Глава пятнадцатая. У взрослых есть семья

На Базе В. увидел, что дверь, из которой они вышли, уже переместилась на стЕну, и им не пришлось, таким образом, при возвращении кувыркаться через голову. На полу оставались еще две двЕри. Бородачи выделили В. в провожатые Ауна и отправилиих за следующую дверь. И снова В. вынужден был войти в дверь первым. Он опять сделал невероятный кульбит и приземлился, только на сей раз не на мягкую траву, а на твердый асфальт…

Они оказались на улице города. В. огляделся и сразу понял, что это тот самый город, где он жил с самого своего рождения. В. недоуменно посмотрел на Ауна и хотел спросить, не ошиблись ли они дверью, но Аун прижал палец к своим губам, жестом показав В., что тот должен молчать. В. не понял, почему нельзя было говорить, но подчинился и промолчал. Он не знал, что делать, а Аун ничего ему не говорил, только молча стоял рядом. «Тоже мне провожатый, - подумал В. - Толку как от козла молока! Ничем не лучше Ауса. Впрочем, зачем мне проводник? Ведь это мой родной город, который я очень хорошо знаю». ПонЯв это, В., предоставил Ауна самому себе и зашагал по улице. Аун молча последовал за В. «Зачем мы здесь? – думал В., идя по городу. – Наверное, мы должны здесь что-то найти? Но что? Ума не приложу! Очередное странное приключение!»

Улица была хорошо знакома В. и он знал, куда она ведет. Они минуют пару кварталов, и выйдут на большую площадь. Что ж, В. не прочь прогуляться. Он чувствует себя вполне спокойно. Или нет? Что-то стряслось с этим городом. Что-то неуловимое произошло, что-то непонятное, но страшное. Неопределенная угроза повисла в воздухе. Навстречу В. попадались обычные вроде бы люди, но вели они себя необычно. Каждый, проходя мимо, кидал на В. недобрый взгляд, от которого В. становилось не по себе. Он боялся даже смотреть им в глаза, в которых читалась откровенная ненависть. В. невольно съежился. Он пОднял воротник пиджака, пытаясь хоть как-то прикрыть лицо, но это мало ему помогло – В. по-прежнему чувствовал на себе злобные взгляды прохожих.

И не только люди возненавидели В. Сам город, казалось, восстал против него. Воздух загустел и давил на В. нестерпимой духотой. Дома грозно нависали, будто грозили обрушить на В. бетонные плиты. В. кожей чувствовал тяжесть и ненависть, окружавшие его. Он хотел спрятаться, зарыться в землю, укрыться от этих пронизывающих взглядов. За что, за что они его так ненавидят? В чем он провинился?

В. не понимал, что произошло за время его отсутствия. Может, его объявили преступником? Но нет, это невозможно, с какой стати? Да В. и сам чувствовал – не в том было дело. Он словно бы нес на своем лбу пылающее огнем клеймо, по которому каждый встречный признавал в нем чужака. В. пытался себя уверить, что происходящее это всего лишь игра его воображения, но он никак не мог избавиться от липкого холодного страха. Аун все так же молча шел рядом.

Они прошли мимо кучки подростков, которые покуривали на углу. В. Искоса посмотрел на них и уже без удивления обнаружил, что подростки пристально его разглядывают. В. услышал, как они выкрикивают вслед ему оскорбления. «А вот это мне уже не почудилось», - подумал В., и это соображение не прибавило ему уверенности. Навстречу В. шла молодая женщина в сером элегантном пальто и сапОжках на каблучках. Она выглядела утонченной и воспитанной, но это не помешало ей зашипеть на В., как кошка. «И это мне тоже не пригрезилось», - сказал себе В. Впрочем, вскоре он уже смог окончательно развеять свои сомнения.

Каждый, кто встречался В., пытался как-то задеть его. В. уже нарвался на пару пощечин от немолодых дам, один юноша, по виду студент, проходя мимо, дал ему сзади пинка, а маленькая собачонка укусила зА ногу. Развитие событий могло приобрести непредсказуемый поворот, потому В. свернул во двор одного из домов. На счастье В. здесь никого не было. В. был совершенно один. Один, один… один! Тут В. осенило: Аун исчез! Этот факт окончательно выбил В. из колеи. Он присел в смятении на лавочку, и попытался сообразить, как теперь ему вернуться в Дом? Наверное, нужно найти дверь, через которую он попал сюда? Дверь на Базу? Или же нужно найти сам Дом – то серое пятиэтажное здание, к которому его привел Мистер? Но что так, что эдак, ему снова необходимо найти дверь!

Как же ему идти по улице, если на него набрасываются обезумевшие горожане? В. пОднял воротник повыше – авось, удастся остаться незамеченным. Он пожалел, что у него нет шляпы, которую он мог бы надвинуть на глаза. Ждать помощи было неоткуда и В. в одиночестве отправился на поиски двЕри. Он старался держаться в тени домов и не попадаться на глаза людям. Он миновал то место, где они с Ауном появились в городе, но никакой двЕри там не нашел. Значит, нужно все - таки отыскать не дверь, а пятиэтажное здание! В. зашагал по улице, которая, как он думал, должна была привести его к тому месту, где находился Дом.

Но тут он обнаружил еще один неприятный момент: он, кажется, заблудился. Он не мог заблудиться городе, где знал почти каждый дом, но тем не менее это было так. Вроде бы улицы были те же, и все же В. никак не мог сориентироваться, он словно бродил по кругу. А хуже всего то, что он начал забывать Дом, воспоминания о нем становились все более смутными. Казалось, что и База, и сам Дом всего лишь приснились В. и теперь исчезли без следа. «А был ли Дом?» - мелькало иногда в голове у В., и он ужасался этой мысли, ужасался тому, что может поверить этому предательскому голосу, который становился все громче и настойчивее. Город словно говорил с В., убеждая его в том, что никакого Дома никогда не существовало.

«Все это только приснилось тебе», - сказала серая кошка, перебежавшая В. дорогу. «Ничего не было», - сказал нетрезвый мужчина, дыхнув на В. перегаром и бросив ему пОд ноги окурок. «Не бывает никаких Домов», - сказала седая старушка, сверкнувшая потусторонним взглядом на В. из-под очков с треснувшими стеклами. «Ты никогда не был другим, мир никогда не был другим, все одно и то же, везде одно и то же, всегда одно и то же», - говорили неслышно встречавшиеся В. люди. Они не произносили этих слов, но В. все же слышал их, слышал так же ясно, как если бы прохожие кричали это ему прямо в уши.

«Ты такой же как мы, такой же как мы, такой же, как мы!» - слова гипнотизировали В. и он, понимая, что пропадает, понимая, что эти слова – ложь, тем не менее начинал верить им. Он отчаянно сопротивлялся, пытаясь изо всех сил помнить, но все же он забывал и забывал. «Будь как мы, думай как мы, живи как мы…» - твердили ему голоса, и В. уже соглашался с ними, сам не зная, как это случилось и когда. «Да, да, да - отвечал он им, - я такой же как вы, такой же как вы, такой же как вы… Я никогда не был другим… Мне все приснилось… Не бывает никаких Домов! Это просто мечты… только мечты… Ничего не было! Ничего нет! Нет Дома, и нет Мистера, и Тривик тоже нет, и светозарного Эл Рэла, и бородачей… А я не могу летать. Люди не летают. Смешно! Как такое можно было вообразить! Ничего не было…» И В. смеялся сам над собой. Но все же какая-то часть его еще помнила о Доме, и эта часть ужасалась, наблюдая, как В. погружается в пучину забвения.

На один ничтожный миг в голове у В. прояснилось и он осознал, что пропадает. Он метался по улицам в отчаянных попытках найти Дом, но безуспешно. Ему вспомнился Аун и В. мысленно пожелал ему «всяческих благ». «Вот обормот, - думал В., - на что только тебя снарядили в провожатые!» А потом он еще думал: «Что же мне делать?» - и не находил ответа на этот вопрос. Но пока у В. были силы, он шел по городу, надеясь, что Дом каким-нибудь чудом отыщется. Но чем дольше В. блуждал по городу, тем туманнее становились воспоминания о Доме. Зато горожане теперь не обращали внимания на В. Их злость сошла на нет, потому что теперь В. перестал быть чужаком. Он стал таким же как они.

В. устал от бессмысленной беготни и остановился посреди улицы, надеясь, что на него вдруг снизойдет озарение, но напрасно – ничего путного в голову не приходило, В. не знал, как вернуться в Дом. Зато В. увидел в толпе знакомое лицо. Может ли это быть? Ведь это его отец!

Отец В. куда-то шел торопливой походкой. В. преградил ему дорогу и сказал:

- Здравствуй, отец!

Отец посмотрел на него рассеянным взглядом и, ни капли не обрадовавшись их встрече, несмотря на то, что они не виделись уже несколько лет, сказал только:

- А, это ты… здравствуй…

В. даже показалось, что отец хочет обогнуть его, как досадное препятствие, и пройти мимо. В. засомневался, уж не обознался ли он, но тут отец спросил его:

- Как ты, В.?

На подобный вопрос В. ничего другого не оставалось ответить, как что-то вроде «я нормально».

- Хорошо, хорошо, - сказал отец, и В. понял, что тот даже не слышал его ответа. Казалось, отец чем-то озабочен и куда-то спешит.

- Пойдем, - сказал вдруг отец, опомнившись. Он взял В. пОд руку и куда-то повел.

- Куда мы идем? - спросил его В.

- Ко мне… ко мне домой… - пробурчал отец.

- К тебе? - удивлялся В. - Ты теперь здесь живешь? Когда ты переехал?

- А, - махнул рукой отец, - это неважно…

Они зашли в подъезд какого-то дома и поднялись на третий этаж. Отец открыл дверь ключами и они вошли в квартиру. Все было совершенно обыкновенно – обычная городская квартира – и все же В. не мог избавиться от нехорошего чувства. Но почему ему так нехорошо, он не мог понять.

Отец скрылся где-то в глубине квартиры и потом объявился с целой кипой бумаг в руках.

- У меня куча дел, не представляешь, как я устал! Я совсем зашиваюсь, - и отец тяжело вздохнул. В. промолчал.

- Вот! - сунул ему под нос бумаги отец. - Видишь? Это все мне! Я не сплю и не ем, а они все не кончаются. День ото дня бумаг становится только больше. Видишь?

В. кивнул.

- Пойдем, пойдем, я тебе покажу, - позвал его за собой отец. Они прошли в комнату. В. увидел здесь стопки обтрепанных бумаг. Они громоздились повсюду в виде неустойчивых башен, грозивших обрушиться на того, кто проходил мимо.

- Вот, вот они! - вскричал отец. – Видишь, сколько их? А еще вчера этого не было! - и он разрушил рукой одну из башен. Бумаги разлетелись по всей комнате.

- Нет, я не могу! - вскричал отец. - Не могу! Не могу! Я с ума сойду от них! Что же мне делать? С утра до вечера я ни черта не вижу, кроме этих треклятых бумаг! Ничего кроме поганой макулатуры! Я не могу, не могу! - и отец застонал.

В. молчал. Он почему-то не чувствовал жалости к отцу, но только раздражение. «Когда же ты замолчишь?» - думал В., но отец не унимался. Он все жаловался В. на свои беды, а В. ничего другого не оставалось, как только слушать. Он слушал, но не чувствовал сострадания. Он негодовал. Ему был неприятен и отец, и все его бумаги. «Неужели ему не о чем больше говорить? - спрашивал себя В. и сам же себе отвечал: - Да, не о чем. И, вероятно, не только со мной, но и с любым другим. Проблемы – это все, что осталось в его жизни. Вся его жизнь это одна большая проблема, и больше ничего». И В. понимал, что ему нечего сказать отцу. Он мог бы поведать ему о всех невероятных чудесах, что случились с В., но разве отец стал бы слушать?

Чем дольше говорил отец, тем хуже себя чувствовал В. Он уже пожалел тысячу раз о том, что встретил отца. В. хотелось послать отца ко всем чертям вместе со всеми его бумагами, но В. не мог. Почему? Он не знал. Словно его рот был на замке, но от молчания ему становилось еще хуже. Хотя В. и сам недоумевал, почему он пришел в такое раздражение, подумаешь, отец немного не в себе, чего тут страшного? Но В. не мог себя пересилить. Он чувствовал, как растет внутреннее недовольство и В. должен был рано или поздно на кого-то или на что-то излить это недовольство. На отца ли, за то, что он так погряз в своем беспокойстве, что забыл обо всем на свете, на судьбу ли, за то что наградила В. таким родителем, или, скорее, на себя самого, за то, что он не может любить и почитать отца так, как надлежит сыну. Он и стыдился того, что так плохо думает об отце, и негодовал на отца за то, что тот не замечает смятения В., но самым сильным из всех чувств В. было желание поскорее избавиться от этого человека, который так утомил В. своим беспокойством.

Беспокойством, беспокойством… беспокойник! Что за беспокойник такой вспомнился В.? Откуда это? Ах да! Дом! Он же искал Дом! И тут В. понял, что начисто забыл о Доме. В. догадался, что за нехорошее чувство овладело им едва он только шагнул за порог отцовской квартиры – это чувство было страх! Страх забыть навсегда о Доме. В. потихоньку попятился к двери, размышляя о том, как бы поделикатнее отделаться от отца и поскорее улизнуть отсюда. Но отец словно почувствовал, что В. норовит сбежать, и вцепился в его руку.

- Поможешь мне? - заискивающим голосом спросил он.

В. бесило и то, что говорил отец (ему казалось, что отец хотел свои проблемы навесить и на В.), и то, как он говорил (по мнению В., отец намеренно преувеличивал, словно бы от помощи В. зависела его жизнь). В. хотелось развернуться и убежать, но он ответил:

- Конечно, помогу…

И они сели нА пол и погрузились в бумаги. В. пришлось что-то переписывать, перечитывать, пересчитывать. Он все думал: еще эту последнюю, и я свободен, но бумагам не было конца. В. уговаривал себя как мог, убеждал, что его помощь необходима отцу, что от него не убудет, если он немного посидит здесь и покопается в этих бумагах, но в глубине души он знал, что лжет себе.

Он чувствовал: то, что он делает - неправильно. Он ясно видел, что в этих бумагах нет никакого смысла, видел, что занимаясь такой ерундой, он и сам теряет ясность рассудка и что от его помощи не будет никакого проку, но наоборот – всем будет только хуже, потому что отец, возрадовавшись свалившейся на него подмоге, еще глубже погрязнет в этом болоте, и потому что сам В. через каких-то пару часов окончательно потеряет то единственное, что ему действительно дорого, окончательно потеряет надежду вернуться в Дом – все это В. знал, но он ничего не мог поделать. Ему хотелось, как маленькому ребенку, вскочить и прокричать: «я не хочу!», но он не был ребенком. Он был взрослым, а у взрослых есть ОБЯЗАТЕЛЬСТВА, у взрослых есть СЕМЬЯ, у взрослых есть ЧУВСТВО ДОЛГА.

И В. ощущал, как эти пУты связывают его все туже, как удавка сжимает его шею… Он не мог понять, почему такое простое действие, как необременительная помощь отцу, оказывает на него такое опустошающее воздействие. Словно даже простой разговор с отцом переносил его к давно пройденному этапу в его жизни, к которому он никогда не хотел бы возвращаться, словно только увидев отца, В. снова стал тем В., каким он был раньше: взрослым В., важным В., В., занятым неотложными делами, В., который должен работать, В. который никогда и слыхом не слыхивал ни о каких чудесах, В., который никогда не видел Дома… В. стал таким, каким привык быть раньше, а именно – он стал таким, как его отец. Словно в глазах отца была магическая сила, которая разом втиснула В. в нелепый картонный шаблон, за рамки которого В. не мог вырваться.

В. окончательно забыл о Доме, а все волшебство, обретенное им там рассеялось. В какие-то мгновения В. вспоминал о Доме, и тогда он думал, что предпочел бы остаться там безруким инвалидом, чем быть здесь целым и невредимым. А потом он снова забывал… И так он боролся за то, чтобы помнить, за то, чтобы верить. Неизвестно, что прИдало ему сил, но В. поднЯлся и бросил на пол бумаги, которые держал в руках.

- Я ухожу! - сказал он отцу.

- Уходишь? - не понял отец. - Как уходишь? Ты не можешь уйти!

- Могу! - ответил В. - Могу и уйду!

- Я тебя не держу, - усмехнулся отец, - только куда же ты пойдешь?

- Я хочу вернуться в Дом!

- Что за Дом? Не мели чепухи!

- Это не чепуха! - вскричал В. - Дом есть и я там был. И я снова вернусь туда!

- Ну, ну, - успокаивающе протянул отец. В. понял, что отец воспринимает его пылкую речь только как детский лепет и не более. Это его взбесило:

- Дом есть! И еще много чего есть на этом свете, ты и сам бы это понял, если бы хоть на миг оставил свои бумажки в покое!

- А ты что думаешь, - со слезами на глазах спросил отец, - думаешь, мне нравится этим заниматься? Думаешь, я без ума от этой макулатуры? Да я каждый день только и мечтаю о том, что избавлюсь от нее!

- Так брось этот мусор ко всем чертям!

- Э нет, - отец посмотрел на В. как на опасного сумасшедшего, - я не могу. Я не хочу пО миру пойти. Каждый должен работать, чтобы прокормить себя. Кто обо мне позаботится? Не ты же! Я слышал, какой ты выкинул фортель. - он смотрел на В. усмехаясь. – Бросил все – работу, невесту, квартиру! И что теперь? Что? Смотрю на тебя и ничего не вижу. Ничего в тебе не осталось. Раньше ты хоть что-то из себя представлял, а теперь что? Одна фикция…

Что ты доказал, что ты нашел? Где оно, где твое достояние? Покажи его мне! Покажи! Может, ума у тебя прибавилось? Так этого я не заметил. Или, может, ты добрее стал? Этого тоже не наблюдается. Или ты сокровище какое нашел, так где оно, где? Покажи мне его! Нет у тебя ничего! Ничего! - кричал отец, сверкая глазами. - Ты нищий голодранец! Хочешь, чтобы и отец твой стал таким же? Хочешь, чтобы я, как ты, побирался на старости лет? Этого ты хочешь? Так ради чего мне так страдать, объясни мне! Ради чего?

В. смотрел на отца и понимал, что только зря потратил силы, пытаясь подвигнуть отца на поиски свободы. Как объяснить ему в двух словах то, что В. осознал за многие годы тяжких раздумий? Как вдохновить его на подвиг, на который он, очевидно, не был способен? Почему В. так желал, чтобы и отец изменился и почему так ненавидел его за то, что тот и слышать не хотел ни о каких изменениях? Может быть, потому, что отец воплощал собой то старое «я», от которого В. так хотел избавиться. Может быть потому, что пока существовал этот образ, по подобию которого вылепили и В., пока отец оставался там, откуда В. с таким трудом вырвался, В. не мог измениться и по-новому взглянуть на мир. Словно встречаясь со своим отцом, он вынужден был опять преодолевать этот путь в миллион милль, разделяющий его прошлое и настоящее.

В. смотрел на отца и думал о том, что единственный разумный выход – оставить отца в покое. Хотя даже если он уйдет сейчас, это мало что изменит. Он должен был отбросить свое прошлое и, очевидно, он должен был навсегда расстаться со своим отцом, но В. сомневался, что способен на это. Даже если он никогда не встретится с отцом, он не избавится от его влияния. Только сейчас В. понимал, как глубоки эти корни, и сколько он впитал бессознательно от своего родителя. Все, что был в отце – было и в самом В.: мелочность, суетливость, беспокойство, страх…. Он видел отца и видел в нем свое отражение. Даже если В. навсегда разлучится с отцом, что это изменит?

Отец рухнул без сил на колени, словно обличительная речь опустошила его. Он закрыл лицо руками. И этот жест был знаком В., он сам часто так закрывал лицо руками. И он знал, что выражает этот жест: отец чувствует себя одиноким и беспомощным. Отец страдает сейчас, и будет страдать завтра, и будет страдать еще неизвестно сколько. В. знал, что такое эта жизнь – беспросветная и невыносимо скучная, тягучая и топкая, как болото. Но как помочь отцу выбраться из этого болота? Чем В. может помочь своему отцу?

Ничем, разве только тем, что сам попытается не быть таким. Попытается жить по-другому. В. смотрел на отца и думал о том, что любит его, как самого себя. Но быть таким, как он, В. больше не мог. И изменить отца он тоже не мог. Одно только оставалось В. – уйти не прощаясь и не оборачиваясь.

И он ушел. Вышел из квартиры и спустился вниз по лестнице. Сейчас В. четко помнил о Доме. Он даже не сомневался, что сможет найти дверь. Он нисколько не удивился тому, что на улице его ожидал Аун. Когда В. подошел к нему, то обнаружил, что рядом с Ауном в воздухе висит дверь. Что это за дверь, В. уже знал. Они вошли в нее и оказались на Базе.

Глава шестнадцатая. Я могу играть в Большой Бум!

В. встретили улыбающиеся бородачи. Аум спросил, явно издеваясь:

- Понравилось?

В. не знал что ответить, понравилось – не понравилось, эти понятия здесь были неприменимы. Без сомнения, В. испытал боль, но в то же время обрел понимание. Боль ему не нравилась, а понимание нравилось, так что же он мог ответить на вопрос Аума?

- Ты уже понял, что это был Отход? - спросил его Аун, а Аук добавил:

- Отход – это Оттяг наоборот!

- Угу, - подхватил Аус, - если в Оттяге находишь то, что хочешь найти, то в Отходе находишь то, что не хочешь находить никогда. Или что-то вроде этого. Впрочем, и то и другое одинаково полезно.

Полезно? Пожалуй, может быть, и полезно, но В. предпочел бы держаться от этих дверей подальше: и Оттяг, и Отход ему одинаково не понравились – слишком уж много не очень приятных чувств довелось ему там испытать.

- Я думаю, у него ум за разум зашел, ему срочно нужно наведаться в Детскую, - улыбаясь проговорил Аук.

В. вздохнул. Еще целых две двЕри осталось! Этот факт и радовал, и огорчал одноврЕменно. Что ж, пусть будет Детская! И В. без колебаний шагнул в дверной проем. И тут не обошлось без переворота через голову, но под ногами было что-то мягкое…

Здесь тоже была зеленая травка, как в Улете, и так же светило яркое солнце. Вдалеке В. увидел лес из высоких деревьев, который показался ему таинственным и полным чудес. Так славно гулять по такому лесу! Рассматривать причудливые тени от дубов, вдыхать аромат игольчатых лапок сосен, гладить белые стволы берез… Ему захотелось поскорее оказаться в том волшебном лесу. В таких лесах водятся… кто? Может быть, волки, а может быть, гномы или феи. Жаль, что В. никогда не видел фей. Или видел? Сейчас он смутно припоминал, что однажды, много лет назад, он разглядел в траве что-то маленькое и юркое. Оно выглянуло из-за старого пня и тут же скрылось. Но В. успел заметить колыхание тончайшего розового шелка. Наверняка это была настоящая фея! Почему она испугалась В.? Они бы подружились…

Тут В. очнулся. Что это с ним происходит? Какие еще феи? Он повернулся к Ауку и хотел было задать ему вопрос о своих странных мыслях, но его вниманием целиком завладело необычайное преображение Аука, который терял свою бороду – волосы то ли выпадали, то ли врастали внутрь. Еще миг – и у Аука совершенно гладкое и розовое лицо. Волосы у Аука до того были короткими и жесткими, а теперь они закудрявились и мягкими вОлнами обрамляли милую пухлощекую мордашку. При этом Аук весь съежился, и стал крохотным – В. по пояс. Под конец всех этих метаморфоз от Аука остался только маленький сорванец лет семи с кудрявыми черными волосами и большими черными глазами и, разумеется, без бороды. Его одежда уменьшилась вслед за ним, что было очень кстати, иначе он попросту утонул бы в своей мантии.

В. опять хотел было спросить Аука, что происходит, но теперь настал его черед превращаться. В. почувствовал приятный жар во всем теле. До того у него постоянно ныла левая лопатка, а теперь пылающий огонь пробежался волной по спине, и В. ощутил небывалую легкость там, где у него всегда болело. Все его тело размягчилось под действием этого жара. То тут, то там В. ощущал мягкие вспышки, словно сжигающие все болезни в его теле. Все в нем расправилось и обновилось.

Морщинки на лбу разгладились, потому что теперь В. уже не хмурился, а смотрел вокруг открытым доверчивым взглядом. Казалось, все органы и части тела В. заново родилИсь. В. увидел, как в мгновение ока исчез маленький шрам между средним и безымянным пальцем на правой руке, который был у него с незапамятных времен. Пальцы уменьшались на глазах, пока не превратились в маленькие пухлые пальчики. Ладошки стали мягкими и беленькими. В. чувствовал себя так, словно каждую клеточку его тела вымыли, вычистили и обновили, и теперь он стал свеженьким и чистеньким, как только что народившийся на свет опёнок. До того он и не подозревал, сколько было в его теле неприятных зажимов. Словно какая-то тяжесть сидела и тут и там. А теперь В. стал легким и гибким. Стал новым.

Но чудесные перемены касались не только тела В. Стремительно менялось и его сознание. Почему-то трансформация облика В. повлекла за собой и трансформацию его мировосприятия. Лопались мыльные пузыри его мнимых достоинств и недостатков, которые он так привык приписывать себе. В. вдруг понял, что он не талантливый и не бесталанный, не умный и не глупый, не уродливый и не красивый, не великий и не ничтожный. Тогда какой же он? Какая разница, ведь вокруг происходит нечто невероятно увлекательное! И он чувствует себя таким сильным и уверенным, словно ему море по колено.

Где вы, страшные страхи? Почему смолкли зловредные голоса, которые постоянно нашептывали В.: не сможешь, не получится, не выйдет? Почему теперь не нужно беспрестанно искать счастье, ведь счастье – вот оно, прямо здесь и сейчас, в том, что я могу сорвать эту зеленую травинку и попробовать, какова она на вкус, или в том, что я могу плюхнуться на спину и разглядывать плывущие по небу облака? Куда подевались бесчисленные проблемы, от которых было не продохнуть? Что это такое – цель жизни? Наверно, какая-то ерунда, которую придумал чужой страшный дядька. А что такое плохой и хороший? Мама говорила иногда: ты плохой мальчик или ты хороший мальчик, но В. знал – она только хочет, чтобы он вел себя так, как нужно ей, и потому ругается, когда что не по ее. Но он мог сделать вид, что раскаивается (хотя он сам и не понимал толком, в чем раскаивается), и все опять становилось хорошо. Потому что так оно все и должно быть – хорошо! Хорошо и легко. Легко и хорошо. Бум-парабум, пара-ра-рабум! Большой Бум! Я хлопну в ладоши и от этого будет Большой Бум! Я могу играть в Большой Бум!

Но все же В. не стал ребенком полностью. Оставалась еще та часть В., которая не вернулась в детство, и она могла наблюдать за происходящим. Эта часть делала интересные выводы. Например, она постигла, что В. никогда не чувствовал себя таким любимым и оберегаемым, как в детстве. И не потому, что его опекали родители. Наоборот, в присутствии родителей он был напряжен, потому что постоянно приходилось кого-то из себя разыгрывать: прилежного ученика, любящего сына, или же подающего надежды дарования. Словно его все время заставляли быть кем-то другим, не тем, кем он являлся на самом деле. Потому он научился защищаться от людей и от своих родителей тоже. Он научился делать вид, что ему все равно, чтобы они не делали ему больно. Но наедине с окружающим миром, почти так, как сейчас, В. был любим и защищен. Когда В. был взрослым, то он сам был большим, а мир был маленьким, узким и тесным. А теперь В. стал ребенком, стал маленьким, но мир стал большим, бесконечно большим, огромным. И странное дело: мир не был жестоким, как казалось взрослому В., а наоборот – мир был ласковым, нежным и щедрым. Ведь было бы удивительно, если бы такой большой мир не любил такое маленькое и беззащитное существо, каким был В.!

Пока В. предавался наблюдениям за собой, он не заметил, как к ним подошли другие дети: две прехорошенькие девочки, которых звали Русанна и Цилия, и один воинственный на вид мальчик, которого звали Атур. У Атура в руках было немного кривоватое копье из березовой палки. Дети поздоровались с Ауком как с давним знакомцем, впрочем, и В. они радостно приветствовали. Русанна и Цилия сначала смущались, но потом, когда они все вместе пошли к лесу, разговорились и засЫпали В. и Аука вопросами. В. тоже немного смущался, но потом пообещал обязательно спасти Цилию, если она будет «пропадать в пылающем огню», а Русанне он сплел милый венок из ромашек. Когда они добрались до леса, В. увидел, что лес и вправду оказался чудесным. Он не был темным и мрачным, но наоборот - открытым и светлым. И тут было полно полянок, на которых росли сладкие ягоды, которыми В. с наслаждением подкрепился.

Они пошли вглубь леса и достигли восхитительного места, которое дети называли Приютом. Здесь было множество маленьких домиков: некоторые были сооружены прямо на земле, а другие – на ветках деревьев. В. сказали, что он может построить свой собственный домик, а может и выбрать свободный, которых было полно. В Приюте жила целая куча ребятишек. В. не успел со всеми познакомиться, потому что некоторых здесь не было – они играли где-то в других местах. В. хотел было сразу же заняться постройкой своего собственного домика, он даже присмотрел подходящую елку, под ветвями которой было очень уютно, но его отвлекли Русанна и Цилия. Они шли гулять и звали с собой В. и Аука. В. не стал возражать и отправился с ними. Он успеет построить свой дом и потом.

Они дошли узкими тропками до опушки леса. Здесь текла широкая, сверкающая на солнечном светУ река. На ходу скидывая одежду, с оглушительными криками дети побежали к воде. В. вдруг обнаружил, что у него громкий и звенящий голос. И он доставил себе удовольствие лишний раз испробовать его силу, впрочем, как и все остальные. Тут вдруг проснулась взрослая часть В. и попыталась было втолковать детской части, что так орать неприлично, но В. быстро заставил зануду умолкнуть. Ребятишки плескались, визжа, крича, ныряя и хватая друг друга зА ноги, плавая по собачьи, кувыркаясь так, что вода заливалась в нос и в уши, и проделывая еще сотни восхитительных трюков, пока им не захотелось погреться на солнышке. Тогда они выбежали на берег и завалились на золотистый речной песок.

В. сидел, задумчиво разглядывая противоположный берег реки и размышляя, сможет ли он туда доплыть, а сможет ли доплыть Аук, и смогут ли и девчонки тоже, и что будет, если они все туда приплывут и там найдут темную пещеру, а в ней такие штуки, которые свисают с потолка, они вроде каменные, а В. отломает одну из них, и тут Цилия поскользнется и подвернет себе ногу, а В. должен будет нести ее на руках, и ее белокурые мягкие волосы будут касаться его лица, а она будет говорить «ой, прости» и прятать эти прядки за свои розовые ушки, а он тогда… В. выдумал бы еще бог весть что, если бы Русанна не нарушила ход его мыслей вопросом:

- А какая у тебя игрушка?

В. задумался. Кажется, у него нет игрушки… Он озадаченно посмотрел на Русанну.

- Хочешь, покажем тебе свои? - спросила она.

Еще спрашиваешь! Конечно, он хочет!

Русанна лукаво посмотрела на В., а потом издалАгубами странный звук – то ли свист, то ли чмокание. «Видишь?» - прошептала Русанна на ухо В. Нет, В. ничего не видит. «Вот же она, - ткнула пальцем себе пОд ноги Русанна. - Она уже пришла! Вот она стоит! Не смотри на нее так – напугаешь!» Не смотри на нее так? На кого «на нее»? В. никого не видит. Какая дурочка эта Русанна! Придумала какую-то ерунду! И вдруг В. словно прозрел. Невесть откуда прямо рядом с ногой Русанны появился маленький человечек, точнее, маленькая женщина. У В. вырвалось громкое «о!». «Да тише ты, тише, - зашипела Русанна. - Она такая пугливая!». В. притих и стал рассматривать маленькую женщину. Значит, все-таки бывают феи! Ведь это и есть самая настоящая маленькая фея! Только она не в розовом платье, а в голубом… Но в лесу что-то зашумело, и фея исчезла, а В. не успел толком ее разглядеть.

«А у меня смотри что!» - шепнула ему Цилия и показала свою раскрытую ладонь. И опять В. поначалу ничего не видел, но потом обрел зрение, и тогда обнаружил, что в руке у Цилии сияет настоящая звезда! Звезда так ярко светила, что В. и сам удивлялся – как он мог поначалу не заметить такую блестящую штуковину! Цилия крепко сжала кулак, а потом подбросила звезду вверх. И звезда взлетела ввысь и, наверное, засияла где-то там высоко в небе. Сейчас ее не видно в лучах солнца, но В. не сомневался, что ночью звезда Цилии будет светить на небосклоне, и все люди будут смотреть на нее и восторгаться ее красотой, но никто не будет знать, что эта звезда родилАсь в ладони маленькой девочки.

Тут и Аук захотел что-то показать В. Из кармана он вынул неприглядное фиолетовое желе. Желе странно колыхалось. «Познакомься, это Мо!» - сказал Аук. Удивленный В. пробормотал: «Ага, здрасте!» - и вдруг в желе появились три желтых глаза. Они не мигая таращились на В., которому стало немного неуютно. «Он может испускать лазерные лучи», - заговорщически сообщил Аук, и В. был рад-радешенек, когда Аук убрал Мо обратно в карман.

Так вот какие игрушки! А там, в Приюте, у других детей тоже есть игрушки? Да, ответила Цилия, у всех есть. Не бывает так, чтобы кто-то был без игрушки. И у тебя тоже есть, сказала она, только, может быть, ты ее потерял. Потерял, потерял… значит и у В. была игрушка? Но что же это за игрушка? И тут В. вспомнил! Как он мог забыть! В. закрыл глаза руками и начал считать до десяти.

Я сосчитаю до десяти и они появятся! Их никто не видит, но они могут показаться, если я сосчитаю до десяти, только не так, как все считают, а наоборот. Если я не ошибусь ни разу, то они появятся. А если ошибусь… о, последствия будут ужасны! Они все погибнут, даже самые маленькие!

И потому я старательно отсчитываю: один, это будет нидо, два это будет авд, три это будет ирт… и так далее до десяти, то есть до тясед. В. открыл глаза, замирая. Получилось? В. внимательно разглядывал землю под ногами… И он увидел! Крошечных людей, каждый из которых был с ноготок В. Это не очень многочисленный народец, но очень преданный. Они избрали В. своим покровителем, и теперь повсюду незримо следуют за ним. В. и забыл, что должен о них заботиться, должен следить, чтобы их ненароком никто не раздавил. Вот теперь он вспомнил, надо будет и им тоже построить домик в лесу…

- В., - вдруг прервал его размышления Аук. - Нам пора.

Как пора? Куда пора? Я не пойду! Я должен еще построить два дома, и исследовать другой берег реки, и поиграть в следопыта, как Атур…

- Нам пора, - повторил Аук. - Ты слышишь меня? - он заглянул В. в глаза. - Ты слышишь меня, В.?

И тут проснулась взрослая часть В., которая задремала на пару часов. Проснулась и взяла управление в свои руки. Она тоже знала, что «пора». В. так не хотел опять давать ей волю. Он знал, что она начнет его мучить и куда-то постоянно тянуть, в какие-то неизведанные дали, тогда как он мог бы остаться здесь, с Цилией и Русанной. И все было бы хорошо, всегда хорошо. А там, за пределами этого леса, за пределами Детской, все так жестко и так жестоко. И опять нельзя будет кричать во весь голос, когда хочется, и плакать, когда хочется, и громко смеяться, когда хочется. Да В., наверно, и не захочет смеяться. Зачем, зачем мне идти туда? Я не хочу, не хочу!

Но Аук взял В. за руку и повел его прочь от теплой, играющей бликами на солнце реки. Русанна и Цилия помахали им рукой. «Приходи играть!» - сказали они В. И В. хотел бы ответить им: - «Обязательно приду!» - но ему было так грустно, что он боялся заплакать, если произнесет хоть слово. Они с Ауком шли мимо леса, и В. даже не смотрел в сторону Приюта, чтобы не расстраиваться понапрасну. Ему хотелось сейчас спрятаться где-нибудь в глубине чащобы, где бы никто его не нашел и не заставил снова быть взрослым.

Но вот они у двери. Сейчас они выйдут на Базу, и В. опять потеряет свое счастье, свое детство. Он уже чувствовал, как взрослеет, медленно, но неотвратимо он становился прежним большим В.

Аук понимающе смотрел на него, словно знал, что с В. твориться.

- Не жалей о том, что ушло, - тихо сказал он В. - Ты можешь сохранить этого ребенка в душе, ведь он всегда с тобой. Просто помни о нем!

В., который уже прибавил в росте около полуметра, печально кивнул.

- Будет еще лучше, чем тогда, в детстве, веришь? - В. не очень-то в это верил, но опять понуро кивнул.

- Дети не могут выбирать, но ты можешь, сказал Аук. - Теперь можешь. У тебя есть выбор. Не переживай, ты сохранишь себя.

И двое взрослых шагнули за дверь.

Поиск по сайту: