Население оккупированных территорий

По переписи 1939 года до начала второй мировой войны на территории Советской Карелии было свыше 700 000 человек, из которых 63,2 процента русских, 23,2 процента карелов и остальные 13,6 процента прочих национальностей. В городах проживало 32 процента, в сельской местности 68 процентов. По данным историка К. А. Морозова, карелов на территории республики было 160 000. По финским источникам, в Карелии проживало 762 000 человек, из которых родственных финнам было 149 000. Сколько населения было на оккупированной территории, подсчитать трудно, поскольку не все районы были захвачены.

Население оккупированных территорий было значительно меньшим, нежели ожидали финны. По неточным данным в другие области Советского Союза из них было эвакуировано свыше 500 000 человек. Только по воде было эвакуировано примерно 250 000 человек и свыше 250 000 тонн ценных грузов. По Кировской железной дороге было эвакуировано за июнь-ноябрь 1941 года много оборудования промышленных предприятий, большое количество населения. Было вывезено примерно 15000 голов крупного рогатого скота в Архангельскую, Вологодскую области и в Коми. По данным финнов, на оккупированной территории на 21 декабря 1941 года было зарегистрировано 86119 человек, но сведения эти не совсем точные, поскольку часть населения перешла на территорию, контролируемую Красной армией, также нет сведений о том, сколько человек умерло или погибло во время военных действий, в период оккупации или при побегах. Населения, находящегося на свободе, во всяком случае было лишь 67 324 человека, из которых родственных финнам — 35919. Морозов считает, что всего населения было немногим более 85 000 человек. Он ссылается на исследования Антти Лайне. Но пишет, что в это число входило и население Ленинградской области по Свири, оказавшееся на оккупированной территории.

Численность населения менялась, и в начале 1944 года составляла 83 385 человек, из которых признанных родственными было 41 875. Из неродственных в концлагерях и лагерях для перемещенных лиц было примерно 15 000. Изменения в численности объясняются высокой смертностью, а также проверками происхождения. Данные по численности сохранились на таком уровне почти до окончания оккупации.

Русское население составляло большинство, или около 47 процентов, карельского населения было 39 процентов. Это неравенство было “исправлено” за счет заключения значительной части русского населения в лагеря. Политика оккупационных властей была явно расистская, и для людей в начале оккупации имело большое значение, к какой касте их отнесут. Находящиеся на свободе люди подразделялись на национальных и ненациональных, что означало на родственные финнам народы и на русских.

Подразделялись на национальных и ненациональных и новорожденные, и умершие тоже. К примеру, в 1942 и 1943 годах умерло 1413 националов и 1330 ненационалов.

Для разных групп населения в начале войны и до сентября 1943 года были и разные права, в частности, при распределении продовольствия, в заработной плате, свободе передвижения, здравоохранении. На одном кастовом полюсе были привилегированные финны, на другом — заключенные в лагеря русские.

Существовала довольно сложная система разделения населения по оплате труда. Были две основные категории оплаты: для финнов и для местного населения, которое также делилось на две разные группы: национальные и ненациональные. Каждая из этих групп по оплате труда делилась на мужчин, женщин и детей. Дальнейшее разделение происходило еще почти на двадцать разных по оплате труда категорий. Скрупулезность, с которой оккупационные власти относились к расовым вопросам, вызывает удивление. В отдельных случаях делали даже расовые обследования. Жителей Заонежья, Шуньгского полуострова подвергли обследованию на предмет их принадлежности к родственным финнам народам. Майор медицинской службы, профессор антропологии Нийло Песонен осенью 1942 года провел с помощниками антропологические исследования среди местного населения в ряде деревень. Всего было обследовано 105 мужчин и 386 женщин. В письме от 21 ноября 1942 года он писал:

“В результате изучения расовых признаков обследуемого населения мы пришли к выводу, что налицо те же расовые признаки, что и у населения коренной Финляндии. Субъективный взгляд на обследованных людей оставляет впечатление сходства с финнами. Правда, среди них встречались люди и с чужими расовыми признаками, но, как мы убедились, они не относились к местному населению и были переселены сюда из других мест”.

После такого обоснования профессор Песонен считал вполне естественным и справедливым “присоединить” этих людей к Великой Финляндии.

Военный чиновник, магистр философии Рейно Пелтола в сентябре-октябре 1942 года изучал происхождение русского населения Заонежья и сделал отчет о результатах исследования, но не пришел к определенным выводам. Он установил некоторое сходство между жителями Заонежья и родственными финнам, однако высказался за проведение дополнительных исследований. Не причисляли их к родственным финнам и в штабе военного управления.

Все же результатам исследования Нийло Песонена, по всей видимости, придали значение, поскольку начальник штаба военного управления 21 февраля 1943 года телеграфировал в генеральный штаб следующее:

“На оккупированной территории Восточной Карелии на 1.1.1943 было карелов 32198, вепсов 7036, прочих родственных финнам 1220, заонежских и кондопожских карелов 20542, или родственных финнам вместе 60996, русских 21330 и прочих национальностей 2450. Всего 83785. К тому же в Финляндии в плену находятся 1031 восточный карел и 200 вепсов, из которых освободили...”

Телеграмма, вероятно, должна была представить данные о большей численности родственного финнам населения по сравнению с русскими.

Русское население Заонежья, несмотря на якобы утешительные результаты наблюдений, было верным Советскому Союзу, и оккупанты не теряли бдительности. Жителей Заонежья тысячами ссылали в концлагеря.

Еще до начала вторжения Маннергейм издал приказ, на основании которого русское население следовало заключить в концлагеря. Приказ этот был в духе времени и издан еще раньше приказа “Меч в ножны”. В документах о правилах и способах ведения войны не упоминается о концентрационных лагерях, но в параграфе 46 говорится, что необходимо уважать честь семьи и ее права. Действия финнов далеко не всегда соответствовали международным правилам. Однако все было покрыто мраком неведения, как это часто бывает на оккупированных территориях.

Профессор Вели Мерикоски, стараясь оправдать действия финских военных, написал после войны, что примерно 6000 человек русских вывезли с прежнего места жительства и поселили в других деревнях, примерно 15000 поместили в отдельные лагеря для перемещенных лиц, остальная часть населения осталась жить в своих домах.

Дело обстояло совсем не так. Термин “лагеря для перемещенных лиц” появился только поздней осенью 1943 года. Он вошел в употребление для придания видимости гуманности, цивилизованности оккупационной политики, и только после того, как решительно ухудшилось военное положение. Если переселение в деревни было относительно мягкой мерой наказания, то лагеря для перемещенных лиц по условиям содержания в них людей были такими же, как и концентрационные лагеря.

С выходом финских войск в начале сентября 1941 года к Свири, оттуда в четыре концлагеря эвакуировали примерно 3400 русских. С верховьев Свири ожидалось прибытие еще примерно 6000 русских, для которых приготовили концлагерь в южной части Петрозаводска.

В организованных финнами концлагерях на ноябрь 1941 года было 11166 человек. Они постоянно пополнялись, к концу 1941 года в концлагерях было уже 20005 русских или прочих, неродственных финнам, более или менее, здоровых людей. На начало 1943 года в концлагерях было 15420 “ненационалов”. Больше всего людей в концлагерях было в марте 1942 года — 23984, в подавляющем большинстве — русских.

В 1942 году численность в концлагерях заметно уменьшилась из-за большой смертности, кроме того, часть освободили или отправили в трудовые лагеря. Численность заключенных в концлагерях доходила до 27 процентов от всего населения, находящегося в оккупации. С точки зрения международной практики, это большой процент.

Советский исследователь Морозов уверяет, что в концлагерях погибла треть всего оккупированного населения. Сведения эти неточны, и они не подтверждаются финскими исследованиями. С другой стороны, во время моей беседы с ним Морозов представил очень серьезные доказательства относительно потерь в Восточной Карелии (к ним вернемся позже), которые не позволяют так просто отмахнуться от них. Но несмотря на все приведенные русскими обоснования, нельзя сказать, что финны виновны в таких больших массовых уничтожениях. (О лагерях мы поговорим позже, в главе о концлагерях и лагерях для перемещенных лиц.)

Численность населения, оставшегося в оккупации, а также заключенного в концлагеря, могла быть значительно меньшей, если бы финские подразделения не вторглись столь неожиданно и быстро по Свири и в Заонежье, население которого не было эвакуировано из-за ошибок в расчетах, которые признает Г. Н. Куприянов. Финны хотели, чтобы на захваченной ими территории осталось как можно больше трудоспособного населения, привлекая которое, можно было эффективнее использовать Восточную Карелию.

Правда, следует заметить, что советское военное командование и Коммунистическая партия призвали в армию военнообязанных и добровольцев, а также сумели эвакуировать промышленные предприятия вместе с оборудованием и работающими на них людьми. Из оставшегося взрослого населения большинство были женщины.

Поиск по сайту: