Оторванные от корней

(Ода антиглобализму)

Мы живём в эпоху "глобализации" экономики, в век "информации и научно-технического прогресса". И встают перед нами во весь рост непростые вопросы: "А нужно ли человечеству всё это? А в том ли направлении развивается наша "цивилизация"? Так ли уж неизбежна и исторически неотвратима глобализация "всего и вся"?

Смею вас заверить, что все эти "объективные" процессы тщательно продуманы и срежиссированы "мировой финансовой закулисой" с целью обеспечения мирового господства небольшой группы людей за счёт всего остального мира.

В это трудно поверить? Давайте попробуем разобраться.

Ещё каких-нибудь 100-150 лет тому назад в этом мире всё было совершенно по-другому. Люди жили преимущественно в сельской местности или в небольших городках и занимались каким-нибудь производительным трудом, для обеспечения своей жизни и жизни своих семей. Крестьяне обрабатывали землю, ремесленники производили различные товары повседневного спроса. Между людьми производился товарообмен (преимущественно в натуральной форме) и в той или иной степени удовлетворялись нужды и потребности всей компактно проживающей на определённой территории группы людей (общины, нации). Люди просто жили в своих домах, занимаясь своими повседневными делами и, параллельно с этим, выполняли определённую полезную работу для своих нужд и для обмена. Работа не была отделена от жизни, а являлась её составной частью, её продолжением.

Ну а что же ещё, по большому счёту, нужно простому человеку? Вполне достаточно иметь кров над головой и возможность прокормить свою семью своим же собственным трудом на самого себя. Так и жило раньше большинство людей. Формировались целые династии по профессиональному признаку (кузнецы, плотники, столяры, каретники, пекари и т.д.). Мастерство передавалось и совершенствовалось от отца к сыну из поколения в поколение и доводилось до совершенства. Люди по-настоящему гордились своими профессиями, при этом, повышались их самооценка, самоуважение и возможность к самореализации.

Когда человек является признанным мастером какого-либо дела и благодаря этому хорошо зарабатывает и имеет некоторую собственность, то такой человек отличается, как правило, целостным характером, определёнными жизненными устоями и морально-этической устойчивостью. Таким людям в меньшей степени свойственны различные людские пороки: пьянство, разврат, лень. Такой человек уважает, прежде всего, себя самого, а через это и всех остальных.

Созидательному и качественному труду способствовала и христианская мораль, которая учит нас "трудиться в поте лица своего".

И такая система ценностей держалась веками. Люди были самодостаточны и независимы. Управлять ими было достаточно сложно, а тем более трудно было использовать их в чьих-то корыстных интересах помимо их воли. В идеале, при господстве христианских ценностей, таким людям, в принципе, не нужно и государство, в его современном виде. Такие люди сами могли бы регулировать между собой все проблемные вопросы, а воевать друг с другом они бы не стали, потому что некогда, работать надо.

К сожалению, истинного господства в обществе христианских ценностей обеспечить не удалось, в том числе и "благодаря" церквям, а поэтому возникла "необходимость" в государстве.

Сначала на "руководящие роли" выдвигались самые достойные и умные представители племён и они руководили, как правило, разумно и нравственно. Сами являясь выходцами из народа, они знали его чаяния и нужды. Но постепенно, правящая верхушка всегда "отрывается" от народной толщи, обретает неуёмные личные интересы, разлагается морально и "обрастает" всевозможной "челядью". Возникает целая прослойка профессиональных бездельников, которые делают всё, чтобы удержаться в этом положении и обеспечить себе "достойную" жизнь.

"К хорошему быстро привыкается", аппетиты правящего класса возрастают, и для обеспечения его возрастающих запросов необходимо более интенсивно эксплуатировать своих подданных. Количество "профессиональных бездельников" на душу трудового населения, со временем, неуклонно возрастает. Конечно, ведь нужно куда-то пристраивать своих детей, не на шахту же.

Незаметно, правящая верхушка настолько далеко отдаляется от простых людей, что все те блага, которыми она пользовалась с согласия своего народа, она объявляет чуть ли не своим священным правом. При этом, простой народ становится для неё всего-навсего рабочим "быдлом", с которого нужно драть три шкуры. Именно к такой ситуации пришла Российская Империя к началу XX века. В тот период бытовала поговорка: "Один – с сошкой, семеро – с ложкой".

В Европе складывалась более благоприятная ситуация. Там, в условиях более мягкого климата, создавались предпосылки для более производительного труда и средний класс частных производителей не был так сильно обобран своей правящей верхушкой, как в России. Частный собственник, по своей натуре, личность несговорчивая, имеющая на всё своё мнение, и с которым, волей-неволей, но нужно как-то договариваться. В условиях возрастающих аппетитов правящих верхушек, делать это становилось им всё труднее и труднее.

В России народ довели до крайности, и там произошла революция. Русский народ сменил рабство царской власти на более жестокое рабство большевистского режима и, на сегодняшний день, практически уничтожен, как целостная нация, скатившись в пучину духовного разложения. Правящие верхушки Запада спас от российского сценария финансовый капитал.

Финансовый капитал зародился в тот момент, когда деньги, из вспомогательного инструмента для облегчения расчётов, превратились, в сознании людей, в самодостаточную ценность. Обладая только деньгами, их обладатель приобретает значительное влияние, а умение "делать деньги" становилось в XIX веке модным, среди "продвинутых" слоёв населения.

Не будем вдаваться в подробности того, что сделал с человеческим обществом финансовый капитал. Достаточно сказать, что:

- был уничтожен класс мелких частных производителей материальных ценностей (крестьяне, ремесленники), которые отличались высоким самосознанием и независимостью;

- вместо этого, был взращён класс пролетариев, который, по большому счёту, не имеет ничего, кроме своих рабочих рук – это люди не имеющие своей собственной материальной базы и целиком зависящие от своих работодателей.

Сформировался, своего рода, неорабовладельческий строй. Мировая финансовая закулиса (небольшая кучка людей с их семьями и приближёнными), владея безраздельно финансовой системой всей планеты, единолично решает судьбы целых народов для обеспечения своего собственного господства и благополучия.

При этом, у всех остальных создаётся иллюзия, что они свободны, что они чем-то владеют и могут сами управлять своей судьбой. Но, на самом деле, что же мы имеем:

- необходимость всю свою активную жизнь работать на работодателя, обеспечивая ему достойную жизнь и при этом самим "перебиваться от получки до получки";

- даже если мы сами предприниматели, то наша жизнь не слаще, потому, что приходится практически жить на работе, чтобы выдержать конкуренцию.

С отменой золотого стандарта и открытием широкого кредита для всех желающих, мировая финансовая закулиса обрела поистине фантастические инструменты по выжиманию последних соков из людей и из планеты: люди вынуждены всю жизнь отрабатывать свои долги, а, включив печатный станок, мировые хозяева купят на эти деньги всё, что им нужно, фактически обокрав производителей, но свалив все их проблемы на, якобы, объективную для экономики инфляцию.

Если ты достаточно богат и влиятелен в своей стране, но не входишь в число "избранных", то с тобой они могут сделать всё, что угодно. Для примера, вспомните судьбу ливийского лидера Муамара Каддафи, с которым расправились, как только он стал им неугоден. Что уж говорить о менее известных и менее влиятельных людях.

Все хронические недостатки финансового капитала и основанной на нём экономики были вскрыты более 150 лет тому назад известным германским мыслителем Карлом Марксом в его труде "Капитал". Вот самые характерные из них:

- капиталистическая экономика быстро наполняет рынок товарами, но эти товары должны быть обязательно проданы конечным потребителям. Вследствие невозможности этого, неизбежно возникает кризис перепроизводства;

- капитал заинтересован в расширении рынков сбыта. Так как рынки небезграничны, то происходит столкновение интересов капитала разных стран, что приводит к военным конфликтам;

- капитал заинтересован в увеличении продаж продукции на существующих рынках. Проводится активная (а порой и агрессивная) рекламная кампания произведённых товаров и формируется специфическая потребительская психология, что можно назвать созданием "общества потребления". Это, в свою очередь, ведёт к необоснованно высокому потреблению материальных благ, к варварской эксплуатации ресурсов Земли, к истощению и уничтожению экосистем. Погоня за прибылями становится главным стимулом, думать о будущем планеты, в этом случае, не принято;

- жизнь человека и важность развития полноценной человеческой личности обесцениваются, т.к. капиталисты, пытаясь снизить цену своей продукции, всячески пытаются уйти в своих издержках от, так называемого, "человеческого фактора" (люди для них, в данном случае, лишь досадная необходимость, которой нужно платить деньги, создавать условия труда и обеспечивать социальные гарантии). С другой стороны, капиталистам нужны полчища потребителей, которым можно "впаривать" свои товары, которые им, по большому счёту, не нужны. Для этих целей, совершенно нет необходимости взращивать в обществе гармонично развитых личностей, имеющих своё мнение и в чём-то разбирающихся, кроме моды и предпраздничных распродаж. Созданием потребительской психологии, сегодня прямо или косвенно, но планомерно, занимаются и в детских садах, и в школах, и в институтах и, естественно, в средствах массовой информации.

(Более подробно, читайте об этом в гл. 9 книги "Освобождение" – "Кризис современной мировой финансово-экономической политической системы".)

Постепенно, распространившись по всей планете, подмяв под себя все ресурсы планеты и всех людей, финансовый капитал стал превращаться из прогрессивной силы в силу застоя и деградации.

Приведём несколько примеров:

1) Известный сербский учёный Никола Тесла в начале XX века открыл возможность получать энергию из окружающего пространства и передавать её без проводов на любые расстояния. Вначале, ему покровительствовал американский магнат Дж. Морган, который дал денег на реализацию его проекта. Но потом Моргану "подсказали", что подобная "свободная энергия" ему не нужна, т.к. если эту энергию сможет получать в неограниченном количестве любой и при этом совершенно бесплатно, то кому же будет нужна медь с рудников Моргана, которая идёт на электрические провода, а куда же поставят электросчётчики электрические компании, за потреблённую электроэнергию? Здесь в дело вмешались большие деньги и интересы очень богатых и влиятельных людей, поэтому проект Теслы был спешно закрыт, а то, что уже было сделано на тот момент, было уничтожено. После этого уже никто не хотел выступить спонсором Н. Теслы, даже учитывая все возможные прибыли в будущем, а сам учёный подвергся гонениям и разгромной критике в "научном" сообществе.

2) Проблема рака является одной из самых зловещих для современного человечества. И на этой проблеме фармацефтические гиганты делают баснословные прибыли. Онкологические больные тратят на протяжении всей жизни немалые деньги на покупку различных препаратов и проведение сложнейших операций.

И вот представьте, какой-нибудь учёный вдруг открывает чудодейственный метод лечения онкологических заболеваний, основанный на целенаправленном воздействии на психику человека и вылечивающий болезнь за 1-2 сеанса, без всяких существенных затрат. Конечно же: " Хвала и слава этому учёному! Он достоин Нобелевской премии!! Ура, ура, ура-а-а!!!"

Не торопитесь, такие открытия уже были сделаны за последние 50 лет и уже не раз, но только где же эти чудодейственные технологии? Фармацефтические гиганты, вложив огромные деньги в разработку химических препаратов против рака, хотят окупить затраты и получать прибыли, поэтому они пустили в ход всю свою денежную мощь, чтобы об этих изобретениях никто не узнал. Прибыли этих господ баснословны, а люди продолжают умирать от рака, только этих деятелей это не волнует.

(Более подробно об этом смотрите фильм "Процветание: готово ли к нему человечество?".)

Но почему же воротилам крупнейших финансовых капиталов удаётся так легко останавливать научно-технический прогресс в различных областях? Объяснение этому заключается в том, что, те учёные, которые делают эти прорывные открытия, сами ничем не лучше своих "обидчиков". Они, так же как и те, хотят получить вознаграждение и дивиденды от того, что они "открыли", и поэтому держат свои знания при себе, в секрете от других, и пытаются найти себе инвесторов в мире финансового капитала, которому эти изобретения и не нужны.

Возьмём пример всё того же Н. Теслы: Когда Дж. Морган прекратил финансирование его проекта по получению "свободной" энергии, он попытался найти себе других спонсоров, но это ему не удалось. Тогда Тесла "обиделся" на всё человечество, разобрал свои модели устройств и, в последствии, унёс свои знания с собой в могилу. Н. Тесла мог стать легендарным спасителем человечества, подарившим ему "свободную энергию", а стал оболганным неудачником.

Так что же Тесле нужно было сделать? Ему нужно было всеми своими силами распространять бесплатно свои знания в области "свободной энергии", делиться своим опытом с представителями научного сообщества, определять дальнейшие приоритеты развития фундаментальной физики на будущее, как это делал, в своё время, великий Исаак Ньютон, вписавший себя на веки золотыми буквами в историю мировой науки.

Вся беда в том, что в современном обществе начисто выродились настоящие учёные, которые занимаются наукой ради науки. На их место пришли учёные-ремесленники, которые хотят на этом ремесле зарабатывать.

Хотелось бы провозгласить начало новой Эры свободной информации, свободной от оков авторского права и гнёта и диктата финансового капитала.

Хотелось бы призвать учёных всего мира, делиться своими знаниями и технологиями с человечеством бесплатно, выкладывать новые прорывные технологии бесплатно в Internet, публиковать научно-популярные статьи в средствах массовой информации, стараться искренне и в полном объёме довести свои знания до человечества.

Нужно менять свою психологию и не пытаться продать своё изобретение, а бескорыстно отдать его людям. От этого выиграют все. Достаточно того, что ты получишь "лавры" первооткрывателя, наравне с великими учёными прошлого, а возможно и несколько некоммерческих премий (Нобелевскую – например). Нужно помнить: Если не ты первый выложишь свою информацию для всеобщего пользования, то через несколько лет, кто-то ещё, независимо от тебя, сделает то же самое открытие, поделится информацией с человечеством и вырвет у тебя "пальму первенства", а ты останешься ни с чем.

(Более подробно о "психологии дарения" читайте в гл. 3 и 10 книги "Освобождение".)

Современный мир капитала зашёл в тупик, у него нет будущего, и мы все с вами, как растения, оторванные от корней, чахнем и задыхаемся в этом мире, не в силах найти настоящую точку опоры.

Да, получается мрачноватая картина, но выход всё-таки есть. Может быть на первый взгляд, это покажется вам странным и нелепым, но выход у человечества – в возврате к натуральному хозяйству, но на новом историческом и технологическом уровне.

"История развивается по спирали", поочерёдно проходя одни и те же этапы. Казалось бы, давно "канул в лету" рабовладельческий строй, но мы с вами и не замечаем, что сейчас мы проживаем в период неорабовладельческого строя, только тогда, рабов принуждали к работе кандалами и плёткой, а теперь окрутили нам руки финансовыми механизмами, которые оказались покрепче любых кандалов.

Необходимо создавать автономные, компактно проживающие общины (общины Процветания) с налаженным в них независимым замкнутым циклом воспроизводства жизненных потребностей. Эти потребности должны обеспечиваться на самом высоком современном технологическом уровне. Свобода информации, провозглашённая в этих сообществах, должна максимально ускорить налаживание всех аспектов жизни общины (особенно большая надежда, на восстановление, в ближайшем будущем, утраченных технологий по получению "свободной энергии").

Для успешного функционирования Общин Процветания необходимо только 2 фактора:

- доминирование среди населения общины мировоззрения Процветания;

- понимание членами общины необходимости всячески поддерживать экономическую независимость (натуральное хозяйство) своих общин, т.к. это единственный способ, сохранить свои истинные свободу и возможность к самореализации и счастью.

Приложение 3

Г. Маркес

Самый красивый утопленник в мире

Рассказ

Первые из детей, увидевшие, как по морю приближается к берегу что-то темное и непонятное, вообразили, что это вражеский корабль. Потом, не видя ни мачт, ни флагов, подумали, что это кит. Но когда неизвестный предмет выбросило на песок и они очистили его от опутывающих водорослей, от щупалец медуз, от рыбьей чешуи и от обломков кораблекрушений, которые он на себе нес, вот тогда они поняли, что это утопленник. Они играли с ним уже целый день, закапывая его в песок и откапывая снова, когда кто-то из взрослых случайно их увидел и всполошил все селение.

Мужчины, которые отнесли утопленника в ближайший дом, заметили, что он тяжелее, чем все мертвецы, которых они видели, почти такой же тяжелый, как лошадь, и подумали, что, быть может, море носило его слишком долго и кости пропитались водой. Когда его опустили на пол, то увидели, что он гораздо больше любого их них, больше настолько, что едва поместился в доме, но подумали, что, быть может, некоторым утопленникам свойственно продолжать расти и после смерти. От него исходил запах моря, и из-за того что тело облекал панцирь из ракушек и тины, лишь очертания позволили предположить, что это труп человека.

Достаточно оказалось очистить ему лицо, чтобы увидеть: он не из их селения. В селении у них было от силы два десятка сколоченных из досок лачуг, около каждой дворик - голые камни, на которых не росло ни цветка, и рассыпаны эти домишки были на оконечности пустынного мыса. Оттого что земли было очень мало, матерей ни на миг не оставлял страх, что ветер может унести их детей; и тех немногих мертвых, которых приносили годы, приходилось сбрасывать с прибрежных крутых скал. Но море было спокойное и щедрое, а все мужчины селения вмещались в семь лодок, так что, когда находили утопленника, любому достаточно было посмотреть на остальных, и он сразу знал, все ли тут.

В этот вечер в море не вышел никто. Пока мужчины выясняли, не ищут ли кого в соседних селениях, женщины взяли на себя заботу об утопленнике. Пучками испанского дрока они стерли тину, выбрали из волос остатки водорослей и скребками, которыми очищают рыбу от чешуи, содрали с него ракушки. Делая это, они заметили, что морские растения на нем из дальних океанов и глубоких вод, а его одежда разорвана в клочья, словно он плыл через лабиринты кораллов. Они заметили также, что смерть он переносит с гордым достоинством - на лице его не было выражения одиночества, свойственного утонувшим в море, но не было в нем и отталкивающего выражения муки, написанного на лицах тех, кто утонул в реке. Но только когда очистили его совсем, они поняли, какой он был, и от этого у них перехватило дыхание. Он был самый высокий, самый сильный, самого лучшего сложения и самый мужественный человек, какого они видели за свою жизнь, и даже теперь, уже мертвый, когда они впервые на него смотрели, он не укладывался в их воображении.

Для него не нашлось в селении ни кровати, на которой бы он уместился, ни стола, который мог бы его выдержать. Ему не подходили ни праздничные штаны самых высоких мужчин селения, ни воскресные рубашки самых тучных, ни башмаки того, кто прочнее других стоял на земле. Зачарованные его красотой и непомерной величиной, женщины, чтобы он мог пребывать в смерти с подобающим видом, решили сшить ему штаны из большого куска косого паруса, а рубашку - из голландского полотна, из которого шьют рубашки невестам. Женщины шили, усевшись в кружок, поглядывая после каждого стежка на мертвое тело, и им казалось что еще никогда ветер не дул так упорно и никогда еще Карибское море не волновалось так, как в эту ночь, и у них было чувство, что все это как-то связано с мертвым.

Они думали, что если бы этот великолепный мужчина жил у них в селении, двери у него в доме были бы самые широкие, потолок самый высокий, пол самый прочный, рама кровати была бы из больших шпангоутов на железных болтах, а его жена была бы самая счастливая. Они думали: власть, которой бы он обладал, была бы так велика, что, позови он любую рыбу, она тут же прыгнула бы к нему из моря, и в работу он вкладывал бы столько старанья, что из безводных камней двориков забили бы родники, и он сумел бы засеять цветами прибрежные крутые скалы. Втайне женщины сравнивали его со своими мужьями и думали, что тем за всю жизнь не сделать того, что он смог бы сделать за одну ночь, и кончили тем, что в душе отреклись от своих мужей как от самых ничтожных и жалких существ на свете.

Так они блуждали по лабиринтам своей фантазии, когда самая старая из них, которая, будучи самой старой, смотрела на утопленника не столько с чувством, сколько с сочувствием, сказала, вздохнув: - По его лицу видно, что его зовут Эстебан.

Это была правда. Большинству оказалось достаточно взглянуть на него снова, чтобы понять: другого имени у него быть не может. Самые упрямые из женщин, которые были также и самые молодые, вообразили, что, если одеть мертвого, обуть в лакированные туфли и положить среди цветов, вид у него станет такой, как будто его зовут Лаутаро. Но это было лишь их воображение.

Полотна не хватило, плохо скроенные и еще хуже сшитые штаны оказались ему узки, а от рубашки, повинуясь таинственной силе, исходившей из его груди, снова и снова отлетали пуговицы. После полуночи завывание ветра стало тоньше, а море впало в сонное оцепенение наступившего дня среды. Тишина положила конец последним сомнениям: бесспорно, он Эстебан. Женщины, которые одевали его, причесывали, брили его и стригли ему ногти, не могли подавить в себе чувства жалости, как только убедились, что ему придется лежать на полу. Именно тогда они поняли, какое это, должно быть, несчастье, когда твое тело настолько велико, что мешает тебе даже после смерти. Они представили себе, как при жизни он был обречен входить в дверь боком, больно стукаться головой о притолоку, в гостях стоять, не зная, что делать со своими нежными и розовыми, как ласты морской коровы, руками, в то время как хозяйка дома ищет самый прочный стул и, мертвая от страха, садитесь сюда, Эстебан, будьте так любезны, а он, прислонившись к стене, улыбаясь, не беспокойтесь, сеньора, мне удобно, а с пяток будто содрали кожу, и по спине жар от бесконечных повторений каждый раз, когда он в гостях, не беспокойтесь, сеньора, мне удобно, только бы избежать срама, когда под тобой ломается стул; так никогда, быть может, и не узнал, что те, кто говорили, не уходи, Эстебан, подожди хоть кофе, потом шептали, наконец-то ушел, глупый верзила, как хорошо, наконец-то ушел, красивый дурак. Вот что думали женщины, глядя на мертвое тело незадолго до рассвета.

Позднее, когда, чтобы его не тревожил свет, ему накрыли лицо платком, они увидели его таким мертвым навсегда, таким беззащитным, таким похожим на их мужей, что сердца у них открылись и дали выход слезам. Первой зарыдала одна из самых молодых. Остальные, словно заражая друг друга, тоже перешли от вздохов к плачу, и чем больше рыдали они, тем больше плакать им хотелось, потому что все явственней утопленник становился для них Эстебаном; и наконец от обилия их слез он стал самым беспомощным человеком на свете, самым кротким и самым услужливым, бедняжка Эстебан. И потому, когда мужчины вернулись и принесли весть о том, что и в соседних селениях утопленника не знают, женщины почувствовали, как в их слезах проглянула радость:

- Благодарение Господу, - облегченно вздохнули они, - он наш!

Мужчины решили, что все эти слезы и вздохи лишь женское ломанье. Уставшие от ночных мучительных выяснений, они хотели только одного: прежде чем их остановит яростное солнце этого безветренного, иссушенного дня, раз и навсегда избавиться от нежеланного гостя. Из обломков бизаней и фок-мачт, скрепив их, чтобы выдержали вес тела, пока его будут нести к обрыву, эзельгофтами, они соорудили носилки. Чтобы дурные течения не вынесли его, как это не раз бывало с другими телами, снова на берег, они решили привязать к его щиколоткам якорь торгового корабля - тогда утопленник легко опустится в самые глубины моря, туда, где рыбы слепы, а водолазы умирают от одиночества. Но чем больше спешили мужчины, тем больше поводов затянуть время находили женщины. Они носились как перепуганные куры, хватали из ларцов морские амулеты, и одни хотели надеть на утопленника ладанки попутного ветра и мешали здесь, а другие надевали ему на руку браслет верного курса и мешали тут, и под конец уже: убирайся отсюда, женщина, не мешай, не видишь разве - из-за тебя я чуть не упал на покойника, в душе у мужчин зашевелились подозрения, и они начали ворчать, к чему это, столько побрякушек с большого алтаря для какого-то чужака, ведь сколько ни будь на нем золоченых и других побрякушек, все равно акулы его сжуют, но женщины по-прежнему продолжали рыться в своих дешевых реликвиях, приносили их и уносили, налетали друг на друга; между тем из их вздохов становилось ясно то, чего не объясняли прямо их слезы, и наконец терпение мужчин лопнуло, с какой стати столько возни из-за мертвеца, выкинутого морем, неизвестного утопленника, груды холодного мяса. Одна из женщин, уязвленная таким безразличием, сняла с лица утопленника платок, и тогда дыхание перехватило и у мужчин.

Да, это, конечно, был Эстебан. Не надо было повторять еще раз, чтобы все это поняли. Если бы перед ними оказался сэр Уолтер Рэли, то на них, быть может, и произвели бы впечатление его акцент гринго, попугай-гуакамайо у него на плече, аркебуза, чтобы убивать каннибалов, но другого такого, как Эстебан, на свете больше быть не может, и вот он лежит перед ними, вытянувшись, как рыба сабало, разутый, в штанах недоношенного ребенка и с твердыми как камень ногтями, которые можно резать разве что ножом. Достаточно было убрать платок с его лица, чтобы увидеть: ему стыдно, он не виноват, что он такой большой, не виноват, что такой тяжелый и красивый, и, знай он, что все так произойдет, нашел бы другое, более приличное место, где утонуть, серьезно, я бы сам привязал к своей шее якорь галеона и шагнул со скалы, как человек, которому тут не понравилось, и не докучали бы вам теперь этим, как вы его называете, мертвецом дня среды, не раздражал бы никого этой мерзкой грудой холодного мяса, у которой со мной нет ничего общего. В том, какой он, было столько правды, что даже самых подозрительных из мужчин, тех, кому опостылели трудные ночи моря, ибо их страшила мысль о том, что женам наскучит мечтать о них и они начнут мечтать об утопленниках, даже этих и других, более твердых, пронизал трепет от искренности Эстебана.

Вот так и случилось, что ему устроили самые великолепные похороны, какие только мыслимы для бездомного утопленника. Несколько женщин, отправившись за цветами в соседние селения, вернулись оттуда с женщинами, не поверившими в то, что им рассказывали, и эти, когда увидели мертвого собственными глазами, пошли принести еще цветов и, возвращаясь, привели с собою новых женщин, и, наконец, цветов и людей скопилось столько, что почти невозможно стало пройти. В последний час у них защемило сердце от того, что они возвращают его морю сиротой, и из лучших людей селения ему выбрали отца и мать, а другие стали ему братьями, дядьями, двоюродными братьями, и кончилось тем, что благодаря ему все жители селения между собой породнились. Какие-то моряки, услышав из далека их плач, усомнились, правильным ли курсом они плывут, и известно, что один из них, вспомнив древние сказки о сиренах, велел привязать себя к грот-матче.

Споря между собой о чести нести его на плечах к обрыву, жители селения впервые поняли, как безрадостны их улицы, безводны камни их двориков, узки их мечты рядом с великолепием и красотой утопленника. Они сбросили его с обрыва, так и не привязав якоря, чтобы он мог вернуться когда захочет, и затаили дыхание на тот вырванный из столетий миг, который предшествовал падению тела в бездну. Им даже не нужно было теперь смотреть друг на друга, чтобы понять: они уже не все тут и никогда все не будут.

Но они знали также, что отныне все будет по-другому: двери их домов станут шире, потолки выше, полы прочнее, чтобы воспоминание об Эстебане могло ходить повсюду, не ударяясь головой о притолоку, и в будущем никто бы не посмел шептать, глупый верзила умер, какая жалость, красивый дурак умер, потому что они, чтобы увековечить память об Эстебане, выкрасят фасады своих домов в веселые цвета и костьми лягут, а добьются, чтобы из безводных камней забили родники, и посеют цветы на крутых склонах прибрежных скал, и на рассветах грядущих лет пассажиры огромных судов будут просыпаться, задыхаясь от аромата садов в открытом море, и капитан спустится со шканцев в своей парадной форме с боевыми медалями на груди, со своей астролябией и своей Полярной звездой и, показывая на мыс, горой из роз поднявшийся на горизонте Карибского моря, скажет на четырнадцати языках, смотрите, вон там, где ветер теперь так кроток, что укладывается спать под кроватями, где солнце светит так ярко, что подсолнечники не знают, в какую сторону повернуться, там, да, там находится селение Эстебана.

Комментарий:

Этот рассказ очень небольшой, но очень ёмкий по своему глубокому смыслу, что ещё раз подтверждает гениальность колумбийского писателя Г. Маркеса. Рассказ написан в иносказательной форме, в виде легко читаемой "сказочки", и некоторыми может быть истолкован в буквальном смысле, хотя, конечно же, Маркес писал вовсе не об утопленниках.

Давайте попробуем провести "покадровый" разбор этого произведения:

1) "Утопленник" – это Идея, которая способна круто изменить жизнь людей к лучшему.

2) Эта Идея – далеко не нова, но порядком всеми подзабыта. (Неизвестный предмет, опутанный водорослями, рыбьей чешуёй и обломками кораблекрушений.)

3) Идея найдена, но она никому не нужна, потому, что не понята и непонятно, что с ней делать. (Дети играли с ним уже целый день, закапывая его в песок и откапывая снова.)

4) Идея попадает в дома к людям, она по прежнему непонятна, но, инстинктивно, люди начинают понимать, что в ней "что-то есть". (От него исходил запах моря, и из-за того, что тело облекал панцирь из ракушек и тины, лишь очертания позволили предположить, что это труп человека.)

5) Идея пришла к людям из других стран, преодолев большие препятствия. (Морские растения на нём из дальних океанов и глубоких вод, а его одежда разорвана в клочья, словно он плыл через лабиринты кораллов.)

6) Но, несмотря на то, что Идея была забыта людьми, её величие от этого не пострадало. (Смерть он переносит с гордым достоинством.)

7) Постепенно, некоторые из людей стали "присматриваться" к Идее более внимательно, но она была столь необычна, что просто не укладывалась в их головах. (Он был самый высокий, самый сильный, самого лучшего сложения и самый мужественный человек, какого они видели за свою жизнь, и даже теперь, уже мёртвый, когда они впервые на него смотрели, он не укладывался в их воображении.)

8) Идея не подходит к тем шаблонам и жизненным стандартам, к которым привыкли люди, но они всё равно инстинктивно чувствуют её величие. (Для него не нашлось в селении ни кровати, на которой бы он уместился, ни стола, который мог бы его выдержать. Люди зачарованы его красотой и непомерной величиной.)

9) Люди начинают пытаться как-то применить "новую" Идею, но у них это плохо получается. (Полотна не хватило, плохо скроенные, и ещё хуже сшитые штаны оказались ему узки, а от рубашки снова и снова отлетали пуговицы.)

10) Некоторые люди начинают задумываться над тем, как они живут и осознавать, что живут они плохо и неправильно, и что можно жить значительно лучше, нужно только самим приложить к этому усилия. И их старая жизнь становится для этих людей неприемлемой. (Они думали, что если бы этот великолепный мужчина жил у них в селении, двери у него в доме были бы самые широкие, потолок самый высокий, пол самый прочный. Втайне, женщины сравнивали его со своими мужьями и думали, что тем за всю жизнь не сделать того, что он смог бы сделать за одну ночь, и кончили тем, что в душе отреклись от своих мужей, как от самых ничтожных и жалких существ на свете.)

11) Люди начинают более детально прорабатывать возможность внедрения Идеи в жизнь, появляются первые попытки конкретных практических шагов. Идея начинает для них вырисовываться более чётко, хотя среди них нередко случаются разногласия и споры. (Самая старая сказала, вздохнув: - По его лицу видно, что его зовут Эстебан. Самые упрямые из женщин, которые были также и самые молодые, вообразили, что, если одеть мёртвого, обуть в лакированные туфли и положить среди цветов, вид у него станет такой, как будто его зовут Лаутаро.)

12) Но постепенно, эти немногие, кто проникся Идеей, сходятся в едином мнении. (Тишина положила конец последним сомнениям: бесспорно, он Эстебан.)

13) Основная же масса людей не верит в Идею и всячески высмеивает её. (Те, кто говорили, не уходи Эстебан, подожди хоть кофе, потом шептали, наконец-то ушёл, глупый верзила, как хорошо, наконец-то ушёл, красивый дурак.)

14) Основная масса людей погрязла в своей повседневной "мышиной возне", и ей некогда поднять голову, чтобы увидеть свет новой Идеи, а когда им говорят об этом, они отмахиваются и хотят поскорей избавиться от этих мыслей. (Мужчины решили, что все эти слёзы и вздохи лишь женское ломанье. Уставшие от ночных мучительных выяснений, они хотели только одного: прежде, чем их остановит яростное солнце дня, раз и навсегда избавиться от нежеланного гостя.)

15) Но те, кто постиг величие Идеи, не успокаиваются и продолжают всячески продвигать её в жизнь, не смотря ни на что, не смотря на ругань и упрёки со стороны некоторых. И постепенно, всё большее количество людей проникается этой великой Идеей. (Одна из женщин, уязвлённая таким безразличием, сняла с лица утопленника платок, и тогда дыхание перехватило и у мужчин. Да, это, конечно, был Эстебан. Не надо было повторять ещё раз, чтобы все это поняли.)

16) Новая Идея завоёвывает умы людей своей искренностью и правдивостью. (В том, какой он, было столько правды, что даже самых подозрительных из мужчин, тех, кому опостылели трудные ночи моря, даже этих и других, более твёрдых, пронизал трепет от искренности Эстебана.)

17) Идея приобретает всё больше сторонников и объединяет людей в едином порыве. (Цветов и людей скопилось столько, что почти невозможно стало пройти. Все жители селения между собой породнились.)

18) В умах людей происходят большие перемены. Они начинают понимать, что жили они, до сих пор, неправильно и, что скоро всё будет по-другому. (Жители селения впервые поняли, как безрадостны их улицы, безводны камни их двориков, узки их мечты. Но они знали также, что отныне всё будет по-другому.)

19) Идея переродила людей и они стали теперь способны на то, о чём раньше даже и не помышляли. (Двери их домов станут шире, потолки выше, полы прочнее. Они выкрасят фасады своих домов в весёлые цвета и костьми лягут, а добьются, чтобы из безводных камней забили родники.)

20) Идея шествует по миру и привлекает всё новых и новых людей. (Смотрите, вон там, где ветер теперь так кроток, что укладывается спать под кроватями, где солнце светит так ярко, что подсолнечники не знают, в какую сторону повернуться, там, да, там находится селение Эстебана.)

Мы с вами сейчас находимся в "кадрах" 14 и 15.

А о какой Идее идёт речь? Учитывыая, что Г. Маркес вырос в христианской традиции, очевидно, что он имел ввиду Идею о построении Царства Божьего на Земле (в нашей интерпретации – речь об Обществе Процветания).

Приложение 4

Г. Маркес

Последнее путешествие корабля-призрака

Рассказ

Вот теперь я им докажу, сказал он себе своим новым, низким голосом мужчины через много лет после того, как однажды ночью впервые увидел этот огромный трансокеанский лайнер, который беззвучно и с потушенными огнями прошел по бухте, похожий на громадный, покинутый людьми дворец, он был длиннее городка и намного выше, чем колокольня церкви, этот лайнер, который проследовал в темноте дальше, на другую сторону бухты, к укрывшемуся от корсаров за крепостной стеной городу колониальных времен, бывшему когда-то работорговым портом и с вращающимся прожектором маяка, чей скорбный свет через каждые пятнадцать секунд преображал городок в лунное селение, где дома фосфорецируют, а улицы проходят по вулканической пустыне, и хотя он был тогда ребенком и низкого голоса мужчины у него не было, у него было зато разрешение матери оставаться на пляже допоздна и слушать, как играет ветер на своих ночных арфах, он запомнил до мельчайших подробностей, будто видел сейчас, как трансокеанский лайнер исчезает, когда свет маяка на него падает, и возникает снова, когда свет уходит, корабль как бы мерцал, то он есть, то его нет, и когда входил в бухту и потом, когда словно на ощупь, как лунатик, начал искать буи, указывающие фарватер, и вдруг, должно быть, что-то случилось со стрелками компасов, потому что корабль повернул к подводным камням, налетел на них, развалился на куски и погрузился в воду без единого звука, хотя подобное столкновение с рифами должно было бы вызвать такой грохот и скрежет металла и такой взрыв в двигателях, что оцепенели бы от ужаса даже спящие самым крепким сном драконы в доисторической сельве, начинающейся на окраине колониального города и кончающейся на другом конце света, он тогда сам подумал, что это сон, особенно на другой день, когда увидел

сверкающую акваторию порта, буйные краски негритянских бараков на прибрежных холмах, шхуны гайянских контрабандистов, принимающие на борт свой груз невинных попугаев с полными алмазов зобами, я считал звезды и уснул, подумал он, и мне привиделся ясно-ясно, как наяву, этот огромный корабль, именно так все и было, он остался в этом убежден и не рассказал о сне никому, и даже не вспоминал об этом видении, но в следующий март, в то же число, когда бродил ночью по берегу, высматривая стайки дельфинов в море, он вместо них увидел прошлогодний трансокеанский лайнер, нереальный, сумеречный, мерцающий, и опять этот корабль постигла та же странная и ужасная судьба, что и в первый раз, никакой это не сон, я видел корабль на самом деле, и он побежал рассказать обо всем матери, и потом она три недели стонала и вздыхала, горюя, ведь у тебя мозги гниют оттого, что ты живешь наоборот, днем спишь, а ночами бродишь бог знает где, как плохие люди, как раз в те дни ей обязательно нужно было побывать в городе за крепостной стеной, купить что-нибудь, на чем удобно было бы сидеть, когда думаешь о мертвом муже, потому что полозья ее качалки сломались за одиннадцать лет вдовства, и она воспользовалась случаем и попросила лодочника, который их вез, проплыть мимо рифов, чтобы сын мог увидеть то, что он и увидел на самом деле в витрине моря, увидел, как среди расцветающих по-весеннему губок любят друг друга мантаррайи, как в водоемах с самыми ласковыми водами, какие только есть под водой, плещутся розовые парго и голубые корвины и даже как плавают шевелюры утопленников, погибших в каком-то кораблекрушении колониальных времен, но никакого следа потонувших трансокеанских лайнеров, ни даже мертвого ребенка, но он твердил, что корабли были, и мать пообещала, что в следующий март будет бодрствовать вместе с ним, это определенно не зная, что единственно определенным в ее будущем было теперь только кресло времен Фрэнсиса Дрейка, которое она купит в этот день на устроенном турками аукционе, она села в него отдохнуть в тот же самый вечер, вздыхая, о мой бедный Олоферн, если бы ты только видел, как хорошо вспоминается о тебе на этом бархатном сиденье, среди этой парчи словно с катафалка королевы, но чем больше думала она о покойном муже, тем сильнее бурлила и тем скорей превращалась в шоколад кровь у нее в сердце, как если бы она не видела, а бежала, в ознобе, обливаясь потом и дыша будто сквозь слой земли, и он, вернувшись на рассвете, нашел ее в кресле мертвой, еще теплой, но уже наполовину разложившейся, как бывает, когда ужалит змея, и то же случилось потом еще с четырьмя женщинами, и тогда кресло-убийцу бросили в море, далеко-далеко, где оно уже никому не причинит вреда, ведь за прошедшие столетия им столько пользовались, что свели на нет способность кресла давать отдых, и теперь пришлось свыкаться с несчастной сиротской долей, все на него показывали, вот сын вдовы, которая привезла в городок трон бед и страдания, живет не столько на общественную благотворительность, сколько воруя из лодок рыбу, а голос его между тем все больше начинал походить на рычанье, и видения прошлых лет вспомнились ему

только в мартовскую ночь, когда он случайно посмотрел на море и, мама моя, да вот же он, чудовищно огромный кит цвета асбеста, зверь рычащий, смотрите, кричал он как безумный, смотрите, и от его крика поднялся такой лай собак и так завизжали женщины, что самым старым из стариков вспомнились страхи их прадедов, и они, думая, что вернулся Уильям Дэмпир, попрятались под кровати, но те, кто выбежал на улицу, даже не взглянули на неправдоподобное сооружение, которое в этот миг, потеряв ориентацию, снова разваливалось на части в ежегодном кораблекрушении, вместо этого они избили его до полусмерти, так что он не мог разогнуться, вот тогда-то он и сказал себе, брызжа от ярости слюной, хорошо, я им докажу, но своего решения не выдал ничем, и одна мысль целый год, хорошо, я им докажу, он ждал новой ночи привидений, чтобы сделать то, что он сделал, и вот наконец пришло это время, он сел в чью-то лодку, переплыл в ней бухту и в ожидании своего звездного часа провел конец дня на крутых и узких улочках бывшего работоргового порта, погрузился в котел, где варились люди со всего Карибского побережья, но был настолько поглощен своим замыслом, что не останавливался, как прежде, перед лавками индусов посмотреть на слоновьи бивни, украшенные резьбой в виде мандаринов, не насмехался над говорящими по-голландски неграми в инвалидных

колясках, не шарахался в ужасе, как бывало, от малайцев с кожей кобры, которых увлекла в кругосветное путешествие химерическая мечта найти тайную харчевню, где подают жареное на вертеле филе бразильянок, не замечал ничего, пока не легла на него всей тяжестью своих звезд ночь и не дохнула сельва нежным ароматом гардений и разлагающихся саламандр, и вот уже он плывет, работая веслами, в чужой лодке к выходу из бухты, не зажигая, чтобы не привлечь внимания береговой охраны, фонарь, становясь через каждые пятнадцать секунд, когда его осеняло зеленое крыло света с маяка, нечеловечески прекрасным и затем обретая во мраке снова обычное человеческое обличье, и сейчас он знал, что плывет около буев, указывающих фарватер, знал не только потому, что все ярче становился их грустный свет, но и потому, что теперь печальней дышала вода, и так он греб, настолько погруженный в самого себя, что его застали врасплох, и леденящее душу акулье дыханье, которым пахнуло вдруг неизвестно откуда, и то, что мрак ночи вдруг сгустился, как если бы внезапно погасли звезды, а случилось так потому, что трансокеанский лайнер был уже здесь, совсем рядом, немыслимо огромный, мама родная, огромней всего огромного, что только есть на свете, и темней всего темного, что скрыто в земле или под водой, триста тысяч тонн акульего запаха проплыли так близко, что он увидел уходящие вверх по стальному обрыву швы, и ни искорки света в бессчетных бычьих глазах, ни вздоха в машинном чреве, ни души живой на борту, зато свой собственный ореол безмолвия, собственное беззвездное небо, собственный мертвый воздух, собственное остановившееся время, свое собственное, странствующее с ним вместе море, где плавает целый мир утонувших животных, и внезапно от удара света с маяка все это исчезло, и на несколько мгновений возникли снова прозрачное Карибское море, мартовская ночь, обычный воздух, в котором хлопают крыльями пеликаны, и теперь он был между буев один и не знал, что делать, только спрашивал себя недоуменно, не грезил ли я и вправду наяву, не только сейчас, но раньше, но едва он себя об этом спросил, как порыв неведомого ветра погасил все буи, от первого до последнего, а когда свет маяка ушел, трансокеанский лайнер возник снова, и теперь магнитные стрелки его компасов показывали путь неправильно, быть может, он даже не знал теперь, в каких широтах

каких морей плывет, пытался найти на ощупь невидимый фарватер, а на самом деле шел на камни, и тут озарение, все понятно, то, что произошло с буями, последнее звено в цепи колдовства, сковавшей корабль, и он зажег на лодке фонарь, крохотный красный огонек, которого не мог бы заметить никто на минаретах береговой охраны, но который для рулевого на корабле

оказался, видно, ярким, как восходящее солнце, потому что, ориентируясь на этот огонек, трансокеанский лайнер исправил курс и маневром счастливого возвращения к жизни вошел в широкие ворота фарватера, и разом зажглись все его огни, снова тяжело задышали котлы, небо над ним расцветилось звездами, и опустились на дно трупы утонувших животных, из кухонь теперь доносились звон посуды и благоуханье лаврового листа, и на залитых лунным светом палубах слышалось уханье духового оркестра и бум-бум, стучали в полутьме кают сердца полюбивших друг друга в открытом море, но в нем накопилось столько злобы и ярости, что изумление и восторг не смогли заглушить их, а чудо не смогло его испугать, нет, сказал он себе так решительно, как еще не говорил никогда, вот теперь я им докажу, будь они прокляты, теперь я им докажу, и он не ушел от гиганта в сторону, чтобы тот не мог его смять, а поплыл, налегая на весла, впереди, вот теперь я им докажу, и так он плыл, указывая кораблю путь своим фонарем, и наконец, убедившись, что корабль ему послушен, опять заставил его изменить направление, сойти с курса, которым тот шел к пристани, вывел за невидимые границы фарватера и повел за собой к уснувшему городку, так, как будто это ягненок, только живущий в море, этот корабль, ныне оживший и неуязвимый более для света маяка, теперь свет не превращал корабль каждые пятнадцать секунд в невидимку, а делал алюминиевым, впереди уже все яснее вырисовывались кресты церкви, нищета жилищ, ложь, а трансокеанский лайнер по-прежнему следовал за ним вместе со всем что нес, со своим капитаном, спящим на том боку, где сердце, с тушами боевых быков в инее холодильников, с одиноким больным в корабельном госпитале, с водой в цистернах, о которой все позабыли, с не получившим отпущения грехов рулевым, который, видно, принял береговые камни за пристань, потому что вдруг раздался немыслимый вой гудка, раз, и его промочила до костей, падая сверху, струя остывающего пара, второй гудок, и чужая лодка, в которой он плыл, чуть не перевернулась, и третий, но теперь уже все, потому что вот они, совсем рядом, извивы берега, камни улицы, дома неверивших, весь городок, освещенный огнями перепуганного трансокеанского лайнера, сам он едва успел дать дорогу надвигающемуся катаклизму, крича сквозь грохот, так вот же вам, сволочи, подумайте, и в следующее мгновение стальная громада раздавила землю, и стал слышен хрустальный звон девяноста тысяч пятисот бокалов для шампанского, разбивающихся один за другим от носа до кормы, а потом стало совсем светло, и было уже не раннее утро мартовского дня, а полдень сияющей среды, и он смог насладиться зрелищем того, как неверившие смотрят разинув рот на стоящий напротив церкви самый большой в этом мире и в мире ином трансокеанский лайнер, белей всего белого, что только есть на свете, в двадцать раз выше колокольни и раз в девяносто семь длинней городка, на нем железными буквами было написано название ХАЛАЛ-ЧИЛЛАГ, и древние воды морей смерти еще стекали лениво с его бортов.

"Покадровый" разбор рассказа:

1) "Корабль-призрак" – это человечество, которое "заблудилось" в своём развитии и неизбежно движется к своей гибели. (Он был длиннее городка и намного выше, чем колокольня церкви. Он на ощупь, как лунатик, начал искать буи, указывающие фарватер, и вдруг, должно быть, что-то случилось со стрелками компасов, потому что корабль повернул к подводным камням.)

2) Лишь единицы из людей начинают смутно понимать, что человечество в опасности и что, если не предпринять мер, то ему грозит неизбежная гибель. (Он увидел прошлогодний трансокеанский лайнер, и опять этот корабль постигла та же странная и ужасная судьба.)

3) Эти немногие люди хотят донести свои выводы до других людей, но им никто не верит, всем некогда над этим подумать. Лишь родственники и некоторые старые друзья слегка прислушиваются к ним, да и то с долей некоторой иронии. (Он побежал рассказать обо всём матери, и потом, она три недели стонала и вздыхала, говоря, ведь у тебя мозги гниют оттого, что ты живёшь наоборот, днём спишь, а ночами бродишь бог знает где. Мать пообещала, что в следующий март будет бодрствовать вместе с ним, это определённо не зная.)

4) Остальные люди живут мелкими текущими задачами, над ними тяготеет прошлое, и они тихо и незаметно умирают, не оставив после себя никакого следа. (Единственно определённым в её будущем было теперь только кресло времён Френсиса Дрейка. Она села в него отдохнуть, вздыхая, о, мой бедный Олоферн, но чем больше думала она о покойном муже, тем сильнее бурлила и тем скорей превращалась в шоколад кровь у неё в сердце. Он, вернувшись на рассвете, нашёл её в кресле мёртвой, и то же случилось потом ещё с четырьмя женщинами.)

5) Люди ищут причины своих бед и готовы обвинить в этом кого угодно, только не самих себя. (Тогда кресло-убийцу бросили в море, далеко-далеко, где оно уже никому не причинит вреда.)

6) Те немногие, кто понимают, куда движется человечество, начинают более активно пытаться "раскрыть глаза" остальным людям, но это бесполезно. Люди ничего не хотят замечать и настроены агрессивно. (Мама моя, да вот же он, чудовищно огромный кит цвета асбеста, зверь рычащий, смотрите, кричал он как безумный. Те, кто выбежал на улицу, даже не взглянули на неправдоподобное сооружение, вместо этого, они избили его до полусмерти, так, что он не мог разогнуться.)

7) Кризисные явления нарастают, человечество на "краю пропасти", на грани самоуничтожения, но это опять мало кого волнует, и лишь люди, которым не всё равно и которых к этому времени становится достаточно много, начинают предпринимать что-то конкретное для спасения человечества, хотя этих "неверующих" возможно уже не спасти. (Вот они, совсем рядом, извивы берега, камни улицы, дома неверивших, весь городок, освещённый огнями перепуганного трансокеанского лайнера, сам он едва успел дать дорогу надвигающемуся катаклизму, крича сквозь грохот, так вот же вам, сволочи, подумайте, и в следующее мгновение стальная громада раздавила землю, а потом стало совсем светло, и было уже не раннее утро мартовского дня, а полдень сияющей среды, и он мог насладиться зрелищем того, как неверившие смотрят, разинув рот, на, стоящий напротив церкви, самый большой в этом мире и в мире ином трансокеанский лайнер.)

Поиск по сайту: