Глава 27. О том, что случилось с православными епископами в Константинополе

Возвратившись с Запада, Констанций был в Константинополе. Во многом обвиняя перед царем Селевкийский собор, называя его сборищем негодных людей, соединившихся на погибель и поругание церкви, Акакий возбудил гнев в царе и не менее раздражил его также своею клеветою на Кирилла. Он клеветал, будто Кирилл продал ту священную златотканую ризу, которую всехвальный царь Константин, желая почтить иерусалимскую церковь, подарил архиерею того города Макарию, чтобы он облачался в нее для совершения службы в день таинственного крещения, и будто ту ризу купил какой–то театральный плясун и надел ее, но, прыгая в ней на театре, упал, расшибся и умер. Имея общение с такими–то людьми, берутся они (говорил Акакий о селевкийских епископах) рядить и судить других. При этом случае царедворцы убедили царя призвать к себе не целый собор, потому что боялись общего его голоса, а только десять главнейших епископов. В числе призванных были Евстафий армянский, Василий галатийский, Сильван тарский, Элевсий кизикский. Прибыв в Константинополь, они просили царя обличить богохульство и преступления Евдоксия, но он, действуя под влиянием противников их, сказал, что сперва надобно рассудить дела касательно веры, а потом уже исследовать и обвинения против Евдоксия. Василий, по прежней близости к царю, начал было говорить с дерзновением, напоминая, что он умышляет против апостольского учения, но Констанций сильно разгневался на то, и Василию, будто бы виновнику всего смятения в церкви, приказал замолчать. Между тем как Василий оканчивал свои слова, Евстафий сказал: если ты хочешь рассуждений о вере, Государь, то взгляни, на какое богохульство против Единородного дерзнул Евдоксий, — и с этими словами подал царю изложение веры, в котором ко многим другим выражениям нечестия присоединялось и следующее; «Неподобное по проявлению неподобно и по существу; един Бог–Отец, из него же вся — и един Господь Иисус Христос, им же вся (1 Кор.8,6): но из него же не подобно тому или не то значит, что им же; следовательно, Сын неподобен Богу–Отцу». Констанций приказал вслух прочитать это изложение и, сильно вознегодовав на содержавшееся в нем нечестие, спросил Евдоксия, он ли писал это? Евдоксий тотчас же отрекся и сказал, что это написано Аэцием, разумея того самого Аэция, которого некогда Леонтий, боясь обвинений со стороны Флакиана и Диодора, лишил диаконства и который потом жил у лукавого врага александрийской церкви, Георгия, и был его сотрудником в нечестивых поучениях и в злодейских предприятиях, теперь же вместе с Евномием находился у Евдоксия. Когда Леонтий умер и предстоятельство в антиохийской церкви захватил Евдоксий, тогда он возвратился из Египта и привел с собою Евномия. Заметив, что Евдоксий держится одного с ним образа мыслей и что, кроме нечестия, любит также сибаритскую негу, он нашел, что в Антиохии жить лучше, чем где–либо, и вместе с Евномием, будто пригвоздившись к мягким постелям Евдоксия, подражал жизни празднолюбцев — бродил сегодня к одному, завтра к другому, чтобы наполнить свое чрево. Услышав ответ Евдоксия, царь приказал позвать Аэция и, когда тот вошел, показал ему помянутое изложение и спросил, не он ли писатель этого сочинения? Аэций, вовсе не зная, что сейчас происходило, и не поняв тона, в каком дан был вопрос, а между тем надеясь за свое исповедание получить похвалу, сказал, что действительно он произвел это. Ясно увидев, что за нечестивец этот человек, царь немедленно осудил его на изгнание и приказал отправить в какую–то фригийскую деревню. Аэция вытолкали из дворца, и он таким образом за богохульство приобрел себе одно бесчестие. Евстафий стал говорить, то и Евдоксий разделяет убеждения Аэция, что Аэций живет у него, вместе с ним обедает и в угождение ему составил богохульное вое изложение. Да и то — явный признак Евдоксиева в этом изложении участия, продолжал Евстафий, что не кто другой, а Евдоксий сказал, что оно изложено Аэцием. Судьи обязаны произносить приговор не по догадкам, заметил при этом царь, а по строгому исследованию самого дела. Так пусть же Евдоксий произнесет анафему на сочинения Аэция, сказал Евстафий, и тем убедит всех нас, что он не одних с ним мыслей. Царь охотно согласился на это предложение и приказал быть посему, но Евдоксий уклонялся и употреблял различные уловки, чтобы избавиться от вызова. Однако ж, когда царь разгневался и начал грозить ему ссылкою вместе с Аэцием, как сообщнику в нечестивом его мудровании, он отказался от собственного учения, которого и в то время и после был постоянно представителем, впрочем, потребовал и с своей стороны, чтобы действовавшие заодно с Евстафием анафематствовали также не находящееся в Писании прибавочное слово «единосущный». Но в таком случае надобно, возразил Сильван, отменить равным образом и исключить из соборных определений выражения: из не сущего, творение и иносущие, как не находящиеся в Писании и не встречающиеся ни у Пророков, ни у Апостолов. Это подтвердил и царь и приказал те выражения анафематствовать. Евдоксиане сначала стали было противоречить, но потом, заметив, что царь гневается, хотя с неудовольствием, произнесли, однако ж, отмену того, что предолжил им Сильван, и после сего тем настойчивее стали требовать анафематствования слова «единосущный». Но Сильван тогда сказал им и царю, что как скоро Бог Слово не есть ни изнесущное, ни сотворенное, ни иносущное бытие, то последовательно и истинное будет исповедывать Его единосущным родившему Отцу, — Богом из Бога, Светом из Света, имеющим одно естество с Родителем. Сколь ни сильно и справедливо сказал он это, но не убедил никого из присутствовавших: сообщники Акакия и Евдоксия подняли великий шум. Разгневался также и царь и грозил изгнать (православных) из церквей. Сильван, Элевсий и другие с ними говорили при этом царю, что он имеет право наказывать, а они — быть благочестивыми или нечестивыми, и никогда не предадут учения отеческого. Но Констанций, вместо того чтобы удивляться их мудрости, мужеству и дерзновению в защищении апостольских догматов, изгнал их из церквей и приказал на места их поставить других. Тогда Евдоксий тирански захатил кафедру константинопольской Церкви, а Евномий занял место изгнанного из Кизики Элевсия. Между тем царь повелел письменно низложить Аэция и сообщники его нечестия должны были осудить своего единомышленника. Они даже писали об этом александрийскому предстоятелю Георгию. Чтобы показать низость их, по которой им было все равно — нападать на единомышленников своих и противников, это послание я внесу в свою историю.

Поиск по сайту: