|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Глава 3. Проснувшись, я посмотрел на часы, они показывали пять
Проснувшись, я посмотрел на часы, они показывали пять. С минуту я лежал, ощущая внутри пустоту и с напряжением ожидая, когда зазвонит штабной колокол. Затем я понял, не испытав и малейшего облегчения, что нахожусь на верхней койке в Эриковой каюте на эсминце в Перл‑Харбор, по которой теперь ни один враг долго‑долго не нанесет удара. И все равно я не мог расслабиться. Есть вещи, поражающие воображение куда больше, чем самолеты камикадзе, вот они‑то и не давали мне всю ночь покоя. В каюте горел свет, я придвинулся к краю койки и свесился вниз. Эрик сидел на металлическом стуле, около металлического стола, широко расставив ноги на металлическом полу. Он не разделся, и по его окаменевшей сутулой спине можно было понять, что он сидит тут давно и ужасно устал. Голос его, впрочем, прозвучал как ни в чем не бывало, когда, услышав, что я зашевелился, он повернулся и сказал: – Спи, Сэм, еще совсем рано. Тебя беспокоит свет? – Нет, меня беспокоишь ты. Почему бы тебе не отдохнуть? – Я попробовал, но не смог заснуть. Эрик встал и зажег сигарету, быстро и уверенно. В его лихорадочных движениях ощущалась энергия человека, который не просто смирился с бессонницей, но воспринимает ее как нечто само собой разумеющееся. Я наблюдал за ним с ощущением, что сон – это чудо, которое ежедневно случается с теми, кто в него верит: с идиотами, детьми или пьяными до беспамятства. И я понял, что больше и мне не уснуть. – Кухулин из Ольстера, измученный ранами и утомленный сраженьями, – сказал я, – не отдыхал, как простые смертные. Он находил место, где мог упражняться, сколько хватало сил. – Ему это помогало? – спросил Эрик. На его лице промелькнуло жалкое подобие улыбки. – В конце концов он рехнулся. Я свесил ноги с койки и спрыгнул вниз. Эрик подвинул мне стул и протянул сигарету. – Если ты беспокоишься обо мне, то напрасно, – сказал он. – Я неисправимый эгоист и слишком практичен, чтобы не то что свихнуться, а даже сделать вид, что свихнулся. – Мне показалось, что притворяться ты наконец научился. Но, если ты полагаешь, что я вырвался из объятий Морфея, чтобы обсудить твою персону, ты ошибаешься. Лучше я тебе еще что‑нибудь расскажу про Кухулина. Стиви Смит сочинил про него забавный стишок… – Не отвлекай меня. Я думал о том, что случилось со Сью. – Хорошо, – согласился я. – Мы поговорим о Сью Шолто. А потом, через пару дней или пару недель, перейдем к твоей жене. – Моя жена тут совершенно ни при чем, – ответил он монотонно, будто повторяя заклинание, – Надеюсь, Господь не позволит ей узнать о случившемся. – И тем не менее она узнает. Ты сам ей расскажешь, Эрик. У тебя, парень, такой характер, что ты обязательно попросишь ее тебя утешить. А она – из тех женщин, что непременно утешат. Именно поэтому ты на ней женился и никогда не бросишь. – Не брошу? – переспросил он печально. – Если бы я только мог предположить, что Сью натворит такое… – Итак, ты все разложил по полочкам. Она себя убила, потому что не могла заполучить тебя. Знаешь, твоя теория построена главным образом на тщеславии. Ты чувствуешь, что виноват в случившемся несчастье, и, не зная его истинных причин, приходишь к заключению, что Сью убила себя из‑за тебя. Если ты чувствуешь себя виноватым, значит, виноват. – У тебя прекрасные намерения. Столь благие, что ими вполне можно вымостить дорогу в ад. Но факты нельзя изменить с помощью слов. – Какие факты? Ты не знаешь, совершила ли Сью самоубийство. Возможно, ее убили. Халфорд уверен, что убили. – Убили? Зачем кому‑то понадобилось убивать Сью? – Не знаю. Детектив Крэм тоже не знает. А ты знаешь? – Совершенно неправдоподобная идея. Эрик приучил себя к мысли, что Сью покончила с собой, и предположение о возможном убийстве застало его врасплох, еще раз больно ударив по незащищенному месту. – Убийство всегда неправдоподобно, – сказал я. – Потому оно и является преступлением, которое карается смертью. Но такое случается. Может, случилось и прошлой ночью. – Ты же не поверил чепухе про Гектора Ленда? Собачья чушь. Ленд чудак, но преступление на сексуальной почве – такое на него не похоже. – Это не преступление на сексуальной почве. У Сэйво есть доказательства. А почему Ленд – чудак? – Мне не так много о нем известно. Хочу разузнать побольше. Раз или два он не подчинился старшему по званию, побывал у Капитанской мачты, получал наряды вне очереди и тому подобное. Судя по отдельным высказываниям, у него здорово развито расовое чувство. Не могу сказать, что для него типичны какие‑то революционные или разрушительные идеи, но он будоражит других стюардов. Мне кажется, Ленд один из главарей у черных ребят, любителей азартных игр. – Играют не только черные. Не встречал ни одного военного моряка, который бы не играл. Да и просто военного или просто моряка. – Знаю. Но приходится следить, чтобы они не зарывались. Надо за многим следить, даже если и не мечтаешь в точности следовать уставу военно‑морского флота. Устав запрещает азартные игры на американских военных кораблях, что в нашей интерпретации означает, что играть можно, но не слишком часто, причем в специально отведенных местах и только в отведенное для этого время. Я собираюсь выяснить, чем занимался Гектор Ленд до того, как ступил на борт нашего судна. Чьи‑то шлепанцы застучали по проходу, и за серым противопожарным занавесом, закрывавшим люк, промелькнула тень. Снаружи в питьевом бачке зажурчала вода, затем занавес отодвинулся в сторону, и вместо него в люк просунулась лохматая светловолосая голова. У владельца головы оказалась квадратная физиономия с маленькими веселыми глазками. – Привет, Эрик, – по‑техасски тягуче протянула голова, а волосатая рука вытерла влажный рот. – Что так рано, замучило похмелье? – Страдал всю ночь. Ты не знаком с Уиллом, Сэм? Он у нас главный связист. Младший лейтенант Дрейк, лейтенант Уолсон. – Рад познакомиться с вами, Дрейк. Главный связист, главный цензор, ответственный за связи с общественностью, мастер на все руки и всеобщий козел отпущения. В свободное время не дежурю по палубе, и потому все остальные офицеры ворчат. Вчера вот не смог погулять на вечеринке, так как капитану понадобилось отправить сообщение. Теперь ему приспичило отправить еще одно сообщение, будто нельзя подождать до Диего… – Значит, решено? – спросил Эрик. – Идем получать предписание в Сан‑Диего? – Похоже на то, но в военно‑морском флоте нельзя ничего знать наверняка. Не распространяйся особенно, а то многие огорчатся. :– Вчера вечером вы не слишком много потеряли, – утешил я Уолсона. Начали за здравие, кончили за упокой. – Слышал. Эрику не позавидуешь. Что‑нибудь прояснилось? Мне показалось, вы упомянули Ленда, перед тем как я заглянул. – Я должен навести о нем справки, – объяснил Эрик. – Его видели, когда он выходил из комнаты, где… где это случилось. Я был убежден, что это самоубийство, но теперь засомневался. – Ты был знаком с этой девушкой? – Шустрые глазки Уолсона засветились любопытством. – Она была моей подругой, – холодно ответил Эрик. Соваться в чужие дела на корабле еще опаснее, чем на берегу: больше рискуешь заполучить врагов. Уолсон переменил тему: – Будешь проверять Ленда, спроси, где он берет деньги, которые отсылает домой. Он отправил жене около пятисот долларов за последние два месяца… – Правда? – Эрик встал. – У тебя есть запись? – Естественно. Мы регистрируем все вложения, если они попадаются в письмах, подвергающихся цензуре, чтобы снять с себя ответственность. – Я бы хотел просмотреть твою регистрационную книгу. Чтобы скопить пятьсот долларов, Ленду, с его жалованьем, понадобится по меньшей мере год. – Зачем откладывать? Пошли со мной, только оденусь. Через несколько минут мы, поднявшись следом за Уилсоном по трем лестницам, оказались в комнате связистов. Там он протянул нам судовую книгу в матерчатом переплете. – Записи найдешь сам, – сказал он Эрику. – Меня снова вызывает капитан. Уолсон заспешил в каюту капитана, а мы с Эриком занялись книгой. Он находил нужную графу, а я записывал цифры на клочке бумаги. За двадцать минут мы выяснили, что в письмах Гектора Ленда к миссис Гектор Ленд в Детройт имелось шесть денежных вложений. Все записи были сделаны в последние три месяца и все датированы. Сумма каждый раз равнялась примерно ста долларам и в общей сложности составила шестьсот двадцать долларов. – Ленд не мог выкроить эти деньги из своего заработка, – сказал Эрик, – у него есть другой источник дохода. – Игра? – Возможно. Но тогда ему должно было дьявольски везти. – Он мог получить всю сумму разом, с блеском выиграв одну партию в кости, а потом отсылать деньги постепенно, чтобы не вызвать подозрений. – Верно. Даты совпадают с нашими заходами в порт. За последние три месяца мы регулярно бывали в Перл. Каждые две недели проводили там дня три‑четыре. Конечно, Ленду приходилось посылать деньги оттуда, потому что отправлять письма с моря невозможно. Не представляю, откуда у него этакие деньжищи? – А где Ленд сейчас? – Думаю, на своем месте. До следующей Капитанской мачты он будет на корабле, а потом, может быть, отправится на губу. – За что? – Он же признался, что вошел в комнату, чтобы украсть виски. Если он больше ни в чем не виноват, то все равно будет наказан и знает об этом. – Едва ли мы сейчас выудим что‑нибудь из Ленда, – сказал я, – вчера он до смерти перепугался. Но поговорить стоит. – Я тоже так думаю. Ленда мы нашли в офицерской столовой, где он помогал другим стюардам накрывать столы к завтраку. Он старался на нас не смотреть и продолжал работать, как будто нас не было. Работал он быстро и ловко, и до того тщательно разглаживал скатерти и раскладывал ножи, вилки и ложки, что можно было подумать, он решил посвятить этому мирному и уютному занятию остаток своей жизни. Когда Эрик окликнул его по имени, он выпрямился и произнес: «Да, сэр», так и не взглянув на нас. В светлом металлическом помещении изуродованное черное лицо Ленда и его мощный торс казались чужеродными, точно вырванное с корнем лесное дерево, принесенное бурей в совершенно неподходящее место. – Подойди сюда и присядь на минуту, – приказал ему Эрик. – Надо поговорить. Ленд тут же подошел к нам и, после того как мы сели, устроился на краешке стула. – Слушаю, сэр? – произнес он. – В последнее время ты отсылаешь домой много денег. – Не так уж и много, сэр. Только то, что мне удается скопить. Жене нужны деньги. – Не сомневаюсь. Но это не объяснение. – Я коплю, сэр. Почти ничего не трачу на себя. Отсылаю ей все жалованье. – Как ты набрал шестьсот двадцать долларов за последние три месяца? Если украл, то я все равно узнаю. Челюсти Ленда дернулись, как будто он хотел ответить, но не мог подобрать подходящих слов. Наконец он сказал: – Заработал, сэр. Я заработал. – Как? – Играл. Мне жутко везет в кости, вот я и выиграл эти деньги. – С кем ты играл? – С парнями. Со всеми, кто хотел поиграть. – Парни с корабля? – Да, сэр. Хотя нет, сэр. Только некоторые. Вообще‑то я не припомню. – Подумай как следует и вспомни, Ленд. Потому что я обязательно проверю все, что ты расскажешь, и, если соврешь, тебе грозят неприятности. Положение у тебя и без того не ахти, а игорные делишки его не улучшат. – Да, сэр, – согласился Ленд. Мускулы на его лице напряглись оттого, что он изо всех сил сдерживал страх. – Но я эти деньги выиграл. Это правда, потому я вам так и сказал. В кости мне жутко везет… – Ты уже говорил. Сходи на камбуз и посмотри, нет ли чего пожевать. Пора завтракать. Ленд подскочил, будто под ним распрямилась пружина, и едва ли не опрометью бросился к камбузу. – Думаешь, не врет? – спросил я. – А я то почем знаю? – огрызнулся Эрик. – Черный будет скрывать от белого правду, пока его не возьмут за горло. Ленд слишком многим рискует. Громкоговоритель на перегородке прошипел: «Лейтенант Сван, пожалуйста, спуститесь на ют к телефону. Лейтенанта Свана срочно к телефону…» – Наверное, из полиции. – Эрик устало вздохнул. – Как звали того детектива? – Крэм. Звонил детектив Крэм из Гонолулу. Он хотел получить формальные показания, касавшиеся обстоятельств смерти Сью Шолто от нас с Эриком и от меня персонально как от обнаружившего тело. – Он хочет поговорить и с тобой, – вернувшись, сказал мне Эрик. Взяв трубку, я произнес: – Дрейк слушает. – Это Крэм. Сможете зайти в полицейский участок сегодня утром? Я хочу выслушать вас побыстрей. – Хорошо, но сперва я должен отметиться в транспортном управлении. Возможно, я должен буду скоро уехать. – Да, помню. Дознание состоится сегодня после двенадцати. Вы обязаны присутствовать, и лейтенант Сван тоже. – Мы будем. Есть что‑нибудь новое? – Нет. Но следователь сомневается, что это самоубийство. Трудность в том, что у нас нет ни единой зацепки. Преступником может оказаться кто угодно. Вопрос остается открытым, и я не представляю, как нам его закрыть. А вы? – Я тоже. – Ну что ж, поговорим, когда приедете ко мне. В девять удобно? – Идет.
Мы проговорили битых два часа в кабинете Крэма за закрытыми жалюзи и пришли к тому, с чего начали. Сью Шолто могли убить Ленд, Эрик, я, Джин Халфорд, Мери Томпсон, миссис Мерривел, доктор Сэйво – в общем, любой из тех, кто принимал участие в вечеринке и не смог бы отчитаться за каждый свой шаг, не говоря уж о том, что оснований ограничивать круг подозреваемых лишь присутствовавшими не было. Каждый желающий мог свободно входить в Гонолулу‑Хаус весь вечер. Один упрямый факт то и дело заводил нас в тупик, заставляя отвергать любую свежую идею – ни у кого не было очевидной причины убивать Сью. Насколько нам было известно, только двоих людей – Эрика и Мери связывали с ней личные отношения, и оба они едва ли годились в подозреваемые. В итоге пришлось смириться с выводом, что Сью Шолто наложила на себя руки, и меня этот вывод нисколько не удивил. Во время дознания, которое оказалось затянутым, тоскливым и путаным, я наблюдал за Мери. Только на ней отдыхали глаза в этой голой и душной комнате. Разумеется, смерть подруги потрясла ее – об этом говорила бледная до прозрачности кожа, скорбный взгляд и то, как она, давая присягу, сдерживала дрожь в руках. Раз или два голос ее сорвался, когда она рассказывала о том, что Сью обычно бывала веселой, а внезапно накатившее дурное настроение накануне вечером было совсем не типично для нее. – Не думаю, что у нее была суицидная депрессия, – ответила Мери на вопрос коронера. – Сью была эмоциональна, возбудима, но она никогда бы не позволила себе впасть в черную меланхолию. Глаза Мери потемнели от ужаса, когда она снова представила себе обмякшее безжизненное тело, одутловатое посиневшее лицо. Такой разлад с жизнью, что лучше – пустота. Теперь она с усилием выдавливала из себя слова, и следователь позволил ей покинуть место свидетеля. Как только дознание завершилось, Мери первая заспешила к выходу, не замечая ничего вокруг. Однако, когда я вышел в холл, оказалось, что она ждет меня. – Я надеялась, что нам удастся поговорить, прежде чем вы уедете, – сказала она. – Я бы вам позвонил в любом случае. Я уезжаю завтра. – Завтра? Это совсем скоро. – Нормально. Гавайи сейчас для меня не самое приятное место. – Для меня тоже. Мне стало казаться, что здесь никогда не случится ничего хорошего. Эти горы, облака, ярко‑зеленое море, погода, которая никогда не портится, – все какое‑то зловещее и бесчеловечное. – Что‑нибудь хорошее здесь все же может случиться, если вы согласитесь со мной пообедать. – Слова Мери произвели на меня впечатление, но я не хотел поддаваться подобным настроениям. – Боюсь, что не составлю вам хорошей компании, но я готова. – По‑моему, нам надо постараться немного отвлечься. Как насчет того, чтобы искупаться на северном берегу? Я могу взять джип в транспортном управлении. – Мне надо забежать домой переодеться и взять купальник. Когда я заехал за Мери, она вышла ко мне в белом льняном платье. Волосы она подвязала лентой. Потом мы проехали через весь остров. Дальше от берега было теплее, а от свежего ветра, задувавшего в джип с откинутым верхом, щеки у нее порозовели. Насыщенный светом воздух нашептывал обещания, поля зеленели молодыми побегами ананасов, стволы пальм устремлялись ввысь к солнцу, будто высокие ноты. Но чем выше мы поднимались, тем чаще встречались нам валуны и ребра вулканических скал: точно сам ад вырывался здесь наружу, пробивая плечом поверхность земли. Словно по молчаливому уговору, мы старались не упоминать о смерти Сью. Мы вообще очень мало говорили, берегли дыхание, чтобы хватило сил бегать и плавать. Берег был дикий, без волнорезов, и потому скакать на высоченных могучих валах, разбивавшихся о песок, было так же трудно и восхитительно, как на норовистой лошади. Мери была очень похожа на дельфина. Позабыв о мрачных мыслях, она резвилась, подобно молодому животному. Утомившись, мы легли на чистый крупный песок, и, пока она спала, я любовался ею. Любовался покатыми плечами, завитками медовых волос на шее, округлыми руками, продолговатыми загорелыми бедрами, изящным изгибом спины и полнотой ягодиц. Я не касался ее и не разговаривал с ней, но я запомнил ее тело. Настроение у нее снова испортилось с наступлением темноты. Мы прогуливались по берегу вдоль гостиницы, где поужинали. Вечерний бриз подул со стороны исчезающего в темноте моря. Рокот почти невидимых волн, то накатывавших, то отступавших, напоминал печальные мотивы здешних мест. – Мне холодно, – пожаловалась Мери. Держа ее под руку, я почувствовал, что она немного дрожит. – И страшно, – добавила она. – Вам надо пропустить еще стаканчик. А может, два. – Лучше уж дюжину, чего там. Но ведь от этого забудешь лишь ненадолго. – Что забудешь? – То, что я чувствую. Мне неуютно, одиноко и страшно. Я ненавижу этот остров, Сэм. Мне кажется, что случится что‑то ужасное, если я тут останусь. – Что‑то ужасное уже случилось, но не с вами. Подобный взгляд эгоистичен, но когда кто‑то умирает у тебя на глазах, радует, что это не ты. На войне чувствительность у любого человека зарастает рубцовой тканью. – Но разве война имеет отношение к случившемуся несчастью? – Я уже высказывал свою точку зрения. Но я не знаю. Вспомните, что говорил Джин Халфорд о вражеских агентах на этих островах? Примерно тогда настроение у Сью изменилось, а вскоре‑вскоре она умерла. Кто знает, была тут какая‑то связь? – Не говорите так, прошу вас. Вы еще больше меня пугаете. Сейчас мы стояли и смотрели друг на друга, одни на темном пустынном берегу. Я придвинулся, чтобы разглядеть лицо Мери. Глаза у нее стали черными, цвета ночного неба, а пунцовые губы жалобно задрожали. – Чего вы боитесь? – спросил я. – Не могу понять. Или вы думаете о том же? – О чем? – О том, что смерть Сью связана с войной. – Нет, не совсем. Но мы работали вместе и занимались одним делом. Если Сью убили, то тот или те, кто убил ее, могут попытаться убить и меня. Я понимаю, что мои слова звучат по‑детски, но я боюсь. – Вы уже говорили, но, по‑моему, у вас нет причин для страха. Или вы знаете больше, чем я? – Нет, нет. Именно это‑то и ужасно. Для того, что случилось, не было никаких причин. – Ну хорошо. Если вы напуганы, почему бы вам не уехать с острова? Вернитесь к родным в Штаты. Многие не могут жить на Оаху, и вы, вероятно, тоже. – Я уезжаю, – тихо, но решительно сказала Мери. – Без Сью я не смогу работать на радио. Утром я уволилась. – Потерять сразу вас обеих – большой удар для радиостанции. – Считаете меня предательницей? – Чушь, – сказал я. – Человек должен сам распоряжаться собственной жизнью. Если на Оаху вам страшно, значит, надо уехать. Вдалеке на берегу заговорили орудия. Мери прильнула ко мне, и я, обнимая ее за плечи, чувствовал, как напрягается в ее теле каждый нерв. – Не бойтесь, – сказал я, – это у них обычная противовоздушная подготовка, тут это каждый вечер. Трассирующие снаряды взмывали в небо светящимися шарами, будто запущенные жонглером, замысловатые и пугающие. Орудия затарахтели чаще, переходя на хриплое крещендо. Длинные белые лучи прожекторов прочесывали черную пустоту, перекрещиваясь и сплетаясь, подобно что‑то судорожно нащупывающим пальцам. Обхватив другой рукой Мери за талию, я заставил ее повернуться ко мне. – Поцелуй меня, – попросила она. Мы стояли под полосатым, как зебра, небом, обнявшись и ощущая лишь одурь и теплоту, до тех пор, пока грохот орудий и биение наших сердец не слились в едином ритме.
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.014 сек.) |