ГЛАВА XVIII. Что еще показал бес дону Клеофасу

Что еще показал бес дону Клеофасу

— Я хочу немного вас посмешить и рассказать о человеке, который сейчас входит в винный погребок, — продолжал Асмодей. — Это бискайский врач; он выпьет чашку шоколада, а затем целый день будет играть в шахматы. Не беспокойтесь о том, что станется с его больными: их у него нет, а если б они и были, то немного бы проиграли от того, что он проводит время за игрой. Он каждый вечер ходит в гости к богатой и красивой вдове, на которой намерен жениться; он притворяется, будто очень в нее влюблен. Когда он сидит у вдовы, неизменно является плут-лакей, его единственный слуга, с которым он стакнулся, и подает ему обманный список знатных особ, которые якобы присылали за ним. Вдова принимает все это за чистую монету, и наш шахматист на пути к выигрышу партии.

Остановимся перед домом, возле которого мы очутились: не хочется пройти мимо, не показав вам его обитателей. Окиньте взглядом комнаты: что вы там видите?

— Я вижу женщин прямо-таки ослепительной красоты, — отвечал студент. — Некоторые из них встают, другие уже встали. Сколько прелестей представляется моим взорам! Это настоящие нимфы Дианы, как их описывают поэты.

— Если женщины, которыми вы восхищаетесь, и привлекательны, как нимфы, то они далеко не так целомудренны, — отвечал Хромой. — Это особы легкого поведения; они живут совместно, на общинных началах. Они так же опасны, как те пленительные девы, которые в стародавние времена заманивали рыцарей, проезжавших мимо их замков. Эти девы также завлекают к себе молодежь. Горе тому, кто поддается их чарам! Чтобы предостеречь прохожих от угрожающей им гибели, надо бы поставить перед этим домом буй, какой ставят на реках, чтобы обозначить опасные места.

— Я уж не спрашиваю, куда едут все эти вельможи в каретах, — сказал Леандро-Перес, — разумеется, на утренний прием к королю?

— Вы угадали, — ответил бес, — а если и вам хочется там побывать, я проведу вас: там есть что посмотреть.

— Вы не могли бы мне предложить ничего приятнее, — сказал Самбульо, — я уже предвкушаю большое удовольствие.

Тогда бес, желая угодить дону Клеофасу, быстро понес его к королевскому дворцу, но дорогой студент заметил рабочих, строивших очень высокие ворота, и спросил: не портал ли церкви они строят?

— Нет, — ответил бес, — это ворота нового рынка; как видите, они великолепны, но даже если их возведут до небес, они и тогда не будут достойны латинского двустишия, которое собираются на них высечь.

— Что вы говорите! — воскликнул Леандро. — Что же это за стихи? Я горю нетерпением услышать их!

— Вот они, — сказал бес, — слушайте и восхищайтесь!

Quam bene Mercurius nunc merces vendit opimas

Momus ubi fatuos vendidit ante sales!.[19]

В этих двух стихах заключена тончайшая игра слов.

— Я еще не вполне вникаю в их красоту, — сказал студент, — я не знаю, что означают ваши fatuos sales.

— Неужели вам неизвестно, — удивился бес, — что там, где строят этот рынок, прежде находилась монашеская коллегия, где преподавали молодежи гуманитарные науки? Ректоры этой коллегии устраивали представления, и ученики разыгрывали драмы, безвкусные пьесы, вперемежку с такими нелепыми балетами, что танцевали даже супины и претериты латинских глаголов.

— Ох, и не говорите, — прервал его Самбульо, — я отлично знаю, что за дрянь эти школьные пьесы. Надпись, по-моему, будет восхитительной!

Едва Асмодей с доном Клеофасом опустились на лестницу королевского дворца, как увидели нескольких придворных, поднимавшихся по ступеням. По мере того как вельможи проходили один за другим, бес называл их по именам.

— Вот это — граф де Вильялонсо из рода де ла Пуэбла де Эльерена, — говорил он студенту, показывая пальцем, — вот маркиз де Кастро Фуэсте; вон тот — дон Лопес де Лос Риос, председатель финансового совета; а это — граф де Вилья Омброса.

Бес не довольствовался тем, что называл их имена: он еще перечислял их достоинства! Однако лукавый всегда присоединял к похвале какую-нибудь язвительную насмешку: каждому доставалось на орехи.

— Этот вельможа приветлив и обязателен, он вас всегда милостиво выслушает. Если вы попросите его покровительства, он вам его великодушно обещает и даже предложит использовать все свое влияние при дворе. Жаль только, что у человека, который так любит благодетельствовать, память до того коротка, что через четверть часа после разговора с вами он забывает и просителя и его просьбу.

Вон тот герцог — человек с прекраснейшим характером, — продолжал он, указывая на другого. — Он не похож на большинство ему подобных, меняющихся поминутно: у него нет ни прихотей, ни неровности в характере. Прибавьте к этому, что он не платит неблагодарностью за привязанность к нему или за услуги, ему оказанные; но, к несчастью, он слишком медлит со своей признательностью. Герцог так долго заставляет ожидать исполнения просьбы, что, дождавшись, каждый считает, что заплатил за это слишком дорого.

После того как бес познакомил студента с хорошими и дурными сторонами большинства царедворцев, он повел его в залу; где собрались персоны всех рангов. Особенно много там было кавалеров различных орденов, так что дон Клеофас воскликнул:

— Черт возьми, сколько кавалеров! Верно, их в Испании не счесть!

— Могу вас в этом уверить, — сказал Хромой. — Да и неудивительно. Чтобы стать кавалером ордена Сантьяго или кавалером Калатравы, не нужно, как прежде требовалось от римских граждан, владеть родовым поместьем стоимостью в двадцать пять тысяч экю; поэтому-то здесь такой разношерстный товар. Взгляните вон на то плоское лицо сзади вас, — продолжал бес.

— Говорите тише, — перебил его Самбульо, — он вас слышит.

— Нет, нет, — отвечал Асмодей, — чары, делающие нас невидимыми, не позволяют и слышать нас. Посмотрите на эту фигуру. Это — каталонец. Он вернулся с Филиппинских островов, где был пиратом. Кто скажет, глядя на него, что это сорви-голова? А между тем он совершал чудеса храбрости. Сегодня утром он собирается подать королю прошение о назначении его на важный пост в награду за его заслуги; но сомневаюсь в успехе, потому что с этой просьбой он не обратился сначала к первому министру.

— Направо от пирата я вижу толстого высокого человека, который очень важничает, — заметил Леандро-Перес. — Если судить по высокомерию, с каким он держится, то это, должно быть, очень богатый дворянин.

— Ничего подобного, — отвечал Асмодей, — это один из самых бедных идальго; чтобы добыть средства к существованию, он содержит игорный дом под покровительством одного из грандов.

Но я вижу лиценциата, заслуживающего того, чтобы я его вам показал, — продолжал бес. — Смотрите, вон тот, что разговаривает у первого окна с кабальеро, одетым в светло-серый бархат. Они толкуют о деле, рассмотренном вчера королем. Я вам расскажу подробности.

Два месяца тому назад этот лиценциат, член Толедской академии, выпустил книгу о нравственности, которая возмутила всех старых кастильских писателей; они нашли, что там чересчур много рискованных выражений и новых слов, и составили прошение на имя короля: они просили запретить эту книгу, искажающую чистоту и ясность испанского языка.

Прошение показалось его величеству достойным внимания, и он поручил комиссии из трех человек рассмотреть это сочинение. Те нашли, что стиль книги и в самом деле заслуживает порицания и что он особенно опасен потому, что отличается яркостью. По их докладу король распорядился так: все академики, которые пишут в духе этого лиценциата, должны прекратить литературную деятельность, и более того: чтобы сохранить чистоту кастильского наречия, места таких академиков, по их смерти, надлежит предоставлять только особам из высшего общества.

— Изумительное решение! — воскликнул, смеясь, Самбульо. — Теперь приверженцам обыкновенной речи уже нечего опасаться!

— Простите, — отвечал бес, — но ведь не все противники этой благородной простоты языка, чарующей здравомыслящего читателя, — члены Толедской академии.

Дону Клеофасу очень хотелось узнать, кто тот кабальеро в светло-сером бархате, что разговаривает с лиценциатом.

— Это каталонец, младший сын в семье, офицер испанской гвардии, отвечал Хромой. — Уверяю вас, это очень остроумный юноша. Чтобы вы сами могли сулить об его остроумии, я приведу вам ответ, который он дал вчера одной светской даме. Вы поймете остроту, если я скажу, что у него есть старший брат, по имени дон Андре де Прада, который был несколько лет тому назад офицером в одном с ним полку.

Некий богатый арендатор королевских поместий подошел однажды к дону Андре и сказал:

— Сеньор де Прада, я ношу то же имя, что и вы, но мы разного происхождения. Я знаю, что вы принадлежите к одной из лучших фамилий Испании и что в то же время вы небогаты. А я богат, но не знатного рода. Нельзя ли нам как-нибудь поделиться тем, что имеется хорошего у каждого из нас? У вас есть дворянские грамоты?

Дон Андре отвечал, что есть.

— В таком случае одолжите мне их, — продолжал богач, — я передам их искусному генеалогу, который поработает над ними и сделает нас родственниками, не считаясь с нашими предками. А я, со своей стороны, в знак признательности подарю вам тридцать тысяч пистолей. По рукам?

Дон Андре был прямо-таки ослеплен этой суммой; он принял предложение, передал богачу документы, а на полученные деньги купил большое поместье в Каталонии, где и живет с тех пор.

И вот его младший брат, который от этой сделки ничего не выиграл, оказался вчера на званом обеде, где случайно зашла речь о сеньоре де Прада, арендаторе королевских поместий.

Тут одна из присутствующих дам обратилась к молодому офицеру с вопросом, не родственник ли он этому арендатору?

— Нет, я не имею чести быть с ним в родстве, сударыня, — отвечал он, — родственник ему — мой брат.

Самбульо расхохотался: ответ офицера показался ему очень забавным. Потом, заметив человека, шедшего вслед за придворным, он воскликнул:

— Боже мой, сколько этот карапуз, сопровождающий вельможу, отвешивает ему поклонов! Он, вероятно, просит у него какой-нибудь милости?

— Стоит того, чтобы я вам объяснил, в чем тут дело и что означают эти поклоны, — ответил бес. — Этот человечек — почтенный мещанин, владелец большого и хорошего дома под Мадридом, в местности, где находятся известные минеральные источники. Он бесплатно предоставил свой дом на три месяца нашему вельможе, который лечился водами. В данную минуту он усердно просит вельможу оказать ему услугу, в которой он нуждается, а вельможа весьма вежливо ему в этом отказывает.

Обратите внимание и на того мужчину из простого звания, что пробирается сквозь толпу и корчит из себя сановника. Постигнув каббалистику чисел, он в короткое время страшно разбогател. В его доме слуг больше, чем во дворце иного гранда, а стол его по обилию и тонкости блюд превзойдет стол министра. У него три экипажа: один для него самого, другой для жены и третий для детей. В его конюшне стоят прекрасные лошади и самые лучшие мулы. На днях он купил, и притом за наличный расчет, упряжь, которую хотел было приобрести принц, родственник короля, да нашел слишком дорогой.

— Какая дерзость! — воскликнул Леандро. — Если бы какой-нибудь турок увидел, в каком цветущем состоянии дела этого плута, он не преминул бы предсказать мошеннику, что тот накануне несчастья.

— Будущее мне неизвестно, но в данном случае и я думаю, как турок… — ответил Асмодей. — Ба! Что я вижу? — продолжал бес с удивлением. — Глазам не верится! Я узнаю поэта, которому отнюдь не место в этом зале. Как он смеет показываться здесь, после того как написал оскорбительные стихи на испанских вельмож? Он, должно быть, уж очень рассчитывает на их презрительное молчание.

Поглядите внимательно на почтенного господина, который входит, поддерживаемый своим секретарем. Заметьте, с каким уважением все расступаются перед ним. Это сеньор дон Хосе де Рейнасте-и-Айяла, начальник полиции. Он пришел доложить королю о происшествиях, имевших место этой ночью в Мадриде. Полюбуйтесь этим добрым старцем.

— В самом деле у него вид вполне порядочного человека, — заметил Самбульо.

— Было бы желательно, чтобы все коррехидоры брали с него пример, — сказал Хромой. — Он не принадлежит к тем горячим людям, которые действуют под влиянием досады или запальчивости: он не прикажет арестовать человека по простому донесению полицейского, секретаря или какого-нибудь чиновника. Он знает, что почти у всех подобных людей душа продажная и что они не прочь поторговать властью. Вот почему, когда обвиняемому грозит тюрьма, дон Хосе досконально исследует все дело, пока не доберется до истины. Поэтому он никогда не сажает в тюрьму невиновных: туда попадают у него только преступники, да и тех он ограждает от свирепости, царящей в тюрьмах. Он лично посещает этих несчастных и не позволяет усугублять справедливую суровость законов произвольной жестокостью.

— Вот прекрасный характер! — воскликнул Леандро. — Какой достойный человек! Я очень хотел бы послушать, как он будет говорить с королем.

— Мне весьма прискорбно, но я вынужден отказать вам, — отвечал бес, — я не могу исполнить ваше желание, не подвергаясь опасности. Мне не дозволено приближаться к монархам: это право принадлежит Левиафану, Бельфегору и Астароту. Я уже сказал вам, что только эти духи имеют право вселяться в королей. Другим бесам запрещено появляться при дворах, и я сам не знаю, о чем я думал, когда осмелился привести вас сюда. Признаюсь, это с моей стороны безрассудный поступок. Если бы эти три беса меня увидели, они яростно набросились бы на меня, и, между нами говоря, не я вышел бы из этой схватки победителем.

— Если так, то удалимся поскорее из королевского дворца, — сказал студент. — Мне было бы страшно тяжело видеть, как ваши собратья задают вам трепку, а помочь вам я не в состоянии. Если я и вмешаюсь в драку, вам от этого не станет легче.

— Разумеется, — отвечал Асмодей. — Они и не почувствуют ваших ударов, зато вы погибнете. Но, — прибавил бес, — чтобы утешить вас в том, что я не ввел вас в кабинет короля, я доставлю вам другое, не меньшее удовольствие.

С этими словами бес взял дона Клеофаса за руку и, рассекая воздух, направился с ним к монастырю Милосердия.

Поиск по сайту: