Слово о Божественной и Святой Любви

Каковы подвижники добродетели, сколько заслужили венцов и как они блистательны, это ясно видно из написанных нами о них повествований ^[298]. Ибо если в этих повествованиях и не все исчислены подвиги их, то и немногого достаточно, чтобы показать отличительную черту целой их жизни, потому что и оселок, не тратя всего подносимого к нему золота, но несколько будучи потерт об него, показывает его доброт ность или малодобротность. А так же и стрелка по немногим пущенным им стрелам с точностью узнает иной, хорошо ли будет он попадать в Цель или станет стрелять мимо по неопытности в искусстве. Также можно распознавать (не буду говорить о каждом порознь) и других искус ников: скороходов, представителей трагедий, кормчих, кораблестроителей, врачей, земледельцев и вообще всякого другого, каким кто занимается искусством. Достаточно малого испытания, чтобы показать знающих ис кусство и обличить невежество носящих на себе только имя знающего. Поэтому, как сказал я, если описано и немногое из того, в чем преуспел каждый, и этого достаточно к изучению всего образа жизни.

В настоящем же слове надлежит нам исследовать, рассмотреть и в точности узнать, по каким побуждениям подвижники предпочитали этот образ жизни и какими водясь помыслами достигали самого верха лю бомудрия. Что, не на телесную надеясь крепость, возлюбили то, что выше естества человеческого, превзошли положенные ему законы, пре одолели преграды, поставляемые подвижникам благочестия, учитель в этом — ясный опыт, потому что никто из не приобретших этого любо мудрия никогда не показывал их терпения.

Если и пастухи мокнут под дождем, то не всегда. Живут они в пещерах, но входят и в дома и ноги прикрывают обувью, другие части тела одевают теплыми одеждами, раза два, три, а иногда и четыре в день вкушают пищу. Мясо же и вино лучше всякого очага согревают тело; такая пища, когда будет переварена, как бы процеженная сквозь узкое горло сосуда, вошедши в печень и претворившись там в кровь, кровеносною трубчатого жилою поступает в сердце; оттуда же, на гревшись, как бы водопроводами некими, рассеянными кровеносными жилами проходит во все части тела; и куда ни достигает, не только орошает, но и разгорячает, подобно огню, и лучше пышных одежд согревает тело. Ибо не рубаха, не нижняя и верхняя одежда, как предполагают иные, сообщают телу теплоту, иначе одежды эти согре вали бы и дерево, и камень, когда на них наложены; но никто никогда не видел, чтобы дерево или камень согрелись под одеждами. Поэтому телу не они сообщают теплоту — напротив того, они сохраняют теп лоту тела и, как ограждают от приражения холодного воздуха, так, принимая в себя исходящие из тела испарения, сами нагреваются ими и, нагретые, покрывают собою тело. Свидетель этому–опыт; нередко, ложась на холодное ложе, прикосновением тела делаем теплою по стель, которая незадолго была холодна. Поэтому пища больше всякой одежды согревает тело и вкушающие ее в сытость имеют достаточ ную защиту от приражений стужи, потому что вооружают ею тело и приводят его в состояние выносить холодное время года.

Но те, которые не каждый день принимают пищу и питие, а когда вкушают, не ждут насыщения, но обуздывают сильный позыв на пищу, да и едят не то, что может согревать тело, а или питаются злаками, подобно бессловесным, или употребляют одни моченые овощи, могут ли в такой пище почерпнуть для себя какую–либо теплоту? Прибудет ли от этого сколько–нибудь капель или какая–нибудь капля крови?

Поэтому состояние других нимало не походит на состояние под вижников. И одежда у тех и других не одна и та же, потому что у подвижников одежда самая грубая и всего менее способная согре вать. И питание не одинаковое, но прямо противоположное. Пастухам и другим, занимающимся чем–либо подобным, всякое время есть время принятия пищи, потому что определяется оно пожеланием, и, если рано утром нападет голод, немедленно принимаются за пищу и едят что случится, ибо у них нет устава, это есть, а этого никак не есть, напро тив того, чего ни пожелают, все вкушают небоязненно. А здесь все определено: и дни, и времена, и род, и мера пищи, а насыщения пищею не положено.

Поэтому никто из недовольных своею участью да не покушается, выставляя нам на вид земледельцев, пастухов и гребцов, умалять подви ги величайших этих подвижников. Ибо земледец, утрудившись днем, покоится ночью дома, и жена оказывает ему всякие услуги. И пастух точно так же пользуется всем тем, о чем сказали мы прежде. И служа щий на корабле подвергает тело солнечным лучам, но облегчение телу находит в водах, купается, сколько хочет, и прохладою вод пользуется как целебным врачевством от зноя лучей. А подвижники ни от кого не пользуются никакою услугой, потому что живут не с женами, которые придумывают всяческое утешение мужьям; и, когда приражается к ним знойный луч солнца, не ищут освежения в воде; и в зимнее время не обороняют себя пищею от стужи; и ночного отдыха не обращают как бы в некое врачевство от дневных трудов. У них ночные подвиги и тяжелее, и многочисленнее дневных, потому что вступают в борьбу со сном и не уступают ему над собою сладкой победы, но одолевают приятное его преобладание и совершают всенощное песнопение Влады ке. Поэтому никто из не научившихся любомудрию подвижников не показывал их терпения.

А если никакой другой человек не в состоянии выдержать такие труды, то явно, что любовь к Богу делает подвижников способными простираться далее пределов естества, и, распаляемые огнем свыше, с любовью переносят они приражение стужи и небесною же росою уме ряют зной солнечных лучей. Любовь питает, напоевает, одевает, окры ляет их, она научает их летать, делает способными воспарять выше неба, и, насколько вместимо для них, открывает им Возлюбленного, представ лением сего созерцания распаляет желание, возбуждает приверженность и возжигает сильнейший пламень. Как увлекаемые плотскою любовью в зрении любимого находят пищу своей приверженности и тем усили вают эту страсть, так уязвляемые божественною любовью, представляя эту божественную и чистую Красоту, стрелы любви делают более ост рыми и, чем более вожделевают насладиться, тем более далеки бывают от насыщения. За плотским удовольствием следует пресыщение, а лю бовь божественная не допускает законов насыщения.

Таков был великий законоположник Моисей; он неоднократно, сколь ко доступно это человеку, сподобившись божественного созерцания, неоднократно насладившись блаженным гласом, сорок дней непрерывно пребыв внутри мрачного облака и приняв Божие законоположение, не только не ощутил сытости, но приобрел еще более сильное и теплое вожделение. Как бы в усыпление некое впал от упоения этою любовью, и, приведенный в крайнее самозабвение этой приверженностью, не знал он собственного своего естества, вожделевал же видеть, что и непозво лительно видеть, как бы не представляя в уме Божия владычества и помышляя о единой любви, изрек он Богу всяческих: Се Ты мне глаго леши: благодать имаши у Мене, и вем Тя паче всех. Аще убо обретох благодать пред Тобою, яви ми Тебе Самаго, да разумно вижду Тя (Исх. 33, 12 — 13). В такое упоение приведен он был божественною любовью, и упоение это не угасило жажды, но сделало ее еще более сильною; прибавление пития послужило к возбуждению большего вож деления, с наслаждением увеличилось пожелание. Как огонь, чем боль ше дают ему горючего вещества, тем большую оказывает действен ность, потому что с этим прибавлением вещества увеличивается, а не ослабевает, так и любовь к Богу распаляется созерцанием божественно го и получает от того более сильную и горячую действенность. И, чем более занимается кто божественным, тем более разжигает в себе пла мень любви.

И этому научает нас не только великий Моисей, но и та святая неве ста, о которой богомудрый Павел говорит: Обручих вас единому мужу деву чисту представити Христови (2 Кор. 11, 2). Ибо она в Песни Песней взывает Жениху: Яви ми зрак Твой, и услышан сотвори ми глас Твой: яко глас Твой сладок, и образ Твой красен (Песн. 2, 14). Испол нившись любви по слуху о Женихе, не довольствуется этим слухом, но желает слышать самый голос Его. И, окрылившись рассказами о красоте Его, вожделевает самого лицезрения, выражая приверженность произне сенными похвалами, и говорит: Яви ми зрак Твой, и услышан сотвори ми глас Твой: яко глас Твой сладок, и образ Твой красен.

Сию–то возлюбив красоту, посредник и невестоводитель Невесты сей — богомудрый Павел изрек это исполненное любви слово: Кто ны разлучит от любве Христовы? Скорбь ли, или теснота, или глад, или гонение, или нагота, или беда, или меч? Яко же есть писано: яко Тебе ради умерщвляемы есмы весь день: вменихомся яко же овцы заколе ния (Рим. 8, 35 — 36). Потом показывает и причину терпения, ибо гово рит: Во всех сих препобеждаем за возлюбившаго ны Бога (37). При нимая во внимание, кто мы и каких насладились благ, рассудив, что не мы первые возлюбили, но сами возлюблены и потом уже воздали любовью, и возлюблены, когда ненавидели, врази бывше примирихомся (Рим. 5, 10), и не сами умолили сподобить нас этого примирения, но дан нам ходатаем Единородный, и мы, оскорбившие, утешены оскорбленным; а сверх этого, представив в уме животворящий крест Распятого за нас, спасительные страдания, прекращение мучительства смерти, дарованную нам надежду воскресения — все это и подобное ему приемля во внима ние, побеждаем встречающиеся нам скорби и, памятование благодеяний противополагая временному злостраданию тела, с любовью переносим приражение горестного, потому что, сравнивая печали житейские с лю бовью ко Владыке, находим их крайне легкими. Если соберем вместе все мнимые приятности и удовольствия, то противопоставляемая им божественная любовь показывает, что они несостоятельнее тени и крат ковременнее весенних цветов.

Это апостол ясно выражает, как и в приведенных уже словах, так и в том, что говорит далее. Известихся бо, говорит он, яко ни смерть, ни живот, ни ангели, ни начала, ниже силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем (Рим. 8, 38 — 39). Поскольку выше, представив только одно печальное, сравнивал скорбь, тесноту, гонение, глад, наготу, беду, меч, т. е. насильственную смерть, то здесь справедливо к скорбному прилагает и радостное, к смерти — жизнь, к чувственному — мысленное, к видимому — невидимые силы, к настоящему и преходящему — будущее и постоянно пребывающее, сверх же того — глубину геенны и высоту царствия; но сравнив это и найдя, что все: и печальное и радостное — уступает любви и что утрата люб ви нестерпимее мучения в геенне, и, показав, что, если бы только это было возможно, то при любви божественной и угрожающее мучение предпочел бы он обетованному Небесному Царству без любви, апостол в упоении любовью доискивается и несуществующего и усиливается даже это сравнивать с любовью к Богу, ибо говорит: Ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем, т. е., не только всему в совокуп ности, видимому и невидимому предпочитаю любовь к Спасителю и Искупителю, но, если бы открылась и другая какая тварь, высшая и лучшая этой, и та не убедит меня изменить любви. Но если кто предло жит мне и радостное, только без любви, не приму. А если кто за любовь причинит мне и скорби, они будут для меня вожделенны и крайне любезны. И ради любви для меня голод приятнее всякого наслажде ния, гонение сладостнее мира, нагота привлекательнее багряницы и зла тотканых одежд, беда усладительнее всякой безопасности, насильствен ная смерть предпочтительнее всякой жизни, потому что сама причина страданий делается для меня отрадою, так как невзгоды эти принимаю за Возлюбившего и вместе Возлюбленного.

Не ведавшаго бо греха по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем (2 Кор. 5, 21); богат Сый, нас ради обнища, да мы нищетою Его обогатимся (2 Кор. 8 — 9), и: Искупил ны есть от клятвы законныя, быв по нас клятва (Гал. 3, 13), и: Смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же–крестныя (Флп. 2, 8), и: Еще грешником сущим нам Христос за ны умре (Рим. 5, 8). Это и подобное этому представляя в уме, не принял бы я и Небесного Цар ства без любви за это, не стал бы избегать наказания в геенне, если бы возможно было, имея эту любовь, терпеть мучение. Этому же ясно учит апостол и в другом месте: Ибо любы Божия обдержит нас суждших сие: яко Един за всех умре, да живущии не к тому себе живут, но Умершему за них и Воскресшему (2 Кор. 5, 14–15). Поэтому не себе живущии, но Умергиему за них и Воскресшему, для Него готовы охотно все делать и терпеть.

И, сравнивая с любовью страдания по природе великие и тяжкие, апостол называет их малыми и переносимыми. Ибо говорит: Еже бо ныне легкое печали нашея по преумножению в преспеяние тяготу вечныя славы соделывает нам (2 Кор. 4, 17). Потом учит, как должно производить сравнение: Не смотряющим нам видимых, но невидимых: видимая бо временна, невидимая же вечна (18), т. е. сравнивать надле жит с настоящим будущее, с временным вечное, с печалью славу, потому что печаль мгновенна, а слава вечна, а поэтому первая легка и удобопе реносима, а вторая многоценна и полна. И конечно, апостол слово это по преумножению относит здесь к тому и к другому: и к легкости печали, и к тяготе славы; т. е. одно до преизбытка мало, легко и крат ковременно, а также и другое в преизбытке славно, многоценно, полно и вечно. И в другом месте, подобно этому, взывает он: Благоволю в немощех, в досаждениях, в бедах; во изгнаниях, в нестроениях по Христе: егда бо немощствую, тогда силен есмь (2 Кор. 12, 10).

Этой любовью уязвившись, и великий Петр, даже предуведомленный о будущем отречении, не решился скрыться, но за лучшее признал отречься последовав, нежели исповедать бежав. А что последование было порож дением любви, а не отважности, свидетельствует об этом само дело, пото му что и по отречении не решился оставить Учителя, но хотя плакася горько, как показывает история (Мф. 26, 75), и сетовал о своем пораже нии, однако же не предался бегству, удерживаемый узами любви, и, услы шав благовестие о воскресении, первый вошел во гроб. И еще, занимаясь ловлею рыб в Галилее, а потом узнав, что стоящий на берегу и беседую щий с ними есть Сам Господь, не захотел употребить в дело корабль, медленно рассекающий поверхность моря, но желал бы, окрылившись, как можно скорее по воздуху достигнуть берега. Поскольку же по природе лишен был крыл, то вместо воздуха употребляет воду и вместо крыл — руки и вплавь достигает к Возлюбленному, а в награду за поспешность принимает предпочтение перед другими. Ибо, когда Господь повелел сесть и разделил найденные снеди, с ним немедленно начал беседу, и, по–видимому, спрашивая и изведывая, сколько любит он, в действительности же другим открывая любовь великого Петра, сказал: Симон Петр, люби ши ли Мя паче сих? (Ин. 21, 15) И Петр Его Самого призвал во свидетели любви, ибо сказал: Господи, Ты веси, яко люблю Тя: отверзты для Тебя человеческие души, ясно знаешь движения ума, ничто челове ческое не утаено от Тебя; все знаешь, и последнее и древнее. Владыка присовокупил к этому: Паси овцы Моя (16), т. е. хотя ни в чем не имею нужды, однако же высочайшим почитаю благодеянием заботливость о Моих овцах и попечение о них принимаю за попечение обо Мне Самом. Поэтому надлежит тебе о подобных тебе рабах иметь такое промышле ние, каким пользуешься сам, питать их, как самого питаю, пасти их, как самого пасу, и, какою благодарностью обязан ты Мне, воздавать ее через них. О том же и в другой еще раз вопрошал Владыка, и в другой еще раз ответствовал великий Петр, и в другой раз принял рукоположение от Пастыря ^[299]. Когда же и в третий раз предложен был вопрос, не с такою уже смелостью и небоязненностью ответствует блаженный Петр, но ис полняется страха, смятению дает место в душе своей, колеблется произ нести решительный ответ и боится, опасаясь, не предвидит ли Владыка второго отречения и не насмехается ли над выражениями любви его. Ибо ум его возвращается к прежнему, приводит ему на память, как и прежде уже неоднократно утверждал, что даже до смерти не оставит учителя, однако же услышал: Прежде даже алектпор не возгласит, три краты отвержешися Мене (Мф. 26, 34) — и находит, что не его обеща ние исполнилось, но Владычнее подтвердилось предречение. Воспомина ние об этом привело Петра в страх и не дозволяло ему смело произнести приличный ответ. Острые и язвящие его ощущал он жала и уступает в ведении Владыке, не возражает, как прежде, не утверждает: Аще ми есть и умрети с Тобою, не отвергуся Тебе (Мф. 26, 35), но говорит, что Сам Владыка свидетель любви его, и исповедует, что точное знание этого принадлежит Ему одному, Творцу всяческих. Ибо сказал он: Господи, Ты вся веси, Тебе известно, Ты веси, яко люблю Тя (Ин. 21, 17). Что люблю Тебя, и знаешь, и свидетельствуешь об этом, но пребуду ли в любви, еще яснее знаешь Сам Ты, а я ничего не скажу о будущем, не буду спорить о том, чего не знаю; научен же опытом не противоречить Владыке. Ты источник истины, Ты бездна ведения: обучен я пребывать в положенных Тобою пределах. Но Владыка, увидев боязнь его и в точности зная любовь, предречением о кончине уничтожает страх, дает свидетельство о любви, подтверждает исповедание Петра и к струпу отречения прилагает врачевство исповедания. Поэтому–то, думаю, и требовал Господь троек ратного исповедания, чтобы равночисленные струпам приложить врачев ства и бывшим при этом ученикам вполне открыть пламень любви. Потому предречение о кончине и Петра ободрило, и других научило, что его отречение было по Божию смотрению, а не по Петровой мысли. И это Сам Спаситель и Господь наш дал понять, сказав Петру: Симоне, Симоне, сатана просит вас, дабы сеял, яко пшеницу: Аз же молихся о тебе, да не оскудеет вера твоя: и ты некогда обращся утверди бра тию твою (Лк. 22, 31–32), т. е., как Я не отверг тебя поколебавшегося, так и ты будь опорою обуреваемым братиям твоим, оказывай им вспомо жение, каким пользуешься сам, и не отгоняй от себя поползающихся, но восставляй подвергающихся опасности. Для этого и тебе попускаю пре ткнуться и не дозволяю пасть, в тебе уготовляя поддержку колеблющим ся. Так великий сей столп подкрепил потрясенную вселенную и не допус тил до окончательного падения, но восставил, сделал неколеблемою и, при няв повеление пасти овец Божиих, когда подвергался за это поруганиям, терпел, когда били его, веселился и, исходя с сотрудником своим из лука вого синедриона, радовался, яко за имя Владыки сподобился безчестие прияти (Деян. 5, 41), и, ввергаемый в темницу, восхищался и веселился. И когда осужден был Нероном за Распятого принять смерть на кресте, упра шивал исполнителя казни пригвоздить его к древу, но не как Владыку, убоявшись, вероятно, чтобы одинаковость страдания не привела неразум ных к равному чествованию, поэтому умолял пригвоздить его руками вниз и ногами вверх, ибо научился избирать для себя последнее место не в чести только, но и в бесчестии. Но если бы возможно было десять и пятьдесят раз претерпеть эту смерть, то принял бы со всяким удовольстви ем, распаляемый божественною любовью. Сие же взывает и божествен ный Павел, то сказуя: По вся дни умираю: тако ми ваша похвала, юже имам о Христе Иисусе (1 Кор. 15, 31), то говоря: Христовы сраспяхся: живу же не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал. 2, 19 — 20).

Поэтому принявший божественную любовь пренебрегает всем в со вокупности земным, попирает все плотские удовольствия, презирает бо гатство, и славу, и честь от людей, думает, что и багряница ничем не отличается от паутины, драгоценные камни уподобляет рассыпанным на берегу кремням, телесное здравие не почитает блаженнейшим состо янием, бедность не именует несчастием, благополучие не измеряет бо гатством и роскошью; но справедливо думает, что все это подобно всегда речным струям, которые протекают мимо насажденных на берегax дерев и ни при одном из них не останавливаются. Ибо бедность и богатство, здоровье и болезнь, честь и бесчестие, и все иное, чем сопро вождается естество человеческое, как усматриваем, подобно речным струям, не всегда пребывают у одних и тех же, но меняют обладателей и непрестанно переходят от одних к другим. Многие после обилия впа дают в крайнюю бедность, а многие из нищих входят в число богатых. Да и болезнь и здоровье ходят, так сказать, по всяким телам, томятся ли они голодом или роскошествуют. Добродетель же и любомудрие — единственное постоянное благо. Любомудрия не одолевает и рука гра бителя, и язык клеветника, и туча вражеских стрел и копий. Не бывает оно добычею горячки, игрушкою волн и не терпит урона от корабле крушения. Время не умаляет, но увеличивает его силу. А пища для него — любовь к Богу. Ибо невозможно преуспевать в любомудрии, не сделавшись пламенным любителем Бога — лучше же сказать, это–то са мое и называется любомудрием, потому что Бог есть Премудрость и премудростью именуется. О Боге всяческих говорит блаженный Па вел: Нетленному, невидимому, единому премудрому Богу (1 Тим. 1, 17) — и о Единородном говорит: Христос Божия сила и Божия пре мудрость (1 Кор. 1, 24), и еще: Дадеся нам премудрость от Бога, правда же и освящение и избавление (30). Поэтому в действительнос ти любомудрый справедливо может быть назван и боголюбивым. А боголюбивый пренебрегает всем иным и, взирая только на Возлюблен ного, угождение Ему предпочитает всему в совокупности: то одно го ворит, и делает, и помышляет, что угодно и благоприятно Возлюбленно му; отвращается же от всего того, что запрещает Он.

Не позаботившись об этой любви и сделавшись непризнательным к Благодетелю, в воздаяние за неблагодарность Адам пожал терния, тру ды и беды. Сохранив твердою любовь эту к Подателю благ, пренебрег ши услаждением чрева и всему предпочтя угождение Богу, Авель укра сился неувядаемыми венцами и, пребывая незабвенным в памяти цело го рода, пожинает себе хвалу. Стяжав истинную и искреннюю любовь, Енох прекрасно посеял и еще лучше пожал, в награду за благоугожде ние Богу принял преложение, бессмертную доныне жизнь и в продол жение всего настоящего века славную и бессмертную память. Кто в состоянии сказать что–либо о боголюбии Ноя? Его не совратило рас тление беззаконных, но, когда все уклонились и избрали путь против ный, он один шел путем прямым, всему в совокупности предпочтя Твор ца, за что один с детьми улучил спасение, оставлен быть семенем есте ства, сохранен быть искрою рода. Так великий архиерей Мелхиседек, возгнушавшись малосмысленностью тех, которые предпочли чествова ние идолов, священство свое посвятил Творцу всяческих, за что и при нял эту великую награду: сделался прообразом и тенью Того, Кто по самой истине без отца, без матери, без причта рода, ни начала днем, ни животу конца имеет (Евр. 7, 3).

Но слово наше, простираясь вперед, приходит к тому, кто наименован другом Божиим, в точности сохранил и преподал законы дружбы. Ибо кто из обучившихся хотя бы немного божественному, не знает, как вели кий патриарх Авраам послушен был Божию призванию, как оставил оте ческий дом, отечеству предпочел чуждую страну, когда возлюбил При звавшего и заблагорассудил все иное поставить ниже Его дружбы?! Нередко впадая во многие затруднения, не оставлял он Возлюбленного как не приведшего еще в исполнение обетовании. Но и томимый жаж дою, когда воспрещали ему пить воду из кладезей, им самим ископанных, не вознегодовал на Призвавшего и не мстил обидевшим. Терпел напасть и от голода и не угасил в себе факел любви. Отнимали у него и супругу, которая сияла красотою, украшалась целомудрием и во всем делала для него жизнь приятною; но вместе с женою не отнимали у него любви к Богу. Помогал ли ему Бог, упражнял ли его в долготерпении и попускал ему принимать на себя приражения неправды — всегда пребывал одина ково любящим. Стал он старцем и не сделался отцом, но не изменил своего благорасположения к Тому, Кто обещал его сделать и не сделал еще отцом. Когда же, в позднее уже время, обетование исполнилось, неплодие Сарры побеждено, превзойдены пределы старости и сделался он отцом Исаака, и тогда недолгое время насладился он этой радостью: едва сын стал отроком, слышит повеление принести его в жертву Давше му, возвратить дар Подателю, быть жрецом обетованного плода и прине сти в жертву Исаака — великий источник народов, обагрить руки кро вью единородного сына. Однако же, хотя все это и еще гораздо большее заключалось в жертве, патриарх не воспротивился, не указывал на права природы, не представлял данных ему обетовании, не упоминал о том, кто попечется о нем в старости, кто предаст его погребению, но, отринув всякий человеческий помысел, любви противопоставив любовь, закону противоположив закон, закону природы — закон Божий, спешил совер шить жертвоприношение, не колеблясь нанести удар, если бы только Ве ликодаровитый, приняв усердие, не воспрепятствовал тотчас убиению. Но не знаю, достаточно ли какое слово к изображению этой любви?! Ибо не пощадивший и единородного сына, когда повелевал это Возлюб ленный, чего не пожертвовал бы для Него?

Такую же любовь к Владыке приобрели и сам великий Исаак, и сын его, патриарх Иаков. Боголюбие того и другого восхваляют Бо жественные Писания; и Сам Бог всяческих нисколько не отделяет ветвей от корня, но именует Себя Богом Авраамовым, Исааковым и Иаковлевым. Их же благочестивый плод и Иосиф, старец между юными, но юноша между старцами. Боголюбия его и зависть не истребила, и рабство не угасило, и лесть госпожи не украла, угроза и страх не ослабили, клевета, темница, продолжительность времени не побороли, власть, могущество, роскошь, богатство не исторгли из сердца; но оди наково и взирал он на Возлюбленного, и исполнял Его законы. Эту любовь приобретя, Моисей, пренебрегши пребыванием в царских чер тогах, паче изволи страдами с людьми Божиими, нежели имети вре менную греха сладость (Евр. 11, 25).

И должно ли продолжать и через меру распространять слово? Божественною любовью водясь и украшаясь, все собратство проро ков преуспело в совершении добродетели и оставило по себе присно памятную славу. Да и лик апостолов, и сонмы мучеников, приняв в себя этот огонь, презрели все видимое и всем приятностям жизни предпочли бесчисленные роды смертей. Возлюбив божественную кра соту, помыслив о Божией любви к нам, представив в уме тысячи благодеяний, вменили они в стыд себе не вожделеть этой неизречен ной красоты и сделаться неблагодарными к Благодетелю. Поэтому–то завет свой с Ним сохранили до смерти.

Эту красоту возлюбив, и новые подвижники добродетели, жизнь ко торых описали мы вкратце, вступили на великие эти подвиги, препобеж дающие человеческое естество. И этому ясно научали их Божественные Писания. Ибо воспевают они с великим Давидом: Господи Боже мой, возвеличился ecu зело: во исповедание и в велелепоту облекся ecu, одеяйся светом яко ризою, простираяй небо яко кожу (Пс. 103, 1 — 2) — и все прочее, что открывает нам Божию премудрость и силу. И еще: Господь воцарися, в лепоту облечеся: облечеся Господь в силу и препоясася: ибо исправи вселенную, яже не подвижится (Пс. 92, 1). И здесь провозвещаются также премудрость, красота и сила. А в другом месте говорит Давид: Красен добротою паче сынов человеческих (Пс. 44, 3). Здесь восхвалил он человеческую красоту Бога Слова, но воспе вает и премудрость, ибо говорит: Излияся благодать во устнах Твоих; показывает и силу: Препояши меч Твой по бедре Твоей сильне: красо тою Твоею и добротою Твоею: и наляцы,и успевай, ицарствуй исти ны ради и кротости и правды (4,5), ибо в этом Его красота, и богатство и сила. И Исаия взывает: Кто Сей пришедый от Едома, червлены ризы Его от Восора? Сей красен во утвари Его, зело с крепостию (Ис. 63, 1). Ибо божественной красоты не сокрыла и человеческая одежда, но и ею облеченный издает блистания красоты, чтобы взирающих побудить и привлечь к любви. Это говорит и святая невеста, беседуя с ним в Песни Песней: Миро излиянно имя Твое. Сего ради отроковицы возлюбиша Тя: привлекоша Тя: в след Тебе в воню мира Твоего потекли (Песн. 1, 2 — 3). Ибо юные души, причащаясь Твоего благоухания, поспешают, вож делевая постигнуть Тебя, и этим благоуханием, как некою цепью привязываемые, не соглашаются расторгать эти узы. Они сладостны и добро вольно возложены ими на себя. Согласны с этим и слова божественно го Павла: Христово благоухание есмы в спасаемых и погибающих: овем убо воня смертная в смерть: овем же воня животная в живот (2 Кор. 2, 15–16). Поэтому научаемые о Христе Божественным Писа нием, что Он прекрасен, что у Него несказанное богатство, что Он, источ ник премудрости, может все что Ему угодно, водится безмерным челове колюбием, источает реки кротости, желает всем людям благодетельство вать только, научаемые и богоносными мужами, что благодеяний Его — тысячи видов и превышают они ум, и эти подвижники уязвились услаж дающими стрелами любви и, будучи членами Невесты, с нею взывают: Уязвлены любовию и мы (Песн. 5,8). Ибо великий Иоанн взывает: Се Агнец Божий вземляй грехи мира (Ин. 1, 29). Да и пророк Исаия предвозвещал будущее как уже совершившееся, говоря: Той язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша, наказание мира нашего на Нем. Язвою Его мы исцелехом (Ис. 53, 5), и что еще сказано пророком о спасительных страданиях. Проповедует и Павел, взывая: Иже убо и Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его: како убо не и с Ним вся нам дарствует? (Рим. 8, 32) И еще: По Христе посол ствуем, яко Богу молящу нами: молим по Христе, примиритеся с Богом. Неведевшаго бо греха по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем (2 Кор. 5, 20 — 21). Это и подобное этому находя у сделавшихся служителями Божия Слова, отовсюду принимают они в себя уязвления божественной любви и, всем пренебрегая, представляют в уме Возлюблен ного и прежде ожидаемого нетления соделывают тело свое духовным.

И мы восприимем эту любовь и, привлекаемые красотою Жениха, вожделевая обетованных благ, подвигнутые множеством благодяний, и убоявшись подпасть ответственности за неблагодарность, сделаем ся любителями и хранителями Его законов. Ибо таков закон друж бы — одно и то же любить, одно и то же ненавидеть. Поэтому и Авраа му сказал Бог: Благословлю благословящия тя, и кленущия тя про клену (Быт. 12, 3), и Давид говорит Богу: Мне же зело честны быша друзи Твои Боже (Пс. 138, 17), и еще: Не ненавидящия ли Тя Господи возненавидех? И о вразех Твоих истаях? совершенною ненавистию возненавидех я: во врази быша ми (21–22); и в другом месте: Зако нопреступныя возненавидех, закон же твой возлюбих (Пс. 118, 3); и еще в ином месте: Коль возлюбих закон Твой Господи, весь день поучение мое есть (97). Поэтому явственный признак любви к Богу — соблюдение божественных Его законов: Кто любит Меня, тот запо веди Мои сохранит, сказал Владыка Христос (Ин. 14, 23). С Ним слава, честь и поклонение Отцу и со Всесвятым и Животворящим Духом ныне и всегда и во веки веков! Аминь.

Поиск по сайту: