странах, Аргентине, Бразилии,

Германии, Голландии, Греции, Дании, Израиле, Индии, Италии,

Китае, Мексике, Норвегии, Турции, Уругвае, Финляндии, Франции,

Швеции и Японии. Продажу ее только что разрешили в Австралии,

но она все еще запрещена в Испании и Южно-Африканской

Республике. Не появилась она и в пуританских странах за

железным занавесом. Из всех этих переводов я отвечаю, в смысле

точности и полноты, только за французский, который я сам

проверил до напечатания. Воображаю, что сделали с бедняжкой

египтяне и китайцы, а еще яснее воображаю, что сделала бы с

ней, если бы я допустил это, "перемещенная дама", недавно

научившаяся английскому языку, или американец, который "брал"

русский язык в университете. Вопрос же -- для кого, собственно,

"Лолита" переводится -- относится к области метафизики и юмора.

Мне трудно представить себе режим, либеральный ли или

тоталитарный, в чопорной моей отчизне, при котором цензура

пропустила бы "Лолиту". Кстати, не знаю, кого сейчас особенно

чтят в России -- кажется, Гемингвея, современного заместителя

Майн-Рида, да ничтожных Фолкнера и Сартра, этих баловней

западной буржуазии. Зарубежные же русские запоем читают

советские романы, увлекаясь картонными тихими донцами на

картонных же хвостах-подставках (*3) или тем лирическим

доктором с лубочно-мистическими позывами (*4), мещанскими

оборотами речи и чаровницей из Чарской, который принес

советскому правительству столько добротной иностранной валюты.

Издавая "Лолиту" по-русски, я преследую очень простую

цель: хочу, чтобы моя лучшая английская книга -- или, скажем

еще скромнее, одна из лучших моих английских книг -- была

правильно переведена на мой родной язык. Это -- прихоть

библиофила, не более. Как писатель, я слишком привык к тому,

что вот уже скоро полвека чернеет слепое пятно на востоке моего

сознания -- какие уж тут советские издания "Лолиты"! Как

переводчик я не тщеславен, равнодушен к поправкам знатоков и

лишь тем горжусь, что железной рукой сдерживал демонов,

подбивавших на пропуски и дополнения. Как читатель я умею

размножаться бесконечно и легко могу набить огромный отзывчивый

зал своими двойниками, представителями, статистами и теми

наемными господами, которые, ни секунды не колеблясь, выходят

на сцену из разных рядов, как только волшебник предлагает

публике убедиться в отсутствии обмана. Но что мне сказать

насчет других, нормальных читателей? В моем магическом

кристалле (*5) играют радуги, косо отражаются мои очки,

намечается миниатюрная иллюминация -- но он мало кого мне

показывает: несколько старых друзей, группу эмигрантов (в общем

предпочитающих Лескова), гастролера-поэта из советской страны,

гримера путешествующей группы, трех польских или сербских

делегатов в многозеркальном кафе, а совсем в глубине -- начало

смутного движения, признаки энтузиазма, приближающиеся фигуры

молодых людей, размахивающих руками... но это просто меня

просят посторониться -- сейчас будут снимать приезд какого-то

президента в Москву.

/Владимир Набоков/

/7-го ноября 1965 г./

/Палермо/

Поиск по сайту: