Организация концлагерей

При регистрации местного населения, согласно приказу маршала Маннергейма, значительную часть русских отправили в концлагеря. Во время второй мировой войны само слово “концлагерь” вызывало ужас. Они воспринимались как символ ненависти к человеку, как предприятия по планомерному уничтожению людей. Немецкие лагеря стали реальным воплощением бесчеловечности.

Финские концлагеря, конечно, нельзя сравнивать с немецкими лагерями смерти, хотя их названия и сведения, которые просачивались из лагерей, создавали о финнах несколько иное впечатление.

Воинские подразделения на захваченных ими территориях учреждали первые концлагеря, в которых порядок соблюдался по-разному. В 1941 году в районе Петрозаводска было создано шесть концлагерей. Лагеря были созданы в Алавойнене и Святнаволоке. Были организованы также временные лагеря, впоследствии закрытые, за исключением “дисциплинарных” лагерей в Колвасъярви и Киндасово.

В мае 1942 года, согласно установленным для концлагерей правилам, в ведении военного управления лагерей находились:

• ненациональное население, вывезенное с прежнего места жительства, где его пребывание по военным соображениям было нежелательным;
• политически неблагонадежные — национальные и ненациональные;
• в исключительных случаях — лица, чье пребывание на свободе было нежелательным.

Это давало военному управлению практически неограниченные права заключать людей в концлагеря по своему усмотрению.

Эта же инструкция содержала указания заключенным и лагерной администрации. Указания исходили явно из секретных органов власти. В основе своей они были следующими.

Помещенным в лагеря следует соблюдать порядок и чистоту. Заключенным надо быть старательными, честными и добросовестно относиться к работе. С 21 часа и до 6 не занятые на работах должны находиться в помещениях. Разговоры о государственных и военных делах в лагере запрещены. Заключенному в лагерь запрещается общение с посторонними людьми. Каждый заключенный обязан немедленно доложить о лицах, без разрешения появившихся на территории лагеря или в помещении для заключенных. Заключенным в лагере категорически запрещается иметь крепкие напитки, литературу, оружие, боеприпасы и взрывчатку. Заявления заключенных передаются руководству лагеря через старшего по бараку. Отправление и получение почты производится через управление лагеря.

Неповиновение и попытки к бегству пресекаются самым строгим образом, вплоть до применения оружия. Этот пункт давал служащим лагеря неограниченное право использовать для наказания оружие. В правилах также сказано, что обращение с заключенными в лагере должно быть гуманным и соответствующим законам и что продолжительность рабочего дня для них устанавливается начальником лагеря. Последний пункт означал, что рабочий день внутри лагеря мог быть более длинным, нежели за его пределами, где придерживались распорядка, действующего в Финляндии.

Требование соблюдать тайну о лагерях читается в следующем пункте: “О лагерных делах категорически запрещается говорить посторонним”. Это было обязательным как для заключенных, так и для охраны. Понятно, что не хотели обнародования сведений о состоянии в лагерях и применяемых наказаниях. Вероятно, поэтому имена многих служащих лагеря и их дела остались неизвестными.

Для руководства лагерей были разработаны меры наказания заключенных. Самым незначительным наказанием считались работы вне очереди. Затем простой и строгий арест. Самыми жестокими — телесные наказания, до 25 ударов, Мерикоски утверждает, что обычные наказания могли назначать лагерные чиновники, но телесные только комендант лагеря. Телесные наказания женщин были запрещены.

в апреле 1944 года концлагерям, к тому времени переименованным в лагеря для перемещенных лиц, были выданы новые установки по укреплению дисциплины. Причем, удивительно, что меры наказания были ужесточены. Хотя Финляндия в то время и отклонила советские предложения о заключении мира, но воина была уже проиграна.

По новым правилам определялись следующие наказания:

• снятие с особо доверенной работы;
• выполнение внеочередных работ до восьми раз;
• выполнение работ без оплаты до 30 суток;
• заключение в карцер; в освещенный до 30 суток и в темный — до восьми суток. При совмещении наказаний — в освещенный карцер до 45 суток, а в темный до 12. Эти наказания могли быть усилены твердой постелью;
• телесные наказания до 25 ударов;
• заключение в дисциплинарный концлагерь.

Коменданты концлагеря и лагерей для перемещенных лиц могли дать любое наказание, другие лагерные начальники могли определять первый, второй и четвертый пункты наказаний, а также сверхурочные работы, выполнение работ без оплаты до 15 суток и телесные наказания до десяти ударов.

Морозов пишет о применяемых финнами наказаниях несколько иначе. По его утверждению, финны усиленно использовали телесные наказания. Советских людей избивали по разным причинам резиновыми дубинками, палками и плетьми.

Далее Морозов уверяет, что у финнов было правилом наказывать за нарушения заключением в карцер на двое или трое суток без питья и что советских людей в лагерях пытали и истязали, расстреливали за самые незначительные проступки, не щадя даже детей.

Поскольку сведения, приведенные Морозовым, показались преувеличенными, а у финнов не было никакой охоты к воспоминаниям, то автор четырежды ездил в Петрозаводск для встреч с людьми, которые могли бы дать достоверные сведения. Писатели Карелии, да и все мои собеседники отнеслись с участием и желанием помочь и организовали встречи с нужными для этого исследования людьми. Важным источником знания была фотография, помещенная в книге Исаака Бацера, это фотография, сделанная корреспондентом Галиной Санько в Петрозаводске в 1944 году сразу после освобождения. Фотография была опубликована в советской и иностранной печати только в 1966 году. Опубликована была в надежде найти тех, кто находился тогда за колючей проволокой.

У автора была возможность побеседовать с находящейся в правой части снимка, тогда 9-летней девочкой Клавдией Соболевой, сейчас имеющий высшее образование Клавдией Нюппиевой.

О мерах наказания, применяемых финнами, Клавдия Нюппиева рассказывала прямо, без прикрас. Финны при детях расстреливали заключенных, назначали телесные наказания женщинам, детям и старикам, невзирая на возраст. Также она рассказала, что финны перед уходом из Петрозаводска расстреляли молодых ребят и что ее сестра спаслась просто чудом. Согласно имеющимся финским документам, расстреляли лишь семерых мужчин за попытку к бегству или другие преступления. Во время беседы выяснилось, что семья Соболевых одна из тех, которые были вывезены из Заонежья. Матери Соболевой и ее шести детям пришлось трудно. Клавдия рассказала, что у них отобрали корову, они были лишены на месяц права получать продовольствие, потом, летом 1942 года, их перевезли на барже в Петрозаводск и определили в концлагерь номер 6, в 125 барак. Мать сразу попала в больницу. Клавдия с ужасом вспоминала проводимую финнами дезинфекцию. Люди угорали в так называемой бане, а потом их обливали холодной водой. Питание было плохое, продукты испорченные, одежда негодная.

Лишь в конце июня 1944 года они смогли выйти из-за колючей проволоки лагеря. Их было шестеро сестер Соболевых: 16-летняя Мария, 14-летняя Антонина, 12-летняя Раиса, девятилетняя Клавдия, шестилетняя Евгения и совсем маленькая Зоя, ей не исполнилось еще и трех лет.

Рабочий Иван Мореходов рассказал об отношении финнов к заключенным: “Еды было мало, и та была плохая. Бани были ужасные. Финны не проявляли никакой жалости”.

О наказаниях в лагерях и возможных при этом случаях злоупотребления нет никаких документов, из которых можно было бы найти подтверждения сказанному...

После окончания войны руководитель Контрольной комиссии А. Жданов передал 19 октября 1944 года премьер-министру Финляндии У. Кастрену список, в котором значился 61 человек, которых необходимо было задержать за военные преступления. По этому не очень ясному списку задержали 39 человек, из которых почти все служили в Восточной Карелии.

Изучая этот составленный с ошибками список, удалось выяснить, что в дополнение к именам военных комендантов, 34 человека были на службе в штабе военного управления, в основном в лагерях, и шесть человек в лагерях военнопленных.

По списку, переданному Ждановым, с октября 1944 года по декабрь 1947 года было задержано 45 человек, из которых 30 были освобождены за отсутствием вины, 14 наказаны лишением свободы и один — штрафом.

Бывшие военные коменданты В. А. Котилайнен и А. В. Араюри после войны уехали из Финляндии. Их имена также были в списке Жданова, их обвиняли в неравном распределении продуктов и использовании детского труда. С обоих обвинение было снято после их возвращения в Финляндию в 1948 и 1949 годах. На основании финских документов оба они обвинялись в расизме, но уже в конце 40-х годов финские юристы не расценивали это как преступление.

По мнению доктора права Ханну Рауткал-лио, никакого состава преступления в сущности не было. “Правду в отношении к гражданскому населению надо искать между крайностями. Там, конечно, были отклонения, но комиссия Куприянова в своем рапорте объявила преступным почти все, что делали финны”.

Ссылка на рапорт комиссии Куприянова не является достаточно убедительной. Надо помнить, в каких условиях и как быстро обязан был Куприянов предоставить рапорт и к чему обязывало собственное его положение. Наши документы тоже лишь слегка освещали суть дела. Нельзя не учитывать и появившиеся позднее в Советском Союзе исследования, публикации и записи свидетелей.

В Карелии далеко не всех оккупантов вспоминают одинаково. Партизанская радистка Сильвия Паасо 28 марта 1986 года рассказала, что шелтозерский комендант капитан Ориспя был человек сдержанный, мягкий. Один раз финны задержали группу партизан, в которой была и сама Паасо, но не стали расстреливать, хотя основания для этого у финнов были.

Эта книга подтверждает преступление финнов, в особенности против ненационального населения. Сама атмосфера концентрационных лагерей, многочисленные перемещения населения, новые преобразования, расформирования лагерей и нежелание вспоминать пережитое явились причиной того, что после окончания войны жалоб на обращение в лагерях было относительно мало. В то же время в отношении финнов к военнопленным было выявлено много жестокостей.

По заявлениям бывших военнопленных обвинения были предъявлены 1381 человеку лагерного персонала, из которых подверглись разным наказаниям 723 человека, освобождено от наказания было 658 человек. Обвинялись они в 42 казнях, 242 убийствах. Было семь случаев, приведших к смерти по просьбе самих военнопленных, 10 случаев смерти в результате истязаний, восемь нарушений права собственности, 280 должностных нарушений и 86 прочих преступлений. На основании этих преступлений нельзя с полной достоверностью судить об отношении к заключенным в концлагерях, но все-таки видно, что многие установки для лагерей военнопленных и концлагерей были одинаковыми.

Заключенные в концлагерях не могли работать в полную силу, да едва ли и хотели. Они чувствовали себя униженными и унижаемыми со стороны оккупантов.

Пища в концлагерях, несмотря на заверения финнов, в 1942 году была скудной и часто недоброкачественной. Зарплата была ничтожной, да из нее еще удерживалась часть за дополнительное питание, так что дневная зарплата была около пяти марок.

Для сравнения напомним, что дневное жалование финского солдата до 1.8.1943 года было 12 марок, а затем 16 марок, у фельдфебеля на протяжении всей оккупации дневное жалование составляло 35 марок, у капитана — 45 марок плюс полное довольствие. Квалифицированные рабочие из националов получали 7—10 марок в час.

Из рассказа подпольщицы Марии Мелентьевой 30 августа 1942 года: “Из лагерей доходят сведения, что советские люди подвергаются истязаниям, издевательствам, голодают. Больных, детей и стариков выгоняют на непосильные для них лесные и дорожные работы”.

Морозов приводит те же самые сведения, что и казненная финнами Мария Мелентьева. Рано утром захватчики вели заключенных под конвоем на тяжелые работы, невзирая на их возраст и состояние здоровья. Зимой людей выводили на лесные и дорожные работы в рваной одежде и обуви. Рабочий день длился с шести утра до восьми вечера. На день выдавали 200-300 граммов плохого хлеба. Иногда добавляли к хлебу мороженую картошку и испорченную конину. Бесчеловечное обращение и принудительные работы, особенно в лесу, где оплата была мизерной, изматывали людей.

Свидетельства Морозова и Мелентьевой соответствуют обстановке весной и летом 1942 года, но уже позднее она была не такой. Советские исследователи по вполне понятным причинам описывают самое критическое время.

В беседе со мной в марте 1986 года бывшие заключенные концлагеря биолог Мария Нюппиева и рабочий Иван Мореходов во многом подтвердили написанное Морозовым. Рабочий день, правда, был примерно таким же, как у финнов, но в самих лагерях зачастую удлиняли время работы.

Скудость заработка заключенных была признана и финнами. Летом 1942 года капитан Сихвонен в штабе военного управления докладывал: “В части заработка заключенных концлагеря рюссей следует заметить, что установлением относительно сносной зарплаты можно бы хоть в какой-либо мере уменьшить их ненависть по отношению к финнам. Сейчас дневная зарплата у мужчин 9 марок, а у женщин 7 марок, из которых удерживают еще 4 марки за дополнительное питание”.

В 1942 году заключенные испытывали сильный голод, и им выдавали такую пищу, которую отказывались есть финны. На работы отправляли стариков и в какой-то мере детей, в основном же работали женщины.

Возможность использовать заключенных на тяжелых работах была ограничена потому, что значительная часть из них были нетрудоспособные старики и дети. К примеру, на лесных работах в начале 1942 года было 967 человек, а в начале 1943 года 1582 человека, в большинстве женщины. Численность мужчин неизвестна, поскольку заключенных не подразделяли на мужчин, женщин и детей, как это делалось с местным населением. Все они по документам значились просто заключенными.

На лесных работах доля заключенных, к великой досаде финнов, была лишь 2-16 процентов от общей численности работающих там. Правомерно задать вопрос, а был ли резон использовать на тяжелых работах такое небольшое количество истощенных, оборванных людей?

Можно только удивляться, что после войны и еще в середине 1950 годов у нас о концлагерях давали информацию, очень далекую от истины. К примеру, Мерикоски писал: “Проживающим в лагере зарплату начисляли по тем же нормам, что и остальным жителям”. Тут можно с полным основанием говорить о фальсификации истории. Мы порой с удовольствием указываем на белые страницы в работах советских историков, но они есть и у нас.

Автор этих строк не видел сам, как заключенные работали в лесу, сведения взяты из архивов, исследований, советских источников, и все это в сумме дает более или менее достоверную картину. Но у автора есть личные наблюдения об использовании заключенных на других работах за пределами лагеря. На территорию лагеря попасть могли немногие. К ним автор не относился.

Летом 1942 года я служил в 9-й отдельной роте, которая была под литерой 6208. Тогда воинские подразделения упоминали только по номерам. Рота выполняла строительные и ремонтные работы в Петрозаводске. Я был на Онежском заводе отметчиком и охранником заключенных. В задачу входило принять утром группу заключенных у ворот и вечером доставить обратно. То есть моих полномочий хватало лишь до ворот.

Вид рабочих-заключенных был удручающим. В колонне по три стояли оборванные дети, женщины и старики. Позади, за рабочими, каждое утро дежурила четырехколесная телега со свежевыструганными гробами. По понедельникам их было особенно много. Размер их колебался от неполного метра до двух, и были они искусно сделаны из сосновой доски. Перед входом витал удушливый запах смерти, это было голодное лето 1942 года.

Многие финские резервисты и трудообязанные выделяли в меру своих возможностей куски от своего пайка для работающих на Онегзаводе. Повар роты 6208 сквозь пальцы смотрел на то, что иногда наливали и уносили бидоны с супом или кашей для заключенных...

В конвоируемой автором команде политических заключенных люди были образованными. Все они были русскими, говорили также на немецком и английском языках. Эта группа не совершала никаких проступков, которые осложнили бы их положение. Ни один не пытался убежать с работы или во время конвоирования. По своему опыту они знали, что пытающихся бежать финны расстреливают.

Поиск по сайту: