Глава шестая,. в которой основные события происходят за стенами Санлюба и без участия его обитателей

в которой основные события происходят за стенами Санлюба и без участия его обитателей

Уж замуж невтерпеж

Многочисленная Полина родня, дружившая по трем возрастным группам, редко собиралась вместе – условия не позволяли. Пригласить в двухкомнатную квартиру четыре десятка человек, братьев, сестер, их супругов и детей, дело немыслимое. Поэтому все вместе виделись только по особым случаям – свадьбам, проводам в армию, крестинам и похоронам.

Тем не менее, расселившись по Москве и Подмосковью, они сохранили деревенские представления о родне как сообществе, связанном узами крови и взаимовыручки. С детства старшие привыкли отвечать за младших, младшие – признавать авторитет старших и подчиняться. Включаемые в сообщество мужья и жены на первых порах путались в именах, порядковых номерах и в родстве-свойстве. Им терпеливо объясняли: «Не та Маринка на рынке кошелек потеряла, которая сестра и пятая с конца, а жена Коли, который между Клавой и Полей», «Леша – это сын жены Саши от первого брака, общий у них Павлик. Подрался Саша с сыном Лены, шестой по счету, из-за велосипеда». Казалось, что запомнить всех невозможно, но проходило время, и родственники и свойственники рассаживались в памяти, как ученики в классе, – тоже ведь вначале путаешься в фамилиях одноклассников.

Новообращенные родичи, как правило, проникались общей семейной идеологией, под защитой «наших» и «своих» чувствовали себя членами сплоченной организации вроде секты или партийной ячейки. Тем более, что обязанности были необременительными, а на помощь всегда можно рассчитывать. Ее оказывали не по возрастному принципу, а по половому. Например, мужчины помогали в строительстве дома Игорю, третьему с конца, или стеклили лоджию Лене, которая между Полей и Сашей. Когда у Маши, предпоследней, перед Зойкой, тяжело заболела свекровь, а на руках был маленький ребенок, то женщины по очереди дежурили в больнице или нянчили младенца.

Штабные, а точнее, диспетчерские обязанности несли Клава, третья по счету, и жены трех старших братьев. Это был своего рода совет семейства, куда стекалась вся информация и выдавались наряды на работы. Именно к ним обратилась Зойка, испугавшись семейного приговора: бросишь ребенка – все тебя проклянем.

На первый взгляд то, о чем просила непутевая шалава Зойка, выглядело безумно. Но, проведя личные и телефонные консультации, женщины взялись за выполнение плана. Он заключался в коллективном походе братьев и мужей сестер к Зойкиному хахалю и проникновенной беседе с ним: мол, женись, а то получишь.

Ясное дело, никому из мужчин план не понравился. Это ведь не топором махать или вещи таскать при переезде. Но давление на них оказывалось стойкое и упорное. В разных концах Москвы и уголках Подмосковья звучали одни и те же упреки, построенные на подтасовке фактов: «Все наши мужики идут, а ты отказываешься? Совесть есть? Сколько нам помогали! Как ты после этого в глаза Володе, Пете, Коле… будешь смотреть?»

Мытьем и катаньем, уговорами, угрозами и лестью женщины своего добились.

В один из дней, отпросившись с работы, девять мужчин в возрасте от сорока пяти до двадцати шести встретились на станции метро «Орехово» и двинулись в сторону управы. Отсутствовали только Вася, по понятным причинам избавленный от мероприятия, и третий с конца брат Игорь, сержант милиции, срочно вызванный в последний момент на усиленный вариант дежурства.

Они шли колонной, по два-три в ряд, чертыхались, пересмеивались, ругали женщин, все затеявших, и себя, поддавшихся бабским глупостям. Но их уже объединяло чувство коллективизма и азарта – что из этой затеи получится?

Управа занимала первый этаж большого жилого дома. Фамилия Зойкиного ухажера – Скворцов. Нашли комнату, на дверях которой белела табличка с его именем, и стали по одному входить.

Комната была тесной: два письменных стола и два шкафа для бумаг. Женщина, которая сидела напротив Скворцова, возмутилась:

– Куда? У нас не приемные часы! По одному! А братья все заходили и заходили.

– К Скворцову по личному вопросу.

Они набились как сельди в бочку, заняли все пространство, плотно обступив сидящего за столом Скворцова. То ли от духоты, то ли от страха он мгновенно вспотел. Под мышками растекались темные пятна, направленный на лицо вентилятор не справлялся с испариной на лбу.

– Вам, гражданочка, лучше выйти, – посоветовал кто-то женщине.

Она испуганно протиснулась сквозь мужской строй и выскочила из комнаты. Побежала в соседнюю вызывать милицию.

– Что происходит? – нервно спросил Скворцов. – Кто вы такие?

Они не сообразили договориться, кому речь держать, и на несколько секунд замешкались, переглядываясь.

– Кто вы такие? – повторил Скворцов.

Володя, самый старший брат, тугодум и молчун, двинул локтем в бок Кольку, который четвертый по счету, после Клавы.

– Мы братья и зятья! – Коля постарался придать голосу строгость.

– Что? – растерялся Скворцов и еще больше испугался, решив, что нагрянули братки из местной группировки. – Ореховские? – прошептал он.

– Зачем же? Воробьевские, – ответил Клавин муж Дима.

Скворцов о таких не слышал, но вздрогнул, когда из дальнего ряда послышалось:

– Ребята, давайте скорее. Духотища!

Вперед вышел брат Саша, седьмой по счету, между Леной и Мариной, словоохотливый весельчак и водитель автобуса.

– Знакомиться сейчас не будем, – сказал он. – Всех не запомнишь, постепенно узнаешь. Мужик! Хватит дурью маяться, женись на Зойке, а?

– И пошли пиво пить, – донеслось с задних рядов. Там не сохраняли тишины. Отпускали шуточки: «Он Скворцов, она Воробьева – птичья семья получается. Какое гнездышко совьют?» И даже выражали сочувствие Скворцову: не позавидуешь, во влип, на мыло исходит.

– Значит, это Зоя меня заказала? – вспомнил Скворцов бандитское слово.

– Тебя же никто не бил! – обиделся Саша.

– Пока! – донеслось сбоку.

– Хватит париться! – подал голос муж Вероники Леня. – Женишься по-хорошему или нет?

Что делать в случае отказа, компания представляла себе смутно, но посоветовали Скворцову с ними не связываться:

– Посмотри, какая мы сила! Взвод! У нас хорошая родня и очень большая. Сейчас тебе морду разукрасим или ноги поломаем, как потом дружить будем?

– Дружить? – пробормотал убитый горем Скворцов, которого не только женили насильно, но и определяли в банду.

И тут, на его счастье, прибыла милиция. Боец в камуфляже распахнул дверь, выставил автомат и гаркнул:

– Всем на пол! Лежать!

– Какое на хрен лежать! – ответили ему. – Мы стоя не помещаемся!

Боец на секунду задумался и изменил приказ:

– Руки вверх! Выходи по одному!

В дверях каждого из братьев-зятьев обыскивали на предмет оружия, забирали документы и ставили лицом к стенке с поднятыми руками. Через несколько минут у обеих стен длинного коридора выстроились шеренги задержанных. Маринкиному мужу Вите стены не хватило, он оперся на дверь кабинета, та раскрылась, и он под визги женщин упал внутрь. Милиционеры передернули затворы и бросились на крик. Оседлали Витю, заломили ему руки и надели наручники – все сопровождалось отборной руганью и угрозами.

Беспомощные, с растопыренными ногами и поднятыми руками, получавшие пинки при любой попытке сказать слово или повернуть головы, Зойкины парламентеры закипали от обиды и злости. Они простояли долго, пока не прибыл дополнительный транспорт и комплекты наручников.

В отделение привезли и Скворцова с заявлением: на него напали рэкетиры, назвавшиеся воробьевской группировкой, угрожали физической расправой; главных требований до приезда милиции высказать не успели, но первое заключалось в принудительной женитьбе на Зое Ивановне Воробьевой.

В оперативных разработках данная группировка не значилась, но у четверых задержанных были паспорта на фамилию Воробьев. Запросили сведения в вышестоящих организациях, а допросы отложили до завтрашнего дня.

На следующий день их вызволил брат Игорь, сменившийся с дежурства. Он рассказал коллегам, зачем мужики отправились в управу, и в отделении милиции стоял громовой хохот. Такого у них еще не было: сватов захватили! Их выпускали из кутузки под насмешливые просьбы: на свадьбу пригласите!

Ночь, проведенная на нарах, еще более сплотила компанию. Хотя перед ними никто не извинился, они понимали, что с самого начала ввязались в сомнительное мероприятие. Оно обернулось приключением, на которые жизнь не богата, воспоминаний и пересказов хватит надолго.

Неясным оставался только один вопрос, он же самый главный. Напрасно, что ли, парились? И что женам сказать? Они башку прогрызут – тебе ничего поручить нельзя, заставь дурака Богу молиться, он в милицию попадет.

После короткого совещания решили дожать Скворцова или, по крайней мере, услышать от него внятный ответ. Колонна маршем двинулась в сторону управы, совершив короткую остановку у палатки с прохладительными напитками. Теперь инициативу взял на себя Игорь.

Он вошел в кабинет, представился:

– Сержант Воробьев, – рука к козырьку. – Вы гражданин Скворцов? Проследуйте, пожалуйста, за мной.

Фамилия сержанта Скворцову не понравилась, но он решил, что органы желают уточнить детали покушения.

Когда он проследовал за милиционером на детскую площадку, ему не понравилось еще больше. Вся вчерашняя компания, в полном составе! Сидят на лавочках, сломанных качелях и каруселях. Пьют пиво из бутылок и банок. Скворцов резко повернулся к сержанту, тот протянул ему бутылку:

– Выпей. Давай поговорим как люди, по-мужски. Тебя как зовут? Илья? Ребята, это Илья! Не робей, здесь все свои.

К строптивому жениху не применяли мер насилия, не выкручивали руки и не приставляли нож к горлу. Его попросили привести аргументы «против», против женитьбы. Хотя напомнили, что позорно в кустах отсиживаться, когда девка от тебя понесла.

Поначалу Илья Скворцов возмутился: моя личная жизнь, никто не имеет права вмешиваться, не желаю обсуждать. Его утихомирили. Не ершись, мы тоже не груши околачиваем, отгулы взяли и за свой счет, к тебе приехали, ладно, пусть недоразумение с милицией вышло, мы зла не держим, ситуацию твою понимаем, давай говорить по существу вопроса (это Васю вспомнили).

Разговор плавно перетек в павильон-шашлычную у метро, где сдвинули столики и попросили повесить на входе объявление: «Извините, сегодня у нас спецобслуживание».

Немногочисленный персонал шашлычной – официантка, бармен, повар и уборщица – прятались за стойкой бара и подслушивали странную беседу.

Симпатичный молодой человек в белой рубашке и при галстуке сидел во главе стола и ответствовал перед разношерстной и разновозрастной публикой мужского пола.

– Пойми, Коля, то есть Петя, то есть Саша… Да, все вы поймите! В мои жизненные планы не входила женитьба!

– Старик! – отвечали ему. – Годом раньше, годом позже – нет разницы.

– Мы с Зоей еще плохо знаем друг друга.

– Больше, чем ты про нее узнал, не бывает.

– От ребенка я не отказываюсь. Готов подтвердить отцовство и платить алименты.

– Само собой. Но зачем тебе с конца начинать – сначала алименты, а потом женитьба? Поживите, оно и стерпится. Ребенок – это сила! Наследник. Бутуз. Первый раз на руки возьмешь – дух захватит. Никакая рыбалка и охота не сравнится.

– Материально я не готов содержать семью.

– Поможем!

Уборщица, помнившая советские времена, тихо сообщила сослуживцам, что это товарищеский суд. Раньше, если жениться не хотели, партийная, профсоюзная организация разбирали или товарищеский суд. Как время далеко шагнуло! Теперь на открытом воздухе песочат. Да и то сказать, выговор куда занесешь? Вот и наступил гуманизм – жениться под пиво и шашлыки уговаривают.

Под не агрессивным, но массированным напором клана Воробьевых Илья Скворцов сдался. Что он теряет, в конце концов? Ничего, кроме свободы.

Вечером Зойке доставили жениха, почти трезвого и настроенного на испытания преимуществ семейной жизни, отцовства и большой дружной родни. Конвоировали его не всем составом, а выделили трех делегатов – Игоря, Леню и Витю.

У каждого из «сватов» при отчете перед женой невольно получалось так, что именно его роль была заглавной: поведение при задержании смелым и отчаянным, а речи толковыми и умными. В ответ они получали от жен восхищенные охи-ахи, улыбку, обещавшую некоторый период жизни без занудства и сварливости, а также искренние уверения – без тебя остальные точно бы не справились!

Вася, узнав об этой авантюре, мысленно поблагодарил Бога и ребят, что его сия чаша миновала. А потом хвастливо подумал: «Неправильно действовали. Не знают правил общения в учреждениях. Надо было представиться, на общие темы поговорить, а затем уж к существу вопроса постепенно переходить».

Поля помирилась с Зойкой. На квартире у Лены, которая между Полей и Сашей, сестры организовали им встречу, предварительно поставив Зойке ультиматум: в ногах валяйся, но чтобы она тебя простила. До крайностей дело не дошло. Зойка повинилась, что-де раньше она была беспутной и совершала ошибки, а теперь, беременная, одумалась и хочет быть такой же честной и порядочной, как все ее шесть сестер, как мама была. При воспоминании о маме сестры всплакнули. Каждой досталась только частица маминой любви, но она была дороже всех бриллиантов мира.

Поля Зойку простила, и в знак примирения они расцеловались.

Наветов и компания

Кирилл Наветов согласился на Ксюшины условия и оставил ей пять процентов акций не потому, что испугался ее угроз и наличия наследников. Ему был выгоден подобный расклад при взаимоотношениях со старыми партнерами.

От Ксюши требовалось подписать некоторые бумаги, но к ней не могли дозвониться. Наветов отправил по знакомому адресу своего помощника. На звонки в дверь тоже никто не ответил, и собачьего лая не слышалось. Помощник решил навести справки у соседей.

Мария Гавриловна рассмотрела его в глазок – узнала бандита, который пистолем размахивал. Вместо того чтобы открыть дверь, она стала задвигать засовы и орать, что сейчас вызовет милицию.

– Бабуля! – кричал через дверь помощник. – Я только хотел узнать, когда бывает дома Ксения Георгиевна.

– Ничего я не знаю! Уехала на дачу. Я ноль один набрала. Алло! Милиция? Пожарная? А милиция по какому номеру? Спасибо!

– Скажите, когда она вернется или где расположена дача.

– Милиция! Ко мне в квартиру рвется бандит с пистолетом! Ничего не знаю! Уехала с мужем Костиком и собаками. Это я не вам! Адрес? Сейчас. Индекс забыла.

Визитер поспешил удалиться.

Он отчитался перед Наветовым: найти Самодурову не удалось, чокнутая старуха соседка заявляет, что собачница с покойным мужем живет на даче.

– Найди в документах адрес коттеджа, который мы прозевали и он неожиданно выплыл при вступлении в наследство, – приказал Наветов и надолго задумался.

Он хорошо знал сильные и слабые стороны своего мышления. Он не обладал звериным чутьем Костика или потрясающей интуицией, которая помогает некоторым счастливчикам в космическом хаосе увидеть путеводную звезду. Но Кирилл был аккуратистом и формалистом. Он не допускал работы спустя рукава и небрежности. Тщательно проверял и перепроверял каждый свой шаг. В школе и институте, каких бы усилий ему ни стоило, он решал уравнения до победного правильного ответа. Его передергивало от брезгливости, когда он видел куриные тушки, плохо ощипанные, с редкими тоненькими белыми волосками. Пинцетом! Пинцетом заставлять выщипывать!

В большом бизнесе не обойтись без крупных рисков. Но Наветов так устраивал, что головой и финансами рисковали другие, а его интересы многократно страховались. О нем говорили: там, где прошел Наветов, пылесосу делать нечего. Он тратил много времени на тщательный анализ возможных проблем и разработку мер их устранения, но его усилия вознаграждались сторицей.

Скорее всего, старуха соседка несла околесицу. Наветов сам провожал Красавчика в последний путь. Изуродованные лоб и глаза мертвеца были прикрыты покрывалом. Но усы, подбородок – не возникло и тени сомнения, что в гробу не Самодуров. Кроме того, бумаги, документы – всё до единой бумажки оказалось в руках у Наветова. Да, дешевенький коттеджик проморгали. Но это мелочь – одна чахлая волосинка, глазу незаметная на жирной тушке. Хотя обидно, конечно.

Возможность того, что Костик ушел от пули, ничтожна, но и эту случайность нельзя исключать.

Наветов нажал кнопку переговорного устройства, вызвал одну из сотрудниц и дал ей подробные инструкции.

На следующий день Марии Гавриловне позвонили из собеса и обрадовали. Ко дню города пенсионерам, не всем, а кто по трудовому стажу заслужил, мэрия приготовила подарки в виде продовольственных наборов. Привезут их заблаговременно, потому что заслуженных пенсионеров много, к первому сентября не успевают. Два раза предупредили: не забудьте приготовить пенсионное удостоверение и паспорт, в ведомости распишитесь, дело подотчетное.

А к вечеру симпатичная женщина с коробкой в руках позвонила в дверь:

– Мария Гавриловна! Принимайте гостинцы!

Чего в коробке только не было! Коробка конфет ассорти шоколадных, колбаса сырокопченая твердая, не по зубам, но очень дорогая, рыба в вакуумной упаковке двух сортов, консервы, сыр, фрукты и даже бутылка шампанского. Диво дивное! Самое большее, что Мария Гавриловна раньше получала, – килограмм гречки, банка жирной свиной тушенки и пачка трухлявого чая.

– Можно я присяду? – вежливо спросила дарительница. – Распишитесь, пожалуйста, в ведомости. Ух, устала. Вы у меня сегодня последняя. Чаем не напоите?

– Конечно, миленькая! – откликнулась Мария Гавриловна.

А потом запнулась, бросив жадный взгляд на продовольственное богатство. Пускать в оборот не хотелось, еще подружкам не похвасталась.

– Нет, нет, – замахала руками сотрудница собеса, – все в холодильник. Нам не положено. Только чай, и без сахара. В горле пересохло, целый день на ногах. Извините за просьбу!

Мария Гавриловна всегда была прижимистой, а к старости вовсе превратилась в скупердяйку. Да и на пенсию не разбежишься. Установку некоторых своих приятельниц «Сколько нам осталось, почему себя не порадовать» она отвергала, как отвергают сектанты выпивку, танцы и блудные страсти.

Но сегодня ради особой гостьи Мария Гавриловна выставила на стол засахаренное варенье, предварительно и, как ей показалось, незаметно сняв с него корочку плесени; овсяное печенье, посеревшее от времени и пахнущее мышами. Милая женщина Таня, так ее звали, лишь после долгих уговоров культурно съела пол-ложечки варенья и отломила кусочек печенья. Она заинтересованно, без тени скуки на лице, расспрашивала Марию Гавриловну про жизнь, про молодость, про болезни.

Радостное возбуждение, вызванное нечаянными подарками, развязало Марии Гавриловне язык. И она поведала, как работала в отделе технического контроля Трехгорной мануфактуры, потом билетершей в кинотеатре – уже на пенсии. Сейчас ноги болят, на стоячую работу не пойдешь, а на сидячую, вроде вахтеров, теперь не пенсионеров берут, а мордоворотов после армии. Муж умер десять лет назад, детей никогда не было. Есть племянница, которой Мария Гавриловна квартиру отписала с условием пятьсот рублей ежемесячно ей до смерти выплачивать. Но деньги дают нерегулярно, клещами вырывать приходится. И боится она, что сын племянницы, не ровен час, решит ее за квартиру прикончить. Ведь какое сейчас время? Недавно бандит с пистолетом заявился. Хорошо, у соседки собаки, они его в клочья порвали. И ведь второй раз пришел, Мария Гавриловна одна была, чуть со страху не померла, милицию вызывала.

– Что вы говорите? – изумилась Таня. – Какой кошмар! Но с соседями хорошо ладите? Ведь это важно: «скорую помощь» вызвать, в магазин по гололеду сходить.

Мария Гавриловна описала нравы в двух соседских квартирах, пока добралась до Ксюши:

– Я раньше на нее жалобы писала. И то сказать, целая свора живет, лают и запах псиный. Но после случая с пистолетом пусть, думаю, даже к лучшему.

– А я не слышала лая, – удивилась Таня.

– Они на даче сейчас. Знакомые, наверно, приютили. Или сдали за охрану. У самой-то Ксюши отродясь богатства не было.

– Бедная женщина, – Таня выразила сочувствие, – одинокая, в собаках утешение находит.

– Она не одинокая, есть муж, но непутевый.

– Подождите! – вдруг встрепенулась Таня. – Их фамилия не Самодуровы? Я прежде на пособиях по смерти сидела. И хорошо помню, как на Самодурова Константина, отчество забыла, по этому адресу выписывала похоронное пособие.

– Ошибаешься, голубушка. Костик не мертвее нас с тобой. Недавно приходил. Давно не было, полгода наверно.

Временные рамки в сознании Марии Гавриловны имели тенденцию растягиваться для событий прошлого и сокращаться для современных. Костя отсутствовал пять лет, Марии Гавриловне показалось – несколько месяцев.

– Совсем опустился, – продолжала старушка, – а такой красавчик и франт был! До самого низа скатился – заросший, грязный, бомж бомжом. Что же ты, я ему говорю, довел себя до такой срамоты? От меня, Мария Гавриловна, отвечает, фортуна отвернулась. Знаем мы эту фортуну, она на дне бутылки покоится.

– Что же он хотел? Денег просил?

– Я тоже сначала так подумала. Один раз дашь – и повадится ходить. Нет, Ксюшу спрашивал, где дача. Она мне телефон оставила на пожарный случай, я Костику не сказала. Они и раньше не мирно жили, стенки тонкие – слышно, как ругаются. А теперь он ей и вовсе без пользы. Только нервы мотать. Вот подо мной в квартире живут…

– Спасибо, Мария Гавриловна, – поднялась Таня. – Засиделась я у вас. Надо бежать. Будьте здоровы!

Мария Гавриловна гостью не задерживала. Проводив, тут же стала накручивать телефонный диск. Надо узнать, кому еще царский подарок отвалили. Выяснилось, что ей одной. Разговоры о льготах, начислении пенсий и пособий были главной темой разговоров пенсионерок и настолько острой, что порой до валерьянки доходило.

За Марией Гавриловной надолго закрепилась пальма первенства. На зависть приятельницам государство щедро отметило ее былые заслуги. К продуктам она долго не прикасалась, открывала холодильник, чтобы полюбоваться роскошью. И стала потихоньку их поглощать, когда у рыбы появился душок, сыр подернулся белым налетом, а колбаса задубела, как дерево. Мария Гавриловна отпиливала кружочки от батона и размачивала в кипятке. Коробку конфет она хранила больше года.

Наветов несколько раз прослушал запись на диктофоне, сделанную Татьяной. Ничтожное подозрение превращалось в серьезную проблему. Старуха не открыла бы дверь постороннему. И ее слова «я говорю», «Мария Гавриловна, он отвечает» действительно похожи на беседу давно знакомых людей.

Наветов взял лист бумаги и стал пункт за пунктом составлять список необходимых действий. Старался не упустить ни одной детали. Даже проверить, не было ли у Самодурова брата-близнеца.

Вызвал начальника службы безопасности и объяснил ситуацию. Этому сотруднику Наветов не доверял, как не доверял вообще никому. Но бывший фээсбэшник, полковник в отставке, люто ненавидел Костика, который в свое время играючи увел у него жену, потешился и бросил. Она вернулась как побитая собака, но из дома навсегда ушли мир и доверие.

Они обсудили план мероприятий, меры секретности и узкий круг привлекаемых сотрудников. Ни один из них не должен догадываться о конечном предмете и цели.

Брата-близнеца у Костика не обнаружилось. И это была единственная положительная информация. Как в воду канули непосредственные исполнители заказа. Бросить выгодный киллерский бизнес они могли только в двух случаях. Или сами сыграли в ящик, или продались, взяли отступного. Но это должна быть не просто большая мзда, а сверхгигантская – чтобы зачистить концы инсценировки и безбедно существовать остаток жизни в теплых краях.

Наветов отверг предложение начальника службы безопасности установить истину простым и радикальным способом – провести эксгумацию и выяснить, кто лежит в могиле. И дело даже не в том, что требовалось согласие вдовы. Без нее бы обошлись и без постановления прокурора. За хорошие деньги мраморную плиту ночью сдвинут, труп достанут и плиту на место водрузят. И эксперты найдутся, анализы сделают. Но это потребует вовлечения большого количества людей, а сколько им ни плати, все равно кто-нибудь проболтается. Поползут слухи, пойдут разговоры, зашевелится прокуратура. Пока не ясно, что Наветову выгоднее: официально мертвый Костик или предположительно живой. Понятно, что со всех точек зрения будет разумнее самим найти Красавчика и второй раз, теперь уже наверняка и без пышных церемоний, отправить на тот свет.

Главная ниточка – толстопузая неряха и алкоголичка, вдова Костика. За ней установили круглосуточное наблюдение, первые же результаты которого заставили задуматься. Она моталась по Москве, зарегистрировала благотворительный фонд, вложила деньги в инвестиционную компанию. За ней явно кто-то стоял. Самой дурынде не хватило бы ни мозгов, ни смелости заняться выгодным бизнесом.

Через подобные фонды прокачиваются большие деньги, и ею руководил умелый и ловкий дирижер. Кто – установить не удавалось.

Но дирижер совершил почти невероятное. Когда Наветов увидел Ксюшу на фото, не узнал сначала. Вместо толстой бабы – слегка полноватая женщина со стильной прической и в дорогом костюме. Даже выражение лица у нее изменилось. Прежде было сонно-тупое – теперь энергичное и деловое.

Наветов ломал голову, но концы не сходились. Костик на роль дирижера не годился – он в финансах и фондах не смыслил. Его видели в отрепьях, а вдова щеголяет помолодевшая и модно одетая. Таинственный покровитель не водит ее в рестораны и на светские мероприятия. Разъезжает дамочка на джипе с водителем, живет в унаследованном коттедже в компании, которая ни с какого боку не годится ей в друзья и вообще представляет собой странное ассорти. Пара ученых, собирающихся эмигрировать, чиновник из префектуры с безработной женой и водитель, бывший автогонщик, – всех их проверили досконально. Ребенок и свора собак не в счет. Ни одной зацепки. Дирижером теоретически мог быть чиновник, о нем особенно тщательно наводили справки – пусто, мелкая серая сошка. Его жена, вернее, безумное количество ее родственников, потребовали неделю работы. Опять неудача – работяги и полунищая интеллигенция, вроде учительниц младших классов или инженеров в ЖЭКах.

В поселке, правда, о трех женщинах ходили слухи, но они скорее смахивали на бредни. Больше всего разговоров было о собаках, на них Наветову плевать – хоть крокодилов разводите. Он сдерживал злость, которая плохой советчик, и размышлял, как свести к минимуму неизвестные данные в уравнении, – при таком их количестве правильное решение невозможно.

Самым тревожным было то, что Ксения Самодурова (Наветов уже не обзывал ее мысленно презрительными эпитетами) наводила справки о некоторых людях, кое с кем даже встречалась. Эти люди были опасны, отношения к фонду иметь не могли, зато связаны в прошлой жизни с Костиком. О чем они разговаривали, оставалось тайной, и даже попытка в нее проникнуть могла обернуться бедой. Начальник службы безопасности предлагал переходить к активным действиям, к разработке Самодуровой. Наветов не спешил, хотя чувствовал, что под ним горит земля. Он всегда наносил удар, точно выяснив уязвимую точку и сконцентрировав в одном броске максимальные силы. Стрелять по воробьям – не его стиль. Он требовал информацию, информацию и еще раз информацию.

Поиск по сайту: